Так предпоследняя таблеточка викодинчика...

Надо выключить телевизор и перебраться на кровать. Но шевелиться не хочется. Шевельнешься и стряхнешь с себя все образы, воспоминания, а мне не хочется с ними расставаться. Я тоскую по ней. Все еще. Тольно или невольно я сравниваю всех с ней. Это неправильно, я понимаю, что все кончено, что она останется жить как «моя Стейси» только в моих мечтах, но мечты – личное дело каждого, не так ли?
Нахожу в себе силы все же встать, умыться и завалиться в кровать. Прежде чем заснуть – обещаю себе, что позвоню ей. Завтра, в понедельник.
Просто так. Узнаю как дела.

Ненавижу когда меня будят. А меня будят и довольно часто. Издержки профессии. Слышу стук в дверь, натягиваю на голову одеяло в надежде, что стук прекратиться и я снова засну. Девочка, которой мы занимаемся второй день, достаточно стабильна и…
Сажусь на кровати.
Мне бы позвонили если что…
Снова стук в дверь.
– Помогите! Пожалуйста!
Хмурюсь, пытаюсь понять кто это.
Пара за стеной жили вполне мирно. Давно их не видел, но раньше никаких скандалов не было. Соседка напротив, мисс Богарт, шестидесяти семи лет от роду периодически стучала мне в дверь, пронюхав, что я врач. То у нее давление, то прыщ на носу. Отстала, когда я выписал ей хорошую дозу слабительного, и это не ее голос.
– Помогите…
Черт бы побрал всех соседей.
Тащусь к двери, мельком кидаю взгляд на часы – семь сорок. Не так уж и рано, но я бы еще поспал не меньше часа.
Открываю дверь.
– Пожалуйста… позвоните 911…
Молодая женщина сидит на пороге моей квартиры. Ее белая футболка вся в алой крови. И лужа растекается под ней.
Она раскачивается и тихо стонет.
Да, она права – надо звонить – хромаю обратно за телефоном. Делаю вызов, возвращаюсь.
– Что случилось? На вас напали?
С трудом опускаюсь на колени – не могу понять, что с ней – ударили ножом? И кто это?
Квартира мисс Богарт открыта, в глубине свет – а через порог и по коридору тянется кровавый след.
– Топор, – говорит женщина. Она поднимает голову. Лицо бескровное. – Я уронила топор. На ногу.
Я задираю ее футболку.
На внутренней поверхности бедра глубокая колотая рана. Задета артерия.
Я мельком гляжу на свои руки – царапин нет. Потом беру женщину за руку и прижимаю ее ладонь выше раны.
– Держите так. Сильней!
Она повинуется, закусив губу.
Понятно, что больно.
– Не отпускайте. Хорошо? Сейчас вернусь.
Она кивает.
Я встаю, это не так легко сделать, но рядом удобный косяк, иду за ремнем и полотенцем.
И где парамедики? Может быть, эти бездельники появятся раньше, чем я вернусь, снова встану на колени и наложу жгут?
Увы. Приходится проделать полностью всю процедуру. Смотрю на часы – семь сорок шесть. Надо запомнить и сказать им время наложения повязки.
Так кто же это? И как можно в городской квартире в семь утра уронить себе на ногу топор?
Женщина откидывает волосы с лица, забыв, что ее руки все в крови – вид у нее жуткий.
– Я умру? – спрашивает она.
Фыркаю.
– Вот еще. Чего ради? Вы сами поранились?
Она торопливо кивает.
Слишком торопливо.
Бросаю взгляд в ее квартиру. Вдруг оттуда выскочит здоровенный мужик с топором, чтобы докончить начатое, и пришить совершенно не нужного свидетеля? То есть меня.
Я параноик?
Ха.
А вы никогда не стояли под дулом пистолета? Вы много потеряли. Ощущение не из приятных, да кого там, страх затапливает тело, лишая всех мыслей кроме одной – сейчас раздастся грохот, и ты упадешь, сбитый с ног чудовищной силы ударом и следующей за ним болью. У тебя будет пара секунд, прежде чем отключиться и ты мучительно думаешь, успеешь ты сказать то самое, важное, то, что никогда не говорил…
Она берет меня за руку.
– Там никого нет. Я сама. Правда.
– Но как?
– Хотела отковырнуть гвоздь… со шкафчика. Не удержала. Нечаянно. Спасибо вам. Я так испугалась.
– Зашьют рану, и будете молодцом через пару дней.
О! Наконец-то – звук сирены. Семь пятьдесят три. Скорая наша.
Ворвалась, топая ногами, целая толпа. Ну не толпа – трое. Вопросы, ответы. Подозрительные взгляды. На меня естественно. Хорошо, что соседка в сознании. Подтверждает, что я тут совершенно не при чем.
Успеваю сообщить насчет жгута, проверяю, сделал ли парень в форме отметку. Потом дергаю его за рукав и говорю:
– Скажете в приемном, что это соседка доктора Хауса. И что он приедет следом через пару часов и лично проверит назначения. Понятно?
Парень хмыкает, но кивает. Надеюсь, он слышал какую-нибудь жуткую историю. Достойную меня.
Раздумываю пару минут – не пойти ли спать? Но решаю, что нет. Уже не хочется. Иду в квартиру соседки, надо выключить свет и закрыть дверь. Там почти нет вещей. Мисс Богарт выехала, а эта значит заехала. Шкафы по большей части распахнуты, пусты. Планировка квартиры точь-в-точь повторяет мою. В спальне кроме кровати стол, заваленный альбомами по искусству при виде которых меня передергивает. Я еще не забыл свои мозаики. В гостиной большой аквариум с рыбками. Ясно, меня попросят кормить зверушек. Корм рядом, кидаю пару щепоток, забавно смотреть, как они набрасываются на еду.
В кухне горит свет.
Вот и топор.
Орудие дровосека воткнулось в пол, острием прорубив линолеум. Смотрю вверх – там, на шкафу и впрямь мерзкий, как его предыдущая хозяйка, крючок. Осматриваюсь, заглядываю в холодильник. Увлекательное занятие – шарить в чужом холодильнике. Только не в этот раз. Полки девственно пусты. Он даже не включен. А я надеялся поживиться чем-нибудь к завтраку.
Топор для крюка, на мой взгляд – это слишком радикально. Но бывает и не такое. Да и какое мне дело до всего этого?
Странное чувство - моя и не моя квартира. Как-то тут не уютно. Проверяю телефон – отключен. Или еще не включен?
Внезапно все это мне надоедает. Выключаю свет, выхожу и захлопываю дверь. На полу коридора кровь, стараюсь не вляпаться.
Возвращаюсь к себе, забираюсь в ванну. Чужая кровь на меня почти не попала, но лучше сполоснуться. Спокойней будет. Стою под горячими струями и пытаюсь определить – будет нога сегодня болеть или нет. Собственно это мое ежедневное утреннее занятие. Каждый день начинается с вопроса о том - смогу ли я встать, привести себя в порядок и явиться на работу. Из уравнения вычеркиваю машину – на своем Порше я могу ехать и в никаком состоянии. Но до того как я плюхнусь на сиденье, нужно совершить еще много движений. И это далеко не всегда легко и просто. Пару дней я пропустил. Факт. Уилсон звонил через каждый час, все спрашивал – не лучше ли и как дела, приехал вечером вместе с Кадди. Я лежал на кровати и мечтал, чтобы они оба убрались из моей квартиры, помочь все равно не могут, так хоть избавят меня от необходимости слушать уверения в том, что все пройдет, все будет хорошо.
Будет. Боль проходит, становиться глуше, становится такой, что можно нормально дышать, говорить, ходить, но пока этого не произошло – я ничего не могу поделать. Теперь не могу. Только терпеть.
Пытаюсь вывести закономерность, когда же болит нога. Удается не всегда – но в тот раз точно разболелась после моего звонка Стейси.
Она собралась рожать от Марка.
Поздравил. И ее и Марка.
С ума, что ли все посходили? Сначала Кадди обзавелась розовым младенцем, потом Кемерон сообщила новость.
Им хорошо – в любой момент как надумают, могут обзавестись потомством. Ну, почти всегда. Зачем им мы, если есть ЭКО?
К черту.
Всех к черту. Не хочу ни о чем думать, ничего не хочу. Выбираюсь из ванны. Сегодня будет нормальный день. Более или менее нормальный. Я на это надеюсь.

Добавлено (27.06.2009, 02:52)
---------------------------------------------
Я ошибся. День выдался поганенький. Сижу в своем кресле, тру ногу. Ничего нового. А с утра было вполне ничего. Но утро давно кончилось. Нога разболелась с обеда и чем ближе к вечеру, тем все хуже и хуже. Видимо ночью она покажет мне, на что способна.
Тринадцать сообщает, что рентген ничего не показал. Идея была Формана, но, судя по всему, трудились над ней они вдвоем.
– Аллергопробы? – спрашиваю я. Если и тут результат сообщит она – у меня в команде процветает промискуитет. Что обидно - без меня.
– Отрицательно, – слышу голос Тауба. Киваю.
– Инородное тело исключаем полностью. Больная не реагирует на изменение тела, на бронхолитическую терапию реакция есть, но слабо выраженная.
– Бронхоскопия?
– Мать не дала согласия. Уверена что у девочки астма.
– Еще идеи? – спрашиваю я. Надо бы встать, записать на доске, но футболка под пиджаком у меня давно влажная, так что все, что я могу – это сидеть тут и делать вид, что рулю процессом.
Для полноты счастья не хватает только истерящей матери ребенка. Кстати об истерике.
Смотрю на Тринадцать.
– Что насчет невроза? Семья? Обстановка? Проверь.
– Хаус…
Поднимаю голову – в глазах Тауба сочувствие. То самое гребанное, сочувствие от которого меня корежит.
Встаю на ноги.
– Где анализ крови?
Смотрю, потом говорю:
– Повторить. Добавить онкомаркеры.
– Думаете карцинома трахеи? Возьмем биопсию? – это Форман.
Доброе утро, парень. Точнее вечер. Наконец-то проснулся.
Уберутся они, наконец, из кабинета или нет?

Устраиваюсь в кресле, становится немного легче. Может утихнет? Полчаса вполне можно подождать. Если никто не будет трогать, есть вероятность, что…
Дверь моего кабинета открывается и в него вкатывают инвалидное кресло. Я уже почти собираюсь сказать все, что я думаю о тех моральных уродах, которые не дают мне отдохнуть жалких тридцать минут после трудового дня, и то, что я лучше заночую тут, но не сяду в это поганое кресло, но понимаю, что в кресле сидит женщина – моя соседка.
– Извините, доктор Хаус, – Бренда, старшая медсестра приемного, явно заранее приготовила речь, – но мисс Нейрис очень хотела вас поблагодарить.
– Пожалуйста, – говорю я.
Женщина в кресле оборачивается к Бренде. Та говорит, нагло глядя на меня: – Я предупреждала.
– Извините, – соседка смущена.
Это хорошо, значит, свалят отсюда по быстрому.
– Бригада, что привезла мисс Нейрис, сообщила, что вас заинтересовал случай, – сообщает Бренда, откидывает назад голову. Роскошная девица. – Вот карта, – она кладет ее мне на стол. До которого довольно далеко… А я утром обещал проверить все ли с ней ОК.
– Ну, мы пошли?
– Дай карту, – говорю я.
Она медлит, улыбается. Бренда тут довольно давно, и знает, что обычно я не бью тростью людей. Даже если угрожаю это сделать.
– Пожалуйста, – добавляю я с сарказмом.
Она исполняет мою просьбу, все так же улыбаясь, и я раскрываю папку.
Кира Нейрис.
Забавно.
– Нет, я не служу в Звездном Флоте, – сообщает женщина. – Я хотела сказать спасибо. Она оборачивается к Бренде: – Доктор Хаус мне так помог сегодня, если бы не он, я умерла бы в коридоре, на пороге собственной квартиры.
Представляю эту картину. Открываю утром дверь, а за дверью труп. Хмыкаю, просматривая записи. Ничего особенного, наложили швы, антибиотики. Немного низковат гемоглобин, я припоминаю пустой холодильник.
– Это вряд ли, – бурчу я. – Там еще соседи были. А что с вашим телефоном?
– О, так вам есть о чем поговорить? – Бренда отпускает ручки инвалидного кресла. – Тогда я пошла. Если никто не против.
– Я против! – быстро говорю я. По ее мнению я теперь должен объяснять, почему не смогу отвезти в палату… – Ты не должна бросать пациентку!
– А я не бросаю, я оставляю ее на вас. И моя смена кончилась.
Эта стерва поводит плечами так, что обе ее весьма нехилые груди колыхаются под халатом и уплывает из кабинета. Интересно спал с ней Уилсон или нет?
Нейрис проводит ее таким же сердитым взглядом, как и я.
– Извините. Неловко получилось. Не хотела вам мешать.
Она замолкает. Это хорошо. Хорошо, когда человек знает, когда надо заткнуться.
Телефон на столе. Придется все же встать и вызвать кого-то еще. Я кладу руки на подлокотники кресла – надо откатить ее немного, чтобы я мог встать. Нечаянно задеваю ее руку. Кожа нежная, вся в веснушках. Никогда не любил рыжих. Я поднимаю голову и оказываюсь с ней почти нос к носу. Волосы у нее темно рыжие, красивые, чуть вьются. Глаза светлые, в полумраке комнаты и не понять какого цвета, она немного бледна – правильно, потерять столько крови, но под моим взглядом ее щеки темнеют жаром, так словно не она сегодня утром истекала кровью у меня перед дверью. Встаю, берусь за трость. До стола пара шагов. Так, терпимо. Когда в руках оказывается телефонная трубка, я чувствую себя намного лучше – ведь я могу прервать разговор в любой момент, позвонив на пост. Так почему бы и не потрепаться немного. Я опускаюсь обратно в кресло.
– Ирландка? – спрашиваю ее.
– Как вы узнали?
– А что это сложно?
– Вобщем-то нет.
– Давно здесь?
– Десять дней.
– Неправда.
– Почему?
– В вашем холодильнике моя крыса сдохла бы с голоду.
– У вас есть крыса?
– Была когда-то.
Жаль, крысы долго не живут. Старина Стив МакКуин давно отправился в свой крысячий рай.
– Так что вы делали в моем холодильнике? – снова спрашивает она. – Думали в благодарность за спасение стянуть там бутерброд?
– Или хотя бы кусок сыра.
– Обещаю, что я обязательно угощу вас… – она делает паузу, смотрит вопросительно на меня, но я молчу, и она продолжает: – Грушевый пирог подойдет?
Я верчу в руках телефонную трубку. Пожалуй, я смогу докатить… Снова заглядываю в карту – эту Киру до палаты. Или…
– Когда вас выписывают?
– Да могли отпустить и сегодня… но они ждали вас, а вечером за мной некому приехать, так что только завтра.
Я тыкаю в телефон.

Мы беспрепятственно выкатываемся из больничного лифта в гараж. Что проще? Кадди дала мне место чуть ли ни у самой двери. Теперь же я не принимаю викодин, а малейшее неудобство способно причинить мне боль, стоило мне заикнуться об этом, как место стало моим. Кроме того, не могу же я оставлять свою новую машину там, где вокруг нее будут ходить всяческие озлобленные жизнью пациенты.
– Вау! – говорит Кира. – Так это ваша?
Хорошо никто не видит моей самодовольной улыбки. Я понимаю это ребячество, но такая реакция за пару недель владения своим сокровищем мне еще не приелась. Я открываю дверь, помогаю перебраться на сиденье.
Закатываю инвалидное кресло в лифт и нажимаю кнопку шестого этажа, потом обхожу машину и устраиваюсь за рулем.
Нет, что ни говори, а машина хороша. Мы плавно выкатываемся на пустое шоссе и можно ударить по газам, так что мы долетим буквально за несколько минут. Но я почему-то не тороплюсь. Наверное, хочу дать первой пассажирке, рассмотреть машину получше.
Она поворачивается ко мне, улыбается.
– Не знаю что сказать. Спасибо?
– Годится, – говорю я. – Так как случилось, что вы держите топор среди своих вещей?
– Это не мой.
Неужели я что-то не знал о мисс Богарт? Вероятно да.
– Я нашла его в кладовке. Под линолеумом. Странно, да? Кто жил в той квартире?
– Старая, надоедливая, страшная бабка, – отвечаю я и мысленно добавляю – прямая противоположность тебе.
Я подруливаю к подъезду и разворачиваюсь так, чтобы лестница в дом оказалась рядом с пассажирским сиденьем. Хочу помочь, но Кира выбирается сама.
– Осторожней с ногой, – говорю я. – Старайтесь не нагружать.
Она довольно бодро поднимается вверх, а я ставлю машинку на парковку и включаю сигнализацию. Район у меня нормальный, но мало ли какие козлы могут ходить мимо. Или проезжать.
Вхожу в дом, отмечая попутно, что нога соизволила уняться, и я чувствую себя вполне прилично. В коридоре Кира стоит, прижавшись спиной к своей двери.
– Ключи… – она смотрит на меня вопросительно. – Просто захлопнули?
– Упс.
Открываю свою квартиру.
– Заходи. Сейчас вызовем открывателей.
Никогда бы не подумал, что такая обыденная вещь, как поиск фирмы отказывающей поздним вечером подобные услуги, так затянется. Долгое ожидание их приезда, нудные объяснения по поводу кто эта женщина в больничной рубашке и где ее документы. Она нервничает, я не сразу понимаю почему. Выяснилось, что денег у нее по нолям. Вот почему молчит телефон. Квартира оплачена на год вперед бывшим мужем – таково соглашение о разводе. Вспоминаю трех Уилсоновских женушек, доящих с моего друга алименты. Похоже, у ее мужика был хороший адвокат.
– Мне дают ссуду, в пятницу должен быть перевод. Я все верну, доктор Хаус, не волнуйтесь. Ужасно неудобно получилось.
Сегодня понедельник. Кто волнуется? Триста баксов за дверь, еще пятьсот на прокорм.
– Ерунда, – говорю я. – И потом, как вы будет стряпать мне пирог, если у вас нет денег на муку и что там еще полагается в него класть?
– Спасибо! Завтра же! Вы замечательный!!!
Она в порыве благодарности обнимает меня и целует в щеку. Точнее пытается, так как роста она не высокого и достает только до подбородка. И ускакивает в свою квартиру. На пороге оборачивается, прижимает руку к груди в жесте благодарности и посылает мне воздушный поцелуй. Дверь закрывается, а я остаюсь стоять как последний кретин посередине коридора и глупо улыбаюсь.

Уилсон
Мне все больше и больше нравится Кадди. Не то чтобы я влюбился, но определенно что-то в ней такое есть… Что-то такое, что я не разглядел за все те годы, что знаком с ней.
Или она изменилась? Где наша волевая бизнес-леди, которая могла урыть любого не хуже Хауса, да и его самого поставить на место? Такая женщина восхищала меня, но заставляла держаться от нее в стороне. Я реально запаниковал, когда внезапно она проявила ко мне интерес. Хотя в жизни бы не признался, что она пугает меня… Теперь же… Определенно она стала… м? Доступней? Понятней? Более обычной – вот точное слово. Дала себе волю, прекратив загонять свое женское нутро в искусственно очерченные рамки.
Долго подбирал момент, чтобы спросить Хауса, что у него с Лизой. И будет ли? С ним очень трудно иметь дело именно в таких глубоко личных вопросах. Шансов на то, что ответит искренне крайне мало, как мало шансов и на то, что ответит, а не хмыкнет и пошлет подальше. Но прежде, чем совершить какие-либо движения в ее сторону, все же мне казалось правильным узнать у него – все ли ОК. Лиза Лизой, но друг мне дороже.
Мы катим на его Порше, на работу, причем поганец норовит перед каждым поворотом набрать скорость побольше, чтобы еще раз убедиться, что машина идеально входит в вираж, и это меня порядком достает.
– Хаус, ты уже решил, что будешь делать с деньгами? – спрашиваю я.
– Нет, – ответил он. – А надо?
– Ну… может быть ты решишь купить себе дом. Сейчас самое время покупать недвижимость. Кризис…
Он кидает на меня взгляд и снова поддает газ. Черт, неудачно вышло. Зачем ему дом? Он и по квартире то с трудом ходит… Но я продолжаю.
– Дом обычно покупают, если собираются завести семью, – говорю я.
– Это ты покупаешь дом, если собираешься завести семью, – говорит он.
– Хаус… не знаю, как спросить… Мы тут собрались с Лизой в выходные скатать на побережье. Ты не хочешь присоединиться?
Он молчит, чуть щурится. Понимаю, что он просчитывает варианты. И если захочет, поймет все, что я хочу сказать. Информации передано достаточно.
– Хаус… извини, я…
– Все нормально.
– Правда?
Он кивает.
– У тебя с ней… ты не против?
Он пожимает плечами.
– Нет, скажи мне. Ты точно не собираешься с ней… ну…
– Как? Она ясно дала понять, что я ее не интересую. Так что вперед, место свободно.
– Подожди, подожди… а ты сам? Хочешь я поговорю с ней?
– О, господи, Уилсон, да заткнись ты! Она тебе нужна? Иди и возьми.
Я молчу. Ситуация не ясна. То, что он говорит вслух и то, что думает – две большие качественные разницы.
– Дашь машину?
Он снова бросает на меня взгляд. Вот догадайся, зачем я прошу твою выпендрежную красотку. Чтобы позлить тебя, прокатиться с ветерком или иметь повод поговорить с Лизой о тебе.
– Обойдешься, – бурчит он. – У тебя своя есть…
Это не жадность. Это ревность. И отнюдь не к Лизе.
– Кадди хотела проехаться на твоей машине. Пригласил бы вечером.
Он внезапно сворачивает к обочине.
– Давай, выкладывай, что у вас?
– Ничего. Зачем ты остановился? Поехали!
– Ты думаешь, что я умираю от неразделенной любви, и если ты пристроишься к ней под бок – то я впаду в крутой депрессняк и все лечение пойдет псу под хвост?! Но спросить прямо не желаешь, а несешь какую-то бредню!
– Ну и что? Ты хочешь ее? Честно?
– А ты?
– Я первый спросил.
– Хочу.
Наверное, моя физиономия вытянулась вполне определенно. Я был прав. Лучше поискать приключений на стороне.
– Хочу переспать. А кто не хочет? Тем более что я спал с ней, если ты не в курсе. И совсем не в бреду.
– Так значит то, про что судачит весь госпиталь, правда?
Он снова выводит машину на трассу. Опускает потолок, свежее летнее утро врывается к нам.
– А ты думал это из-за моих суперских способностей по части дифдиагноза? Давно, пару раз. Еще когда учились.
– И все?
– Угу, – он кивает. – Решили, что не подходим друг другу… Ей нужен кто-то, – он кидает взгляд на меня, – да, типа тебя. Скучный такой, правильный мужик, который будет трахать ее ночью, приносить кофе утром, а в выходные сидеть дома с ее младенцем. Или сорганизует ей еще одного. А у нас нет будущего.
Его голос меняется, так, словно последней фразой он хочет сказать: «У меня нет будущего».
– Ты точно с ней спал? – я пытаюсь отвлечь его от мрачный мыслей.
– Да… и поверь, у нее роскошное тело, а сейчас и опыт, наверное, есть. То есть точно есть. Так что давай, вперед, если не боишься. И если она согласиться. Не начнет говорить, что она босс, а ты ее жалкий подчиненный…
Он замолкает и я понимаю, что продолжения истории не будет. Я хочу сказать, что Кадди замечательная, что даже если она что-то такое и сказала ему, то наверняка это он ее вынудил на колкость.
– Дашь машину?
– Дам, подавись.

Добавлено (27.06.2009, 02:52)
---------------------------------------------
Хаус
В больнице в меня вцепляется мамаша девочки. Не понимаю родителей. Стоило прикладывать столько усилий, чтобы определить Ребекку, или как там ее зовут, ко мне в отделение, чтобы потом изводить меня своими сомнениями и намекать на то, что она сделала ошибку. Послать бы ее подальше, да она понесется прямым курсом к Кадди, с которой мне объясняться, ну совсем не хочется.
Поток упреков иссякает, она замолкает и смотрит на меня. Узнаю этот взгляд. Он называется «доктор, скажите, что я не права, скажите, что вы гений, что вы и только вы можете вылечить мою дочь». Я пишу рецепт, даю ей в руки.
– Это новое лекарство для нее?
– Нет, для вас.
Морщит лоб, читает…
– Легкое снотворное, – поясняю я. – Вам нужно отдохнуть.
– Что с моим ребенком? – спрашивает она уже без прежнего запала.
– Найдите доктора Формана. Его идея самая перспективная.
Время проведать Уилсона.
Открываю дверь и замираю на пороге.
У него на столе сидит Кадди и мило с ним щебечет.
Нет, ну не фига себе, эта женщина какой-то сексуальный монстр. Бедного Уилсона взяли в оборот?
Требуется спасательная операция или нет?
У того вид влюбленного идиота. Опять. Он издевается?
Смущаются они оба. Хотя ничего такого они не делали – мило болтали о каком то пляже.
– Ну так, в пятницу, – говорит Кадди, улыбается моему приятелю и шествует мимо меня, удостаивая царственным кивком.
– Доктор Хаус.
– Доктор Кадди, – отвечаю я и смотрю на Уилсона. Бедняга красный, как помидор. Совесть заела?
– Завел шашни с боссом? Метишь в замы?
– Хаус! Ничего такого. Я же говорил тебе! Вчера!
А… да, верно, поездка к морю.
– И кто будет ставить мне уколы? – мрачно спрашиваю я.
– Хаус, ну не начинай. Ты прекрасно можешь сам это сделать пару раз.
– О, так ты стал мне доверять?
– Как скажешь, мы можем поехать в субботу. Но тогда я подниму тебя очень рано. А в воскресенье введем вечером. ОК?
– Ладно, я сам.
Он хочет возразить, но зачем мне этот нелепый спор.
– Сам, – подтверждаю я, – оставишь пару ампул.
– Хорошо. Спасибо.
– У вас тут что? – спрашиваю я, имея в виду Кадди. – Что-то серьезное?
Он молчит. Думает. Это хорошо, потому что обычно он отрицает с лету все свои интрижки. И застуканный со спущенными штанами, Джимми Уилсон, будет выкручиваться и рассказывать басни на тему, что всего лишь попросил посмотреть, нет ли царапин не его левой ягодице…
– Я не знаю, Хаус. Не знаю. Все сложно.
– Да уж… Ну, гляди сам. Хороший выбор: жена, дом и дочка – в одном флаконе.

Вечером меня ждал обещанный пирог. Честно говоря, я рассчитывал не больше, чем на магазинное изделие, но действительность оказалась намного интересней. Кира постучала в мою дверь, выждав полчаса после моего прихода.
– Доктор Хаус! Я принесла свой должок.
Я открыл дверь, и попытался придать своему лицу чуть более нейтральное выражение. Не удобно как-то вытирать слюни с подбородка, но кисло-сладкий, отдающий корицей нежный аромат заполнил весь коридор. Люблю запах свежей выпечки.
– Не зайдете? К пирогу у меня есть еще ужин.
Я очень понимаю старину Гектора. Тот за кость с мясом продаст свою собачью душу. Я конечно не пес, но кто откажется вкусно покушать, после долгого рабочего дня?
Большая такая порция тушеных овощей с сочным мясом, плюс куча специй, и красное вино.
– Как рана? – спрашиваю я. – Не болит?
– Неа, – она мотает головой. Оказывается у нее зеленые глаза – как тот кулон, что висит на шее. И также мерцают искорками как он.
– Красивый камень, – говорю я.
Она улыбается, принимает комплимент без смущения.
– Чай, кофе?
Я выбираю чай. Я не большой любитель травяных настоев, но что-то мне подсказывает, что у этой женщины чай должен быть необычным. Я не ошибаюсь.
– Жасмин? – спрашиваю я. – И что-то еще… – Мелисса?
– И душица, – добавляет она. – Угощайтесь.
Передо мной большая белая тарелка с резными краями. На ней огромный ломоть грушевого пирога. Тонкие ломтики запечены сверху, и все полито кленовым сиропом. Я прикрываю глаза от удовольствия, смакую каждый кусок. Под грушей еще и слой яблок. Она улыбается довольно, смотрит на меня, подперев щеку кулаком.
– А вы? – спрашиваю я.
– Это ваша добыча, – она кивает на плиту, где стоит форма с пирогом.
– Я угощаю, – говорю я. – Мне не съесть столько.
Она смеется.
– Заберете с собой.
– Здорово!
Она встает, накладывает мне второй кусок и берет немного себе. Из холодильника достает мороженное, и раскладывает по чашкам.
Мы предаемся кулинарному разврату, запиваем все это чаем и, наконец, сыто отваливаемся на стульях.
Больше не лезет. Я не помню, чтобы я умудрялся съесть столько за раз в последнее время.
– Спасибо за ужин, – говорю я. – Все чудесно.
– Вам спасибо.
Да ну, ерунда какая, пытаюсь показать я всем своим видом, если меня тут еще раз так покормят, я согласен спасти ее жизнь еще разик. Я согласился бы и мисс Богарт осмотреть, да вот беда, старушенция ни разу не додумалась до такой вещи как грушевый пирог с кленовым сиропом.
У меня в душе мир, как-то спокойно, так хорошо, что можно сидеть, ничего не говорить и ничего не делать. Спустя пару секунд я прихожу в себя и понимаю, что пора отваливать из этого райского местечка.
Она идет проводить меня, на пороге своей квартиры я оборачиваюсь и спрашиваю:
– А вы любите музыку?

Сегодня среда.
Утро.
Я просыпаюсь раньше Киры, лежу и смотрю на нее. В ее волосах запах меда.
Она открывает глаза, при свете дня они отливают изумрудом. Я целую ее в губы, мне нравиться касаться ее, гладить, пробовать на вкус. Я играл вчера для нее и уже знал, что это случиться. И она знала. Мы поняли это по взглядам, прикосновениям, полуулыбкам.
Как все случилось?
Банально. Я играл, потом спросил, не хочет ли она выпить чего покрепче чая. Она согласилась. Я принес ей бокал с бурбоном, так, на палец. Мы отсалютовали друг другу, выпили, потом я сел рядом, а она встала, задев меня, и нас обоих окатило жаркой волной. Так бывает. Я поднял голову, она стояла совсем рядом, и вдруг обхватил ее за талию, прижавшись лицом к ее животу. Я был готов, что меня стукнут по макушке, вырвутся, скажут, что « не в этот раз» или что-то такое, но через пару минут мы оказались в кровати…
…И она сидит на мне, а мои руки бродят по ее бедрам, пытаются забраться выше, коснуться упругой груди, но это не удается, пока она не наклоняется ко мне, я припадаю к ее груди, глажу, ласкаю ртом, я похож на младенца, пытающегося урвать себе полстакана теплого молока. Я увлекаю ее на бок, она легко меняет позу, подстраиваться ко мне, так, как будто мы занимались любовью несколько лет и уже знаем, как получить максимальное удовольствие. Она отдается мне радостно, самозабвенно, я еще не кончил, а она уже кричит, выгибается в моих руках, наслаждаясь развязкой. Мы долго лежим, отдыхая, летняя ночь так коротка, а мы еще так много не сказали друг другу, но мы знаем, что за этой ночью, будет другая, а за ней еще и еще одна.
– Почему ты плачешь?
Она утыкается мне в плечо.
– Не знаю… наверное, потому что я думала, что такого со мной уже не будет никогда.
– Я тоже, – отвечаю я.
– Тоже плачешь? – она улыбается.
– Нет, тоже думал, что такого больше не будет никогда.
– Где ты был так долго, Грег? Почему мы не встретились раньше?
– Хорошо, что не встретились. Раньше… Я, наверное, прошел бы мимо тебя… не захотел, не понял…
Она вздыхает прерывисто, и я касаюсь губами ее щек. На них следы слез, как залог того, что наша любовь будет иметь горький привкус. Но мне нравится это – значит все по-настоящему. Она укладывается на кровати, спиной ко мне, а я обнимаю ее. Крепко, до боли. Потом отпускаю, и замираю, расслабившись. Она переплетает свои пальцы с моими, касается рук губами. В комнате тепло, но это не теплота летней ночи, комнату заполняет тепло, исходящее из наших сердец, изголодавшихся по нему…

– Мне пора вставать, – говорю я. – Ты спи. Спи, ладно?
– Ладно, – шепчет она. – Я испеку тебе еще один пирог, хочешь?
– Нет, – говорю я. – Мы доедим этот.
– Но ты же хотел взять его с собой?
– Нет, – качаю я головой. – Это наш пирог. Твой и мой. Не хочу делиться.
Я выбираюсь из кровати, умываюсь, одеваюсь, как раз успеваю к приходу Уилсона.
Он вводит мне лекарство, мне странно это, потому что мысль о том, чтобы принять викодин, не посещала меня уже сутки.
Уилсон видит блузку Киры, небрежно брошенную на мой диван. Мной брошенную, и делает удивленные глаза. Не в этот раз приятель. Придется тебе умерить своё любопытство до другого дня.
Но он спрашивает:
– Это что?
Я отвечаю, довольно сердито:
– Тебе никогда не говорили, что у тебя с тактом проблемы?
Уилсон поднимает руки в знаке капитуляции.
– ОК, как скажешь.
– Вот именно, – бурчу я, выходя из квартиры. Иди следом, друг мой, и не задавай вопросов. Время ответов еще не пришло.

банальность - это уставшая правда. (Тоже заезженная фраза. :-))

Ну ткните в себя пальцем те, кто не хочет для себя счастливой семейной жизни!!! Или любви!!! Или счастья!!!

Silver Wind, а я б была не против, чтобы на этом всё закончилось. А не в дурдоме, и не от наркотиков.

"...нас тоже будут любить и тоже забудут. Но и того довольно, что любовь была..."

Нет никакого после. Есть только сейчас.

Захлебнулась слюной!

Только тот фанат молодец, кто твердо знает: хадди- конец! © Ginger82

И про соседку мне не очень пока нравится. Пока все похоже на женский любовный роман. Может, потом...

Интересно, что дальше. Спасибо.

Черт, я поклонник женских любовных романов, получается. Хотя прочитала, кажется, только один и то не помню, про кого.

"...нас тоже будут любить и тоже забудут. Но и того довольно, что любовь была..."

Нет никакого после. Есть только сейчас.

господи, да дайте ж человеку наконец пирога поесть.

"...нас тоже будут любить и тоже забудут. Но и того довольно, что любовь была..."

Нет никакого после. Есть только сейчас.

(Ах, глупая Кадди, принесла бы ему пирога, и он тут же сыграл бы ей в интимной обстановке...)
Ну, не таковский он человек. То есть, с моей колокольни, конечно (а другой колокольни у меня под рукой нету )

И это всего лишь мое мнение. Всего-навсего.

В конце концов, я счастлива, что он счастлив в этом фике.