О, да я вообще существо доверчивое))) теперь задумываюсь... кабы в результате плакать не пришлось.

Огромное спасибо Hellste_Stern, за помощь в выборе Хаусовской тачки. Мои фантазии дальше какого нибудь ниссана последней модели не простирались

Хаус
Они чуть было не устроили мне прощальное чаепитие. Попросил Хантера избавить меня от этого. Просто попрощался, пожелал того, что положено желать и пошел. Бумаги были готовы, вещей почти нет. Мозаику с фруктами подарил Хантеру. Боюсь у него таких поделок целый шкаф. Плеер отдал Мегги, флеш-карту парням. Пусть слушают нормальную музыку, а не то дерьмо, что звучит у них обычно в ушах. Миссис Ковалоски, увы, осталась без подарка, как и седьмой курильщик из нашей группы. Я думаю, они это переживут. Ничего не хочу брать с собой отсюда. Можно было бы сказать, что не хочу брать, чтобы не вспоминать, но я знаю, что вспоминать буду. Часто и долго. Возможно, я не смогу забыть ничего.

Уилсон ждал меня в холле.
– Салют! Отлично выглядишь!
Да уж, в честь такого события я побрился и нацепил парадную футболку.
Мне выдают остальные мои вещи, что забрали при приеме, Уилсон вручает бумажник, сотовый телефон, причем заряженный, ключи… Что-то ключей много… На одном висит герб с красно-черными полосами и оленьими рогами. Или я отупел тут в конец, или…
– Есть две новости, – говорит мой приятель, – хорошая и совсем хорошая.
Хмыкаю, выхожу на улицу.
Темно-синяя машина. Верх открыт, овальные фары, черные с хромом обода.
Машинально нажимаю на ключ. Машина вспыхивает огнями, словно кивает мне:
– Привет, чувак!
И открывается левая дверь.
Я оборачиваюсь к Уилсону, – он лыбится и смущенно разводит руками.
– Это что? – спрашиваю я, не может же быть такого, чтобы вот эта вот лоснящаяся красавица сделанная в городе Штутгарте – была МОЯ. Или Уилсона. Его фантазия дальше Вольво не простиралась никогда.
– Нравится?
– Шутишь?
– Это подарок.
Безумная мысль «Кадди?» приходит в голову, но тут же уходит… С чего бы это… правление больницы подписало счет за мое лечение, надо полагать после долгого скрежета зубами, и чтобы их можно было раскрутить на… Форман с Тринадцать объявили подписку среди моих выживших пациентов?
– Ты ограбил банк? Ради меня?
– Размечтался. Садись. Вперед, двигай! Я планирую хорошенько выспаться по дороге, если нас опять не арестуют за превышение скорости.
Я обхожу машину вокруг. Закрываю и вновь открываю дверь ключом. Идеально обтекаемый корпус; касаюсь пальцами значка Porsche на сверкающем капоте.
Сажусь в салон, даже забыв про трость. Машина принимает меня как ласковая любовница. Кладу руки на руль, он чуть срезан внизу, и пытаюсь понять, что чувствую. Пожалуй, страх… я не смогу с ней расстаться. Это МОЯ машина. Ее делали для меня… Стеклянный тонированный купол над головой поднимается и отгораживает меня от всего мира. Запах дорогой кожи… запах денег, БОЛЬШИХ денег– она вся пахнет ими, это не реально, невозможно…
Кто ее купил? Или это прикол? Злая шутка? Мысленно я уже прожил жизнь с этой машиной, нет, я не смогу с ней расстаться, сколько она стоит?
Круглые датчики под рулем, рука сама ложится на переключатель скоростей.
Всегда мечтал покататься на космическом шаттле.
Сидеть не просто удобно – а суперудобнословно я не сижу, а уже лечу куда-то далеко, совершенно не ощущая своего тела…
– Полный привод, – сообщает Уилсон, устраиваясь на соседнем сиденье, – шесть цилиндров, 500 лошадок… Разгон до ста за пять секунд. Я не пробовал, но так сказали.
– Откуда? – спрашиваю я, – продолжая разглядывать приборы.
– Соображения есть?
– Если ты скажешь, что взял ее на тест-драйв, то будешь объясняться насчет угона.
– Расслабься. Она твоя.
– Уилсон?
Он лезет в бардачок, достает оттуда папку и отдает мне.
– Вот объяснение. Только дочитай все, что там есть до конца, прежде чем решишь выкинуть меня из машины.
Бумаги…
Porsche Targa 4S и впрямь куплен на мое имя, нет не куплен – передан в дар, от компании «Фармакон»… дальше лежат газетные вырезки… Одна, другая, третья.
Читаю и чувствую, как у меня начинают трястись руки.
Долго молча сижу… машина безупречна. Она ждет меня, ждет, когда я вставлю ключ в замок зажигания и поверну его.
Но я оборачиваюсь к Уилсону.
Нет, он не ухмыляется – смотрит тревожно, с виной в глазах.
Я понимаю. Насчет вины.
Не знаю, что сказать. Просто не знаю.
Наверное, лучше ничего говорить, совсем ничего…
– Хаус…
– Заткнись!
Он опускает глаза.
Мать твою, ты знал??? Ты знал и ничего мне не сказал, ничего не сказал, пока я думал, что я схожу с ума… Как ты мог???
–Ты… Когда ты узнал?
– Через четыре дня после твоей госпитализации.
Не спрашиваю, почему не сказал. Понятно, почему… Он прав. Прав… просто… вот теперь меня накрывает шквал ярости – долбанные фармацевты!!! Потом воспоминание пронзает меня – Каттнер – вот почему Уилсон спрашивал о моих таблетках… я совсем забыл про этот разговор, хотя… мог бы подумать…
– Машина – это бонус, Хаус. Они выплатили тебе компенсацию. Тебе, семье Каттнеров, еще пятнадцати пациентам в нашем штате. Слышишь? Восемьсот тысяч долларов. Хаус? Неплохая плата за месячное лечение? А? Хаус?
Опускаю голову на руль. Голову, в которой не укладывается все, что я только что узнал – весь мой страх, ужас, все муки ломки, все, через что меня протащил Хантер – из-за какой-то говенной фармацевтической компании с такими же говенными работниками и таким же говенным менеджментом… Не говоря уже о моих дорогих друзьях, которые опять, ОПЯТЬ!!!! решили за меня, что для меня лучше…
Втыкаю ключ в замок зажигания. Попадаю не с первого раза, но он входит туда как… да, Хантер с Фрейдом будут довольны моей метафорой… входит как по маслу, двигатель набирает обороты, я газую, точнее, только прикасаюсь к педали, машина отзывается и меня пронзает сладкая дрожь. Вот она я, – говорит она мне, – возьми меня, я твоя…
Слышу вздох облегчения рядом.
Скотина. Знал, чем меня купить… И если разобраться, если откинуть не относящиеся к делу эмоции, такая тачка стоит пребывания в клиники… плюс сколько он сказал мне причитается? СКОЛЬКО???
Громадность цифры ошеломляет меня, убивает наповал, точнее сражает объемом возможностей, что обрушиваются на мою голову. ЗДОРОВУЮ голову! Здоровую! Я не предал сам себя, я не спятил, одичав без секса, я… нормальный!!! Ах ты гад, Уилсон, гад…, подлая ты скотина, провернул дельце, и теперь думаешь что все ОК? Все в общем-то да, ОК, это я так, чисто по дружески… но ты сильно ошибаешься если думаешь, что я не рассчитаюсь с тобой за твой прикол, в самое ближайшее время… прямо сейчас!
Где кнопка отключения стабилизации?
Я откидываюсь в кресле назад и выжимаю педаль газа до упора.
Восемь тысяч оборотов!
Дым из-под всех четырех колес, и крик над ухом:
– Стой, придурок!!!

Добавлено (26.06.2009, 02:23)
---------------------------------------------
Уилсон
Я думал он меня убьет. Когда он взглянул на меня – это было в его глазах – безумный гнев, который сменился на просто упрек – как ты мог? Не думай Хаус, что мне было легко. Что мне было это в кайф – мучить тебя. Я знал, что рискую потерять твою дружбу, но ради этой самой дружбы, ради тебя, Хаус и стоило рискнуть. Потом, я расскажу тебе, если ты захочешь слушать, конечно, как мы с Кадди выламывали руки «Фармакону», выдирая из их жадных глоток каждый цент, как торговались за бонусы, сроки, налоговые вычеты… как угрожали, лгали и манипулировали… Как спорили говорить или нет тебе, как боялись сказать тебе, как прикидывали как лучше это сделать, как подсластить пилюлю… как убеждали Хантера не говорить тебе. Прости Хаус, прости меня, ее, всех нас за этот обман. Обман? Умолчание? Не сказать тебе всего – это ложь? Уверен, что ты считаешь, что ложь. Хорошо, я согласен, прости за то, что я лгал тебе, я не буду спорить, да я солгал, мы все, все кто принял участие в этом, кто НЕ рассказал тебе.
Если бы можно было сделать по-другому, если бы я знал как – я сделал бы это. Но я не нашел другого способа, не нашел ничего лучшего, чем обмануть тебя.
Но сейчас ты счастлив, ведь так? Я вижу это, вижу улыбку на твоем лице, вижу сияющие глаза – ты свободен, ты богат, ты получил шанс на новую жизнь, не скажу, что ты здоров, но тебе лучше, ведь так, Хаус? Точно, я знаю, что лучше – по крайней мере, тот, отрешенный, полностью погруженный в себя взгляд, что пугал меня так часто последнее время – исчез.
– Хаус? Ты не слишком гонишь?
Хотя после показательного старта, и тех виражей, что он устроил пару часов назад, особо меня достало, когда он закрутил машину на одном месте – сейчас мы не гоним, мы едем очень даже ровно и спокойно.
Он видит, что я проснулся и включает радио. Долго ловит станции пока не находит что-то совсем зубодробительное. Стереосистема в машине идеальна. Там все идеально, и, хотя я не разделяю его страсть к тяжелому року, – молчу, пусть наслаждается, ей богу он заслужил.
– Эй, Уилсон, жрать хочешь?

Мы заезжаем в первый попавшийся мексиканский ресторан и набрасываемся на еду. Посетители и персонал пялятся на Хауса очень уважительно. Да уж, не каждый день в центре их стоянки появляется такая машина.
Хаус замечает это, понимает причину и довольно хмыкает.
– Хаус, – говорю я, когда первый голод утолен, – я хочу, чтобы ты знал – мне очень, очень жаль, что вот так все случилось. Если бы я мог…
– Ты бы сделал то же самое, – говорит он мне, повторяя мои же давние слова.
– Будь помягче с Кадди, хорошо? Она-то хотела тебе сказать. Это я настоял, чтобы не говорить.
Он пожимает плечами.
– Знаешь, восемьсот тысяч маленьких зеленых извинений звучат чертовски убедительно. А ты не врешь?
– Деньги переведены тебе на счет. Это чистыми. Налог платит «Фармакон».
– Даже не знаю, что сказать.
– С тебя ужин в «Плаза». И наверное не один. И можешь купить мне новый телевизор.
– Заметано, – подмигивает он мне.
Мы расплачиваемся и едем дальше. Так легко и спокойно на моей душе не было давным-давно. Летний день, теплый ветер, машина на пустой дороге и мой друг, у которого все хорошо.
Я верил в тебя Хаус, верил, что ты поймешь… Поймешь и меня, и Кадди, с которой мы за прошедшие недели как-то сблизились на фоне борьбы с «Фармаконом». Сблизились… ничего такого Хаус, не подумай. Лиза Кадди всегда нравилась мне… И я уважал ее характер, решительность… но теперь я знаю ее и с другой стороны – знаю, что во многих вещах она зависима и уязвима, знаю, что многое выводит ее из себя, знаю что ей нужна моя помощь…
Но я не трону твою женщину, Хаус, пока ты сам не захочешь уйти в сторону.

Хаус
– Что это? – спрашиваю я, и швыряю на стол карту пациента.
Ответ не нужен – дело сделано, но не поглядеть, как Форман будет оправдываться – невозможно. – Гемохроматоз нельзя не заметить!
– Можно, если пациент черный.
– Да что ты говоришь! Неужели? А ладони? И где УЗИ печени? Проверил сахар в моче с нагрузкой и утешился?
– Это был сложный случай, Хаус, понимаете… – лезет Тринадцать защищать своего дружка.
– Если хочешь диагностировать ангины – можешь валить в клинику. Хотя насчет ангин… – я роюсь в папках… – кто перепутал сифилитический шанкар на миндалине с шанкриформной пиодермией? Ты что никогда не занималась с Форманом оральным сексом?
Вижу, как Тауб втягивает голову в плечи. Я не нашел косяков в его записях, но раз он так сидит, прижав уши, значит тоже где-то напорол, только хорошо замаскировал, и я выведу на чистую воду эту хитрую еврейскую задницу. Завтра.
Тринадцать хочет что-то сказать, наверное, объяснить, что оральным сексом она с Форманом занимается регулярно, только мне уже надело их всех слушать.
– Так, – говорю я, – у нас новый пациент. Ребенок девять лет, ослабление дыхания, влажные хрипы, потеря сознания, жар…
Жду, кто первый заикнется про пневмонию, чтобы размазать идиота или идиотку тонким слоем по доске с симптомами. Оглядываюсь, но все молчат. Это радует.
– Инородное тело в бронхах, – говорит Форман.
Парень намертво затвердил правило о зебре.
– Дыхательный невроз? – Тринадать.
– Нет, жар не симптом неврозов, – подает голос Тауб. – Аллергия?
– Рентген, анализ крови, аллергопробы – все пошли, пошли, быстро.
Стараюсь не думать ни о чем лишнем. И быть достаточно занятым. На работе нога ведет себя вполне пристойно. Не знаю с чем связано, может быть, я все еще пребываю в легкой эйфории от так хорошо закончившейся истории с викодином? Не знаю… Каждый день, как условлено, Уилсон вводит мне налтрексон. Иногда заезжаю за ним, моя синяя ласточка заслуживает ежедневных прогулок. Намекал ему насчет таблеток налтрексона – но тот уперся – только уколы, это было в условиях выписки. Да, я понимаю, доверие штука такая… хорошая штука, только для наркоманов, или бывших наркоманов? она не особо применима. А еще говорят, бывших наркоманов не бывает. Есть люди долго не принимающие наркотики. Черт с ним, не жалко, пусть ставит, хотя у меня уже болят плечи; но особых позывов принять викодин или что-то такое у меня нет. Я же говорил, что не будет болеть нога не будет и наркотиков… Не могу сказать что она совсем не болит. Болит. Не так как раньше, но… я тоже ей не доверяю. Ха! Мне не доверяет Уилсон, а я не доверяю своей ноге… Да, не доверяю, ведь, когда боль вернется… а она вернется, она всегда возвращается… не знаю, что буду делать, еще не решил. Не хочу об этом думать.
У налтрексона достаточно побочных эффектов, пока я реагирую нормально, ничего такого особо выдающегося – могу отметить головные боли и отсутствие аппетита. Ах да, на меня еще надели браслет с указанием того, что мне вводят эту гадость. Мало ли, вдруг упаду и сломаю ха-ха вторую ногу… Чтобы преодолеть блокаду опиоидных рецепторов понадобятся опиоидные анальгетики в высоких дозах, а это риск угнетения дыхания и сосудистого коллапса.
Очень такая своевременная мысль перед дорогой.
Слово «дорога» и связанное с ней слово «машина» вызывает у меня на лице улыбку. Да, прошвырнуться до работы и обратно – это моя маленькая ежедневная радость. Как раз та, про которую говорил Хантер. Ни дня без радости. Ни дня без удовольствия. Я разве против? Люблю удовольствия.
Люди по разному реагируют на известие о том, что мне на голову пролился золотой дождь. Кто завидует, кто негодует, правильно, получивший компенсацию наркоман – пощечина всем добропорядочным врачам Принстон Плейнсборо и большей части его пациентов. Мне намекали на какие-то благотворительные фонды, но я послал всех в далекое пешее эротическое путешествие. Я еще обдумываю на что потратить или куда вложить деньги… Да и стоит ли их вообще трогать? Зря все думают, что я совершу что-то безумное… Мне приятно знать, что есть такая страховка. В наше время это крайне… успокаивает.
Я много думал о наших беседах с Хантером. Не могу сказать, что это были приятные раздумья… Но он прав, за много лет я действительно смотрю на мир, на свою жизнь, без легкого наркотического флера… Легкой паутины, прикрывавшей все самые острые углы моей жизни… Я заглядываю в эти углы с особой осторожностью, да многое мы оговорили, но есть моменты, в которых очень трудно отдавать себе отчет… что именно они ранят тебя. Не сразу даже понимаешь, что мгновенно испортившееся настроение не просто твой психопатический бзик, или признак дурного нрава – а следствие чего-то давнего, давно и обстоятельно закопанного. Иногда производить такого рода раскопки даже интересно. Тут главное не бояться боли – ну той, что возникает, когда ты внезапно вытаскиваешь на свет божий то, что давно умерло и похоронено…
Как, например, сегодня… когда Кемерон объявила всем что беременна. Замечательная новость. Сама по себе. Отличная можно сказать. Брак удался, получил благословение божие, мама и папа в полном порядке, здоровы, бодры и веселы, принимают поздравления. И я уже вижу комнатку, заваленную игрушками, кроватку под балдахином и прочую обязательную фигню.
Но я вижу и тень, мелькнувшую на лице Кадди. Ревность? Зависть? Вижу грустную улыбку на лице Уилсона – сожаление о небывшем? На свою физиономию любоваться в зеркале нет желания. Я и так знаю, что там обычное угрюмое выражение лица. При виде которого люди давно научились шарахаться в сторону и не задавать мне вопросов.
Помню тот день…
Когда Стейси собралась в Вашингтон на семинар. Вылет был в девять и вставать пришлось в несусветную, по моим меркам, рань. Я обещал отвезти ее в аэропорт, если она меня разбудит.
Она разбудила.
Визг, что прозвучал у меня над ухом, разбудил бы любого.
Я вскочил, нет, подскочил над кроватью вертикально вверх, чтобы тут же шлепнуться на пол, мокрый от воды. Встал, чертыхаясь, осмотрел размер бедствия.
– Да прекрати ты орать!
Подумаешь, трубы прорвало. Ничего особенного.
Она выскочила в соседнюю комнату. Теперь крики стали раздаваться из гостиной.
– Мой ноутбук!
Я глянул на компьютер, лежащий на мокром ковре.
– Упс.
Прошел в ванную, присвистнул, закрыл дверь.
Сколько можно верещать на тему что-я-буду-делать-без-компа-там-был-мой-доклад-все-пропало-опоздаем?
Это точно – опоздать легко. Я вернулся в спальню, открыл шкаф, принялся вытаскивать, подходящую, на мой взгляд, одежду.
– Одевайся!
– У меня туфли синие, я хотела…
Ах, ну да, кто-то же собирался целую неделю на трехдневный семинар, набивая чемодан шмотками, не считая того, что каждый костюм был примерен, и не один раз, показан мне в разных вариантах, замечания на эту тему выслушаны и, как и положено, пропущены мимо ушей.
– Так, вот это подойдет – кидаю ей брюки, – подверни штанины, одевайся и выходи. Хотя, впрочем, можешь выйти и так. Соседи будут рады.
– Мне нужен сиреневый костюм, там будет прием…
Да что с ней? Когда мы влетели на машине ее шефа в придорожную канаву, снеся по дороге столб с обочины – она была спокойна как снежная королева. А ту какая-то дурацкая труба. И не менее дурацкий ноутбук. Да куплю я ей новый, только пусть не кричит так…
– Успокойся уже. Хватит. Ты же хотела новую машинку? Какого черта ты положила ноутбук на пол?
– Я? Я? Положила? – она почти вопит. – Я писала доклад, когда ты решил, что самое время заняться сексом, маньяк, ненормальный!
Я корчу гримасу, она наконец-то смеется.
Это хорошо. Потом идет на кухню, зависает там на двадцать минут – я как раз успеваю найти носки, натянуть джинсы, вытряхнуть из кроссовок воду и погавкаться с соседями.
Мы едем в аэропорт, ранее утро, я отчаянно зеваю, благо дорога пустая. Внезапно слышу:
– Стой. Грег, разворачивайся. Я забыла…
– Билеты? – обречено спрашиваю я.
– Нет… забыла крестик. Пожалуйста.
– Ты шутишь?
– Разверни машину, Грегори Хаус, черт тебя возьми!!!
Визг тормозов сравним по децибелам с теми, что разбудили меня утром, ремень безопасности врезается в грудь. Так, теперь последуют оправдания. Точно.
– Грег… я боюсь лететь без него.
– Врешь.
– Ну… это мамин крестик. Она была католичка. Я… обещала, что всегда буду его носить…
Что-то происходит… Не совсем обычное. Вчера мы до умопомрачения занимались сексом, и кажется все было в порядке, никаких нервных срывов и чего-то еще… Так с чего бы эта почти истерика?
Она бежит домой, скидывая на ходу туфли. Иду следом, поднимаю их, не стоит терять время.
Она возвращается через пять минут, вид взъерошенный.
– Все собрала?
– Угу.
– Точно?
– Да. У нас всего час…
– Билет? Приглашение? – проверяю я.
Ее глаза вспыхивают знакомым огнем.
– Штраф за скорость, если поймают, платишь ты, идет?
– Идет!
Вот. Теперь узнаю свою Стейси.
– Тогда держись…
Мы долетели до аэропорта за двадцать минут. Повезло. Не остановили.
Потом она сказала мне, что было в тот день. Надежда, которая умерла в туалете самолета. Это даже выкидышем то назвать нельзя. Слишком маленький срок. Очень маленький. Стресс? Неудачное стечение обстоятельств? Так бывает.
Она рассказывала об этом торопливо, немного стесняясь. Словно о чем то таком, что не смогла выполнить, должна, но не смогла, и чувствовала себя виноватой.
– Забудь, – сказал я. А что еще можно было сказать? И нужно ли? Она уткнулась мне в грудь, вздохнула прерывисто. Прошептала: «Мне жаль, Грег, так жаль». Нет, слез нет. Она не из таких, хотя возможно иногда мне бы и хотелось стереть с ее лица слезы. Стереть, обнять, чтобы защитить, чтобы никто не мог ее обидеть. Никто и никогда…
Я лежу на диване, телек бормочет чушь, а я почти грежу наяву.
Воспоминание настолько яркое, осязаемое, что даже пугает меня. Мне кажется, я даже ощущаю запах ее духов и еще какой-то тонкий неуловимый аромат – то, чем пахнет обычно в самолетах? Небольшой эксперимент – что будет, если не останавливать себя? Что будет, если позволить себе вот так заглянуть в тот день, или иной любой… в тот, в который не заглядывал давным-давно. Это не так страшно как кажется? Или я не совсем честен сам с собой?
Мне тоже было жаль.
Того, что не случилось.

продолжение следует (аффтар ашипки все еще проверяет...)

а история с крестиком Стейси показалась знакомой. так вот оказываетсся где собака порылась-то... так я и знала, это не просто так .

Gimme fuel, gimme fire
Gimme that which I desire

Oo ____ oO
    ●

Уилсон манипулятор – хорошо просчитал на что Хаус поведется, конечно же на новую игрушку, причем сначала дал освоится, сжиться с мыслью, проникнуться ощущениями, а уж потом правду выложил… здорово!!! Интересно, чья была идея именно такую машинку с Фармакона стребовать - Уилсон сам додумался или Кадди присоветовала, а, скорее всего вместе сидели, журналы разглядывали, цвет подбирали…

Не очень ясна ситуация с Катнером, если и его семье выплатили компенсацию, значит он тоже таблетки принимал, зачем? Ради интереса??? Или как?

Флешбек – шикарный, когда в первый раз читала, ружье так и осталось висеть на стенке, а теперь пальнуло… эх, Хаус, Хаус…((((

Пацталом!

Спасибо за продолжение.

Только тот фанат молодец, кто твердо знает: хадди- конец! © Ginger82