Так в этом то самый кайф и есть! Пройти там - где еще не ступала нога...

Ах, молодца, быстро раскусили

Спасибо за отзывы

Следующая таблетка викодина

3.
Хаус
Боже мой… бог мой, ну почему, почему так больно, сколько это продолжается? День, два? Может быть месяц или год? Не могу терпеть, просто не могу…
Сначала пришла тоска. Прямо с утра, когда я проснулся, действительно достаточно хорошо выспавшись, так хорошо, что даже сучки не было рядом, умылся, потом завтрак, довольно плотный. Надеюсь именно этот завтрак усвоиться организмом до того, как я не смогу ничего есть; мне предложили погулять в больничном парке, и я долго сидел на скамейке, глядя на отцветающую вишню, на то, как ветер налетает на деревце, срывает легкие белые лепестки и гоняет их по траве туда-сюда. Удивительное дело, вот сижу я на солнце, тепло, хорошо, чувствую, как пахнет свежая трава, вишня, но у меня ледяные руки, а знание того, что будет через несколько часов – наполняет душу безнадежностью, страхом, обидной на весь мир… Почему я? За что? Даже отсутствие Эмбер не радует.
Тестом Хантер остался доволен.
Они уложили меня на кушетку, зафиксировали руки и ноги. Потом ввели нолаксон. Я смотрел на потолок и вспоминал одного своего пациента, не помню имени, мужика-эпилептика, которого мучили боли, спасибо тебе добрая девочка Кемерон, ты всегда найдешь, чем меня порадовать: тогда я с легкостью отдал приказ о нолаксоновой блокаде, помню мелькнувшую мысль - без боли нет успеха, и что, ничего, не умрет, я тоже через такое проходил или пройду. Но теперь я ору, пытаясь освободить руки. Симптомы появляются минут через десять – резко заболела голова, и потекли слезы, я расчихался, потом скрутило живот, и началась тягостная, невыносимая боль…
Хатнер не соврал. Мне дали морфий - чудесное, волшебное средство, дающее покой и легкость, мир, сон, исполнение всех желаний…
Это было вчера. Сегодня с утра покорное ожидание обычной ломки, час за часом вынимающей из тебя всю душу…
К вечеру потек нос, чем дальше, тем больше, все симптомы тяжелого гриппа, тупая голова и слезящиеся глаза.
И такая слабость, что хочется лечь и умереть. Ты уже готов к отправке на тот свет, можно не сомневаться. Ноет живот, потом каждый орган по отдельности начинает заявлять права, на то, чтобы его пожалели. Мне вводят лекарства по схеме, уколами, так как глотать таблетки бесполезно.
Невозможно заснуть: абстинентный синдром выворачивает суставы: руки, ноги крутит, ломает, тянет. Ни один наркоман еще не умер от самой ломки… Ведь боль не настоящая – это мозг пытает тело, требуя дозы. Мозг, привыкший получать эндорфины просто так, на халяву. Требует и не дает потерять сознание…
И я уже еле соображаю, что делаю, кажется выдергиваю капельницу, ругаюсь, борюсь с кем-то, кто удерживает меня на кровати, руки фиксируют, кто-то сидит рядом, разговаривает со мной. Проваливаюсь в какое-то подобие сна. Просыпаюсь, снова засыпаю, хочу умереть.
Просыпаюсь утром весь мокрый, дрожу от холода – пот пропитал все простыни, но мне немного лучше, могу встать, выпить воды, чтобы потом порысить в туалет – почки работают на износ. Заползаю на кровать, меня всего трясет, монитор над головой тихо сходит с ума, но я знаю, что сдохнуть мне не дадут, я пытаюсь найти то положение, в котором можно было бы отключиться еще хотя бы на полчаса и этот выматывающий поиск сводит с ума.

Уилсон
Не поехал на машине.
Кадди, все еще полная чувством вины и желания помочь, отправила меня в аэропорт. Я особо не сопротивлялся, хотя если честно, то я не хотел быть в больнице прямо сейчас. Все равно я не могу ему помочь. Да и есть еще одно, что сильно беспокоит меня – я не уверен, что не сдамся, когда станет совсем плохо и он начнет просить меня забрать его.
Хантер тоже отговаривал меня, но… но я обещал, что он не будет один. Поэтому сейчас я сижу у кровати и слушаю бессмысленный бред, что несет мой приятель. Хочется сжать его руки, передать часть силы, часть своего здоровья, чтобы только прекратить эти лихорадочные метания, сказать «потерпи, скоро все пройдет», но я не хочу прервать тонкую нить его сна.
Проверяю карту назначений – все правильно, все традиционно, лишь увеличена доля препаратов поддерживающих сердце, много седативных. Но ломка есть ломка тут уже ничего не поделать.
– Эмбер, Эмбер, – бормочет Хаус, и я настораживаюсь.
Не то что бы я вообще не слушал, что он говорит… Слушал, хотя не очень приятно, точнее неловко слушать то, что говорит человек в бреду. Ладно, когда он спорил с каким-то давним своим то ли врагом, то ли коллегой о назначениях для пациентов, ладно просил прощения у отца, но когда он заговорил о Стейси – я пошел прогуляться. Не хочу знать все его тайны, это лишнее.
– Хаус? – спрашиваю я осторожно.
Эмбер – это плохо, это его глюк, галлюцинация, его проклятье.
Но Эмбер это ведь и моя Эмбер, та, что я потерял…
– Я не хотел…
– Что ты не хотел? – тихо спрашиваю я.
Выглядит он плохо – лицо бледное, темные круги под глазами, и за те пару дней, что я его не видел – он сильно похудел.
– Уйди, не хочу, нет…
– Ее нет здесь, – сообщаю я в пустоту.
Да, ее нет. Но я помню ее. Все еще помню. Помню живой. Помню ее глаза – загоравшиеся азартом, неважно, в чем заключался азарт – выторговать тридцатипроцентную скидку или опробовать новую позу в сексе. Помню ее нежные ладони, ухоженные пальцы, я любил целовать их медленно, один за другим…
Безумная мысль пронзает меня.
– Хаус, ты помнишь бар? Там где вы были вместе?
Он молчит, но мне кажется, он слышит меня. И я спрашиваю:
– Хаус, зачем Эмбер приехала в бар?
Он морщиться во сне, шепчет:
– Я не звал ее.
– Почему? Почему она приехала?
– Я… я думаю, она хотела переспать со мной.
– Все хотят переспать с тобой! – говорю я в ответ, чувствую какую-то злость. Не то, чтобы я подозревал Эмбер в измене… но снова спрашиваю, прежде чем успеваю подумать – точно ли я хочу знать ответ.
– Ты спал с ней?
Хаус открывает глаза. Взгляд затуманенный, но он явно в сознании.
– Я… что-то говорил? – голос хриплый, он кашляет, я даю ему воду.
Он так крепко сжимает пластиковый стакан, что разливает половину. Но остаток пьет жадно, избегая смотреть на меня.
– Что я сказал?
– Ты болтаешь не переставая. Но никаких секретов из тех, что я не знаю, ты не выдал.
Он пытается улыбнуться, потом сесть на кровати.
– И давно ты тут?
Я пожимаю плечами.
– Пару часов.
– Мы говорили об Эмбер. Нет… ты говорил… ты спрашивал меня об Эмбер?
– Я спрашивал, видишь ты ее еще или нет.
– Врешь! Ты спрашивал, спал ли я с ней?
Черт бы побрал этот суперразум с трясущимися руками.
– И что, тебя это разбудило? – огрызаюсь я.
– Спрашивал?
– Да.
Он вскидывает голову, медлит секунду, потом спрашивает:
– Ты впрямь так думал?
– Нет.
– Зачем спрашивал?
Он встает, бредет, держась за стены в туалет. Возвращается, лицо все в поту.
– Я не спал с ней, даже не пытался, расслабься, – говорит он
Он почти падает на кровать, лежит на боку, тяжело дышит. Потом говорит тихо:
– Вот почему ты ненавидел меня…
– Нет, Хаус, это не так!
– Ладно, оставь. Я знаю, что ненавидел. Я бы тоже тебя ненавидел… Я знал, что ты будешь… я говорил с ней. Правда, не сейчас, тогда, я сказал, что не хочу чтобы ты меня ненавидел, если бы я мог…
– Не знаю, зачем спросил, – говорю я. – Не хочу больше ничего вспоминать, нет желания.
Он кивает, закрывает глаза.
Зачем я спросил? Неужели я ревновал его Эмбер? Да нет же… нет. Впрочем… нет, глупости, Хаус кобель еще тот, но у него строгий моральный кодекс, ни разу мы не перебежали друг другу дорогу. Моя девушка однозначно была бы для него табу. Мы бы и Лизу Кадди поделили бы мирно. Вот насчет Анжелины Джоули я не уверен. Но почему образ Эмбер возник у него в галлюцинациях? Почему он очнулся от своего забытья сразу же, как только я задал этот вопрос?
И что бы я делал, если бы он ответил – да?
Он стонет, я кусаю губы и кладу руку ему на голову.
Это комната вся пропитана отчаянием. Оно заразно, оно разъедает душу, но я не сдамся ему, Хаус, слышишь? И ты не сдавайся.
Кажется, он снова засыпает.

Хаус
Минус еще сутки. Новые анализы, новые уколы. Новая фишка – невероятно обострилось обоняние. От медсестры, что сидит рядом – воняет приторной клубничной помадой. Ненавижу этот запах. Он забивает даже то, как пахнут ее подмышки, их я могу ощущать, когда она наклоняется ко мне.
Я то проваливаюсь в сон, то снова прихожу в себе, чтобы ощутить боль. Она или разливается по всему телу, или концентрируется где-то в одном месте. Боль и позывы к рвоте. Блевать собственно уже давно нечем, но мой желудок не знает об этом и раз за разом пытается вывернуться на изнанку, и никто ничего не может с этим поделать. Иногда я подозреваю, что все прочие мои внутренности решили просто прогуляться на свободе вот и заставляют меня корчиться в приступах рвоты. Стервы нет рядом – это радует меня безмерно. Наверное, только это и поддерживает меня, потому что если бы вместо медсестры или Уилсона на стуле появилась бы Стерва – клянусь! я бы разбил себе голову об унитаз, если бы успел, конечно, боюсь с хорошим, качественным суицидом тут номер не прокатит.
Вместо Стервы, стоит закрыть глаза я вижу викодин. Белые овальные таблетки, с фирменной маркировкой, изученные мной до миллиметра. Я ощущаю их текстуру, вижу матовый цвет, знаю их вес, чувствую запах… Они вертятся передо мной, кружатся как снежинки, я ловлю их ртом, точнее пытаюсь поймать, но никак не удается. Я знаю, даже четверть таблетки снимет тошноту, даст возможность нормально заснуть, успокоит боль…меня накроет теплой, нежной волной, я растворюсь в блаженном небытие, и придет такая эйфория, с которой не сравниться ни один оргазм.
Я БОЛЬШЕ НЕ МОГУ.
Уилсон – мой единственный шанс.
Он один может забрать меня отсюда. Я соглашусь на все – на новый детокс, на нашу убогую реабилитацию, извиниться перед Кадди, Кемерон, Форманом, каждой медсестрой в госпитале, сидеть в клинике каждый день, завести собаку, жениться, слетать на Луну, усыновить Каддиного младенца – я сделаю все что угодно, все, что ты скажешь, ты же знаешь, я не обману, пожалуйста, пожалуйста, Уилсон, я хочу домой…
Я пытаюсь встать, но не могу, сил нет вообще, только одно желание – выбраться из этой затхлой комнаты на свежий воздух – я уже вижу, как я сижу в машине, открыв окно, ветер обдувает мое лицо.
– Уилсон… я хочу домой. Поехали домой, пожалуйста, Уилсон, все, я больше не могу…
Почему он молчит? Он вообще здесь? Я хочу домой, хочу на свой диван, хочу умереть там. Там, а не здесь, в чужой комнате, на чужой кровати.
Почему ты молчишь, Уилсон? Нет, не говори мне, чтобы я потерпел еще. Я терпел. Правда, терпел, но я больше не могу… Пожалуйста, забери меня отсюда… Твою мать, ты же видишь, что я больше не могу…

Уилсон, ты только не подкачай, пожалуйста.

Это не мое кольцо. Даже рука не моя. Ты мне веришь? © Ребекка

Для меня самое ценное в фанфикшене, если работа автора может расцениваться как расширенная/дополненная/углубленная версия первоисточника.
Начало этой истории именно так и воспринимается - как будто смотришь вырезанные сцены, а дальше... шикарный бонус – возможность заглянуть в будущее, пусть даже впоследствии возможны расхождения, плевать, сама суть – характеры героев, их поступки, размышления, чувства - веришь во все описанное, без малейших натяжек. Спасибо !!!

*коварно* мучайте-мучайте, для достоверности эт необходимо. А вот какую перспективу он сможет увидеть, даже предположить сложно. Допустим зависимость от опиатов уберут, а чем дальше ему боль снимать ??? аутотренингом?