Читаю ваши фанфики ,Hoelmes , и преследуют меня мысли ,что кроме больших творческих талантов у вас небольшие садистские наклонности . Только попустит героев - и тут получите ,батенька , "фейсом" об стол !!! За что вас любим и ценим ! Спасибо большое за целое полчище муравьёв ,пробежавшее по хребту в конце главы .
Лежит и тихо плачет, а температура у него высоченная, и оксигенация продолжает падать. - А может, - говорю, - ты меня разок пожалеешь для разнообразия? Ты-то умрёшь — и всё. А мне с этим жить. С тем, что я сидел и смотрел, я имею в виду. Мне же это многосерийное кино по ночам года три крутить будут. - Почему? Я же всё равно умру — не сейчас, так через месяц. Что ты можешь с этим поделать? И за что ты собрался себя винить? - Вот и умри «всё равно», а не «потому что», и не сейчас, а через месяц... Давай налажу тебе кислород, - помолчав, предлагаю я. - Легче дышать будет. Это же не реанимация, это паллиатив — о чём тут спорить? Ты мучаешься, задыхаешься — разве ты не против этого протестовал? Действительно, ему уже всерьёз тяжело дышать — даже не спорит. Кислород в системе смешивается с парами спирта, чтобы не так сушил слизистые. Спиртом пропитывается специальный фильтр перед началом подачи газа. Я его и смачиваю. Разведением «аденовирион конкурентс», который у меня в кармане в шприце — позаботился по дороге сюда, а вот решиться не мог до последнего. Потому что в самом деле суперинфекция, и в самом деле, «не сейчас, так через месяц», и, в самом деле, иногда хочется просто пожалеть... Повернув вентиль, прижимаю маску Уилсону к лицу: - Дыши. Питательная среда не без запаха, но я надеялся, не заметит... - Сволочь! Скотина! Гад! - пытается сорвать маску, а я не пускаю, и он выворачивает голову, вырывается, борется со мной, только куда ему — слабый, как кошка. - Какая же ты пакостная дрянь всё-таки, Хаус! - орёт на меня из последних сил. И откидывется на подушку — сил-то не так много. И снова плачет, сдаваясь, сипло, зло и безнадежно, признавая этим плачем своё бессилие и моё превосходство. Возвращаю маску на место: - Да дыши уже — поезд ушёл всё равно. Дышит — а куда ему деваться? И за своё бессилие сейчас он ненавидит меня, я теперь для него враг номер один. Может, встать, уйти, не раздражать его напрасно? Дело-то всё равно сделано... Протягиваю руку к кнопке вызова, чтобы вызвать на смену луноликую узкоглазку, а он вдруг перехватывает и прижимается к моей ладони горячей, мокрой от слёз и уже колючей щекой. Не самое приятное ощущение, но терплю. - Сволочь... - это уже совсем жалобно. - Ты повторяешься, - говорю. - Подожди, я сменю фильтр. Хватит с тебя. - Не уходи... Горло перехватывает, хочется откашляться, но со сломанными рёбрами кашлять — не лучшая идея. - Не ухожу... Ты устал. Может, поспишь ещё? Молчит. Но руку продолжает удерживать. Пальцы тоже горячие и дрожат. - Тебя знобит. Значит, температура ещё поднимается. Скоро бредить начнёшь. Лёгкое отрицательное движение головой. - Знаешь что, - говорю. - Хочу тебе сказать, чтобы ты знал. В твоей жизни есть смысл. И ещё я люблю тебя. - Издеваешься? - всхлипывает он, невольно улыбаясь сквозь слёзы. - Да, - признаюсь, тоже улыбаясь. - Но вообще-то нет... Слушай, Уилсон, не злись... Я просто ещё не готов тебя отпустить. - Ты никогда не будешь готов, Хаус. - Но ведь ты же пока и сам не готов. - И я никогда не буду готов. Знаешь... Я лежал тут и всё думал об этом... О том, что только нам, людям, дано понимать. Животные, растения — они этого не могут. А вот человек... Наверное, это и есть наша основная кара за первородный грех — не сама смертность, а её осознание. Именно этим мы платим за свою исключительность, за то, что... - Почему эти кретины оставили тебя одного? - перебиваю я, представив, как он «лежал и думал», и невольно хмурясь. - Даже пост наружний. Где Блавски? - Блавски... - повторяет он с такой сложной интонацией, что я затрудняюсь её толковать. - Блавски сюда ни за что не придёт. Ко мне заходил Чейз. Пряча глаза и так старательно отворачиваясь, что сделался похожим на сову. Я знаю, чего они боятся. Того, что я попрошу «золотой укол». Наверное, на их месте я тоже боялся бы, потому что бремя тяжкое, а достаточных оснований для отказа как будто бы нет... Эй, ты что, спятил? Я вроде не о весёлых вещах говорю. Чему ты смеёшься? - Не знаю, с чего, - говорю, - но мне вдруг только сейчас вспомнился Корвин в образе рождественского зайца. А я было о нём забыл, пока был в отключке. Удалось отвлечь — снова его губы трогает улыбка: - Ну, и как он выступил? - Бесподобно. Сначала прыгал, как развеселившийся шимпанзе, и вопил рождественскую песню, а потом заговорил с ними по-русски. Это было для них, как удар подушкой по голове. Очень пыльной подушкой. Думаю, он дал нам всем несколько важных секунд... Дыши, Джеймс, дыши. Всё будет хорошо. - Врёшь, Хаус. Ничего хорошо не будет. - Дыши. Я тебя всё равно не слушаю. Он вроде засыпает. Или теряет сознание, что немногим хуже. И время тянется, как жевательная резинка. Но хоть показатели стабильны. Я не знаю, сколько времени нужно выждать до начала интенсивной антивирусной терапии — наобум начинаю интерферон и озельтамивир в половине четвёртого утра. Когда переставляю капельницу, он не реагирует. Чувствую себя разбитым. Давно так не уставал. Больно дышать, больно двигаться, и викодин только чуть притупляет боль. Стул начинает казаться мне «стулом ведьм» испанской инквизиции, а кушетку из коридора тащить тяжело и лень. Поэтому, плюнув на всё, я отбираю у бесчувственного Уилсона одну из подушек и тёплое одеяло — подушек у него целых три, а одеяло ему всё равно не нужно с такой терморегуляцией — сажусь на всё это прямо на пол, опираясь плечами и головой о край матраса высокой функциональной кровати, и неожиданно вырубаюсь вглухую. Просыпаюсь от того, что слабые пальцы Уилсона не больно, даже, пожалуй, ласково, тянут меня за волосы. - Хаус, ты спятил? Не мог пойти нормально поспать? Прихожу в себя медленно и тяжело. В палате дневной свет — правда, пока вялый и пасмурный, но несомненный. - Боялся, что ты упрёшься на своём и таки-подохнешь, если оставить тебя без присмотра. - говорю грубо, но честно. - Много бы ты присмотрел во сне? У тебя всё затекло, наверное — иди нормально ляг в постель. Сам ещё еле дышишь, а туда же... - Э, - говорю. - А ведь тебе лучше, мерзавец. Дышишь сам, температура снизилась. Что там у нас датчики пишут? - Да, - говорит он. - Ты самым подлым образом опять отсрочил моё водворение в райские кущи. - Размечтался, - говорю. - Кто это наобещал тебе райские кущи, панда? Какой-нибудь сумасшедший раввин, которого ты лечил от гуммозного энцефалита? Очень ты нужен в райских кущах. А сковородки полизать не хочешь? - Через несколько недель разберусь, куда у меня плацкарта, - говорит, словно ковш холодной воды мне за шиворот. Даже дыхание перехватило. - Сволочь ты! - А ты? Умирающего сковородками пугать? - и вижу, что смеётся. Нет, в самом деле сволочь, потому что этим смехом он вдруг будит у меня совершенно сумасшедшую надежду. - Уилсон, - говорю. - тебе ведь не хуже. Давай снова сделаем сканирование? Вдруг, понимаешь, что-нибудь... - Давай. - говорит, - если хочешь. Только никакого «вдруга» нет. Ещё вернее, чем райских кущ и сковородок. А сейчас иди и отдохни. Путь к сердцу мужчины лежит через торакотомию. Всё остальное - ванильная ересь.
Сообщение отредактировал hoelmes9494 - Воскресенье, 01.12.2013, 11:13
Пульт сканерной — резиденция бога. Не всемогущего, но зато всеведущего. Пациент лежит в очень холодной очень белой камере и тщетно уговаривает себя не дрожать. Даже если он далёк от медицины, он едва ли сможет не волноваться. Если пациент врач, а вопрос решается серьёзный, его будет колотить так, что картинка смажется. - Маленький укол от нервов? - Ага, давай... У него ещё и температура повышена. Трясётся. Даже зубы стучат. Он, правда, их сжимает, чтобы я не заметил, поэтому и говорит отрывисто, рваными короткими предложениями. А может, зря я всё это затеял? Растревожил, поманил надеждой. Что-то изменяет мне моя рациональная практичность. - Бабочек на стенки дать? - И музыку, ладно? - Хард-рок? - Издеваешься? - Ладно. Не хочешь — не надо. Давай вот эту попробуем. Под аккомпанимент рояля хрипловатый женский голос на идиш: «У дороги дереву очень одиноко... Улетели птицы все далеко-далёко...» - Хаус!!! - Ну и что? Попросил спеть, даже подыграл, и записал. Мелодичная вещь — нервным детям включаем. - Хаус... - Дышите ровно, пациент. Я хочу заглянуть вам в душу. - Хаус, я только прошу тебя: скажи сразу. Сразу. Как увидишь, я имею в виду. Не хочу ждать и надеяться, если всё плохо. Дерево надежды слишком быстро растёт, и чем оно больше, тем труднее его вырубать. - О-о, да ты стал философом. Впрочем, скорее, ты это где-то вычитал. Лежи смирно, не то я вообще ничего не увижу. Картинка ещё не успела открыться, как в сканерную заходит вдруг Корвин. Я его не сразу вижу, потому что инстинктивно ищу зрительный образ человека на уровне груди, а не на уровне первичных половых признаков. Даже забавно получается: дверь открылась — и никого. Детской по размерам, но совсем недетской по развитию мускулатуры рукой он переводит тумблер связи со сканерной в положение «off» и шипит на меня, как драная кошка: - Ты его зачем притащил? Хочешь всю больницу «А-семь» перезаразить? - Хочу посмотреть, что творится у него в средостении. - отвечаю смиренно, как хороший мальчик. - Надеешься на чудо? Ты? Вот уж от кого не ожидал. - Санта-Клаус мне задолжал в этом году, - говорю. - Надеюсь — может, отдаст... - Да-а... Совсем ты из-за него почву под ногами потерял, Хаус. Я понимаю, умирать никому неохота, он твой друг, и всё такое... Но ты же не ребёнок — ты врач, высококлассный врач. Нужно иметь твёрдость признать предел своего влияния и территорию своего бессилия. Субъективизм губителен, даже когда оправдан. - Оправдан? Ты о чём? - О статистике, Хаус. О вариационных рядах. Есть люди, которые торчат из статистического распределения, как гвозди. Слышал об убийстве Распутина?Даже цианид — мимо. Он был мерзавец. Но он был особенный. Санта-Клаус припасает чудеса для таких. А твой Уилсон ни чёртом, ни богом не поцелован. И значит его удел — обычное статистическое распределение. Один из многих, для которых статистика неумолима. Есть процент смертности от неоплазий, на кого-то он должен приходиться. Ну, пришёлся на него. Тут не просто ничего не поделаешь, тут закономерно ничего не поделаешь. И я тебе пытаюсь это втолковать уже не в первый раз. Я отвечаю не сразу — неохота ссориться. - Я тебя вполне понимаю, Корвин. Бездействие врача ищет оправданий. Хотя бы и в статистике. - Ах, вот ты как думаешь? - взвивается коротышка. - Что я просто ищу оправданий? - Конечно. И я уверен, что прав. К тебе с детства никто не относился всерьёз — нанизм неуважительная хворь. Поэтому ты сделал фетиш из своего профессионализма. Надставил низкий рост высоким мастерством, заставил заговорить о себе, как о торакальном хирурге значительной величины, при всём при том не доставая головой даже до барьерчика рецепшен. И ты постоянно боишься того, что проколешься, и все увидят вместо маститого хирурга несчастного карлика. Поэтому ты всегда так тщательно, на аптекарских весах взвешиваешь все риски, чтобы не облажаться. А между прочим, определённый процент неудач — тоже статистика. Так уж выбирай, поцелован ты богом и можешь рисковать или ты — пустая единица вариационного ряда и идёшь только на верняк. Хотя... ты ведь уже выбрал. - Пусти-ка взглянуть, дылда, - Корвин тянется к экрану. - Сейчас решим, кто из нас в дураках... Ага! Вот видишь: отчётливый рост по периферии. Опухоль активна. - Она всё ещё в капсуле. - Да. Всё ещё в капсуле. Но Санта-Клаус, похоже, решил расплатиться с тобой в другой раз... Скажи ему. - Подожди. Я взгляну регионарные лимфлузлы. - Да ты ещё и трус, Хаус. Он снова щёлкает тумблером, но я отбираю микрофон и говорю сам: - Уилсон... чуда не вышло. Она стала чуть больше. Некоторое время он не отвечает. Переговорное устройство у нас хорошее — я даже его дыхание слышу. Тяжёлое, словно он пробежал несколько миль или пытается сдержать слёзы. Но когда он заговаривает, голос звучит мягко: - Следовало ожидать... Спасибо за несколько секунд надежды, Хаус. Было хорошо... Ничего, я в порядке. - Уилсон, это Корвин. - он всё-таки перехватывает у меня микрофон и инициативу. - Как твой грипп? - Корвин? - в голосе удивление, и я представляю, как он привычно недоверчиво сощурился и чуть повернул голову. - Температура повышена? - Да. - Глупо было соглашаться на сканирование с температурой — ты заразен. Нельзя так сильно себя любить, чтобы рисковать безопасностью других. - Пошёл вон! - свирепею я, пытаясь отобрать у него микрофон, но он поворачивается спиной и не даёт. - Ты, мелкая скотина, попробуй только ещё раз... - Уилсон, а ты знаешь, я тебе завидую, - продолжает Корвин, отбиваясь от моей очередной попытки отобрать микрофон ногой. - Ты сам-то хоть понимаешь, как тебе повезло? Я, кажется. совсем теряю нить. О чём он? Но Уилсон громко переспрашивает: - Вы о Хаусе говорите, Корвин? Понимаю, да. В этом — да. Повезло. - Слушай меня, - говорит Корвин, продолжая меня пинать. - Если справишься со своим гриппом, я тебя прооперирую. Слышишь? Попробую вырезать твою опухоль. Хотя, скорее всего, ты останешься на столе и испортишь мне послужной список. Тут уж я — от растерянности, наверное - прекращаю агрессию и замираю. - Понимаешь, о чём я говорю, Уилсон? - переспрашивает Корвин. перестав пинаться и поудобнее перехватив микрофон. - Да, - быстро отвечает Уилсон, задыхаясь от волнения. - Ты хочешь этого? - Да. - Понимаешь, что операция сумасшедшего риска? - Да. - И всё равно хочешь? - Да. Да, Корвин, да! Ну, выздоравливай, - говорит и выключает микрофон. Путь к сердцу мужчины лежит через торакотомию. Всё остальное - ванильная ересь.
Сообщение отредактировал hoelmes9494 - Понедельник, 02.12.2013, 20:14
Хм... Загадочный кусочек. Комментарий на всякий случай спрячу.
Это на Корвина последний разговор с Хаусом так повлиял, что ли? Не бандиты же...
Цитатаhoelmes9494 ()
Что-то изменяет мне моя рациональная практичность.
Цитатаhoelmes9494 ()
- Да-а... Совсем ты из-за него почву под ногами потерял, Хаус. Я понимаю, умирать никому неохота, он твой друг, и всё такое... Но ты же не ребёнок — ты врач, высококлассный врач. Нужно иметь твёрдость признать предел своего влияния и территорию своего бессилия. Субъективизм губителен, даже когда оправдан.
А мысли у них сходятся, вот только Хаус всё равно Кира "переговорил"... Но мне в любом случае непонятны мотивы последнего. Ясно лишь, что дело в Хаусе...
"Охтыжнифигасебепельмешка!" Я серьезно, это очень круто. У меня уже очень давно так не менялось настроение радикально во время прочтения кусочка. От желания врезать Корвину (и как только Хаус сдержался) до желания поклониться тому же Корвину. Супер! Спасибо!
Данный проект является некоммерческим, поэтому авторы не несут никакой материальной выгоды.
Все используемые аудиовизуальные материалы, размещенные на сайте, являются собственностью их изготовителя (владельца прав) и охраняются Законом РФ "Об авторском праве и смежных правах", а также международными правовыми конвенциями. Эти материалы предназначены только для ознакомления - для прочих целей Вы должны купить лицензионную запись.
Если Вы оставляете у себя в каком-либо виде эти аудиовизуальные материалы, но не приобретаете соответствующую лицензионную запись - Вы нарушаете законы об Интеллектуальной собственности и Авторском праве, что может повлечь за собой преследование по соответствующим статьям существующего законодательства.
наклонности . Только попустит героев - и тут получите ,батенька , "фейсом" об стол !!! За что вас любим и ценим 
! Спасибо большое за целое полчище муравьёв ,пробежавшее по хребту в конце главы .
hoelmes9494, спасибо!
