- Ну. Как там твои, Чейз? - Для чего ты туда залез? - спрашиваю я, задирая голову, потому что Кир сидит на верхней полке стеллажа, качая ногами в «зайчиковых» кроссовках. - Люблю иногда пересмотреть угол зрения. Взглянуть на жизнь с другого ракурса... Ты напрасно так недоверчиво ухмыляешься, Чейз. Просто ты никогда этого не пробовал. - Не пробовал. Мне было бы трудно лазить по стеллажам. - Ты хочешь сказать, что карлики лучше приспособлены к жизни? - К жизни на верхних полках стеллажа — определённо. - Как Марта? - УЗИ показало плодное яйцо в полости матки. Обо всём остальном пока рано судить. - А как Эрика? - Нормально. Разговаривает слогами, ест кашу, разбрасывет игрушки. - Наверное, пора запатентовать наш «аденовирион конкурентс», как думаешь? - Да нет, едва ли. Экспериментальный вирус — это не актуально. К тому же, он не «наш», а Хауса. Кир... - Ну, сейчас начнёшь... Угадал? - Угадал. Ты, правда, согласился оперировать Уилсона? Потому что если это на «слабо» и сгоряча, лучше сразу откажись, сейчас. - На «слабо». Сгоряча. И не откажусь. - Хочу спросить... - И тоже догадываюсь, о чём. - Почему переменил решение? - Возможно, от привычки взбираться по стеллажам. - Изменять угол зрения? - Послушай, Чейз, а ты давно знаешь Хауса и Уилсона? - А что такое «давно»? - я помедлил, припоминая. - Я был первым, кого Хаус взял в команду, едва только создали диагностическое отделение. Он был не таким усталым, не таким терпимым, не таким мудрым, но зато почти таким же умным, едким на язык, насмешливым, проницательным — словом, гадским. Ну, ещё он был кудрявым. И ширинка на джинсах почти всегда выпирала — не то, что теперь. А Уилсон... Сначала просто онколог. Потом «ИО». Потом утверждённый завонкологией. Тихий, вежливый, молчаливый. С женщинами услужливый. С мужчинами приветливый. Сначала я даже упорно гадал: что за всем этим скрывается? Мне казалось, должен быть какой-то тайный порок. А потом я узнал, что он дружит с Хаусом, и очень удивился. Однажды совершенно случайно увидел их в кафетерии. Они спорили. Хаус лежал грудью на столе и что-то горячо говорил, а сам при этом таскал у Уилсона с тарелки картошку-фри. Уилсон, казалось, не обращал внимания на выходку с картошкой — он слушал очень внимательно и несколько раз приоткрывал рот, собираясь возразить, но всё не решался. А потом Хаус попытался «свистнуть» у него пончик. И Уилсон схватил его за руку: «Этого тебе нельзя — там смородина», - значит он всё видел и замечал. «Ты нарочно взял со смородиной», - сказал Хаус, и тут Уилсон ему улыбнулся... Ничего особенного, но просто Уилсон никогда никому больше так не улыбался, не улыбается и не будет. Я смотрел со стороны, и я в тот момент отчётливо увидел, каким он был в свои десять лет. А Хаус, надо думать, видел это часто. Так вот... Хаус тогда тоже улыбнулся ему в ответ. То же самое: никогда никому больше — понимаешь? И мне уже не надо было никакой другой информации — об их отношениях в тот миг я узнал всё. И больше уже не удивлялся ничему. - Ты забавно рассказываешь. Можно подумать, что ты исподтишка наблюдал за ними все годы. - Ну, почему сразу «исподтишка»? С Хаусом я работал. А с Уилсоном довольно скоро стал приятельствовать. У него нашлась пара увлечений, которые Хаус не разделял. А я любил с ним поболтать — о растениеводстве, например. Поверхностно для дружбы, но пива выпить вдвоём можно. Потом, он всегда был неплохим экспертом по первым шагам в ухаживании — ему ничего не стоило расположить к себе практически любую женщину. Правда, не особенно надолго — все его браки быстро распадались. - Неудивительно. Обложка у него глянцевая, а бумага серенькая, да и шрифт мелковат. - Ты так скоро составил суждение... Иногда ты пугаешь меня своей безапелляционностью. - Не в этот раз, я думаю. И я не составлял. Я скомпилировал. Ты же знаешь, я наблюдательный. Так что я наблюдал. Подсматривал. Подслушивал. Разнюхивал. И до последнего момента думал, что я прав. - А сейчас передумал? - Я вспомнил, что забыл обратиться ещё к одному источнику сборного мнения об этом Уилсоне — к Хаусу. - Думаешь, он тебе что-нибудь скажет? - А я не собираюсь у него ни о чём спрашивать. Но если такой тип, как Хаус, становится сам не свой из-за такого типа, как Уилсон, я начинаю подозревать, что здесь слишком низкие стеллажи. - Кстати, о стеллажах... - говорю я. - Тебе помочь спуститься? - Брось! Я никогда не забираюсь туда, откуда не могу выбраться. - Послушай. - помолчав, снова говорю я. - Можно я спрошу? Ты не рассердишься? - Тебе важно, рассержусь я или нет, или тебе хочется, чтобы я ответил? Если сомневаешься, лучше промолчи. - Нет, я всё-таки хочу, чтобы ты ответил. Скажи, Кир, ты отказывался оперировать Уилсона из-за высокого неоправданного риска или просто потому, что он тебе не нравится? Несколько мгновений он не отвечает, пыхтя, сползая вниз по полкам стеллажа. Наконец, мягко спрыгивает на пол: - Знаешь, Чейз... будь я помоложе и попорывистее, быть тебе за такой вопрос с расквашенным носом. А сейчас я и сам сомневаюсь. Мы — люди. И мы не просто подвержены эмоциям — эмоции в значительной степени управляют нами. Ничто человеческое нам не чуждо. И когда мы начинаем играть в богов, всегда есть опасность заиграться. Мне кажется, из нас всех только Хаус выше этого. - Странно, когда Хауса приводят в пример благородства. - А мне странно, что тебе странно. - Хорошо. Я неправильно выразился: не странно — непривычно. - А я говорю и не о благородстве. Он просто смотрит на это иначе. Ему удаётся абстрагироваться. С трудом — ценою отказа от личных контактов с пациентами, ценою репутации равнодушной сволочи, ценою похороненного в себе молчания. Но он может. А больше — почти никто. Поэтому расквашивать нос я тебе не стану, а просто пожму плечами - «всё может быть». Путь к сердцу мужчины лежит через торакотомию. Всё остальное - ванильная ересь.
Сообщение отредактировал hoelmes9494 - Воскресенье, 08.12.2013, 15:44
- Неудивительно. Обложка у него глянцевая, а бумага серенькая, да и шрифт мелковат. - Ты так скоро составил суждение... Иногда ты пугаешь меня своей безапелляционностью.
Меня тоже И Чейз не лучше - Уилсона уже чуть ли не серийным убийцей считает (пару кусочков назад сам говорил), хотя у самого руки местами в крови... Может, одумается потом. Диалог про стеллажи понравился Ну а отрывок про пончики вообще вне конкуренции hoelmes9494, спасибо
Да он к нему на эту тему ничего и не имеет - просто прояснял для себя некоторые вопросы.
Добавлено (10.12.2013, 00:06) --------------------------------------------- В конце февраля-начале марта мы, как всегда, переживаем сезон гриппа. Не «А-семь» - просто «А». Самого обыкновенного - с запахом эвкалипта и чеснока, с сопливым носом, рвотой по утрам. с интерфероном и витамином «С», с одноразовыми бесполезными масками и более надёжными медицинскими респираторами. Амбулатория практически закрыта — карантин. Изоляторы переполнены и уже постепенно превращаются из изоляторов в накопители. Я и сам прогулял три дня, активным приёмом ремантадина удержав себя на грани продромы. Впрочем, угрызений совести я не испытываю — с загипсованной рукой полноценного завхирургией из меня всё равно не получалось. А диагностическое временно пробуксовывает из-за карантина. - Не надоело лентяйничать? - спрашивает Тауб, надзирающий за отделением аппаратной диагностики, рассматривая мой рентгеновский снимок. - Колерник хочет сегодня снять тебе гипс. - Отлично. Тогда я постараюсь ассистировать Корвину в следующий вторник. - Ты думаешь, успеешь разработать руку до такой степени? Не переусердствуй. - Не беспокойся. - говорю. - У меня есть чувство меры. Что наши гости? - Сегодня улетают. У Харта в шесть был последний диализ «на посошок» - только что закончили. Если хочешь помахать им на прощание, иди в интенсивку. - Сперва сниму гипс. Если уж придётся махать, без гипса легче. Не знаешь, где найти Колерник? - Знаю. Она в амбулатории. Пытается переупрямить Уилсона. - Безнадёжное дело. - говорю. - Никому не под силу. Ладно, пойду оторву их друг от друга во имя пацифизма. А по какому поводу конфронтация, не знаешь? - Как раз знаю. Во время карантина плановые операции отменены, а Уилсон пытается втихаря пропихнуть какого-то своего подопечного, пока ты на больничном. - Вот проныра! - уважительно смеюсь я. - А что Блавски? - Блавски с сегодняшнего дня в Бостоне на психиатрической конференции, ориентировочно до пятницы. Хаус за неё. Его только что вызвали вниз по селектору разбирать их тяжбу. - Тогда тем более пойду погляжу на этот цирк, - говорю.
В приёмной амбулатории я застаю всех троих. Уилсон, как и все последние дни, великолепен. Колерник, не смотря на точёную фигуру, модную одежду и строгую красивость лица, бледнеет на его фоне. Давненько я не видел его таким роскошным пижоном: кипенно-белая водолазка с засученными чуть ниже локтей рукавами под хирургической пижамой василькового цвета — они у нас васильковые, на шее на цепочке серебряный медальон и такая же печатка на среднем пальце — чернёная бабочка «мёртвая голова», вьющиеся благородные седины уложены волной, ноги в полуспортивных бежевых «Рэнглер» на ширине плеч, растопыренные пальцы надёжно упёрты в крылья подвздошных костей, подбородок вздёрнут. На запястье — часы «Лонжин» - новенькие, кстати, первый раз вижу. А поскольку замечаю у Хауса почти такие же, и тоже совершенно свежие — похоже, те и другие - знак признательности и внимания от пары «Орли-Харт», прощальный подарок — не иначе. Хаус привычно помят, потёрт, небрежен, насмешлив и язвителен — стоит, привалившись плечом к стене, скрестив руки на груди, зацепив за локоть грубый изгиб больничной трости, и, пока не вмешиваясь, молча наблюдает разворачивающуюся перед ним баталию. - Пациент готов к операции, - Уилсон говорит на сильно повышенных тонах. - За стабильность в течение длительного времени я не поклянусь. День-два ничего не решит в отношении гриппа — карантин у нас всё равно продлится до конца первой декады марта. - То есть, - Колерник тиха, но ядовита, - вы предпочитаете подвергнуть опасности заражения гриппом ребёнка, сначала лишив его костного мозга, а потом в раннем послеоперационном этапе на массированной супрессивной терапии? - Вы видели его анализы? Он попросту не доживёт до снятия карантина. Мы исчерпали все варианты. - Здорово! Вы исчерпали все варианты, и теперь вместо того, чтобы честно заявить об этом родителям, предпочитаете убить ребёнка нашими руками, руками хирургов? - Подождите, - говорю. - Что мы собираемся резать? - Мы ничего не собираемся резать! - взвивается тут же Колерник. - Это Уилсон собирается нашими руками услужать очередному своему раковому протеже. - Туше. - с наслаждением говорит Хаус. - Один-ноль. Привет, Чейз. Ну, поскольку ты вроде как заинтересованное лицо, сейчас станет ещё интереснее. Значит так, ввожу тебя в курс дела: имеется пацан с претерминальной стадией острого лейкоза. Второй рецидив. Готов к облучению. Планировалась пересадка костного мозга от живого донора. Совпадение по восьми пунктам. Колерник считает карантин по гриппу препятствием для операции, Уилсон считает препятствием мнение Колерник. А ты что скажешь? - Сколько лет ребёнку? - спрашиваю. - А какая разница? - Четырнадцать, - быстро говорит Уилсон. - Кто донор? - Его младший брат. - Был рождён, как потенциальный донор, по совету Уилсона пять лет назад, через три года после того. как у старшенького случилась манифестация, - уточняет Хаус. - Специально на запчасти. Колерник мешает ему выполнить предназначение и тем самым оправдать своё существование. - Перестань, - морщится Уилсон. - Рождение донора - обычная практика. Нет повода язвить. - Да уж. Родители выполняли совет онколога со всей ответственностью. В поте лица и всего тела. - Они сделали четыре попытки, - объясняет Уилсон. - Первая девочка не подошла, вторая беременность закончилась самопроизвольным абортом, третий выдал лейкемоидную реакцию после пневмонии, и гематологи запретили донорство, четвёртый — наш пресловутый донор. - Выбракованных они, кстати, куда дели? - не унимается Хаус. - К твоему сведению, родители любят потенциальных доноров ничуть не меньше, чем своих первенцев, - с трудом сдерживая возмущение, говорит Уилсон. - У них хорошая, дружная семья. - Готов поверить тебе на слово. Хотя, подозреваю, что потенциальные доноры вряд ли так же крепко любят своих родителей, особенно если им не хватило ума скрыть, что рожали не столько младшенького, сколько костный мозг для старшего. - Уилсон, - говорю, - такая операция во время эпидемии гриппа — неоправданный риск для больного. Уилсон отвечает не сразу — долго молчит, опустив голову, и вид у него такой, как будто у него внутри происходит какая-то борьба. А потом вдруг, словно решившись, резко вскидывает взгляд, и глаза у него тёмные-тёмные, как перед бурей: - Не для больного — для врача, - говорит он и — вот странно — я ощущаю это как вскрик, хотя он говорит тихо. - Для тебя, для Колерник, для Хауса, который за всё в ответе, пока Блавски нет, это риск. Для меня, как завонкологией. Это риск для карьеры хирурга, для спокойствия главврача, для финансового благополучия и репутации больницы. Для больного никакого риска нет. Потому что для больного на другой чаше весов стопроцентная смерть. И он с протянутой рукой выклянчивает у нас свой вялый, призрачный шанс, готовый на всё ради этого, а мы придумываем отговорки вроде карантина, медицинских стандартов или инструкций ЦКЗ, хотя всё это при желании можно вынести за скобки. У нас есть гнотобиология, если уж мы так боимся вируса, есть изоляторы, препараты для дезинфекции. Мы всемогущи, как боги, но мы с этим мальчишкой по разные стороны баррикады, мы враги, потому что его задача - выжить, а наша — позволить ему умереть не от наших рук. Последняя фраза всерьёз задевает Колерник: - Вы перегибаете палку, доктор Уилсон! - Брось, - говорит Хаус. - Ничего он не перегибает — всё верно. Это — наш риск и наши интересы. И мы, разумеется, будем их блюсти. Уилсон, не сотрясай воздух громкими, но пустыми эмоциями. Переходи к унылым, но объективным цифрам. Какой лейкоцитоз? - Секундочку. - говорю. - Поскольку мы его так и так не сию минуту резать собираемся, пойдём, Колерник, выпустишь меня на волю из оков. Тауб только что смотрел — мозоль идеальная. Нужно ко вторнику быть в форме — хочу ассистировать Корвину на твоей операции, Уилсон. - Да, - говорит он натянуто улыбаясь. - Во вторник. Здорово. Спасибо. - Вторым, конечно. Первым так и так Колерник. Я ещё руку настолько не разработаю. Ну, хоть крючки подержу, посмотрю там... - Хорошо, - улыбка становится чуть более искренней. - Хорошо, Чейз. Мне будет лучше, если ты рядом. - Можем сделать его портрет во всю стену операционной, о`кей? - издевается Хаус, - если тебя это порадует. Улыбка Уилсона вянет. Он отворачивается к окну и вцепляется пальцами в подоконник так, что суставы белеют. - Ладно, пошли, - прихватив за плечо, Колерник подталкивает меня к лестнице. - Снимем гипс, потом всё решим с пациентом.
УИЛСОН.
- Слушай, ну, что с тобой такое опять, храбрая панда? Таким молодцом держался всё время — чего вдруг раскис? - подходит сзади, кладёт мне на плечи руки — тёплые-тёплые, словно он их держал над огнём, упирается подбородком в затылок — волосы шевелятся от его дыхания. Молчу, закрыв глаза, стараясь пропитаться теплом его рук. И, вот ведь странно: Хаус вообще-то не любитель прикосновений — от слова «совсем» - у него рукопожатия, как снега в июле, не выпросишь, а меня то и дело балует такими вот дружескими касаниями, словно чувствует, что мне это надо, надо, надо — просто необходимо. Как Антею подпитка от земли. А ведь было время, я считал его недостаточно чутким. Вот дурак! Просто у него очень чувствительный датчик тумблера-переключателя с «необходимо» на «обойдётся». И обратно, само собой, тоже. - Трусишь? - спрашивает так понимающе и участливо, что у меня от избытка чувств слёзы наворачиваются. И я признаюсь: - Ужасно трушу, Хаус. Даже спать не могу. Как в лихорадке.То хочется, чтобы вторник уже наступил, то чтобы никогда не наступал, то приступ паники. - Боишься не проснуться? Молча киваю. - Я не знаю, что тебе сказать. Это более, чем вероятно. Но зато если тебе повезёт... - Тогда до следующего раза, да? - прорывается истеричный смешок, хоть я и сжимаю губы. Он долго молчит и елозит подбородком мне по волосам, словно у него там чешется. Потом говорит всё-таки: - Ты ещё можешь отказаться... - Ага. Ищи дурака. Чтобы через пару недель эта штука меня задушила? - Ну, сам видишь: выбор у тебя небогатый. - Всё я давно выбрал. - говорю. - Просто страшно. Страшно — и всё. Имею я право бояться? - А Блавски обещала вернуться? - спрашивает. С Блавски непонятно. Она словно избегает меня, и глаза виноватые. Нет, в смысле постели у нас всё гармонично, но вечером я встаю и надеваю пиджак, а она не просит остаться. И эта конференция. Не было особой необходимости — она просто приглашённая, докладов не делает. Сказала: «Постараюсь вернуться в пятницу», - и по этому «постараюсь» я понял — сделает всё, чтобы не получилось. А у меня не хватает духу прямо предложить закончить отношения, которые стали тяготить, которые, похоже, только одна жалость и подпитывает, которые, наконец, унижают меня, как какого-никакого, а всё-таки мужика. И, что немаловажно, Хаус всё это тоже видит. Так что нечего с ним и темнить. - С Блавски непонятно, - говорю. - Ты разве её не любишь? - Она меня не любит, Хаус. - Ты ошибаешься. - Она меня жалеет и щадит. - Да, - говорит. - Это серьёзно. - Она не приедет. - Это она так сказала? - Нет. Она сказала, что приедет. Но не приедет. До вторника, во всяком случае. - Это ещё ни о чём не говорит, Уилсон. - Если любишь человека, не просто должен делить с ним беды и радости, но хочешь делить с ним беды и радости. - В тебя вселилась Кадди. - Ты её не любил. И не любишь. - Да ну? Ты прямо душевед! - Ты её трахал. И трахаешь. А я трахаю Блавски. - А ты трахаешь всё, что шевелится, - говорит. - А впрочем, ладно, тебе виднее. Путь к сердцу мужчины лежит через торакотомию. Всё остальное - ванильная ересь.
Сообщение отредактировал hoelmes9494 - Вторник, 10.12.2013, 18:00
наверное... Сейчас перечитала - мне тоже как-то... Но я уже даже подправить не могу- правка прокисла - да и не получается что-то именно этот момент. чтобы глазами Чейза и видно было,что такой пижончик-красавчик. У меня "картиночное " восприятие. я вижу а слов, подходящих для взгляда Чейза на то же самое, не подберу. Ну. попробую ещё перед окончательной выкладкой (на прозу.ру, в смысле). Путь к сердцу мужчины лежит через торакотомию. Всё остальное - ванильная ересь.
Сообщение отредактировал hoelmes9494 - Четверг, 12.12.2013, 18:42
по моим наблюдениям, мужики не особо разбираются в шмоточных брендах, если в этой области не работают. помницца, в каком-то сериале про юристов девица-стажер пропалила лжесвидетеля именно на том, что он заметил, какой марки ее туфли. да и марку часов заметить - это если очень приглядываться и действительно разбираться (ну, тут Чейз как сын богатых родителей мог и разбираться в вопросе). а картиночное восприятие - это хорошо, если вспомнить какого-нибудь пижонистого киногероя, можно персонажа в три слова описать - мол, вылитый Мэйсон Кэпвелл из "санта-барбары" хотя ясен пень, Чейз санта-барбару не смотрел Gimme fuel, gimme fire Gimme that which I desire
Давненько я не видел его таким роскошным пижоном - такое впечатление, что всё это сильно нарочито у него, даже вызывающе, и непонятно, на кого рассчитано: белая водолазка с засученными чуть ниже локтей рукавами под хирургической пижамой, а пижамы у нас того оттенка синего, который женщины называют васильковым и дико любят — Блавски не исключение. Поверх водолазки на шее на нехилой цепочке серебряный медальон - чернёная бабочка «мёртвая голова», и такая же печатка на среднем пальце, «благородные седины» уложены волной, ноги в полуспортивных бежевых ботинках — кажется, «Рэнглер» - на ширине плеч, растопыренные пальцы надёжно упёрты в крылья подвздошных костей, подбородок вздёрнут. На запястье — часы «Лонжин» - новенькие, кстати, первый раз у него их вижу. А поскольку замечаю и у Хауса почти такие же, и тоже совершенно свежие — похоже, те и другие - знак признательности и внимания от пары «Орли-Харт», прощальный подарок — не иначе.
Совершенно жуткий сериал - по моим наблюдениям. его НИКТО не смотрел, но ВСЕ знают, причём в подробностях Путь к сердцу мужчины лежит через торакотомию. Всё остальное - ванильная ересь.
Совершенно жуткий сериал - по моим наблюдениям. его НИКТО не смотрел, но ВСЕ знают, причём в подробностях
Я частично смотрела, сознаюсь, виновна... Надолго, правда, меня не хватило. Так и не знаю, чем кончилось...
А Чейз слишком молод для Санта-Барбары, кажется?
Ну и немножко занудства, можно?
Цитатаhoelmes9494 ()
Был рождён, как потенциальный донор, по совету Уилсона пять лет назад, через три года после того. как у старшенького случилась манифестация,
и
Цитатаhoelmes9494 ()
Они сделали четыре попытки, - объясняет Уилсон. - Первая девочка не подошла, вторая беременность закончилась самопроизвольным абортом, третий выдал лейкемоидную реакцию после пневмонии, и гематологи запретили донорство, четвёртый — наш пресловутый донор.
Или я не поняла арифметики? Как они за три года сумели сделать 4 попытки, да ещё с учетом того, что один из детей успел переболеть пневмонией (явно не на второй день после рождения, наверное?)
Добавлено (12.12.2013, 22:21) --------------------------------------------- Фу, какая я редиска... повредничать - повредничала, а спасибо за классную проду так и не сказала. Исправляюсь срочно.
Или я не поняла арифметики? Как они за три года сумели сделать 4 попытки, да ещё с учетом того, что один из детей успел переболеть пневмонией
Натяжка, но не невозможно. То есть, как в каноне: "- Может такое быть? - Ну-у...вообще-то... теоретически... - О`кей, принято, берём!"
Аборт мог быть на раннем сроке. Три года - 36 месяцев, это если говорить о целых. а могло быть и три с половиной, и три с тремя четвертями - не факт, что хаус говорил с точностью до дня. Но даже и так: беременность длиться около девяти месяцев, трижды девять - двадцать семь, ещё девять на усушку-утруску( ранний выкидыш, пневмонию и очередной залёт). И потом, у меня, как в сериале - все биологические процессы ускорены Одна моя сотрудница умудрилась управиться с рождением троих детей за два с половиной года - это из жизни. У неё два последних - одногодки. но от разных беременностей, дочь - от января 2003, сын - от декабря того же года (бывают такие плодовитые). Так что ещё год - и четвёртый вполне уместился бы
И спасибо всем за внимание и комменты! Путь к сердцу мужчины лежит через торакотомию. Всё остальное - ванильная ересь.
Сообщение отредактировал hoelmes9494 - Четверг, 12.12.2013, 23:10
Лори рассказывал, что они примерно так консультировались у своих мед-консультантов, когда хотели загнуть что-то позаковыристее. К сожалению. не помню. в каком именно интервью он об этом рассказывал - где-то в девятом году, кажется. Путь к сердцу мужчины лежит через торакотомию. Всё остальное - ванильная ересь.
ты имеешь в виду такие типа рабочие ботинки на тракторном ходу? так есть же классические американские марки: Timberland, Red Wings, Dr. Martens, Wolverine. так что черт с ней, с маркой. "желтые ботинки, как у орегонского лесоруба в выходной день" - и хватит, все и так все поймут. кстати, а почему Уилсона вдруг потянуло на символику SS? может, лучше пусть анх нацепит? все ж таки символ жизни или я неправильно поняла?
Gimme fuel, gimme fire Gimme that which I desire
Oo ____ oO ●
Сообщение отредактировал Hellste_Stern - Пятница, 13.12.2013, 13:11
Ботинки - это у него, как гриндерсы и used-овые штаны, как мотоцикл - у него такой вариант истеричного поведения, снова строит из себя Кайла Кэллоуэя. А "мёртвая голова " - просто вариант жёсткой такой бабочки (без бабочек он же не может. у него "бзик". но раз крутышом хочет выглядеть. то и бабочка - "крутышка". плюс символика смерти. он же у нас. по меткому выражению Хауса "смертолюб").Но про жёлтые ботинки мне понравилось - так и вставлю в окончательный вариант - о`кей ? не сочти за покражу
Путь к сердцу мужчины лежит через торакотомию. Всё остальное - ванильная ересь.
Сообщение отредактировал hoelmes9494 - Пятница, 13.12.2013, 15:47
Данный проект является некоммерческим, поэтому авторы не несут никакой материальной выгоды.
Все используемые аудиовизуальные материалы, размещенные на сайте, являются собственностью их изготовителя (владельца прав) и охраняются Законом РФ "Об авторском праве и смежных правах", а также международными правовыми конвенциями. Эти материалы предназначены только для ознакомления - для прочих целей Вы должны купить лицензионную запись.
Если Вы оставляете у себя в каком-либо виде эти аудиовизуальные материалы, но не приобретаете соответствующую лицензионную запись - Вы нарушаете законы об Интеллектуальной собственности и Авторском праве, что может повлечь за собой преследование по соответствующим статьям существующего законодательства.
И Чейз не лучше - Уилсона уже чуть ли не серийным убийцей считает (пару кусочков назад сам говорил), хотя у самого руки местами в крови... 
Может, одумается потом. 
Ну а отрывок про пончики вообще вне конкуренции 
