К сожалению, пара дней у меня будут плотно заняты. Вернее всего, в понедельник. Если успею, в субботу вечером. Путь к сердцу мужчины лежит через торакотомию. Всё остальное - ванильная ересь.
(Увы, не знаю автора вышеуказанных строк, но он, как видите, пессимист. А мы поживём - увидим)
Гугля говорит - некто Терентий http://terenty.narod.ru/page53.html по мотивам Ломоносова hoelmes9494, вы стали женоненавистницей? Это "наш ответ" феминизму? R.I.P. Wilson
Старый анекдот: - Доктор, я наверное, лесбиян. - В каком смысле? - Ну, вот я хожу, вижу вокруг столько прекрасных сексуальных мужчин. А меня всё тянет и тянет на женщин!
Но ведь это не мои стихи. Может быть, Хаус так думает? Может быть, нет... Позвонил же он зачем-то. Путь к сердцу мужчины лежит через торакотомию. Всё остальное - ванильная ересь.
Сообщение отредактировал hoelmes9494 - Пятница, 15.06.2012, 00:37
Sorry за оффтоп, сразу вспоминается "Поединок поэтов:мужчины vs женщины"
Игорь Иртеньев.
Женщины носят чулки и колготки, И равнодушны к вопросам культуры. Двадцать процентов из них - идиотки, Тридцать процентов - набитые дуры. Сорок процентов из них - психопатки, В сумме нам это дает девяносто. Десять процентов имеем в остaтке, Да и из этих-то выбрать не просто.
Тамара Панферова. Oтвет Иртеньеву
Носят мужчины усы и бородки, И обсуждают проблемы любые. Двадцать процентов из них - голубые. Сорок процентов - любители водки. Тридцать процентов из них - импотенты, У десяти - с головой не в порядке. В сумме нам это дает сто процентов, И ничего не имеем в остатке.
Даниель Акулинин (ответ Панферовой).
Носите вы откровенные шмотки, И иногда вам приходится бриться. Сорок процентов фригидно без водки, Тридцать процентов в поисках принца. Двадцать процентов из вас лесбиянки, Десять процентов всем безотказны. Отсюда у нас голубые и пьянки, Но всех вас имеем хоть это и грязно.
Эрнст. Ответ Иртеньеву и Панферовой
Сорок процентов из тех, что в колготках Неравнодушны к любителям водки. Любят порой голубых психопатки, Правда у них с головой не в порядке. Дуры всегда импотентов жалели А идиоток придурки хотели. В сумме, конечно же, нас - сто процентов: Дур, идиоток, козлов, импотентов
Виктор Бичев — ответ всем:
Сорок процентов из женщин артистки С ними иметь надо крепкие нервы Десять процентов из них феминистки А половина -обычные стервы Что ж предпринять мужикам при бородках Если проценты тут вышли такие? Что-то из двух: иль довериться водке, Или всем скопом пойти в голубые
Сергей Домницкий — ответ всем:
Что толку нам сравнивать эти проценты? Давайте не будем играть в обзывалки. Жизнь, безусловно, расставит акценты Никак невзирая на все эти свалки.
Для всех не секрет что бывают и дуры, И дураки так же часто бывают. Гомонастроенные натуры, Пьянь, блуд и прочие нас окружают.
Только одно мне хотелось ответить Главное в том, разрешите заметить, Чтоб женщина женщиною была бы И чтобы мужик, не дай Бог, не был бабой...
Лаурентина, огромное спасибо за доставленное удовольствие - классная стихотворная дуэль. Путь к сердцу мужчины лежит через торакотомию. Всё остальное - ванильная ересь.
Комната, ключи от которой ей вручил Джеймс, оказалась убого обставленной и неуютной, но Лиза понимала, что для неё выбрали «лучшую из худших» - она успела заметить, что Хаус и Уилсон вдвоём ютились в меньшей. «Едва ли у них много денег, - подумала она. – Надо будет отдать Джеймсу за номер». Большое окно выходило на пустынный бесприютный берег, усеянный камнями, на которые то и дело с шипением накатывали пенные языки прибоя. Над ними с пронзительными воплями мотались туда-сюда грязно-белые чайки. К удивлению Лизы, унылое зрелище подействовало на неё успокаивающе. Она уселась на стул у окна и, поставив локти на подоконник, а пальцы запустив в волосы, задумалась, изредка вытирая ладонью последние слёзы. Разумеется, предметом её размышлений были те странные отношения, которые, несмотря на все усилия, продолжали связывать её с нелепым, безумным, гениальным, невыносимым Грэгом Хаусом, умеющим делать свою хроническую боль в ноге головной болью всех, кто его окружает. Удивляла полная готовность этих «всех» страдать и мучиться, проклиная в голос источник своих мучений, но при этом бережно сохранять отношения, дорожить ими и бросаться на помощь «хромому мерзавцу» даже не по первому зову, а по первому намёку, если не вообще без оного – просто по наитию, испытывая ликование уже только от того, что эта помощь снисходительно принимается. И, что самое удивительное, она, Лиза Кадди, уже поклявшись себе больше ни за что не связываться и постараться забыть, никак не могла счесть себя исключением, испытывая готовность носиться с ним, как курица с яйцом, несмотря на чудовищную ложь, несмотря на агрессию, несмотря ни на что. «Почему? Почему? – терзала она себя, но, увы, самый простой и очевидный ответ лежал на поверхности: - Потому что я всё ещё люблю его и не переставала любить, как бы мне этого ни хотелось». Осторожное поскрёбывание в дверь прервало её размышления. - К тебе можно войти? Джеймс выглядел, как обычно – то есть, умеренно виноватым, слегка обиженным и сильно озабоченным. Но сейчас ещё и очень усталым. - Я его вырубил, - сказал он, смягчая резкость выражения слабой улыбкой. – Лоразепам. В сочетании с викодином и алкоголем убийственный коктейль. Он проспит несколько часов. -А ты пока что снова будешь его защищать? – Лиза укоризненно покачала головой. – Ты неисправим, Джейми. -Можно, я сяду? – попросил он, проводя рукой по лбу, словно у него закружилась голова. - Да, конечно. Слушай, - спохватилась она. – Я совсем забыла за твоим рассказом спросить – а как ты сейчас-то? Выглядишь не очень... -Слабость. Быстро устаю... – он улыбнулся. - Нормально. Волосы, наверное, больше не вырастут. Это жалко... Лиза, мне бы не хотелось, чтобы Хаус узнал о нашем разговоре... Она фыркнула: - Можешь не беспокоиться. Едва ли я ещё захочу с ним поболтать. Этот человек, похоже, задался целью вдребезги разбивать мои надежды, как... как..., - она оглянулась по сторонам в поисках сравнения. – Как вон тот камень, посмотри. Джеймс серьёзнейшим образом рассмотрел камень и кивнул, словно уяснив что-то для себя. - Уилсон, ты его знаешь, - голос Лизы вдруг сделался почти жалобным. – Что это было? Зачем он? Ведь это не дружеский розыгрыш, не «развод». Он наврал мне, будто ты умер, чтобы я приехала в Мексику... А зачем? Сделать мне больно? Он это сделал. Что, я уже могу возвращаться? В чём состоял план? Я ничего не понимаю, Джим! И почему ты всегда и всё прощаешь ему? Уилсон обречённо вздохнул и развёл руками: - Я люблю его... - Интересно, есть ли на свете хоть один человек, про которого он мог бы сказать то же самое? Уилсон ответил не сразу. Он опустил глаза, и по его губам блуждала какая-то странная болезненная усмешка. Наконец, кашлянув, он проговорил: - Знаешь, Лиза... Мне кажется, он про любого мог бы сказать это. Она не сразу поняла всю глубину его фразы, но почувствовала беспокойство и вопросительно посмотрела на него, словно прося объяснений. - Хаус врастает в каждого, с кем ему приходится быть. Может быть, он именно поэтому старается избегать отношений. Ты видела такое врастание несколько раз, и после одного из них решила, что любишь его таким. Тогда врастание было стремительным и сильным, а смерть взяла своё, и Хаус был на грани срыва. Но потом тебе показалось, что ты ошибаешься, правда? Тогда, когда он не пришёл поддержать тебя перед операцией. А ведь ты не ошибалась. То, что он спрятал голову в песок, говорит, прежде всего, о том, что ему было не всё равно, а с другой стороны, о том, что он имел возможность спрятать голову в песок, не рискуя тобой. Я видел Хауса, когда прятать голову в песок ему было нельзя. Впрочем, я об этом тебе уже рассказал. И не спрашивай меня больше, за что я люблю его, ладно? Она видела, что Джеймс взволнован, но никакое его волнение не могло ни объяснить ей, ни примирить её с тем, что она услышала от Хауса. - Я теперь не знаю, что мне делать, - беспомощно призналась она. – В самом деле, повернуться и улететь первым рейсом? У меня такое ощущение, что я просто увидела один из своих снов и не могу проснуться. - Один из твоих снов? - Да. Сразу после того, как он... как мы расстались, мне снились странные сны про него. Они пугали меня и... нет, просто пугали. - Ты не расскажешь? - Я хочу рассказать, но это слишком, слишком... – она отвернулась к окну, чтобы не видеть лица Уилсона, и всё-таки заговорила: - Мне снилось, будто он насилует меня. Бьёт до крови и насилует. Грубо, злобно. Лапает за грудь, щиплет, прикусывает до боли. Он никогда в жизни не прикасался ко мне так. Он... знаешь, в это, наверное, трудно поверить, но он всегда был очень нежен. Даже когда дурачился под настроение. Мне кажется, я начала встречаться с Майком из-за этих снов. Мне просто нужна была ночная защита. Понимаешь ли ты, Джеймс? Мне нужен был какой угодно мужчина в постели, чтобы защитить меня от Хауса, - она рассмеялась, и Уилсон с беспокойством услышал в её смехе истерические нотки. – От моего Хауса – чужой мужик! - У тебя была естественная реакция, - пробормотал Уилсон, не зная, что тут скажешь. – Комплекс жертвы агрессии насилия. - А самое страшное, - вдруг проговорила Лиза, перестав улыбаться, - что и Майк при ближайшем рассмотрении оказался точно таким же. И когда я вернусь домой, мне предстоит много часов неприятных объяснений. Если вернусь... - А мужа ты не любишь, - прозорливо заметил Уилсон. - Зато с ним мне не страшно. И за него – тем более не страшно. - Просто потому, что ты его не любишь. - Нет. Просто потому, что он умеет постоять за себя. И за меня, кстати, тоже. Путь к сердцу мужчины лежит через торакотомию. Всё остальное - ванильная ересь.
- Хаус, просыпайся! Давай-давай, просыпайся! Сколько можно спать? Открывай глаза! Он пытается встать и мучительно мычит от острого приступа тошноты. Догадливый Уилсон поспешно подставляет ведро, и Хауса выворачивает над ним до самой «intestinum caecum». В голову ударяет, и он стонет, сжимая ладонями виски. - У тебя мигрень? – издевается Уилсон. - Мигрень приятнее... М-м... - Может быть, пищевое отравление? - Иди к чёрту. - Ах, у тебя просто похмельный синдром с перепоя... Это, конечно, не так круто. А знаешь... Бог придумал похмелье нарочно для таких, как ты, чтобы было, чем искупать своё чувство вины, чтобы оно не выжигало душу дотла. - Чего-чего? - Я же знаю, что сейчас тебя мучает совесть. Нет-нет, - Уилсон жестом пресекает попытку Хауса возразить. – Ты не должен ничего говорить мне об этом, а я не должен настаивать. Это правила игры, которые мы договорились соблюдать: я тебя читаю, ты мне не мешаешь это делать, а я никогда не настаиваю на своём. Держи вот это. Пей. Не спорь. Томатный сок с солью и перцем, взболтанный с сырым яйцом, на вкус отвратителен, но тошноту снимает. - Лучше? Теперь кофе. Не морщись, чем больше сахара, тем целее печень. - Она, конечно, уже улетела домой первым же рейсом? – спрашивает Хаус, глотая горячий кофе, а Уилсон не может понять, с надеждой или с опаской. - Ты ведь о Лизе Кадди спрашиваешь? – в глазах Уилсона сама невинность. – не улетела, нет. Ещё нет. Она пока что остановилась в одном из соседних номеров. Ты можешь успеть извиниться, пока похмельное страдание не улеглось. - Ты, должно быть, на коленях умолял её остаться? – рот Хауса кривится в злой усмешке. - Да, пришлось, - спокойно отвечает Уилсон. – Она не хочет с тобой разговаривать. Она боится тебя. Мне пришлось пообещать ей защиту от твоей агрессии. В её глазах ты – монстр, а ребёнка монстру, конечно, ни одна мать ни за что не доверит. И знаешь что... ты всё сделал для того, чтобы это было именно так. Хаус, как это ни странно, не пытается возражать. Он перевернул свою чашку и, похоже, собирается гадать на кофейной гуще. - Иногда мне кажется, - говорит Уилсон немного нервно, царапая чайной ложечкой стол, - что ты носишь маску, которая приросла к твоему лицу. Иногда мне кажется, что только я знаю, каким ты можешь быть, когда забываешь о том, что взял на себя крест показывать оттопыренный средний палец всему, что может тебя так или иначе затронуть. Это и прежде в тебе было – я помню, но твоё искалеченное бедро всё больше напоминает мне дирижёрскую палочку. Почему ты ему позволяешь управлять своим оркестром, Хаус? - Потому что мне больно. А боль – самый сильный стимул для любых телодвижений. Она замыкает наши рефлексы на уровне спинного мозга. Я бы мог тебе кое-что рассказать о боли. Например, как она вгрызается в меня, когда мне легко и радостно. Или как она, когда мне хреново, нашёптывает на ухо: «покончи со всем разом». Нашёптывает так настойчиво, что я не всегда могу сопротивляться. Знаешь, что она напевает, когда на меня вдруг взглянет красивая женщина? «Она уйдёт, потому что не сможет быть рядом, и тебе будет больно». Я почти ничего не боюсь на этом свете Уилсон. Я боюсь налажать по-крупному, но я лажаю редко. И ещё я боюсь боли. А вот она со мной всегда. Я даже во сне продолжаю её чувствовать. Даже когда я отвлекаюсь, я не забываю о ней. А когда с Кадди я налажал так по-крупному, боли стало столько, что я не смог справиться. - Душевная боль – не то же, что физическая, - задумчиво говорит Уилсон. - Я не различаю таких нюансов, Уилсон. Боль – это боль. - Интересно, что ты имеешь в виду под «налажал»? - А ты, небось, думаешь, я говорю про мою выходку, за которую я отбывал срок? Это – фигня, даже Кадди понимает, что это фигня. Я просто слетел с катушек – так же, как ты, когда тебя припекло. Другое дело, мне не следовало начинать. А я, дурак, поверил, что у меня, может быть, заберут хоть часть боли. А мне вместо этого навалили ещё... - Вот интересно, о ком ты говоришь этими безличными предложениями? – вслух задумывается Уилсон. -Сам не знаю. Какие-то движущие силы вселенной: боги, демоны, эгрегоры... - Которых нет? - Которых нет. Да. - Выходит, или она или ты сам. Реши для себя. - Вот это – здравый совет, Джимми. А ещё скажи мне, сколько раз нужно наступить на одни и те же грабли, чтобы убедиться, что ручка всё равно треснет по лбу? - «Ручка треснет по лбу» - хорошая метафора. Осталось разобраться, что именно в данном случае считать ударом по лбу – её прилёт или твою пьяную выходку. - Мою очередную попытку склеить мамину вазочку, разбитую мячом. Не знаю, чем это объяснить – временное помрачение рассудка, может быть. Мне вдруг показалось, что сходя с ума из-за тебя, я заработал у жизни какой-то бонус. Чистый бред, конечно. И как я мог повестись на это! - Но ведь она прилетела, дурак! Бросила всё и прилетела к тебе, потому что ты сказал, что тебе плохо. - Потому что я сказал, что ты умер. Просто подумал: если бы ты, действительно умер, прилетела бы она или нет. Эксперимент «in vivo», Уилсон. Мне было интересно. Она же ставила надо мной эксперимент – приду я или не приду подержать её за руку. То, что я принял викодин, испортило ей чистоту эксперимента. А то, что она пропустила приём своего противозачаточного, испортило чистоту мне, так что теперь всё это вообще ничего не значит. Пусть улетает, пока ещё у неё есть шанс что-то склеить. В смысле, объяснить мужу, куда она сорвалась посреди новогодней ночи и почему у их кровиночки глаза голубые, а не карие. - Ну, ты и сволочь! - А ты сомневался? - Правильно я тебе двинул. - Ну, ещё бы! - Но ведь она прилетела! Хаус! - Не потому что мне плохо, а потому что ты умер. А раз ты не умер, в этом тоже уже нет смысла. Не душить же тебя подушкой. - Ну, ты и сволочь! - ещё раз повторяет Уилсон, глядя на Хауса с немым изумлением. - Ну, и пошёл вон. - Хаус... - Иди-иди, проваливай! Тоже, сводник нашёлся! - Некуда мне проваливать, - Уилсон демонстративно заваливается на кровать и задирает ноги на спинку. – Я тут живу. Если хочешь, проваливай сам. Хаус не проваливает. Вместо этого он закрывает лицо руками и, молча, сидит у стола. Самое смешное, что на её прилёт он никак не рассчитывал. Он испугался этого, но, сказать по правде, не поверил в её первый порыв – все лгут. Он и звонил-то второй раз, чтобы признаться в том, что развёл её, поиздеваться над готовностью прийти на помощь исключительно на словах, а потом выслушать тысячу злых упрёков, но на самом деле слушать не их, а её голос. Он был уверен, что застанет её дома, был уверен, что Уилсон напрасно съездит в аэропорт и уже приготовился жестоко высмеять его тинейджерскую веру в любовь и преданность, но трубку взяла Рэйчел и сначала сказала, что «мама» уже выехала в аэропорт, а потом похвасталась младшим братом, как хвастаются новой куклой... Путь к сердцу мужчины лежит через торакотомию. Всё остальное - ванильная ересь.
Данный проект является некоммерческим, поэтому авторы не несут никакой материальной выгоды.
Все используемые аудиовизуальные материалы, размещенные на сайте, являются собственностью их изготовителя (владельца прав) и охраняются Законом РФ "Об авторском праве и смежных правах", а также международными правовыми конвенциями. Эти материалы предназначены только для ознакомления - для прочих целей Вы должны купить лицензионную запись.
Если Вы оставляете у себя в каком-либо виде эти аудиовизуальные материалы, но не приобретаете соответствующую лицензионную запись - Вы нарушаете законы об Интеллектуальной собственности и Авторском праве, что может повлечь за собой преследование по соответствующим статьям существующего законодательства.
