А вдруг это подстроено и Уилсона впереди ждут ещё "случайности"?
Не, ну он был бы в курсе. Я так поняла, Хауса сначала предупредили, а уже потом мордовать начали. Путь к сердцу мужчины лежит через торакотомию. Всё остальное - ванильная ересь.
Ночь прошла настолько спокойно, насколько вообще можно было ожидать. Хаус спал, только под утро несколько раз начинал стонать, просыпаясь. Уилсон выкарабкивался из своей импровизированной постели и гладил его по спине, напоминая, где он, пока он не засыпал опять. Небо стало темно-синим, когда Хаус решил закончить с ночным сном. Он сел в постели и стал перебирать буквы на подносе. ГДЕ ТЫ БУДЕШЬ? – спросил он. Это сейчас была любимая хаусовская сказка-на-ночь. Уилсон рассказал её еще раз: Я БУДУ С ТОБОЙ ПОКА ТЕБЯ НЕ ОТВЕЗУТ НА ОПЕРАЦИЮ. ТАМ БУДУ СМОТРЕТЬ С БАЛКОНА. КОГДА ЗАКОНЧАТ ПРИДУ К ТЕБЕ В ПОСЛЕОПЕРАЦИОННУЮ. БУДУ С ТОБОЙ ПОКА НЕ ПРОСНЕШЬСЯ. Хаус прочел и перечел. Уилсон знал: он ищет разрывы во времени, моменты, когда он будет один, беспомощный, среди чужих. МНЕ НЕ НРАВИТСЯ, - сказал Хаус, - СО МНОЙ БУДУТ ЧТО-ТО ДЕЛАТЬ ПОКА Я БЕЗ СОЗНАНИЯ. Я ПОНИМАЮ. Нетрудно было понять. Но если он хочет вернуть слух, придется это вынести. Я НЕ ОБЯЗАН ДЕЛАТЬ ЭТО СЕГОДНЯ. МЫ МОЖЕМ УЙТИ ДОМОЙ. ДА, - сказал Уилсон, - ЕСЛИ ЭТО ТО ЧЕГО ТЫ ХОЧЕШЬ. Хаус глубоко вдохнул и некоторое время бесцельно гонял свободные буквы по краю подноса. ТЫ ЭТОГО ХОЧЕШЬ? – спросил Уилсон. Хаус дернул плечом: Я ХОЧУ ОПЕРАЦИЮ. ОК. ВСЁ БУДЕТ ОК. Я БУДУ ТАМ. Хаус кивнул: ЗНАЮ.
Внизу в операционной Хаус, окруженный фигурами в стерильных одеждах, выглядел маленьким и уязвимым. Дома он был… просто Хаусом. Уилсон уже свыкся с тем, какой он теперь. Но здесь он был всего лишь очень больным человеком. Хуже того, больница наполнилась призраками. Так уже было. Тогда прошло не меньше года, пока Уилсона оставило ощущение, что вот сейчас они столкнутся в коридоре. Сегодня чувство потери ожило с новой силой. Сколько раз Хаус стоял на этой смотровой площадке, наблюдая, как его подчиненные или хирургическая команда оперируют его пациента? Сколько раз Уилсон наблюдал отсюда за своим пациентом, когда приходил Хаус с намерением вовлечь его в какую-нибудь очередную безумную комбинацию? Уилсон не был уверен, но казалось, это был тот самый балкон и та самая лестница, по которой Хаус однажды съехал в инвалидном кресле прямо в операционную. Он тогда поспорил с Кадди из-за парковки. Когда дверь скользнула в сторону, Уилсона на мгновение накрыла безумная фантазия, что сейчас войдет Хаус и примется насмехаться над бедолагой там внизу, на операционном столе, заодно уболтав Уилсона на покупку ланча. Это был Чейз. - Привет, - сказал он немного смущенно. - Я получил предупреждение, но я подумал… - Всё нормально, кажется, он просто стесняется. Или…, - Уилсон не знал, почему Хаус не хочет, чтобы Форман и Чейз его навестили, хотя чувствовал, что понимает причину на каком-то бессловесном уровне. Хаусу так проще: не думать, что сказать; не думать, как смотрят на него его бывшие сотрудники; не думать о том, кем он больше не является. - Я видел его в новостях, - продолжил Чейз. – Когда он только вышел. Он выглядел… - Я знаю. Сейчас лучше. Чейз покусал нижнюю губу: - Хотя он уже никогда не будет прежним. В его словах не звучало утверждения, в них было больше от вопроса. Словно он ждал, что Уилсон возразит. - Не будет, - вместо этого согласился Уилсон. - Я ему принес кое-что, - сменил тему Чейз.- Вот, это…представитель фармацевтической компании раздавал. Он протянул Уилсону маленькую плюшевую… игрушку? Она была белая овальная с черными глазками-кнопками, болтались тонкие ножки, а на животе красовалась большая буква «V». Увенчана красной кепочкой с логотипом препарата, преподносившегося как «виагра для женщин». - Вивацил? – спросил Уилсон. Персонаж, изображающий таблетку этого антидепрессанта, снялся в целой череде раздражающих, но странно убедительных мультяшных реклам. - Я подумал, ему может показаться забавным, - объяснил Чейз. - Вполне вероятно, - согласился Уилсон. Плюшевое существо обладало неуклюжим обаянием. – Оно похоже на большую викодинину. - И я так подумал. - Он его принимает. Викодин, я имею в виду. Как бы его назвать? Супервикодин? Викодин-мэн? Что-нибудь должно придуматься. Чейз повернулся уйти: - Передай ему, я сказал…, - он запнулся. – Спасибо.
Хаус пришел в себя распростертым на спине, грудь и живот, значит, на виду и легкодоступны. Он отчаянно задергался, чтобы свернуться клубком, тогда внутренние органы будут не так уязвимы. Свернувшись, он будет как черепаха в панцире, его ребра могут выдержать удары… чего угодно удары. Чьи-то руки придержали его и помогли повернуться на бок, положив его руку так, чтобы не повредить капельницу. Это был Уилсон. Они были в больнице. Он перенес операцию. Как только он это вспомнил, он осознал, что кое-что слышит. Слабое бормотание в ухе, это, должно быть, Уилсон говорит с ним. Слова разобрать не получалось. В разочаровании он ощупал ухо. Внутри должен быть бы стерильный тампон, фиксирующий протезные перепонку и слуховые косточки, пока не нарастут мягкие ткани. Внешним свидетельством операции были бандаж и кончик дренажной трубки пониже уха. Болело не сильно, но ощущение странное: как будто он в самолете и никак не может сглотнуть.
Уилсон заговорил громче, теперь Хаус различал слова, хотя звучало так, будто он на дне огромного жестяного ведра, а Уилсон кричит откуда-то сверху. - Всё в порядке, Хаус, это я. Ты только что вернулся с операции. Всё хорошо. Ты меня слышишь? Он кивнул и тут же об этом пожалел. Голова закружилась, комнату накренило под углом в 45 градусов. Конечно, вся эта фигня в ухе влияет на чувство равновесия. Его счастье, что он не планирует долгих пеших прогулок. Кто-то подставил лоток ему под подбородок и подержал, пока он стравил немного желчи. - Всё хорошо, - сказал Уилсон, поглаживая его по спине, - Всё хорошо. - Ну вот, - добавил он, увидев, что Хауса перестало тошнить, - давай сюда. Лоток исчез и сменился подносом с буквами. Хаус положил пальцы на приготовленное для него сообщение. ОПЕРАЦИЯ ПРОШЛА УСПЕШНО. ТЫ БЫЛ В ОТКЛЮЧКЕ ЧЕТЫРЕ ЧАСА. ВСЕ ИДЕТ ПО ПЛАНУ. С АНЕСТЕЗИЕЙ ПРОБЛЕМ НЕ БЫЛО. Хаус выложил буквами: ХОРОШО. ПОГОВОРИ СО МНОЙ. - О’кей, - сказал Уилсон вслух. – После того, как хирурги проверят твое состояние, мы вернемся в прежнюю палату. Там тебе будет удобнее. Ты в порядке? Что-нибудь нужно? Хаус выложил магниты ДА и НЕТ. - Хорошо. Прекрасно. Я думаю, что так оно…, - Уилсон не договорил или заговорил тише, и Хаус перестал его слышать. Скоро ему придется пробовать говорить. Может, попытается, когда останется один. Насколько он знал, голосовой аппарат у него поврежден не был, но он до сих пор не пробовал. Отчасти потому, что не говорил уже давно и перестал верить в свою способность разговаривать. Тем более, не слыша самого себя. Из-за отсутствия передних зубов он, наверное, будет шепелявить. Но сильнее всего был страх, от которого он никак не мог избавиться. Страх, что Они всё это время таятся где-то на краю поля зрения, готовые поймать на первом неосторожном слове и подобрать под него подходящие пункты контракта. Уилсон всё продолжал говорить, пересказывая ход операции. Голос Кларенса, глубокий и неторопливый, временами перекрывал его, как гора – уровень моря. Хаус всё еще чувствовал дурноту и не очень вникал, но сами по себе их голоса вернули его к реальности. - Чейз принес тебе вот это, - сказал Уилсон, вкладывая что-то ему в руки. Оно было мягкое, цилиндрически-округлое, с одного конца свисали два шнура. Антенны? Ноги? Щупальца? Допустим, ноги, потому что на противоположном конце были две пуговки, почти наверняка изображающие глаза. В промежутке между пуговками и шнурами было вышито… что-то. Или одиночная скобка, или усмешка, или буква «V». ЧТО ЭТО? Уилсон сказал что-то похожее на «Супервикодинмэн». Так оно в форме таблетки, догадался он. Ага. ЧЕЙЗ ЭТО СШИЛ НА УРОКЕ ДОМОВОДСТВА? Он различил веселые нотки в голосе Уилсона, когда тот ответил: - Нет, получил от представителя фармацевтической компании. Значит, на самом деле это не Викодин. Опиаты – такая штука, не нуждаются в промоушене и сами себя рекламируют. Задумавшись, он положил игрушку на сгиб своего локтя.
Люди расступались, давая дорогу, когда Джон толкал ее кресло по больничным коридорам. Она заметила после инсульта, что кресло не только сделало её саму незаметной, отвлекая внимание на себя, но еще и вдвое увеличило расстояние, на которое отступали встречные. - Он плохо выглядит, - сказал Джон вдруг. - Я знаю, дорогой, ты мне сказал вчера вечером. - Я не хочу, чтобы тебя застало врасплох. Она знала, что всё равно застанет, сколько бы раз Джон не повторял. Грег всегда был таким… таким полным жизни. Даже после того случая с ногой он производил впечатление с трудом сдерживаемой энергии, туго сжатой пружины. Она избегала смотреть новости и фотографии в газетах. Она не могла представить его безглазым (а часть её – и не хотела представлять). Но всё-таки она должна его увидеть. На четвертом этаже, где разместили Грега, было пусто, но палата его, напротив, была полна людей. Когда Джон остановил ее кресло прямо у двери, она оказалась перед стеной спин: Уилсон, медсестра и здоровенный чернокожий, скорее походивший на профессионального спортсмена (Джон иногда смотрел на таких по ТВ). Все столпились вокруг больничной кровати. Должно быть, там был Грег, но ей ничего не было видно, кроме одеял. - Подождем, пока они закончат, - сказал Джон. Она дождалась, пока он уберет руки от кресла, ухватилась за колеса и вкатила себя в палату. Она позволяла Джону возить себя, потому что так было проще: ее левая рука была заметно слабее правой, и ее постепенно уводило в сторону. Но на коротких дистанциях она справлялась неплохо. Уилсон заметил ее первым, приветственно кивнул и сказал громко: - Хаус, твоя мама…твои родители здесь. Рука выпросталась из-под одеяла и помахала куда-то в ее направлении. - Келли, вы закончили, - сказал Уилсон без всякой вопросительности в голосе. Медсестра не стала возражать: - Да, отнесу пробы в лабораторию. Хорошего дня, доктор Хаус. Она ушла, и Блайт въехала на освободившееся пространство. Грег сидел в постели, обложенный подушками. Так поступали с младенцами, которые еще плохо сидят, до всей этой шумихи с синдромом внезапной младенческой смерти. Он выглядел очень слабым: бледный и истощенный, более худой, чем был всегда. Шрамы испещряли глубокие провалы на месте глаз. Широкий рубец окольцовывал запястье. Но это был ее сын. Она только сейчас поняла, чего боялась на самом деле: увидеть пустую оболочку, растоптанного незнакомца. Но что-то в наклоне его головы говорило ей, что он здесь. - Ох, Грег, - сказала она сквозь брызнувшие слезы. На коленях у него был пристроен металлический противень, дрожащей рукой он нашарил нужные буквы и написал ПРИВЕТ МАМ. Потом высвободил вторую руку из-под одеяла и протянул в ее направлении. Она взяла его руку в обе своих, сильную правую и слабую левую. Грег кашлянул и написал: НЕ НАДО БЫ ТЕБЕ ЭТО ВИДЕТЬ. - Ты… хорошо выглядишь, - сказала она. Где-то там должно было быть «принимая во внимание» или вообще совсем другой эпитет, но он хорошо выглядел. Для неё. Всегда так было.
Уилсон ободряюще сжал плечо Хауса и отошел, оставляя их одних. Джон стоял у входа, заложив руки за спину. Ему не хватало уоки-токи, чтобы окончательно походить на охранника. - Хаус, я и твой отец сходим тебе за сэндвичем, если ты не против. ОК,- ответил Хаус. - КЛАРЕНС? - Останется здесь на случай, если что-нибудь понадобится. Хаус поднял руку в грубом приближении к жесту «ОК». Уилсон захватил с собой Джона Хауса, и они ушли. - Этот здоровенный черный – кто-то вроде его сиделки? – спросил Джон, когда они ждали лифт. - Кларенс? Да. Он очень хорош. Нам повезло, что заполучили его. - А. Уилсон чувствовал, что на уме у Джона Хауса что-то важное, но не задавал наводящих вопросов, пока они не взяли сэндвич и отправились обратно. - Простите, - вдруг опомнился Уилсон, - я должен был спросить, не хотите ли вы и Блайт чего-нибудь. - Мы поели в отеле, - ответил Джон и добавил - И без того надолго тебе навязали. Уилсон не понял, подумав, что они всё еще говорят о еде: - А? - Дом престарелых, где Блайт была после инсульта, всего в пятнадцати минутах от нас. Приятное место. Мы можем забирать его домой на выходные. - Не думаю, что Хаус захочет жить в доме престарелых, - сказал Уилсон внешне спокойнее, чем ощущал. - Домой мы его не можем. Блайт хотела бы, но не сумеем. Ей самой за собой сейчас трудно ухаживать. И мы уже немолоды. Надо думать о том, что будет, когда нас не станет. Уилсон, стараясь не обидеть, ответил: - Уверен, что вам обоим было бы приятно видеть его чаще, но думаю, что он предпочтет остаться там, где есть. Они вышли из лифта на четвертом этаже, но Уилсон свернул в сторону, он не хотел вести подобный разговор перед Хаусом. Джон махнул рукой в сторону палаты Хауса: - Очевидно, что он никогда не будет в состоянии заботиться о себе. Ты же не собираешься заботиться о нем до конца жизни. Нужно что-то постоянное. Уилсон как раз постоянное и планировал. - Он волен продолжать жить со мной, сколько захочет. Вы, конечно, можете предложить ему переехать в… заведение, но не думаю, что Хауса это заинтересует. Джон нахмурился: - И что? Какая разница? Уилсон сжал контейнер с сэндвичем так, что пластик хрустнул: - То, чего он хочет. Имеет значение. Не думаете же, что… - Я думаю, он же овощ! – повысил голос Джон. – Он не может говорить, не может видеть, не может ходить. Он – слабоумный! Какая ему разница, разве он заметит, где живет? Время остановилось. Уилсон рассматривал вероятностную вселенную, в которой вызывал охрану, и Джона Хауса выводили из здания. Нет, арестовывали за незаконное проникновение. Потом Уилсон вспомнил, что он – врач, а перед ним – член семьи пациента. - У него нет повреждения мозга, - старательно объяснил он. – Я думал, вы это понимаете. Он вправе принимать решения. Более, чем вправе. - Уверен, что не принимаешь желаемое за действительное? – Джон смотрел испытующе, как будто правда думал, что есть такая – сколь угодно малая - вероятность. - Я уверен. Да, физически он – инвалид, но умственно он такой же, как прежде. Кроме тех моментов – напомнил Уилсон самому себе - когда забывает, где он; когда перепуган настолько, что не может рассуждать здраво, но это всё психологическое, неврология ни при чем. Джон вздохнул и направился к палате Хауса: - Идем, сэндвич остынет. - Ему нравится остывший, - ответил Уилсон, но пошел следом. Dixi et animam levavi
Сообщение отредактировал Korvinna - Вторник, 23.04.2013, 22:12
Я думаю, он же овощ! – повысил голос Джон. – Он не может говорить, не может видеть, не может ходить. Он – слабоумный! Какая ему разница, разве он заметит, где живет?
Слов нет, какая сука этот папенька!!! Уилсону его по голове треснуть захотелось, ручаюсь. и мне тоже. И ведь он уже знает, что Хаус не овощ, он же уже общался с ним и видел, что мать общается, что Уилсон общается. Может, он с детства считал своего гениального сына слабоумным? Эгоистичный и самовлюблённый мерзавец - хоть бы пожалел искалеченного, измученного сына, заплакал что ли. Воспринимает его . как досадную обузу - и хотел бы сбыть с рук совсем подальше, да долг не позволяет - ладно. будем на выходные забирать. Вот дрянь! Korvinna, спасибо огромное за продолжение! Путь к сердцу мужчины лежит через торакотомию. Всё остальное - ванильная ересь.
Сообщение отредактировал hoelmes9494 - Вторник, 23.04.2013, 22:35
Блин, никак не успокоюсь! И ведь даже мысли не допускает этот папаша. что Уилсону. не смотря ни на что. может быть ПРИЯТНО общество Хауса. Думает, что его теперь иначе. как тяжкую ношу, воспринимать нельзя, что его ЛЮБИТЬ нельзя. Ну. слов нет! Не пускать его больше к Хаусу, если так в тягость. Пусть себе идёт лесом, без него земля вертится. Путь к сердцу мужчины лежит через торакотомию. Всё остальное - ванильная ересь.
Уилсон сжал контейнер с сэндвичем так, что пластик хрустнул:
Надо было по башке этим контейнером
Цитата (Конкордия)
папаша это предложил из извращенной, но все же заботы, или деньги привлекли?
Ну это вряд ли (деньги я имею в виду). Да и забота тоже вряд ли. Скорее, просто потому что "должны". Счас, так ему Уилсон и позволит И так бы не отпустил, а уж после такого разговора *кукиш* Ну да фиг с ним, главное, что Хаус слышит!!! Игрушка от Чейза - прелесть
Цитата (Irish87)
Аналогично. Тут же полезли вопросы
Цитата (hoelmes9494)
Не, ну он был бы в курсе
А на вопрос Korvinna, кстати, так и не ответила *паранойя уже колосится пышным цветом*
Robert Sean Leonard - he's a man I would put my life in his hands, and almost have on occasion (с) H. Laurie
Теперь надо ухо беречь вовсю. чтобы ничего не дай бог! Korvinna, я - оптимистка, но паранойя, она заразна. А? Ведь всё будет хорошо, а? (заискивающе заглядывает в глаза. виляя хвостом ) Путь к сердцу мужчины лежит через торакотомию. Всё остальное - ванильная ересь.
А мир почти не изменился за год. И у еды всё тот же запах и цвет. Как за день можно постареть на пять лет, Я расскажу, как только солнце взойдёт.
У слова «время» есть мучительный смысл. Я только памяти на время лишён. Я затерялся в лабиринте из числ. Но это даже для меня хорошо.
Ведь затеряться — это значит спастись. Я спрячусь в щель — меня не смогут найти. Прости меня за неудачу, прости. И с тем, кем ты меня запомнил, простись.
Я, как удав, линяя, кожу сменил. Мне помогли сменить, стащили чулком. И если ты решил, что я — тот, кем был, Ты убедишься, что со мной незнаком.
Но ты так терпелив, что будешь искать В том лабиринте, где обманны пути. Прости меня. Я мог бы голос подать. Но я молчу, и я не смею ползти.
Я уязвим, новорождённый во тьме. Но ты реально существуешь, мой страж, И скоро преодолевать этот страх Мне станет не трудней, чем сдерживать смех.
Не надо плакать. Всё уже позади. Мне остаются только мысли и сны. Но я так долго был в плену тишины, Что откровений от меня подожди.
Я возвращусь к тебе из смертных глубин Я возвращусь. Тебе отдали меня За то, что ты меня так нежно любил, Что смог любовь на жалость не променять.
Путь к сердцу мужчины лежит через торакотомию. Всё остальное - ванильная ересь.
Сообщение отредактировал hoelmes9494 - Среда, 24.04.2013, 00:00
- Мы вернулись, - объявил Уилсон. – Хорошо побеседовали? Хаус провел по подносу рукой, перемешивая буквы. Не из-за Уилсона. Он не хотел, чтобы отец прочел, что он говорит. Просто так, из принципа. - Да, - ответила миссис Хаус, - я ему рассказала про мой инсульт, а он раскритиковал моих врачей. Отец всегда хотел знать, что происходило в его отсутствие. Вероятно, подозревал их в плетении заговоров за его спиной, что не всегда было совсем лишено оснований. - Я принес тебе сэндвич, - сказал Уилсон, - будешь его сейчас? ОН ЕЩЕ ГОРЯЧИЙ? - Теплый. ПОКА НЕТ. Хаус проверил, на месте ли плюшевая викодинина. Странно, но ему понравилось держать эту штуку при себе. Успокаивало. - Что это такое у него на шее? – спросил вдруг отец. Хаус не ответил, не его спрашивали. Он нащупал цепочку и запихнул глубже под футболку. Уилсон сказал: - Это ключ. От коробки, где мы держим лекарства. Уилсон не сказал «не твое дело», но по тону чувствовалось. - Зачем он ему? - Чтобы открывать им коробку, - ответил Уилсон кратко. У Хауса не хватило бы ловкости рук даже вставить ключ в скважину, но ему было приятно сознавать, что ключ при нем. - Ты не устал, дорогой? – спросила мама. – Может, нам пора уйти. Он не устал, но уйти им было пора. Отцу, во всяком случае. Хаус чувствовал себя рядом с ним… небезопасно. ОК. УВИДИМСЯ… Он не знал, как закончить, рука зависла над буквами. - Завтра, - сказала мама. – Мы придем завтра. ОК, - повторил он. Она поцеловала его в лоб, и они ушли. Уилсон подвинул кресло – ножки проскреблись по полу – и сел, прикоснувшись к его руке. - Ни за что не догадаешься, о чем твой отец хотел со мной поговорить, - сказал Уилсон старательно-небрежно. ПОМЕСТИТЬ МЕНЯ В ПРИЮТ, - сказал Хаус. - Как ты узнал? ЕСТЬ СПОСОБЫ. – ответил Хаус. И добавил: МАМА СКАЗАЛА. - А! Я сказал ему: не думаю, что ты захочешь. Кларенс подал голос с другого конца комнаты: - Может, мне с ним перемолвиться словечком, Док? Хаус выложил ангела в начало строки и написал: НЕТ. МАМА ПОГОВОРИТ С НИМ. - Хорошо, - сказал Уилсон. – Он, кажется, думает, что… ЧТО? - Что ты невменяем, - договорил Уилсон спешно. Хаус понял так, что это адаптированная версия. – Я сказал ему, что нет, но он думает, что я сам себя морочу. НАОБОРОТ, - ответил Хаус, - ОН ДУМАЕТ – пауза, зависшая над буквами рука – БЫЛО БЫ ЛУЧШЕ, ЕСЛИ БЫ У МЕНЯ БЫЛ ПОВРЕЖДЕН МОЗГ. У отца всегда были проблемы с принятием того, что никаким усилием непреклонной воли не заставить вещи быть такими, как хочешь. - Сукин сын, - сказал Уилсон. Ответное «Угуум» Кларенса прозвучало, как рефрен в церковном песнопении. Хаус понял, что они неверно его истолковали, и пояснил: НЕ ТАК. КАК ЕСЛИ Б НИЧЕГО НЕ ПОНИМАТЬ РАВНЯЛОСЬ ТОМУ ЧТО НИЧЕГО НЕ БЫЛО. - Да? ПО СВОЕМУ ОН ПРАВ. Хаус не испытывал уверенности, что он выбрал бы, представься такая возможность. Эта неуверенность немного пугала. До всей истории с Томпсоном (черт, даже на протяжении её) он всегда думал, что свой разум предпочтет всему и потерять не согласится никогда. ТОЛЬКО НЕ ВЫЙДЕТ. ЧТОБЫ ИСПЫТЫВАТЬ БОЛЬ МОЗГИ НЕ НУЖНЫ. Даже если бы Они забили его настолько, что он собственное имя вспомнить не мог, он всё равно чувствовал бы, что его бьют. Только утратив всякое понимание того, кто он такой и что происходит. Он мысленно пожал плечами и сменил тему. ГДЕ МОЙ СЭНДВИЧ?
Утром, на следующий день после того, как Хаусу была сделана операция, из лифта на четвертом этаже вышла Лиза Кадди. Она получила полный отчет от хирургов, основной мыслью которого было, что всё прошло хорошо. Кроме того, Уилсон звонил ей вчера вечером с примерно тем же сообщением. С самого момента появления Хауса в палате на четвертом этаже, это место стало для нее одновременно притягательным и пугающим, словно оба полюса магнита вместе. Она не знала, хочет ли она видеть его, и еще меньше -- хочет ли он ее видеть (метафорически выражаясь), но, так или иначе, придти она была обязана. Она расправила бант на подарке, который взяла с собой. Бессмысленно, конечно, он же не видит, а если видел бы, то плевать ему на банты. Ей хотелось бы вручить ему традиционную награду за хорошо выполненную работу – новую работу, но он никогда уже не будет работать. Если она сейчас поднимет в разговоре обстоятельства того или иного дела, он сразу поймет, что это такое: подачка, лукавая попытка подбодрить. Вот почему вместо этого она несла подарок. Она подошла к сестринскому посту. - Доктор Кадди, - сказала дежурная, - могу я чем-нибудь помочь? - Я пришла к до… к Хаусу. К нему можно? Возможно, он спит или на перевязке, тогда она зайдет позже. - Я недавно отнесла ему завтрак. Значит, незачем откладывать. Она пошла дальше по коридору и, подойдя к палате, услышала голос Уилсона: «…не твое любимое, но тебе полезно». Громкие щелчки пластика о металл и снова Уилсон: «Посмотрим, что можно сделать. Апельсиновый сок хотя бы выпьешь?» Она постучалась: - Привет, Хаус. Уилсон. Кларенс. Уилсон и медбрат сидели по разные стороны больничной кровати, как у трона. Хаус выглядел лучше, чем в тот раз, когда она видела его в интенсивной терапии. По крайней мере, сидел. Уилсон и Кларенс поздоровались с ней, а Хаус выложил буквами: ПРИВЕТ, КАДДЛЗ - Как ты…, - она проглотила вставший в горле комок, - себя чувствуешь? ПРЕКРАСНО, - написал он в ответ, - СОЛНЦЕ СВЕТИТ ПТИЧКИ ЩЕБЕЧУТ ИТД. - Рада видеть тебя, - соврала она. То есть она была рада, но всё, что угодно (почти всё), отдала бы, чтобы увидеть его со спины, убегающим от очередного дежурства в клинике. Я ТОЖЕ. ПОЗВОЛИШЬ СЛЕПЦУ ПОВИДАТЬСЯ С ДВОЙНЯШКАМИ? Он вытянул руку, щупая воздух. - Не надейся, - рассмеялась она, хотя мысль позволить у нее мелькнула. ПОПЫТАТЬСЯ СТОИЛО. УИЛСОН ВО ЧТО ОНА ОДЕТА? Уилсон бросил на нее смущенный взгляд: - Темно-синий блейзер и белая блузка. СКОЛЬКО ПУГОВОК РАССТЕГНУТО? Правильным ответом было «ни одной», она уже не так молода, но она поймала взгляд Уилсона и расстегнула верхнюю пуговицу. - Две, - сказал Уилсон. ВООБРАЖЕНИЕ - ЭТО ВСЁ, - сообщил Хаус. – КАДДИ УИЛСОН ХОЧЕТ МЕНЯ УБЕДИТЬ ЧТО БОЛЬНИЧНЫЕ ПРАВИЛА ЗАПРЕЩАЮТ ЕМУ ПРИНЕСТИ МНЕ ЭГГ МАКМАФФИН. - Это правда. Пациентам не полагается принимать пищу со стороны. Но я думаю, мы можем слегка прикрыть глаза. Хаус ткнул Уилсона в грудь кулаком, сжимавшим какую-то плюшевую игрушку. - Хорошо, хорошо, - сказал Уилсон, - Хочешь, чтобы я сходил или Кларенс? Хаус прижал кулак с игрушкой к подбородку, изображая задумчивость: ПОШЛЕМ ДЕТИШЕК? КАК В СТАРЫЕ ВРЕМЕНА. Уилсон запротестовал: - Хаус, не думаю, что это приемлемо. Они – лечащие врачи, а не твои мальчики на посылках. ЧЕЙЗ СХОДИТ, ответил Хаус, и движения его выглядели более уверенными, чем на предыдущей реплике. - Если нет, то я схожу, - пробормотала Кадди. Хаус повернулся к ней с нетерпеливым жестом. Уилсон объяснил: - Говори громче, иначе ему не слышно. Она повторила: - Я сказала: если Чейз не пойдет, я схожу. Завтрак по его выбору – самое меньшее, что они ему должны. ЕЩЕ Я ХОЧУ ХАШБРАУН И АПЕЛЬСИНОВЫЙ СОК. У НИХ ОН ЛУЧШЕ. Уилсон слегка округлил глаза и снял трубку прикроватного телефона: - Привет, Деви, а Чейз есть? Или Форман? Спасибо. И чуть погодя с хорошо различимой ноткой «поверить не могу, что я делаю»: - Вы там сейчас сильно заняты? Угу. Хорошо. Нет, ничего серьезного, просто Хаус хочет… До Кадди донеслось сдавленное восклицание Чейза. - О’ кей, - продолжал Уилсон. – Я сказал, ничего серьезного. Он хочет Эгг МакМаффин. Да, и две порции Хашбраун, и большой апельсиновый сок. Да знаю я, что у нас тоже есть. Он говорит, там лучше. Не знаю, но если ты… Хорошо, спасибо. Да, это он любит. Уилсон прикрыл трубку рукой и спросил: - Хаус, хочешь, чтобы он принес прямо сюда? Но я могу его встретить и… Хаус ответил: ДА. ОК. - Хорошо, неси сюда. Скоро увидимся. Пока. Уилсон положил трубку и сказал: - Он идет за сэндвичем для тебя, несмотря на то, что у них есть пациенты. ХОРОШО, - ответил Хаус. Кадди подумала, как, должно быть, Уилсону тяжело балансировать на грани между уважением к желаниям Хауса и потаканием всем его капризам. Использование больничного персонала в качестве личной службы доставки относилось, пожалуй, ко второй категории. Ох да ладно, можно подумать, он здесь каждый день бывает! - Я принесла тебе подарок, - сказала она вслух. Хаус повертел коробку в руках и передал Кларенсу. Еще одна ее ошибка: он не только не в том состоянии, чтобы оценить красоту упаковки, но и вскрыть ее не может. Надо было отдать распакованным. Кларенс достал подарок: - О, вам это понравится, Док! Она принесла вам iPod! На самом деле этот аудиоплеер не был iPodом. Она выбрала его за солидный объем памяти и крупные кнопки. Лили получила похожий на прошлую Хануку. МИЛО, - сказал Хаус и протянул руку за подарком. Dixi et animam levavi
Сообщение отредактировал Korvinna - Среда, 24.04.2013, 21:14
ПОЗВОЛИШЬ СЛЕПЦУ ПОВИДАТЬСЯ С ДВОЙНЯШКАМИ? Он вытянул руку, щупая воздух. - Не надейся, - рассмеялась она, хотя мысль позволить у нее мелькнула. ПОПЫТАТЬСЯ СТОИЛО. УИЛСОН ВО ЧТО ОНА ОДЕТА? Уилсон бросил на нее смущенный взгляд: - Темно-синий блейзер и белая блузка. СКОЛЬКО ПУГОВОК РАССТЕГНУТО?
А потом прямо покатилась
Цитата (Korvinna)
Правильным ответом было «ни одной», она уже не так молода
Цитата (Korvinna)
- Это ключ. От коробки, где мы держим лекарства. Уилсон не сказал «не твое дело», но по тону чувствовалось. - Зачем он ему? - Чтобы открывать им коробку, - ответил Уилсон кратко.
*апплодирую* И детишки сейчас придут И подарок с музыкой хороший
Цитата (Korvinna)
- Хаус не ответил
Лишнее тире влезло, выглядит, как прямая речь :)
Robert Sean Leonard - he's a man I would put my life in his hands, and almost have on occasion (с) H. Laurie
Все, кто любит Хауса - сильно или немного - нащупывают путь к нему в темноте. неизбежны ошибки, но главное - желание. Захватывающе интересно, Korvinna, спасибо большое! И, может быть, всё-таки у него что-то наладится... Путь к сердцу мужчины лежит через торакотомию. Всё остальное - ванильная ересь.
Данный проект является некоммерческим, поэтому авторы не несут никакой материальной выгоды.
Все используемые аудиовизуальные материалы, размещенные на сайте, являются собственностью их изготовителя (владельца прав) и охраняются Законом РФ "Об авторском праве и смежных правах", а также международными правовыми конвенциями. Эти материалы предназначены только для ознакомления - для прочих целей Вы должны купить лицензионную запись.
Если Вы оставляете у себя в каком-либо виде эти аудиовизуальные материалы, но не приобретаете соответствующую лицензионную запись - Вы нарушаете законы об Интеллектуальной собственности и Авторском праве, что может повлечь за собой преследование по соответствующим статьям существующего законодательства.
Уилсону его по голове треснуть захотелось, ручаюсь. и мне тоже. И ведь он уже знает, что Хаус не овощ, он же уже общался с ним и видел, что мать общается, что Уилсон общается. Может, он с детства считал своего гениального сына слабоумным? Эгоистичный и самовлюблённый мерзавец - хоть бы пожалел искалеченного, измученного сына, заплакал что ли. Воспринимает его . как досадную обузу - и хотел бы сбыть с рук совсем подальше, да долг не позволяет - ладно. будем на выходные забирать. Вот дрянь! 
И так бы не отпустил, а уж после такого разговора 
*паранойя уже колосится пышным цветом*
)
