Мини-чат | Спойлеры, реклама и ссылки на другие сайты в чате запрещены
|
|
|
Дом восходящего солнца
| |
| hoelmes9494 | Дата: Суббота, 01.12.2012, 17:35 | Сообщение # 601 |
фанат honoris causa
Награды: 0
Группа: Персонал больницы
Сообщений: 4345
Карма: 6358
Статус: Offline
| И снова, похоже, открытый финал.
Но я, под созвездьем рождённая этим,
прошу, чтобы каждый, кто нить разорвал,
без нити один не остался на свете.
Не надо насильственных связей чинить -
узлы никогда никого не спасали.
Условная связь и условная нить...
Друзья и нужны, чтоб в беде не бросали.
По воле, и пусть независим и чист
их выбор - без необходимости бренной.
Открытый финал - незапятнанный лист.
Созвездие в небе. Любовь во вселенной.
Дай сил отпустить, отпустив же, принять,
как часть не себя, но его, с кем не скучно
ни в ад опускаться, ни в рай воспарять,
ни просто трепаться о чём-то насущном.
Путь к сердцу мужчины лежит через торакотомию. Всё остальное - ванильная ересь.
|
| |
| |
| Burberry | Дата: Суббота, 01.12.2012, 17:45 | Сообщение # 602 |
Окулист
Награды: 0
Группа: Персонал больницы
Сообщений: 101
Карма: 431
Статус: Offline
| Лёд с неба падает и тает на ресницах
И в слёзы превращается - и вот
я плачу, Anais, и мне не снится -
Ты написала свой финал - et mort.
В московских серых сумерках творится
печальная симфония дождя.
Всё завершается - ничто не длится.
Но к очагу родному уходя,
ты оставляешь столь глубокий смысл,
что боль уходит, отступает и
я перечитываю вновь, с единой мыслью:
Спасибо, да, спасибо, Anais.
Take courage when the road is long
Don't ever forget you're never alone
©
|
| |
| |
| Anais | Дата: Суббота, 01.12.2012, 17:45 | Сообщение # 603 |
Психотерапевт
Награды: 5
Группа: Персонал больницы
Сообщений: 1609
Карма: 10028
Статус: Offline
| Quote (hoelmes9494) И снова, похоже, открытый финал.
это не финал, а эпиложный эпилог 
Настоящий эпилог впереди.
Живите в доме - и не рухнет дом. ©
|
| |
| |
| Burberry | Дата: Суббота, 01.12.2012, 18:11 | Сообщение # 604 |
|
Окулист
Награды: 0
Группа: Персонал больницы
Сообщений: 101
Карма: 431
Статус: Offline
| Держите меня семеро, ассоциативный поток неуклюжих рифм уже не остановить
Две единицы рядом - близнецы,
июнь играет музыку рожденья.
Своей судьбы рабы - но и творцы,
И выбор однозначен - продолженье.
И отпустив прозревшего врача,
Блюзмен везет в Москву свои мотивы.
И я, под музыку слова "Let them" шепча,
В Сокольниках вдруг становлюсь счастливой.
Take courage when the road is long
Don't ever forget you're never alone
©
|
| |
| |
| hoelmes9494 | Дата: Суббота, 01.12.2012, 18:18 | Сообщение # 605 |
|
фанат honoris causa
Награды: 0
Группа: Персонал больницы
Сообщений: 4345
Карма: 6358
Статус: Offline
| Ну, он, наверное, всё равно останется открытым - есть в закрытых финалах какая-то досадная завершённость... как будто мы не бессмертны 
Путь к сердцу мужчины лежит через торакотомию. Всё остальное - ванильная ересь.
|
| |
| |
| Burberry | Дата: Суббота, 01.12.2012, 19:04 | Сообщение # 606 |
|
Окулист
Награды: 0
Группа: Персонал больницы
Сообщений: 101
Карма: 431
Статус: Offline
| И хоть математикой гармонию измерить невозможно (лучше, чем автор в стихах, прозой уже не сказать), всё равно - верю этому Хаусу, превратившему своё одиночество в самодостаточность. Я писала об этом в комментариях ранее, готовность отпустить - как признак зрелости - была в нём. И каким бы ни был настоящий эпилог, за Хауса спокойно. И весь надрыв ушёл, вот такой терапевтический эффект текста.
Take courage when the road is long
Don't ever forget you're never alone
©
|
| |
| |
| Anais | Дата: Воскресенье, 02.12.2012, 00:17 | Сообщение # 607 |
|
Психотерапевт
Награды: 5
Группа: Персонал больницы
Сообщений: 1609
Карма: 10028
Статус: Offline
| Korvinna, как приятно познакомиться! Обожаю развиртуализации Я тебя совсем не так представляла. Не могу толком определить как именно, но иначе. Круглее, наверное, и обтекаемее. А у тебя оказались острые углы. В прическе вот особенно. Теперь буду привыкать к новому образу
Живите в доме - и не рухнет дом. ©
Сообщение отредактировал Anais - Воскресенье, 02.12.2012, 00:20 |
| |
| |
| Korvinna | Дата: Воскресенье, 02.12.2012, 07:10 | Сообщение # 608 |
Кардиолог
Награды: 4
Группа: Персонал больницы
Сообщений: 1063
Карма: 8200
Статус: Offline
| Взаимно!
Quote (Anais) Круглее, наверное, и обтекаемее.
Dixi et animam levavi
|
| |
| |
| lava | Дата: Воскресенье, 02.12.2012, 18:54 | Сообщение # 609 |
непрозорливая улитка
Награды: 0
Группа: Персонал больницы
Сообщений: 1511
Карма: 11318
Статус: Offline
| Во первых строках своего письма, Вика, хочу сказать спасибо за Вашу замечательную историю. Вернее, их же было несколько. Для меня это получилось по-расёмонски, только с обратным вектором. Не от надуманного героизма и благородства через ложь к бесчестию человеческой натуры, а от выматывающей дружбы через безнадежную любовь к самодостаточности и достоинству духа. Неисправимый гуманист Куросава закончил ребёнком, которого несут из дождя к свету. У Вас ведь будет ещё точка? Мне очень, очень интересно – какая.
Все мы разные, наша простота отличается, Вика, но я с любопытством и доверием неслась по дороге, прыгала в водопад и переходила на затенённую сторону улицы, шла за Вами, бежала за Вами, летела за Вами. Вы помогали мне, держа этой историей за руку.
Как говорил Макс Фриш, «Жизнь – скучная штука, я обогащаюсь опытом лишь тогда, когда пишу». Ещё он добавлял: «Собственно говоря, это не шутка».
|
| |
| |
| Anais | Дата: Понедельник, 03.12.2012, 00:19 | Сообщение # 610 |
|
Психотерапевт
Награды: 5
Группа: Персонал больницы
Сообщений: 1609
Карма: 10028
Статус: Offline
| lava, Спасибо вам за отзыв, за доверие и за то, что шли за мной. Действительно, историй получилось несколько. Или одна разбитая история, не уверена. Но именно поэтому так трудно поставить точку. И в сюжетном, техническом смысле, и в личном. Но давно уже пора. А Фриш прав - я давно не приобретала столько опыта сразу, как при написании этой истории. И мне было хорошо.
Добавлено (02.12.2012, 22:34)
---------------------------------------------
Korvinna, почему ты спряталась?
---------------------------------------------
Эпилог
В этом году снег в Нью-Джерси выпал за неделю до дня благодарения. Рановато. И вот уже два месяца он скрипит под подошвами, пол больницы скользкий и грязный, и уборщики еле успевают убирать. Все вокруг шмыгают носами, а в туалете на четвертом этаже закончилась бумага. Сообщил об этом Форману. Вполне себе предлог, чтобы поговoрить с ним о том, о чем действительно хотел: Тауба пора отправить в насильственный отпуск.
Форман звонит в хозяйственный отдел и обещаeт урезать Таубу все дополнительные часы. А Тауб нуждается в деньгах едва ли меньше, чем в отпуске, если учесть двойные алименты. Должно сработать.
Из кабинета главврача возвращаюсь на лифте на четвертый этаж. Рядом со мной двое студентов спорят о причине появления крови в моче пациента. Лифт звякает и останавливается, и так и не успеваю узнать, откуда взялась кровь, хоть и любопытно. Вяло любопытно, но тем не менее. За студентами следует ответственнее присматривать. Об этом тоже надо было поговорить с Форманом, но обратно тащиться не хочется.
Прохожу мимо диагностического отдела и на секунду задерживаюсь, чтобы поглядеть на Тауба, который, обхватив голову обеими руками, раскачивается рядом с Адамс, которая, похоже, готова разреветься. Ей тоже не помешал бы отпуск.
Захожу в кабинет, закрываю за собой дверь и заваливаюсь на диван. На балконе похожая на пепел пудра кружит в причудливом танце и выглядит довольно мерзко. Закидываю руки за голову, думаю о делах, которые должен сделать, и делать которые совсем не хочется. Честно говоря, больше всего хочется, чтобы дверь балкона настежь распахнулась, и в нее ворвался бы рассвирепевший заведующий диагностического отдела и разгромил бы мой уют.
Что ж, не всегда можно получить то, что хочется. Мысленно возвращаюсь к делам, которые следует сделать перед Рождеством. Их не так уж много, но они вызывают некоторую напряженность. Передать с подробными указаниями все кейсы заместителю. Купить подарок жене, которая выработала острою неприязнь и к Рождеству, и к Хануке c первого года нашего знакомства. Написать и отослать поздравительные открытки родне и знакомым. Эту обязанность особенно не люблю, но из всех этих формальностей самая сложная - та открытка, которая отсылается в Мексику. Каждый раз, когда сажусь ее писать - накрывает стыдом и виной.
Hесмотря на то, что отослал уже четыре таких, стыд и вина не уменьшаются, как и желание избежать этих нескольких строк. И хоть Рене Бельски, судя по всему, счастлива в своем супружестве с сан Кристобалем де Лас Касас, делает успехи на литературном поприще и занимается экологическим волонтерством на карибском рифе, до сих пор считаю себя виноватым перед ней. И не столько за то, что она больше не практикует медицину, сколько за то, что по-настоящему благодарным ей себя не чувствую.
Заставляю себя сесть за стол, берусь за ручку и пишу обычное "Дорогая Рене" и так далее. Выбираю и заказываю в сети золотой браслет с изумрудами – сюрприз жене. Вызываю своего интерна, которому за три года научился доверять, и передаю ему папки. Когда он уходит, заказываю такси, беру чемодан и спускаюсь к выходу.
Холодный ветер дует в лицо, прячу нос в шарф. И только в тот момент, когда дверца такси за мной захлопывается, позволяю себе ощутить праздничную свободу. По-настоящему свободен бываю только раз в году, когда начинается мое путешествие на юг, и потом, еще целую неделю - до обратного пути.
Вкус свободы смакую с умением знатока, обкатывая его по нёбу и гортани, узнавая его оттенки, твердое тело предвкушения, горьковатое дыхание сожаления, крупицу грусти, аромат неизвестного и в тоже время бесконечно знакомого счастья. Пытаюсь пронести ее в себе - эту хорошо выдержанную и настоявшуюся свободу до последней капли, не расплескать, не потерять ни одну унцию ее свежего сока. И в кресле самолета замыкаюсь в себе, отказываясь от трепа со случайными попутчиками. И от ланча тоже отказываюсь, чтобы не упустить замечательное чувство.
Вечером, выходя из аэропорта, расстегиваю пальто - здесь зима больше похожа на осень, воздух влажнее, но снега нет и в помине. Не знаю, кажется ли мне, или тут действительно дышится глубже.
Еще одно такси довозит меня до квартала Тремей, до небольшого старого особняка во французском стиле, отреставрированного и обновленного, до небольшой очереди у кассы, черно-белая афиша над которой гласит:
"Джем-сейшн
Джон Генри,
Лоуренс К. Абрамсон & The HoRS band"
Свет в зале приглушен и мягок, льется из хрустальной люстры под потолком и зеленоватых абажуров на столиках. За столиками шумно, разноцветно и дымно - должно быть, это последнее место в штатах, где еще позволяют курить в помещении.
Музыканты занимают свои места за инструментами на сцене, и последним за фортепиано оказывается пианист в инвалидном кресле, твидовой кепке и черных очках - классический загадочный типаж южной музыки, если бы он только не был белым. Заподозрить в Лоуренсе Кристиане Абрамсоне кого-то иного довольно трудно, и каждый раз я позволяю себе на какую-то минуту быть сбитым с толку. Поверить в то, что я не знаком с этим человеком, никогда не был знаком, и так же, как и остальные в зале, воображаю себе историю о его прошлом, настоящем и будущем. Никто, наверное, не знает, действительно ли он слеп, или только следует сценическому образу, как не знают, действительно ли он инвалид, или это кресло - тоже маска. Потом думаю, что это перестает волновать любого, кто находится в зале, как только начинает звучать музыка.
Никогда не был большим любителем джаза, но даже меня окутывает магия непредсказуемости мелодии и ее вечернего томления.
Мне знакомы еще два музыканта на сцене - молодой длинноволосый гитарист, носящий ту же фамилию, что и я сам, и черный трубач, который когда-то подписал отказ от реанимации. Но мое внимание приковано к человеку за роялем, к его гладко выбритому лицу, блаженство на котором заметно, несмотря на темные очки. Возможно, что только мне одному. Нехотя поддаюсь тому простому удовольствию, которое лучится из приподнятых бровей и, уверен, прикрытых век пианиста.
Пока музыканты беседуют друг с другом, подхватывая реплики и отвечая на них игриво и фривольно, с долей иронии, но и с элементами ностальгии и сумеречной печали, думаю о том, сколько всего пропускаю в истории жизни Лоуренса Кристиана Абрамсона, и сколько событий моей жизни проходят мимо него. Впрочем, не так уж много. Но если когда-то думал об этом с протестом, то теперь - со смирением. Время идет и несет с собой изменения, иногда вынужденные и вымученные, иногда - спонтанные. Его время похоже на джаз - такое же непредсказуемое.
Смотрю на слегка ссутулившуюся фигуру, на длинные пальцы, скачущие по черному и по белому, на их стремительное мельтешение, похожее на полет, и думаю о том, что вот она - та свобода передвижения, которой ему так не хватало. Существуют недостатки, которые можно компенсировать.
Думаю о своем времени, о предсказуемой и размеренной поступи дней, об их приглушенных красках, об упорядоченном темпе метронома. Мое время похоже на классическую форму: какую-нибудь сонату или какие там еще классические формы мне известны. В этом нет ничего плохого, но и хорошего тоже не так уж много.
Скучаю по нему триста пятьдесят восемь дней в году, но все эти дни благодарен за то, что осталась способность скучать по нему. Могло же и быть по-другому. Во всех смыслах.
Знание того, что ему хорошо, меня греет. Ему хорошо. Вижу. Слышу. Чувствую. Он не должен мне докладывать.
Ему настолько хорошо, что в этом году посылаю ему меньше викодина, чем в прошлом, и гораздо меньше, чем в позапрошлом. Ему настолько хорошо, что в этом году он звонит мне реже, чем, в прошлом, и гораздо реже, чем в позапрошлом. И даже настолько хорошо, что его больше не интересуют загадочные истории болезней, которые иногда посылаю ему на электронную почту, умыкнув у Тауба - он перестал отвечать на эти письма.
А может, дело не в том, что ему хорошо, а в том, что ему иначе, чем было прежде. Что трудно сказать обо мне. Но я жив и спустя пять лет, а это, должно быть, тоже иначе, чем могло бы быть по моим прогнозам.
За всю свою жизнь я ошибался очень много раз, но ошибки чудовищнее, чем отказ от собственной жизни, не совершал никогда. И, думаю, до самого последнего дня буду чувствовать стыд и вину за то, что переложил ответственность за собственную жизнь на его совесть. Впрочем, именно стыд и вина помогли мне смириться с обоюдным согласием начать сначала. От знания, что в отличие от него, мне начать сначала так и не удалось, все внутри немеет.
Люди не меняются, говорит он, и как всегда оказывается прав. И как всегда в отношении других. В себе он ошибается и по сей день. Меня согревает осознание того, что, несмотря на бессчетное количество идиотских ошибок, в нем я не ошибался никогда. И сейчас не ошибаюсь.
Я не люблю поздравлять Рене Бельски с Ханукой, потому что в ответ на каждую мою поздравительную открытку она посылает длиннющее письмо, набитое расспросами и рассуждениями, на которые вынужден отвечать телефонным звонком. Нет ни сил, ни желания строчить бесконечные тексты. Есть вещи, которые очень хочется забыть, а она не позволяет мне это сделать. Мне трудно не следовать правилам приличия, тем более, когда рядом нет того, кто напомнит мне о бессмысленности подобной привычки. Но потом, когда в январе и феврале она звонит еще и еще, я не отвечаю на ее звонки и до следующего декабря заставляю себя поверить в то, что она забывает о моей бестактности.
Но первое из писем Рене прочно засело в моей памяти. "Джеймс!", - писала она в присущей ей восторженной манере, - "Вы с доктором Х. точно как братья Диоскуры, решившие разделить бессмертие и смертность на двоих. Вам не избежать разлуки (хоть я так и не поняла почему - объясните, Джеймс!), но какое счастье, что хотя бы одну неделю в году вы можете проводить вместе, и какая разница, где".
Столько лет пребывая в его сумеречном царстве, думал, что Полидевком, отказавшимся от Олимпа, был я сам, но последние годы показали мне, что дела обстояли с точностью до наоборот. Причем всегда. Это не я спускался в его мрак, это он поднимался в мой искусственный свет. Хотя, наверное, мы оба находились не там и не там, встречая друг друга где-то между Летой и Стиксом, или какие там еще есть топонимы на карте местности греческой пограничной зоны. Плохо знаком с мифологией.
Все так и считают его умершим. Bсе, кроме меня, Рене Бельски да этого спасенного им трубача. Может быть, именно поэтому я и посылаю Рене поздравительные открытки на Хануку. Ведь иногда мне кажется, что он - плод моего воображения, и я должен убедиться, что хотя бы еще один человек знает о том, что известно мне.
С каждым годом все больше удостоверяюсь, что для него это лучшее, что могло с ним произойти. Tрудно объяснить, почему это так, еще труднее с этим смириться, и мне понадобилось некоторое время принять его решение начать с начала. Hо я ведь сам этого хотел, я ведь думал, что пора что-то менять. Хотел, но нужно ли мне было именно это?
Когда он исчез, не стал его искать, хоть мучительно хотелось. Просто ждал. Знал, что он объявится, он ведь всегда объявляется.
Он объявился намного позже, чем хотелось мне, и намного позже, чем ожидал. К тому времени я уже вернулся в Принстон во вполне приличном состоянии здоровья после курса химиотерапии, готовый работать и жить дальше. Вернулся к себе домой, и все вокруг меня вернулось на круги своя. Впрочем, оно никогда не покидало круг, это я временно его покинул. Он объявился не тогда, когда я ожидал, а, наверное, тогда, когда закончились запасы викодина или он просто соскучился, не знаю. Но так ведь всегда с джазом - никогда не угадаешь наперед, какое направление он выберет.
Я поехал в Новый Орлеан, где мы и встретились год спустя после нашего путешествия на мотоциклах. "Как ты проводишь свои оставшиеся пять лет?", спросил он, и стало ясно, что свои оставшиеся он проводит без особых сожалений, и что, даже если его найдут и посадят, особых сожалений по этому поводу у него тоже не будет. Может быть именно поэтому его до сих пор не нашли и не посадили.
Мне трудно определить, в чем именно он изменился. Он все такой же стремительный, взбалмошный и неприкаянный. Его по-прежнему интересует всё и все на свете, и он по-прежнему делает вид, что никто его не интересует. Рядом с ним по-прежнему мир обретает совсем иные краски и звуки, я оживаю, или оживает та часть меня, которая всецело ему принадлежит - моя лучшая сторона. А может быть, худшая. И по-прежнему быть с ним удовольствие, хоть и беспокойное, тревожное и никогда не достаточное, чтобы можно было с чистой совестью вернуться к себе и своим делам. Все так же, как прежде. И при этом все совсем по-другому, как в кривом зеркале, в отражении отражения, как в воспоминании, не соответствующем реальности, перевранном сознанием, как в рубашке не по размеру или как в кино, в котором саундтрек диссонирует с действием. Наверное, об этом и речь: он сам не изменился, но изменилась мелодия, его сопровождающая.
Некоторое время пытался понять, что бы это значило, с чем это связано, даже корил себя за то, что прежде не позволял ему звучать так, как ему было исконно положено, пытался пристроиться к этому новому звучанию, думая, что могу поменять и свое. Но потом бросил эти попытки и просто принял то, что чувствовал - я перестал его слышать. Не полностью, конечно, принял, но сделал все, что мог. И может быть дело не в нем, а во мне, ведь это я перестал его слышать. Но дело же всегда в обоих. Во всяком случае, это то, во что так долго верил.
А потом, еще какое-то время спустя, стало легче, потому что нашлись слова для описания того, что с ним произошло: он сформировал свою Пангею Ультиму. И для того, что произошло со мной: я больше не чувствовал себя нужным. Впрочем, вполне возможно, что я никогда не был ему настолько нужен, насколько представлялось мне, он просто позволял мне в это верить.
Его нога все еще болит, и ему все труднее передвигаться, но и к этому он относится с каким-то странным философским спокойствием, словно боль перестала быть для него чужеродной, а стала органичной. Из страшного проклятия, от которого необходимо отделаться, превратилась в дополнительное чувство к пяти. Hе знаю, как такое возможно, но, тем не менее, это так. И мне кажется, что именно поэтому она тревожит его меньше. Страдания не уменьшаются, но когда уменьшаешь противостояние им, они переносятся легче. По себе знаю - когда не заставляю себе перестать тосковать по нему, тоскую по нему меньше. Действенный метод, хоть и парадоксальный, и очень болезненный.
Понятия не имею, почему мне нужно было заболеть раком, а ему - довести меня до края, чтобы что-то изменилось, но, наверное, радикальные методы все же эффективны. Еще вполне возможно, что прежде на краю оказывался только он сам.
Однажды оказавшись на краю, я впервые в жизни смог действительно разделить с ним его постоянное существование. Пожалуй, это то, что было ему нужнее всего. И я больше никогда не смогу его осудить, и поэтому никогда больше не смогу удержать на краю.
Только и у него, похоже, отпало желание свешиваться с карниза. Вот еще одно существенное изменение - он больше не похож на человека, который борется со смертью. В объективном смысле так оно и есть - он перестал быть врачом.
Он стал музыкантом.
Впрочем, он всегда им был, только не все это понимали. Даже я не понимал. Даже он сам. Именно поэтому и врачом он останется навсегда, хочет он того или нет.
В Принстон-Плейнсборо скучно без него, пустовато и свет будто приглушен, и в коридорах, и в кабинетах, и в лабораториях, и в клинике, но гораздо спокойнее. Всем. Незаменимых нет, и приходится признать, что даже он заменим, как заменима Кадди, и я сам.
Hет, не в заменимости дело, а в том, что человеческое существо адаптивно по своей природе, и ко всему привыкает. Или просто это я, Джеймс Уилсон, адаптивное существо, и ко всему привыкаю, даже к его отсутствию, даже к злокачественному потенциалу, во мне заложенному, даже к скуке, даже к пустоте. Ведь могло быть и хуже. Могло не быть ни скуки, ни пустоты, ни тоски по его присутствию, потому что некому было бы их осознавать. Так что я ему благодарен, хоть и в пределах разумного.
Гораздо больше, чем за фактическое спасение собственной жизни, благодарен ему за то, что он никогда меня не отпускал. За это готов ему простить все, что угодно, даже то, что в итоге он меня отпустил, ведь это значит, что у моей жизни был для него хоть какой-то смысл. Даже если и строго научный, медицинский или принципиальный. Во что, конечно, никогда не позволю себе поверить. Я ведь знаю, как он меня любил. Да и сейчас любит. Он не должен мне в этом признаваться, ведь этот лейтмотив я смог в нем услышать. Это тоже было некоторой новостью. Может, именно поэтому смог его отпустить.
Жду, когда разойдется аудитория, когда официанты закроют последние счета, работники сцены начнут сворачивать провода и уносить инструменты, бармен станет протирать бокалы, и только тогда иду за кулисы. Знаю, что он меня ждет.
(перебейте меня, пожалуйста, в последний раз )
Живите в доме - и не рухнет дом. ©
Сообщение отредактировал Anais - Понедельник, 03.12.2012, 19:43 |
| |
| |
| Burberry | Дата: Понедельник, 03.12.2012, 00:21 | Сообщение # 611 |
|
Окулист
Награды: 0
Группа: Персонал больницы
Сообщений: 101
Карма: 431
Статус: Offline
| Пожалуйста 
Take courage when the road is long
Don't ever forget you're never alone
©
|
| |
| |
| Anais | Дата: Понедельник, 03.12.2012, 00:22 | Сообщение # 612 |
|
Психотерапевт
Награды: 5
Группа: Персонал больницы
Сообщений: 1609
Карма: 10028
Статус: Offline
| Он сидит у зеркала и читает журнал. Стою в дверях, а он, не поднимая глаз, говорит:
- Ты уже поел?
- Нет, - говорю, - только выпил.
- Барбекью или гамбургер?
- Китайскую, - отвечаю.
- Тогда суши.
- Не хочу суши.
- А я хочу.
- Ты же хотел мясо.
- Это ты хотел мясо, но предпочел промолчать, потому что до сих пор ожидаешь от меня первого хода.
- Ты мог бы хоть раз в жизни не соответствовать моим ожиданиям.
- Хорошо. Остаемся голодными.
- Мне нравится твоя музыка, - говорю, потому что мне вовсе не хочется оставаться голодным.
- Врешь. Ты терпеть не можешь джаз и слушаешь его только потому, что воображаешь, что мне важно, слушаешь ты меня или нет.
- Если бы тебе не было важно, слушаю я тебя или нет, ты не посылал бы мне билеты на свои концерты.
- Я посылаю тебе билеты на свои концерты потому, что если я перестану их посылать, ты начнешь умирать от беспокойства и воображать, что меня сбила машина, арестовала полиция или похитили инопланетяне.
- Ты бы мог просто позвонить, как все нормальные люди, - обида, которую не удается скрыть, сквозит в словах и не остается незамеченной.
- Твое самолюбие задето, потому что я посылаю тебе бесплатные билеты на свои концерты. И это я не отношусь к нормальным людям, - говорит он и внимательно на меня смотрит. Как всегда смотрел, когда действительно хотел меня увидеть. Довольно часто, если быть предельно честным.
- В билетах нет ничего личного, - говорю совершенно искренне, - но, несмотря на это, я понимаю, что на твоем корявом языке это значит: "Дорогой Уилсон, я очень хочу тебя увидеть, но мне трудно в этом признаться". И твое счастье, что я это понимаю. В ином случае я бы спустил билеты в унитаз, и кто знает, чем бы это закончилось.
- А вот в это я верю, - говорит он.
- Это еще почему? - удивляюсь, потому что ожидаю уничижительную реплику "Ты никогда не спустил бы билеты в унитаз", и готовлю свою следующую реплику: "Поспорим?"
- Потому что ты всю свою жизнь занимаешься разбрасыванием бесплатных билетов по чужим унитазам. Это твое второе главное хобби, после первого главного, - он делает паузу, которая, вероятно, должна разжечь мое любопытство, но не подаю вида, что заинтригован. - Ты не хочешь узнать, какоe твое первое главное хобби?
Скрещиваю руки на груди и опираюсь о дверной косяк, понимая, что мы покинем эту гримерку не так скоро, как рассчитывал.
- Ну? - говорю, чтобы ускорить процесс.
- Твое первое главное хобби, Уилсон, выуживать из унитазов те билеты, которые ты туда нашвырял. А это ужасное хобби, если ты интересуешься моим мнением, - не особо им интересуюсь, но все равно выслушиваю до конца. - Никогда не стоит переделывать того, что однажды сделал. Женился - не разводись. Развелся - не женись. Умер - ложись в гроб. Жив - не умирай. Нажрался - не блюй. Сблевал - ... - он запинается, наверное, не в силах придумать, как дальше быть с блевотиной. Решаю ему помочь:
- Не убирай за собой. Ты донес до меня свою глубокую мысль.
Он хмурится.
- Опять ты не прав. Я хотел сказать, что сблевав, не пытайся снова нажраться, но тебе виднее.
Дыхание перехватывает от возмущения. И я рад этому чувству как старому доброму знакомому, по которому безумно соскучился. Вот она - настоящая свобода.
- Чему улыбаешься? - спрашивает Хаус. - Вспомнил, когда в последний раз нажирался и блевал? Готов поспорить, что это случилось в эпоху раннего палеолита, археологам не доступную.
В каком-то смысле он прав.
- Это было на прошлое Рождество, - уточняю, хоть уверен, что его археологи и мои археологи копаются в одних и тех же курганах.
Он тоже улыбается, но только глазами.
- С Рождеством, Хаус, - говорю.
- С Ханукой, Уилсон, - говорит он.
- Идем, - говорю, - я голоден.
- Куда? - спрашивает он, и мне кажется, что он хочет услышать произнесенные вслух слова. Ему всегда нравились старые традиции.
- К тебе, - отвечаю, - куда мне еще идти?
Он кивает, снимает очки и наконец откладывает журнал. Встает с кресла, и я вижу, как тяжело ему это дается. Я еле сдерживаю знакомый и непроизвольный порыв броситься к нему, подхватить и подставить плечо, как сдерживаю желание спросить "Как ты?" и услышать в ответ знакомое вранье "В порядке", как сдерживаю желание начать уговаривать его отказаться от идиотского проявления самостоятельности и гордости, и остаться в кресле, но ему всегда нравились старые традиции. Поэтому я сдерживаю свои нужные только мне порывы, а он говорит:
- Там в шкафу моя трость, давай ее сюда.
Там в шкафу его трость, простая, светлая, с удобной изогнутой ручкой. Она выглядит новой, и это значит, что он редко ею пользуется, а, может, именно этой - редко. У него когда-то была такая, тогда, когда он избегал дежурств в клинике, когда только нанял Чейза и Кемерон, когда еще читал лекции студентам, вечно препирался с Кадди, несся по коридорам больницы, на ходу оскорбляя всех тех, кто вечно несся за ним, и вовсе не важно, кто именно - они никогда не позволяли себе отстать ни на шаг. Боже, как давно это было. И как недавно. Как вчера утром. Как в прошлой жизни. Даже в позапрошлой.
Протягиваю ему трость рукоятью вперед, но не отпускаю, держу за другой конец.
- Отпусти мою трость, - говорит Хаус. Но я не хочу отпускать, будто, если отпущу, больше никогда не поймаю, и он зайдет в лифт, который унесет его на четвертый этаж, потом на шестой, а потом и вовсе сквозь крышу, в облака. Иди потом ищи его там.
- Отпусти, Уилсон, - говорит он мягко и с пониманием, почти нежно, почти с просьбой, почти так, словно сам не хочет, чтобы я отпускал.
Но это, конечно, иллюзия. Одна поперечная палка не способна удержать двоих, которые решили иначе.
Я отпускаю.
И он отпускает.
Трость со стуком падает на пол.
Ведь это только видимость математического действия. Одна поперечная палка не способна вычесть одного из другого.
Кто из нас уменьшаемый? Кто вычитаемый?
Между нами ничего никогда не было. Кроме нас самих.
- Идем, - говорит Хаус, а его лицо говорит "Да ты и так всегда со мной, идиот".
- Вперед, - говорю и поднимаю трость с пола, a мое лицо говорит "Ну... Пожалуй, ты тоже".
Mы идем по ночному городу, между его элегантными особняками и нищими многоэтажками, по улицам и переулкам, причудливо и беспорядочно вплетающимся друг в друга, и присутствие большой реки ощущается совсем близко, незримое, но жизненно важное, как присутствие легких и сердца, серой материи и души.
Мы идем медленно и молча, и, должно быть, он утомляется, но виду не подает, и я не подаю виду, что не представляю себе иного смысла, кроме как идти рядом с ним по городу, который однажды столкнул нас лицом к лицу, а потом развел, хоть мы так до него и не доехали.
Но мосты разводятся не по прихоти архитекторов, а для того, что бы под ними могли проплыть большие паромы. А река течет несмотря на мосты, вопреки мостам, а иногда сама срывает их, когда ей особенно захочется показать себя во всей своей красе.
Мы идем рядом, но я специально немного отстаю. Или делаю вид, что специально. Я ведь никогда не поспевал за ним и сейчас не поспеваю. Его не обогнать и не остановить. Мне всегда это было не по силам, приходится признавать. А кто хоть раз не признавался себе в том, что он не всемогущий? А кто хоть раз не мечтал оказаться в эпицентре урагана и выжить? А кто хоть раз не мечтал о таком друге, которому ничего не должен, даже собственную жизнь, потому что он сохранил ее вопреки твоей воле? И кто хоть раз не шел по любимому городу, разговаривая сам с собой, убеждая самого себя, что однажды вернешься и поселишься в нем навсегда? И кто хоть раз не задавался вопросом, что именно происходит в стенах Дома восходящего солнца? И где его искать?
Не должен задавать вслух вопросы, чтобы он их услышал и на них ответил. Он по-прежнему слышит меня. И видит. Пусть и на расстоянии. Это расстояние ведь никогда не превышало одного шага.
Домом восходящего солнца могла быть тюрьма, и мог быть хоспис, и могла быть японская клиника, игорный зал, пиано-бар в гостинице или шумный паб. Он мог быть всем, чем угодно, этот Дом, но он всегда был в Новом Орлеане.
Вечное движение реки слышится за его домом, хоть в темноте ее не видно. Мы садимся в соломенные кресла на террасе. Я заворачиваюсь в плед и смотрю на звезды, а он откупоривает две бутылки пива и смотрит туда, где не различим горизонт, где ничего не разделяет небо и землю, воду и землю, ложь и правду, прошлое и настоящее, вещи, людей, их души, жизнь и смерть, время и вечность.
- Сделай уже свой выбор! - вдруг настойчиво требует Хаус.
Невольно съеживаюсь, потому что эти слова напоминают о том, о чем хочется забыть. Звезды предательски расфокусируются в моих глазах.
- Какой еще выбор, Хаус, тебе от меня нужен? Я уже давно выбрал. Я выбрал нормальную и спокойную жизнь. Я не знаю, сколько мне осталось, но то, что мне осталось, я хочу провести в мире с самим собой. Мне нравится моя жизнь, и хоть она не такая интересная, как может показаться тебе, я...
Оборачиваюсь к нему и обрываюсь на полуслове, потому что он смотрит на меня как на последнего дегенерата, протягивает мобильник и говорит:
- Гамбургер или китайскую?
Какое счастье, что есть вещи, забыть которые невозможно.
FIN
Живите в доме - и не рухнет дом. ©
Сообщение отредактировал Anais - Понедельник, 03.12.2012, 19:50 |
| |
| |
| Burberry | Дата: Понедельник, 03.12.2012, 01:03 | Сообщение # 613 |
|
Окулист
Награды: 0
Группа: Персонал больницы
Сообщений: 101
Карма: 431
Статус: Offline
| Жизнь, как музыка - красивый образ. У каждого своя мелодия, а раз в году - неделя тишины. Или какой-то общей музыки.
Это очень хороший финал. Он и закольцован, и разомкнут одновременно. История удалась.
Спасибо, Вика.
Take courage when the road is long
Don't ever forget you're never alone
©
|
| |
| |
| Anais | Дата: Понедельник, 03.12.2012, 01:21 | Сообщение # 614 |
|
Психотерапевт
Награды: 5
Группа: Персонал больницы
Сообщений: 1609
Карма: 10028
Статус: Offline
| Burberry, вам спасибо за то, что сопровождали эту историю своей музыкой, прочтением, пониманием и выкапываением смысла. Благодаря вам, она превратилась из страницы Мишны в страницу Гемары
И я хочу поблагодарить прекрасную, терпеливую, креативную и художественную бету, которая десятки раз меня выручала своими идеями, ассоциациями, формулировками и замечаниями. А ту бережность, с которой вы относились к моим словам, я бы пожелала любому автору. Как и понимания того, что за словами. О граматике я вообще молчу. Без вас этот текст был бы колтуном (или дословным переводом с иврита ).
Shady_lady, покажите лицо!
ЗЫ: Бета подключилась к тексту где-то на трети пути, поэтому все корявости и ошиппки начала - не на ее ответственности, а на единственно моей.
А еще спасибо lava за то, что в тексте появились рифмы и за водопад.
А Холмс - за толчок к абсолютно нелогичному (с точки зрения реализма) и мегаломанному (с точки зрения сюжета) решению спасти Уилсона, которое в итоге оказалось единственно возможным.
Все таки, это было интерактивным творчеством и коллективно бессознательным
Живите в доме - и не рухнет дом. ©
Сообщение отредактировал Anais - Понедельник, 03.12.2012, 01:37 |
| |
| |
| Hellste_Stern | Дата: Понедельник, 03.12.2012, 01:56 | Сообщение # 615 |
von allen
Награды: 2
Группа: Дежурные врачи
Сообщений: 2092
Карма: 3306
Статус: Offline
| вот и финал.
поздравляю автора и бету с завершением трудов - это как финал родов, когда дите уже в пеленках, а мама уже подштопана 
и после чтения финала наконец можно и высказаться.
интересно. стильно. изобретательно. но...
чувствую себя... эээ... обманутой.
ах, как же чудесно было начало с маской, минивеном, фанатками... ах, как много обещали слова "последний звонок", "сага о смерти" . я, такая, уселась со своим попкорном и стала ждать в надежде: Анаис не подведет - убьет кого надо красиво, эффектно и грамотно, не то, что я, выжмет слезу даже из табуретки. было интересно - проберет меня или нет?
и тут... упс!
очередная сага на тему "как Хаус вытащил Уилсона из..."
чувствую себя так, будто шла смотреть "Пункт назначения", а попала на "11 друзей Оушена".
ну, хоть курушими-зо_дчество оказалось блефом - это конечно порадовало.
я, конечно, понимаю - что родилось, то родилось. но ведь не стоит джиммик такого хэппиэнда. не надо было никого слушать.
Gimme fuel, gimme fire
Gimme that which I desire
Oo ____ oO
●
Сообщение отредактировал Hellste_Stern - Понедельник, 03.12.2012, 01:58 |
| |
| |
|
Наш баннер |
|
|
|
