Может быть то, что никакого обмана здесь нет. Вы не обманывали себя, а реагировали на искренность. Искренность всегда рождает искренность, я в этом убеждена, и об этом и сериал "Хаус". Во всяком случае так, как я его понимаю. В этом и глубокая трагичность самого Хауса. Он не верит в искренность человеческую. Он просто боиться поверить и разочароваться. К сожалению, реальность подтверждает его личное восприятие. Но это я ухожу в интеллектуальную защиту
За обманом сюжета, совершенно нелогичного, нелепого и неискреннего придуманного мной финала, в который я никогда не верила, лежит моя абсолютная внутренняя правда. Мне жаль, что мне приходиться прятать ее за чужими героями, но к концу текста я сама набралась смелости, вышла из своей зоны комфорта и вот я стою тут со своим именем и со своим лицом и говорю, что говорю о себе. Вы среагировали и на это.
Смотрите, я говорю это вслух. Моя правда заключается в том, что я не готова отпустить человека, которого не могу спасти. Я никоим образом не могу спасти его, хоть думаю, что знаю, как это сделать - он не желает быть спасенным. Единственное, что я могу для него сделать, это его отпустить, но он не желает, чтобы я его отпускала, и поэтому не отпускает меня, цепляя за самый ржавый и самый болезненный мой крюк - за надежду, что я все же могу его спасти. Это самая жестокая манипуляция, которую только можно применить к другому человеку, но я прощаю его, потому что знаю, что иначе он не может. Это дьявольская замкнутая лента Мебиуса, в которой каждый виток все глубже погружает в пропасть. Но в этом круге есть просвет: я смогу его отпустить, когда пойму, что никогда не разговаривала с ним, а всегда только с самой собой, и, что надеясь спасти его, я на самом деле мечтаю о том, чтобы он спас меня. Да я уже это понимаю и поэтому уже отпускаю.
Так получается, что только когда мы (да, именно мы, все) осознаем, что говорим с собой, мы наконец можем увидеть другого человека напротив. Отдельного. Разного. Другого. Разочарование огромно и страшно, и очень болезненно такое прозрение. Но оно и терапевтично. Только так можно спасти самого себя - посмотреть в глаза правде. Правда заключается в том, что я всегда хочу быть обмнутой, и всегда саму себя обманываю. Я сама. Никто не может меня обмануть кроме меня самой.
Этим Хаус лечил своих пациентов. Их внутренней правдой, больше ничем. Как только они говорили себе правду - они выздоравливали. Все остальное - сюжетная фальш. В этом и терапевтический эффект сериала. Его первых сезонов, во всяком случае. Правда всегда правильна и всегда помогает. Хоть очень болит. Боль не врет никогда. Если я позволю себе прислушаться к своей боли, я вылечусь. Парадокс, но так и есть. Ведь симптом это вышедшая из под контроли защита от боли, ничего больше.
От той боли, которую Зигмунд Фрейд назвал "ангстом", которую потом перевели как "тревогу". Но это же ошибка перевода, речь идет именно об ангстовом переживании человеческого существования, от которого все бегут без оглядки. Я бегу.
Я не вижу ничего постыдного в том, что все мы во многом одинаковы, и что правды у нас очень похожие. В этом и фишка: правды так похожи и так просты, а ложь всегда разная и очень сложная. Болезней всего лишь тысячи, а симптомов - милиард.
Вы оставили здесь первый коммент после главы о встрече Уилсона с доктором Зонненшайн. В самый момент правды этого текста. В котором я сказала себе правду: я увидела на картине Фриды операцию. Я всегда прежде видела на этой картине единство, близняшество, желанное родство душ. А недавно я посмотрела на нее, и увидела созависимость, которую следует пресечь. Одного сердца на двоих никогда не хватает.
Этот человек причинил мне огромную боль, когда я попыталась разорвать артерию, нас связавшую, но эта боль была терапевтичной. Из нее я увидела такие перспективы, о которых никогда в жизни не подозревала. Он отобрал у меня самое дорогое, что у меня было - полное доверие другим, и подарил мне самое дорогое, что у меня есть - доверие себе. И до сих пор дарит, хоть мы больше не связаны одной артерией.
И Хаус был прав всегда, всегда, всегда. В выводах о людях, не в своем отношении к ним. Мы врем. Мы фальшивы. Но мы делаем это не сознательно, и поэтому осудить нас невозможно.
Сказать себе "довольно" порой невозможно. Это невозможно, потому что невозможно соврать себе, что поощрение заполнит дыру. Оно никогда не заполняет. Дыру внутри может заполнить только отклик на саму дыру. Парадоксальный метод. "Там внутри бездонная дыра", следует сказать, "ничего никогда ее не заполнит, как бы вы не старались. В этом правда". Я пыталась сказать это в тексте, голосами разных персонажей. Неразделенная любовь никогда не разделится, как бы вам того не хотелось. Спасти убивающего самого себя человека невозможно, как бы вам того не хотелось. Вас никто никогда не спасет, если вы сами не захотите спасти себя. Да и тогда не факт.
Персонаж Хаус исцеляет тем, что его боль, внутренняя или физическая - не важно, не утоляется. И каждый узнает в нем свою личную боль и свою личную дыру, которую не пытаются заполнить лже-решением, а просто проживают ее вместе, рядом, каждый в себе. Нам говорят правду, которая безумно болит - это не лечится. Это человеческое состояние. Это нормально. Это так, как есть. Это эмпатический отклик на дыру - дыру одиночества, дыру разочарованности в людях, в себе, в любви, в своей силе, в здоровье и в своем всемогуществе. Ущербность имеет право на существование. Я не идеальна. Вы не идеальны. Ущербность требует свое место и свой голос, свое право на слово. Это и есть ангст - осознавание человеком собственной неполноценности, смертности, незащищенности и одиночества. Боль требует болеть и не быть залеченной. Вы не можете сказать себе "довольно". Никто не сможет сказать вам "довольно". Но кто-то может сказать вам правду, в которой вы узнаете свою внутреннюю правду. И тогда вы понимаете, что не одиноки и что слабоумие вам не грозит Я понимаю, что не одинока, когда узнаю в Хаусе боль разочарования и попытки смирения с ней. Я не хочу, чтобы его переубеждали. Я не хочу, чтобы меня переубеждали. Я хочу, чтобы можно было смириться со своей болью, не бежать от нее, не прятаться, не скрываться, а говорить о ней открыто, жить с ней открыто. С пустотой, с неразделенностью, с одиночеством и с недостаточностью. Но это сложнее всего. Это не комфортно. Это ненормально. Это в итоге приведет вас в Мейфилд и вы заболеете слабоумием. Так говорят те, кто знает.
А я пытаюсь сказать - эгоизм это то, что есть. Досаждать разговорами о себе, это то, что есть. Вечное стремление быть лучшей - это то, что есть. Самобичевание от провалов - это то, что есть. Оно болит ужасно, но как же оно может не болеть?
Я так и не знаю, что именно я тут говорю.
Я сама изменилась, пока писала этот текст, потому что он помог мне отпустить. Я же погрузилась в себя, и стала важнее того, кого нужно спасать. Я отпустила. Но теперь плачу за эту цену. Каждый день я слышу: "Отпусти меня, но никогда не отпускай". "Чтобы тебе заплакать, нужно, чтобы кто-то умер". "Я мечтаю о том, чтобы я смог уйти, но чтобы и ты ушла со мной". "Уйди сама, но стой рядом". Мы не друзья и даже не любовники. Мы просто два человека, которые случайно встретились в непредсказуемых обстоятельствах и мертвой хваткой вцепились друг в друга на самом краю пропасти - нам показалось, что мы можем друг друга спасти. Hо это было обманом, и мы вцепились друг в друга теми своими частями, которые всегда болят, и от которых всегда бежишь. Больше я не могу от них бежать, потому что они заболели так, что игнорировать их стало невозможным. И слава богу, что так. Теперь во мне есть еще несколько степеней свободы. От себя самой.
Никто не умирает всамделишно. Это всего лишь психологическая смерть или страх перед ней. А что она, по сравнению с физической? Пустяки.
Вообще все еще проще - это всего лишь пограничная акцентуация личности, которая акцентируется еще сильнее, когда встречаешь чужую пограничность на пограничной зоне. Там, где есть созависимость, ищи пограничную личность, раскол и склонность к драматизации и манипуляциям. Это я не о Хаусе и Уилсоне, а о себе. Проза жизни и ноль романтики.
Говорить о себе страшно. О других - гораздо проще. Именно поэтому мне так комфортно сидится в кресле психолога и в позе фикрайтера. А вам, наверное - в позе комментатора. Еще проще вообще молчать. Но у меня с этим большие трудности - я очень долгое время молчала, а потом меня прорвало. Хаус прорвал. Его терапевтическая, говорящая боль. С тех пор я не могу замолчать. И никогда уже наверное не замолчу. И тем, кто рядом не позволю. Они же за этим ко мне и приходят - чтобы найти слова для своей внутренней правды.
На самом деле это самое сложное в работе психолога - сказать "Вы врете. Скажите мне правду".
Именно поэтому начинать нужно с самой себя.

Вы тысячу раз правы, с моей стороны то была акция "Не могу молчать", я среагировала на самую болезненную тему, и всё же я не сказала в том комментарии всего, что я знаю о созависимости и её связи с любовью и виной, потому что для меня, к сожалению, это три спаянных вещи, с более глубокими корнями, чем мне хотелось бы.

Меньше трёх часов назад я была уверена, что тема созависимости мной отработана, болезненным, но эффективным способом. Я полагала, что выход из созависимости есть, и это "русская" рулетка.
Довольно честная игра, в которой после серии осечек, однажды один выигрывает,а другой остаётся держать в руках ставший ненужным пистолет с опустевшим барабаном.
И вот выигравшего увозят на скорой, и он возможно через какое-то время придёт в себя, а возможно никогда не придёт, как повезёт, ну а програвший выбросит пистолет или сохранит его, спрячет в самый дальний угол, чтобы когда-нибудь найти.

Я однажды выиграла. И даже выжила. И шрам иногда болит, но эта боль напоминает о том, что мне повезло, и я всё сделала правильно.

Но одна эта фраза из вашей истории: "Чтобы тебе заплакать, нужно, чтобы кто-то умер" - и я обнаруживаю себя в своём дальнем и тёмном углу с пистолетом в руках.
Его пыльный барабан затянут паутиной, и я понимаю, что задолго до того дня, когда мне досталась счастливая пуля, другую, более важную, игру я всё же проиграла.

Я читаю вашу историю и пытаюсь понять, как и куда мне отпустить того, кого я не смогла спасти.
Ржавый крюк надежды не держит меня уже почти два года, но вместо него - тонкая нить вины, за то, что однажды решила согласиться с тем, что "спасти убивающего самого себя человека невозможно, как бы вам того не хотелось".



Я принимаю это, и за неимением иных вариантов, развязываю нить и отпускаю в свет: "Дальше я сама, папа, в этой истории должна остаться только я".

Мне так больно, как не было никогда в жизни. Но как же я согласна с тем, что


Аналитическая группа, говорите?


Да, выбрав профессию, в которой нужно бесконечно рассказывать о других, избегая личных оценок и уж тем более рассказов о себе. Молчать - проще, но что-то не получается уже. Видимо я тоже

Это еще один ржавый крюк, прячущийся в тени. Никто и никогда не может взять на себя ответственность за жизнь другого взрослого человека. Это такой закон и он непреложен, но его очень трудно принять, потому что вы (и я, и мы) не можете отказаться от фантазии о собственном всемогуществе, и именно за этот крючок цепляются люди, которые не знают других отношений, кроме созависимости.
Есть только один известный мне путь для избавления от созависимости и для отпускания, и он вовсе не похож на русскую рулетку, потому что русская рулетка (в лушем случае) убивает симптом. До следуюшей созависимости. Этот путь - обращение в себя. Созависимая связь всегда иреальна, воображаема в том смысле, что мы проживаем какую-то свою древнюю историю через другого человека (объектные отношение, говоря на психоаналитическом), и не можем увидеть его самого, настоящего и реального. Нужно спросить себя: с КЕМ я сейчас говорю? О чем? Что МНЕ нужно от него получить? Что он МНЕ дает? На эти вопросы безумно сложно ответить, но только так распутывается нить - падает тень с экрана, отпускается проекция и начинаешь видеть сам экран.
Вина - способ сохранить иллюзию всемогущества. "Я могла, но не сделала", и акцент, как правило, на "могла", а не "не сделала". Раз могла, значит я по прежнему всемогуща. Значит, этот человек подарил мне иллюзию всемогущества. Он хороший манипулятор, он знал, за какой крючок цеплять.
Я не всемогуща и вы не всемогущи. Мы демиурги только самих себя, и мы никогда не можем спасти другого человека от себя самого. Но никакого отчаяния Парадокс в том, что спасая самих себя, мы спасаем и другого. Через отказ от иллюзию всемогущества мы отпускаем его.
Сто лет назад, в конце шестого сезона, мы тут дискутировали на тему разницы между желаниями и потребностями. Философ Джагер опередил на несколько десятилетей философа Арона Митчелла, главную фигуру в психологии межличностных отношений. Существует огромная разница между тем, что я хочу, и тем, что мне нужно, но эту разницу трудно уловить. Я очень хочу спасти другого человека, но это не то, что нужно ему, и тем более не то, что нужно мне. Что же нужно мне? Какая истинная потребность прячется за моим страстным желанием? Вот еше один вопрос, который стоит себе задать, обращаясь в себя. Клянусь вам, что как только я нашла на него ответ, я смогла развязать еще одну петлю в этом мотке. Вы хотели спасти. Но зачем вам это было нужно?
Это я вам типа рассказываю как отпустить
А вот куда, это другой вопрос.
К себе самому. К самостоятельности. К его собственной вере в то, что он взрослый человек, и что эта история принадлежит только ему самому, и в этой истории нет всемогущего Хауса, который его вытащит за волосы из болота, а есть только он сам. Отпустить к себе от власти над ним. Созависимость это же всегда борьба за власть и оборотная ее сторона, борьба за независимость. Я хочу его спасти, но на самом деле ему нужна независимость и вера в себя, а не в меня. Я хочу власти над ним, но на самом деле мне нужно признание.
И совсем о другом. Мы все (ага ) ищем объект, который вернет нас к тому, о чем мы помним, но чего не знаем - к переживанию трансформации. Не знаем, потому что это переживание из того периода, когда не было слов, но переживание куда-то записалось и осталось. Мы ищем само это переживание трансформации, а не фактические изменние, типа "я стала лучше" или "я что-то новое узнала". То, что этот текст что-то с вами сделал объяснимо с этой точки зрения. Читая его, вы вспоманали то, чего не знали - свой процесс трансформации. Вы не узнали ничего нового, вы просто прикоснулись к своему до-словесному воспоминанию. Это воспоминание о трансформирующем процессе, который знал каждый из нас с момента рождения, когда еще не было слов, но он менялся изо дня в день, потому что рядом был кто-то, материнская среда, которая позволяла эти изменения. Это воспоминание воскресается эстетическим переживанием, музыкой, например, часто, или живописью, религией тоже - оно создает иллюзию трансформирующей среды, трансформирующего объекта из далекого прошлого. Когда вдруг тебе кажется, что вот оно, что-то знакомое, но неуловимое, не понятно откуда знакомое и почему, и чем сильнее стараешься вспомнить, тем дальше оно ускользает - вот это оно, прикосновение к воспониманию о переменах. Вы это почувствовали, я думаю. Я так думаю, потому что именно это со мной происходило во время написания. Я вспоминала и воскрешала свой трансформирующий процесс. Это ведь то, что делает со мной Хаус. Это не в словах, и не в качестве текста, это ощущение душевного процесса, который заложен в слова. И это общий круговой процесс воспоминания трансформирующего переживания через творчество. Я уверена, что, играя Хауса, мистер Лори вспоминал о том, чего не знал. Этот глубокий процесс оживил в нас всех древнее и первичное воспоминание о трансформации, которым мы теперь друг с другом делимся.
А почему вам больно?

Да, я теперь это знаю. Я пыталась это отразить, но у меня видимо, не очень получилось. Весь предыдущий коммент - это подробное описание одного большого заблуждения. Я была уверена, что из отношений созависимости выход только один - смерть эмоциональная либо физическая, потому что это тот опыт, который был у меня. Поэтому в том самом своём первом комментарии и написала, что мне страшно за Хауса и Уилсона, потому что я не вижу для них выхода.

Что и случилось - мне стало понятно, что спасать меня уже просто некому, и как бы ни хотела исправить прошлое, чтобы не было необходимости спасать вообще, это невозможно, и не в моих силах это изменить. И никогда не было в моих силах , даже когда прошлое было настоящим.

Пружина раскрывается, высвобождая определенное количество энергии, образовавшееся при сжатии.
Видимо, в этом переживании было заложено чрезмерное количество боли - всё-таки это происходило годами.


Да, это очень похоже на правду

Вы мне напомнили идею "золотого шара" из "Пикника на обочине", выполняющего сокровенные желания - не высказанные, а сокровенные. Очень интересный образ, хотя и подан там упрощённо, и очень интересная идея. Хватит ли у любого из живых духу приблизиться к золотому шару. Вот Хаус, кстати, кажется, это понимал - я уже говорила об этом по поводу серии "Проверка на вшивость".

Смело... Даже не знаю. Вспомнилось из "Дома, который построил Свифт" про полицейского, стоящего на посту на площади во всех своих жизнях.

Я по-прежнему уверена, что, разорвав нить, не обязательно разойтись - просто перестать быть привязанными.

А это прекрасно. Как не познав тени, не познать света, так не испытывая постоянно боли, невозможно испытывать счастье.
(Извините, что влезла в ваш диалог, но это ведь очень "всехкасательно")

Рене из "Четвёртой истории"



Вот этот момент


И 13 лет спустя.

Вот этот момент.