Глава 15
- Мяу! Мяу! Уааа!
- Заткнись, бес мохнатый, чтоб тебя разорвало! Брысь!
- Мяу!
- А вот я тебя веником!
Звон разбитого горшка, мяв, собачий лай, гневный старушечий голос что-то выговаривает псине, та повизгивает и тявкает в ответ. Как говорится, доброе утро. Пора вставать. Хаус потянулся и рывком слез с жалобно скрипнувшей кровати, уронив при этом пару подушек в вышитых наволочках.
В умывальнике плавают льдинки, по ногам тянет холодом, утреннее низкое солнышко не греет, а грустно улыбается из-за гор. Погода под конец декабря вспомнила, что на календаре зима, и пытается соответствовать. Днем спасает трофейная куртка, ночью – два теплых одеяла. Экстрим, сказал бы он раньше. Теперь – привык.
Уже месяц, как Хаус жил не в самолете – Абдрахманов почему-то озаботился его судьбой и определил его на постой в частный дом. И, как ни странно, хозяйка приняла его как родного – может быть, потому, что осталась совсем одна на старости лет. Вот и она, легка на помине – маленькая, сухонькая, в ватнике и цветастом платке, поразительно бодрая и проворная для своих семидесяти с лишним. Кстати, надо не забыть захватить из госпиталя гидрокортизон и шприцы, повторить бабушке курс уколов в суставы. Полиартрит ей все равно досаждает, хоть и меньше, чем до первого курса. Вон как неловко ее пальцы держат крынку с молоком.
- Доброе утро, баба Оля.
Он все еще не мог привыкнуть к тому, что здесь такое фамильярное обращение к почтенной пожилой женщине считается допустимым. С другой стороны, называть ее, как положено, по имени-отчеству и выговаривать каждый раз «Олимпиада Ермократьевна» пока было выше его языковых возможностей.
- Гришенька, иди завтракать, - заулыбалась хозяйка. – Я все сготовила.
Он забрал у бабушки крынку и направился за ней на кухню.
К местной еде он тоже привык, как и к тому, что баба Оля, явно считая его слишком худым и голодным, вечно накладывала ему полные тарелки и норовила подсунуть добавки. Вот и сейчас – полная сковородка жареной картошки с грудинкой, острое-преострое зелье из помидоров с перцами и хреном, неизменные свежие лепешки и крынка козьего молока. Странная еда – наедаешься на целый день, но не поправляешься совершенно. Последняя дырка на ремне не собиралась сдавать позиции. И несмотря на то, что работа хирурга в военном госпитале – это не один пациент в неделю в родном Принстон-Плейнсборо, почему-то и сил стало больше, и старые болячки попрятались, и тяга к бутылке пропала. Может, даже из-за участливого взгляда не по возрасту ярких глаз бабы Оли…
- О чем задумался, Гришенька? - спросила она, заметив, что вилка в его руке вдруг застыла над сковородкой. – По дому соскучился, по жене?
- Что? – переспросил Хаус, очнувшись от размышлений. – Да, правда…
Он вдруг замер, пораженный настигшим его пониманием. Он нестерпимо скучал по Соне, тоска по ней изводила его не меньше, чем когда-то больная нога. Он со священным ужасом и надеждой думал о своем первенце, который через четыре месяца должен появиться на свет. Но по всему остальному, что он оставил на родине, он не скучал. Совершенно. Бывшие коллеги, бывшая команда, бывшие друзья стали бледными тенями на окраине памяти. Так вспоминают о том, к чему не хочется возвращаться.
- Что случилось, Гриша? – баба Оля озабоченно наклонилась к нему и подлила в его кружку молока. – Ножка болит?
Хаус покачал головой.
- Не волнуйтесь за меня, - он постарался улыбнуться, но улыбка не удержалась, скривилась, став недоброй ухмылкой. – Просто я кое-что понял… Правда ведь, забавно – стянуть пончик у друга, чтобы посмотреть, как он возмущается. И считать это нормальным. А потом кто-нибудь принесет тебе этих несчастных пончиков просто так и будет смотреть на тебя и улыбаться. А ты будешь сидеть и удивляться. Почему просто так? Чем заслужил?
Баба Оля хитро прищурилась.
- Поняла, Гришенька, у меня и айвовое варенье есть…
- Да не в пончиках дело, - Хаус махнул рукой, чуть не опрокинув стакан. – Было со мной как-то – влип я, устряпался. Друзья меня вытащили, но в итоге все так обернули, что уж лучше бы они не встревали. А потом один человек, которого я тогда почти не знал, выяснил, что тогда на самом деле случилось, и сделал все как надо. И ничего не попросил взамен.
Бабушка слушала его, подперев щеку кулаком.
- Эх, Гришенька… - она вздохнула и прокашлялась. – Какие же это друзья, раз они тебя под себя приспосабливают? Ты же не лошадь брыкливая, чтобы тебя объезжать.
Она встала и принялась убирать со стола.
- Ты послушай меня, старую, - добавила она. – Я жизнь прожила, я точно знаю. Всем воздастся. И им за кнут, и тебе за терпение.
Хаус криво усмехнулся.
- Не веришь? – баба Оля сверкнула на него глазами. – Вспомни-ка, что ты мне рассказывал. Бог ведь тебе послал жену хорошую, ребеночка, дар людей спасать – а не им. Ты любишь думать, так подумай.
Она принялась гневно греметь посудой.
- Ладно, баба Оля, - Хаус поднялся из-за стола. – Спасибо, накормила, просветила. Пойду забор поправлю и на работу поеду. Пора уже.
- Лучше бы ручки поберег, - крикнула она ему вслед. – Черт с ним, с забором!

Сунув в уши наушники плеера и вооружившись молотком, он направился в угол двора, где вчера свалил доски для починки забора. Права баба Оля, доски занозистые. Надо перчатки одеть…
Ха, интересно, что сказал бы старина Уилсон, или, того веселее, Кадди, если бы они сейчас тут оказались, вдруг подумал он, приколотив очередную доску. Сволочной пакостник глава отделения диагностики с утра пораньше чинит забор и торопится, чтобы не опоздать на дежурство в госпитале. Причем по доброй воле и по собственному желанию. А две недели назад он впервые в жизни доил козу, потому что старушку хозяйку перестали слушаться пораженные артритом руки. И он возился сначала с козой, потом с бабкой и ее хворями, и вовсе не потому, что в противном случае его вернули бы жить в самолет. Хаус, наверно, ты опять под кайфом, сказали бы они. Или заболел. Иди сдай анализы, иди дежурь в клинике, иди лечи очередного блатного. Ты же сволочь, Хаус, сволочью был, сволочью и останешься. Нечего тут притворяться.
Ему даже показалось, что пристальный взгляд Кадди уперся ему в спину, как шпага, и по старой привычке обернулся с недовольным видом:
- Чего тебе?
Любимая хозяйкина коза, темно-серая, в пышной зимней шубке, подошла к нему поближе и нахально потянулась мордочкой к карману его куртки, где лежали сигареты.
- Курить не дам, - сказал ей Хаус. – Я твое молоко пью, поняла?
Коза упрямо мотнула головой и снова потянулась к его карману.
- Ну, дам я тебе сигарету – что ты с ней будешь делать?
Коза переступила копытцами и лизнула его руку.
- Лизка! – донесся от крыльца голос бабы Оли. – Отстань от Гришки! Что привязалась?
- Курить хочет, баба Оля, - ответил Хаус. – Просит и просит.
- Еще чего! – возмутилась старушка. – На-ка, Гриш, дай-ка ей яблочка – отстанет.
Она бросила ему яблоко. Хаус поймал его и протянул козе. Та обиженно отвернулась.
- Тьфу ты, - сплюнула бабка. – Лизка, ну я тебя! У, тварь блудливая!
Хаус вопросительно взглянул на хозяйку.
- Да не жрать ей надо было, - ворчливо объяснила она, - а мужского внимания. Козла то есть. Другие козы как козы, а эта как кошка. Ишь, охота у нее…
Она погрозила козе хворостиной.
- Так может, ее повязать надо? – спросил Хаус. – Козлята будут…
Баба Оля вздохнула.
- Надо бы, Гриша, надо. И кандидат есть. Баграт козла зааненского купил, с прошлого года нас на вязку зовет. Только где ж мне, старой, одной с таким хозяйством?
- Ну почему же одной? – Хаус улыбнулся в ответ. – У меня что, рук нет?
И почти услышал, как Уилсон недоверчиво хмыкнул у него за спиной.
- Дауншифтинг, Хаус? Не верю!
- Ладно, не верь, - сердито подумал он в ответ. – Ты ведь здесь не был. Не сидел на суточных дежурствах, не вскакивал среди ночи на ургентные операции, не делал искалеченному пацану прямую трансфузию из своих собственных вен, а потом через три часа неравной борьбы не объявлял его время смерти. Ты не всаживал никому нож под лопатку, прикрывая друга, и тебя, оглушенного, не вытаскивали из-под огня.
Не сомневайся, друг, тебя бы я вытащил. Выволок бы из-под любого огня и из любого дерьма. Может, тогда бы ты хоть что-нибудь понял… Цену дружбы понимаешь, когда она оплачена кровью. Что? Думаешь, я опять притворяюсь?
А я притворяюсь? – спросил он себя. – Просто притворяюсь не-сволочью, когда делаю по пять операций в хороший день, а в плохой – вообще не ухожу от стола? Или когда принимаю в госпитале местных деревенских с гриппом, триппером, криминальными абортами и переломами? А когда проверяю своих больных в постоперационном периоде? Или когда вместо того, чтобы постебаться над Фроловым, просто расшифровал ему МРТ? Странно, я-то чувствую, что я в полном порядке. Значит, раньше…
Новая песня в плеере отозвалась эхом его мыслей.
Link it to the world
Link it to yourself
Stretch it like a birth squeeze
The love for what you hide
The bitterness inside
Is growing like the new born

When you've seen, seen
Too much, too young, young
Soulless is everywhere

Hopeless time to roam
The distance to your home
Fades away to nowhere
How much are you worth
You can't come down to earth
You're swelling up, you're unstoppable

'cause you've seen, seen
Too much, too young, young
Soulless is everywhere

Синдром эмоционального выгорания, вдруг отстраненно подумал он. Вот что. Скорее всего, это было. Мозоли всегда возникают на самых нежных местах. Сначала кровавые пузыри, потом грубая корка, потом панцирь. Панцирь, под который удалось проникнуть Соне. А теперь он пробит осколками, вынутыми им из раненых на чужой войне на другом конце света.
Link it to the world
Link it to yourself
Stretch it like it's a birth squeeze
And the love for what you hide
And the bitterness inside
Is growing like the new born

When you've seen, seen
Too much, too young, young
Soulless is everywhere

Destroy the spineless
Show me it's real
Wasting their last chance
To come away
Just break the silence
'cause I'm drifting away
Away from you

Вот так, друзья, - подумал Хаус, довольно ухмыляясь, и загнал в доску последний гвоздь. – Может, я и болел. Но теперь-то я поправляюсь.
Он отнес инструменты в сарай, помахал бабе Оле, вытряхивавшей половики на крыльце, и вскочил в седло своей желтой «Хонды». Крутанул ручку газа. И унесся прочь, подняв облако пыли и распугав квохчущих кур, по тихой деревенской улице.
- Казак лихой, - добродушно проворчала баба Оля и пошла в дом.

Хаус успел как раз к началу планерки. Абдрахманов лениво приветствовал его, жестом указав на кресло возле себя, и прокашлялся.
- Ну-с, ребятушки, начнем. Начнем с хороших новостей. Наверно, вы уже заметили, что ночь сегодня была подозрительно тихая? Все правильно. Ночью вступило в силу соглашение о прекращении огня и начале переговоров.
Его перебили дружные аплодисменты и радостные вопли.
Прекращение огня? Переговоры? Хаус не поверил своим ушам. Конец войны, возвращение домой из тайных надежд становятся реальностью? Судьба перестает строить рожи и пытается ему улыбнуться? Да как же так – ведь этого не может быть!
Он опустил голову и вздохнул. Абдрахманов властным движением руки оборвал всеобщее ликование.
- Тихо, тихо все. Возвращаемся к текущим делам. Обход и плановые операции никто не отменял. Хаус, заступаешь сегодня на суточное дежурство. Не хулигань! Надеюсь на тебя.
- Понял, босс-ага. Есть не хулиганить.
Абдрахманов погрозил ему кулаком и встал.
- Да, кстати, - добавил он. – Командование сделало нам подарок. Прислали оборудование для нашей, гм… базовой самодеятельности. Уже смонтировали. Десантура уже вовсю репетирует. Так что, если кто хочет и кто не занят, можете поразвлечься.
Все заулыбались. Эфенди посмотрел на часы.
- Ну что, пошли? – осведомился он. – Обход!

Дежурство нынче было на удивление спокойным. Ни одного серьезного случая, ни одной сложной операции, ни одного экстренного больного. В интенсивной терапии наконец-то пришел в себя боец с тяжелой контузией, пролежавший в коме больше месяца, и попросился подышать воздухом. Хаус посадил его на каталку, вывез во двор на солнышко и на радостях разрешил покурить.
Они молча пускали дым в холодное синее небо, один - лежа на каталке, другой – сидя на старой покрышке от трактора, изображавшей клумбу, когда во дворе госпиталя появились Граф и Странингс. Один тащил пакет сушеной рыбы, второй – жестяной бочонок пива.
- А мы тут пива попить и пострелять собрались, - сообщил Граф. – Пойдешь?
- Вообще-то я дежурю, - Хаус хитро прищурился. – Но почему бы и нет?
Оставив бывшего коматозника на попечение медсестер и объяснив им, где его искать, он позаимствовал в ординаторской три кружки и старую газету и присоединился к друзьям. На стрельбище решили не ходить, обосновались в ближайшем сосновом лесочке. Солнце припекало вовсю, холодный ветер сюда не долетал, и настроение у всех было праздничное. Граф утвердил бочонок на большом камне и разлил по стаканам трофейный Heineken.
- Ну что – за прекращение огня?
Выпили, растерзали рыбешку на троих. Ветер шуршал в сосновых ветках. Синяя бездна небес была чиста и пуста – ни облачка, ни самолетного следа.
- Так что? – спросил Странингс, осторожно откусив кусочек рыбки. – Конец войне?
- Надеюсь, что да, - Граф сосредоточенно вытирал руки газетой. – Если, конечно, ничего не случится. Тьфу-тьфу-тьфу, где тут дерево.
Он постучал себя по лбу согнутым пальцем.
- А что может случиться? – советник подлил себе пива. – Если начались переговоры, значит, шансы довести их до конца неплохие. Ваши переговорщики свое дело знают.
- Да мало ли, - Граф отшвырнул подальше скомканный кусок газеты. – Хотя признаю – да, маловероятно. Даже скорее всего, что уже все. Скоро полетите домой.
Он встал и полез в свой рюкзак.
- Но, с другой стороны, мало ли что… Летчик, помнишь, что за штука называлась «против войны»?
- Парабеллум, - лениво ответил Хаус. – А что?
- А вот что, - Граф протянул ему что-то, блеснувшее на солнце вороненым металлом. – Держи игрушку.
Небольшой, можно даже сказать, изящный пистолет ладно лег в подставленную ладонь. Хаус с интересом повертел его, разглядывая, взвесил в руке, прицелился в шишку на соседнем дереве.
- Что это?
- «Гюрза», - Граф довольно улыбнулся, наблюдая за произведенным впечатлением. – У меня такой же. Лично выбрал и пристрелял. Попробуй!
- Вот-вот, - подал голос Странингс, вставая. – Мы же пострелять собирались.
В качестве мишени они выбрали обрывистый склон холма, на котором Граф боевым ножом вычертил цели-круги. Две «гюрзы» и «desert eagle» советника заговорили почти одновременно. Выстрелы подняли пыль, гулкое эхо раскатилось по лесу перепуганным мячиком.
- Пошли смотреть, - сказал Граф, выпустив весь магазин.
Его мишень была расстреляна идеально – пули кучно легли внутрь круга. Странингс присвистнул.
- Знал, что в спецназе ГРУ готовят превосходных стрелков, - заметил он, тыкая стволом пистолета в мишень. – Но как вы реально стреляете, вижу впервые. Класс!
- Практика, практика и еще раз практика, - с притворной скромностью ответил Граф. – Давай посмотрим, как Летчик отстрелялся.
- Как-как, - буркнул Хаус. – Ласточкам норок накопал.
Граф осмотрел его мишень, покачал головой и вычертил рядом другую.
- Давай отойдем на огневой рубеж, - сказал он, протягивая Хаусу новый магазин. – Покажу кое-что.
Странингс вернулся к бочонку, и, налив себе пива, принялся наблюдать за ними. Выстрел, долгий прицел, еще один… Хаус стрелял все быстрее, укладывая в мишень пулю за пулей.
- Вот что значит хирург, - Граф довольно улыбнулся, разглядывая мишень. – Советник, имей в виду: будете с Летчиком делить девок – не вздумай вызывать его на дуэль. Смотри, всего-то надо было ему руку поставить.
Странингс вздохнул.
- Послушай, док… Нам ведь скоро домой. Отпусти Тину. Я ее с собой заберу.
Хаус пододвинул ему свой стакан.
- Налей пива, будь другом, - попросил он. – А я…
- Григорий Иваныч! Ау! Григорий Ива-а-аныч!
Встрепанная медсестра в ватнике поверх робы бежала к ним со всех ног.
- Григорий Иваныч, вы нужны! – выпалила она. – Скорее! У нас ситуация!
Хаус вздохнул, грустно посмотрел на полный стакан и встал.
- Дальше без меня, - сказал он, засовывая пистолет за ремень. – Долг зовет.
- Вечером зайду! – крикнул Граф ему вдогонку. – Покажу, как чистить!
- Хорошо!
Он торопливо зашагал к госпиталю. Медсестра бегом припустила за ним.

Добавлено (02.05.2010, 01:24)
---------------------------------------------
- Беременную привезли, - тарахтела она на ходу. – Срок тридцать семь недель. Отошли воды, раскрытия нет, схватки слабые. Что будем делать?
Они уже подбегали к госпиталю.
- В самолет ее! – скомандовал Хаус. – В радиологию, там УЗИ. Я ее осмотрю, вы готовьте операционную. И найди мне Тину. Давай!
Влететь в самолет по трапу, скинуть куртку, вымыть руки – переодеваться времени нет. Слышно, как по аппарели прогрохотала каталка. Так, хорошо, тетку привезли. Пора начинать.
Он ворвался в радиологию, как ураган, вспоминая на бегу все, что знал об осложнениях при родах – и замер, как вкопанный, увидев женщину на каталке. Увиденное заставило его выругаться и прикусить губу.
Беременная оказалась совсем юной, почти ребенком – черные кудри, черные глазки, нежные щечки, мокрые от слез, распухшие губки. Она скорчилась на каталке, держась за живот, трясясь и всхлипывая. Левый глаз у нее почти полностью заплыл от удара. Рядом с каталкой стоял угрюмый мужик лет сорока, заросший бородой почти до глаз, и недобро озирался из-под лохматых бровей.
Муж, с отвращением подумал Хаус. Все ясно.
- Что случилось? – отрывисто спросил он.
Бородатый с вызовом взглянул на него.
- Упала, - он на мгновение отвел взгляд. - Ударилась.
Хаус наклонился к беременной.
- Это правда?
- Да, - еле слышно шепнула она и вдруг разрыдалась. Хаус стремительно повернулся к бородатому.
- Врешь, - ровным голосом сказал он. – Пошел вон.
- Я вру?! Ты че сказал?!
Бородатый прыгнул вперед, замахиваясь – и замер. Обтекаемый ствол «гюрзы» в упор смотрел ему в лоб.
- Руки за голову, рожей к стене, - сказал Хаус. – Стой спокойно и рассказывай, что ты с ней сделал.
Медсестры с ужасом смотрели на него.
- Так, не бездельничать! – распорядился он. – Настя, срочно КТГ! Ирина, к Маркову – пусть пришлет ребят за этим уродом.
Девочка на каталке вцепилась зубами в кулак и тихонько подвывала. Непонятно, что ее напугало сильнее – муж или странный врач с пистолетом. Настя с трудом закрепила на ней датчики аппарата КТГ.
Тук-тук… тук-тук… тук-тук…
- Настя, седируй ее, - Хаус поморщился. – Она ревет, ребенок страдает.
- У, дура! – подал голос бородатый, до того покорно стоявший лицом к стене, как было велено. – Мало я тебе наподдал!
В радиологию ввалились десантники.
- Что, Евлоев, опять бузишь? – осведомился старший, рыжеволосый, с лычками старшего прапорщика. – Опять жену бил?
Мужик упрямо мотнул головой.
- Бил, - подтвердил Хаус, пряча «гюрзу» за ремень. – У нее воды отошли.
Старший нахмурился.
- Как ты ее бил? – недобро спросил он бородатого. – Вот так, да?
И со всех сил врезал ему прикладом автомата в живот. Тот скрючился, хрюкнул и упал на колени.
- Давно хотел это сделать, - процедил прапорщик. – Взяли его, ребята.
Они выволокли бородатого прочь, как мешок с тряпьем, и в радиологии стало тихо. Только аппарат КТГ продолжал свое «тук-тук», транслируя пульс ребенка.
- Настя, - резко спросил Хаус. – Мне кажется, или пульс падает?
Та кивнула.
- Надо осмотреть ее. Перчатки.
После седативного девочка прекратила дрожать и только тихонько икала, наблюдая за грозным доктором взглядом затравленного зверька. Настя переодела ее в больничную рубашку, укрыла ей ноги простыней и велела лежать тихо.
Хаус осматривал ее крайне бережно, но, когда он проверил раскрытие, девочка дернулась. На перчатке осталась кровавая слизь. Диагност покачал головой, сдернул грязные перчатки и придвинул аппарат УЗИ к каталке.
- Началось кровотечение, - хмуро сообщила Настя. – Отслойка плаценты?
- На животе свежие гематомы, но ребенок не пострадал, - проворчал Хаус, всматриваясь в монитор аппарата, включил режим допплерометрии и вдруг вскочил, как подброшенный.
- Бля…
- Что? – Настя подбежала и глянула в монитор. – Ой, мама!
Девочка на каталке с ужасом смотрела на них, раскрыв рот.
- Истинный узел пуповины, антенатальная асфиксия, - ответил Хаус на ее невысказанный вопрос. – Экстренное кесарево! Я мыться. Где Тина?
- Здесь!
В ее нежном голосе послышалась сталь.
- Я в курсе, что произошло, - она подошла к беременной, мягко дотронулась до ее щеки и улыбнулась. - Вот гад! Держись, девочка!
- Тина, гинипрал мамаше, - скомандовал Хаус, выбегая из радиологии. – Готовь к общему наркозу. Ирина, ты с нами – займешься ребенком. Понеслась!

Кесарево сечение Хаус на новой должности освоил уже давно, но сейчас все было сложнее. С такими грозными осложнениями он столкнулся впервые. И он торопился, надеясь, что успеет. Что мать не истечет кровью. И что ребенок захочет жить.
Нет времени – поэтому разрез по средней линии. Матку приходится вскрывать в верхней части – КТГ не оставляет выбора. Теперь прижечь перерезанные сосуды – девочка истекает кровью. Монитор заходится в истерике, Тина матерится сквозь зубы. На пол летит пустой шприц, еще один. Краем глаза Хаус замечает свежий пакет плазмы на штативе. Молодец, Тина. Вырулила.
Но все, мы на месте.
- Настя, отсос!
Три тысячи чертей, это не амниотическая жидкость, а суп из крови с меконием. Быстрее, быстрее убрать эту дрянь… Хорошо! Вот она, маленькая светленькая головка.
- Опа! А вот и мы!
Хаус бережно вручил Ирине крошечную девочку, похожую на перемазанную кровью фарфоровую куклу, и пересек пуповину.
- Смотрите, рыжая, - сказал он. – Это все объясняет.
Ирина кивнула и умчалась заниматься ребенком. Хаус заканчивал операцию, напряженно прислушиваясь. Как там малышка? Почему не пищит?
Он не выдержал – не закончив с плацентой, рванулся к Ирине.
- Ну что?
- Не дышит!
Отмытая от крови и слизи, кроха была еще больше похожа на куклу. Хаус подхватил ее, положил животиком на ладонь и от души шлепнул по крошечной попке.
- Дыши! Ну же! Давай!
Девочка обиженно заверещала. Медсестра перевела дух.
- Теперь дышит, - Хаус подмигнул Ирине. – Запеленать сумеешь?
И вернулся к столу.
Они провозились еще час, но с кровотечением справились. Сдвинув две койки вместе, разместили маму с ребенком в отделении интенсивной терапии в самолете. Ирина осталась с ними – присмотреть. Остальные неспешно собрались и вышли из самолета. Уже стемнело. Звезды перемигивались в безлунном небе. Холод, безветрие, тишина.
- Ну, я пойду… - Тина устало вздохнула. – Надо попробовать поспать. Неизвестно, что будет завтра…
Она вопросительно посмотрела на Хауса, но тот отвел взгляд.
- Я еще дежурю, - буркнул он. – Забыла?
- Нет! - Тина дернула плечиком. – Как хочешь.
Она резко повернулась и скрылась в темноте.
- Чего это она? – Настя проводила ее удивленным взглядом. Хаус только вздохнул в ответ.
- Настя, - вдруг сказал он. – У меня к тебе дело.
Та обернулась к нему.
- Да, Григорий Иванович?
- Найди того рыжего прапорщика, который врезал бородатому уроду прикладом. Он сейчас наверняка места себе не находит. Скажи ему, что с мамой и ребенком все в порядке. И поздравь от меня лично.
- С чем?
- Как это – с чем? – Хаус весело рассмеялся. – Он же час назад стал отцом!
Настя улыбнулась, кивнула в ответ и быстрым шагом направилась в сторону казарм.
Хаус посмотрел ей вслед, закурил и присел на ступеньки трапа. Крошечная светленькая девочка, сделавшая первый вдох в его руках, не выходила у него из головы.
У меня тоже скоро будет такая, - подумалось ему, и он невольно заулыбался. А может, это будет мальчишка. Скоро домой, сам все узнаю. Обсмотрю на УЗИ от головенки до пяток. И Соню через роды сам проведу, как бы Кадди на меня ни орала. Сам приму своего ребенка. Интересно, как это будет – взять на руки существо, которое наполовину ты? Посмотреть в просыпающиеся глаза, подставить палец мягкой цепкой ручонке…
Догоревшая до фильтра сигарета обожгла пальцы. Пойти, что ли, вздремнуть? Наверно, нет, не сейчас – лучше пойти прогуляться. Куда попало, куда глаза глядят.
Задумавшись, он не заметил, как добрел до центральных зданий базы. Зал, где поставили «оборудование для самодеятельности», оказался открыт, свет горел, но внутри не было никого. Хаус огляделся и покачал головой.
- Ну дела! Ребята хотят переплюнуть «Металлику»?
Аппаратура включена, коммутация сделана, мониторы работают. Пока все ужинают, почему бы не поиграть?
Хаус взял гитару, пальцы пробежались по струнам. Звук был настроен на удивление неплохо. Он задумался, закрыл глаза, скользя от одной мелодии к другой. Замер. Улыбнулся. Старая песня «Металлики» «Ronnie» всплыла из памяти и попросилась на волю.
Он играл, не открывая глаз, с напором и драйвом, которого за собой уже и не помнил. Пару раз сбился, вздохнул и начал сначала.
Но что это? Откуда взялись ударные? Бас? Вторая гитара? Он заснул? Или они с советником и Графом наелись на троих трофейных марок, и ему это кажется? Что происходит?
Хаус открыл глаза.
Нет, это не сон и не путешествие в страну грез. Из-за ударной установки ему отсалютовал палочками Странингс. Настя в приветствии подняла гриф бас-гитары. А вторым гитаристом оказался Фролов, улыбающийся до ушей.
А от дверей за ними внимательно наблюдал Абдрахманов.
- Ну, Летчик! – он погрозил Хаусу кулаком величиной с небольшую дыню – Опять хулиганишь! Хотел применить меры, но, аллах видит, как можно – ты так играл! Теперь не успокоюсь, пока не послушаю, как вы сыграете нам на новый год.
Он прокашлялся и улыбнулся в бороду.
- Так вы продолжайте, продолжайте. А я послушаю.
Хаус улыбнулся в ответ – он принял вызов. И повернулся к микрофону.
- Понеслась! – крикнул он. – Раз, два, три!

Gimme fuel, gimme fire
Gimme that which I desire

Oo ____ oO
    ●

Спасибо за то, что не пошёл спать, а вновь погрузился в невероятную атмосферу вашего фика, в его продолжение!

Очень хочется узнать, как же будут дальше развиваться события. Неужели все идет к постепенному завершению???

Надеюсь, что нет!

Пожалста, пожалста! Pretty please!!! хочется дальше почитать...

кстати, вот она - Ronnie
слушать обязательно на хорошей акустике !

Gimme fuel, gimme fire
Gimme that which I desire

Oo ____ oO
    ●

нравится, очень.

Глава 16
Мурлыча под нос что-то неопределенно веселое, Хаус загнал «Хонду» под навес во дворе бабы Оли, прислушался и принюхался. Из дома доносились веселые голоса, пахло дымом, свежей выпечкой и еще чем-то вкусным. Здесь явно происходило что-то необычное, веселое и интересное. Движуха, говорила про такие вещи Соня – далеко-далеко, давным-давно, чуть ли не в прежней жизни.
Уже порядком стемнело, во всех окнах горел свет, из трубы валил дым. Возле крыльца громоздились ящики с мандаринами, яркими, как китайские игрушки, с глянцевыми темно-зелеными листиками. За ящиками пряталась пара бочонков и мутно поблескивающая в лунном свете бутыль. У поленницы давешний знакомый – рыжий прапорщик Федор со смачным хэканьем колол дрова.
- Привет, Тед, - окликнул его Хаус. – Что тут творится?
Федор, переименованный в Теда, опустил топор и смахнул пот со лба рукавом.
- Здрасть, Григориваныч, - выпалил он. – Дык, Новый год же!
И шмыгнул носом. Хаус фыркнул.
- Новый год? Не понял…
Покачав головой, он сцапал мандарин из ящика, вошел в дом – и в растерянности остановился. Кухня напоминала не то поле боя, не то отделение «скорой» в праздники. За столом баба Оля раскладывала на противне маленькие пузатые пирожки. Рядом с ней двое медсестричек что-то сосредоточенно крошили и раскладывали по дюжине плошек. Прямо посреди кухни на брошенной на пол клеенке Абдрахманов тесаком рубил баранину и складывал куски в огромный казан. На перевернутом ящике у окна Тина, вооруженная кривой иглой и шпагатом, старательно зашивала «косичкой» брюшко молочного поросенка, только что нафаршированного чем-то вкусным – миска с остатками начинки стояла рядом с ней.
- Жрать хочу, - объявил Хаус. – Есть что-нибудь, кроме мандаринов?
Баба Оля подняла голову и улыбнулась.
- Гриш, возьми вон на печке пирожков, - сказала она. – Только все не съедай, на новый год оставь. Эй, эй, ты что делаешь?
На пути к печке Хаус запустил ложку в одну из мисок на столе и с удовольствием принялся жевать.
- А что? – проворчал он с набитым ртом. – Хочу попробовать!
Хаус, наконец, добрался до печки, схватил пирожок и впился в него зубами. Баба Оля вздохнула, но не выдержала – рассмеялась.
- Между прочим, я сегодня работал, - с деланной обидой добавил он. – А еще мы репетировали. В десять вечера играем. А так нельзя – сегодня выступать, а я голодный.
Он запихал в рот остаток пирожка, схватил с полки крынку молока и уселся на ящик рядом с Тиной и поросенком. Выскреб остатки начинки из миски, попробовал и одобрительно кивнул.
- Пирожки – это величайшее изобретение великого русского народа, - провозгласил он. – Но вот скажите мне, пожалуйста – как мы все это съедим?
- Так Новый год же, - ответил Абдрахманов, отложив тесак и не без труда выпрямившись. – Еще и не хватит ведь.
Хаус допил молоко и поставил крынку на пол.
- Хорошо! Так объясните мне, пожалуйста, что это такое – русский новый год?
- Это объяснить невозможно, - Абдрахманов приподнял казан, взвесил на руке, задумчиво поскреб бороду. – Сам увидишь. Зуб даю, тебе понравится.

Поросенок жарился в печи, баба Оля раскладывала на подносе ватрушки, медсестрички, закончив с салатами и закусками, ушли во двор наблюдать, как Абдрахманов колдует над казаном, где поспевал плов на костре. Тина, поставив локти на стол, угрюмо разглядывала дно стакана с остывающим чаем. Грег ушел уже давно, переодевшись для концерта, перепробовав всю еду, до которой смог добраться, выпив с Эфенди «по сто грамм на дорожку» и прихватив с собой пирожков. Ушел в распрекрасном настроении, одев бейсболку задом наперед и напевая себе под нос. Ушел, даже не взглянув на нее.
Почему? Вроде было все хорошо, насколько это вообще было возможно. После разговора в памятный день налета она старалась не питать особых иллюзий насчет их отношений. «Ничего особенного – просто двое взрослых людей на войне», повторяла она себе. И зажмуривалась, вспоминая.
Твердая рука, вырвавшая ее из лап налетчиков.
Крепкое плечо, за которое она схватилась, чтобы устоять на ватных ногах.
Две крошечные серьги, запечатавшие его боль на дне льдисто-синего взгляда.
Обжигающий вкус его губ – сладкий вкус настоящей победы.
Победы ли? Черта с два!
Он может встречаться с ней сколько угодно, поить ее домашним вином, рассказывать всякие байки и обыгрывать в нарды. Но она не может не видеть, как меняется его лицо, когда он вертит в руках или кидает в стену черный нож с лезвием, похожим на лист. Она так и не осмелилась спросить, но поняла - это память о той, кто ждет его дома... И правда, зачем любви лук и стрелы - с таким-то клинком.
Тина лениво водила ложкой в стакане, наблюдая за кружением чаинок.
Всю жизнь она считала себя неспособной влюбляться. И поначалу синеглазый американец, пришедший к ней в компании Русудан недоброй ночью начала войны, показался ей не более чем очередным приключением, хоть и чертовски приятным. С тех пор все изменилось – но вот когда?
Наверно, когда она увидела его во второй раз, после безумной посадки самолета – шатающегося, измученного, в крови. Когда сразу же после разговора с начальником базы он, наплевав на все остальное, помчался спасать раненого. Он оказался совсем не таким, как она думала о нем поначалу. Что там Русудан когда-то говорила про дао? А она не верила, пока притяжение этой силы не захватило ее, не закружило, как ложка – чаинку в стакане.
- Тина, не спи! – голос Ирины вырвал ее из бездны раздумий. – У тебя чай остыл.
- А? – она вздрогнула и уронила стакан. – Ой, блин!
Ирина бросила тряпку в лужу чая на столе и повторила:
- Не спи, замерзнешь! Сейчас концерт начнется. Идешь?
Тина подняла упавший стакан.
- Конечно, иду.
Ирина подмигнула ей.
- Кто б сомневался. Там ведь твой будет. Если б ты не пришла, я бы на его месте обиделась.
Вот и посмотрим, подумала Тина. Вот и посмотрим.

Зал был забит битком – собрались почти все обитатели базы. Но не успела Тина начать оглядываться в поисках свободного места, кто-то нетерпеливо потянул ее за рукав. Она обернулась.
Американец, прилетевший с Грегом… Как там его звали? Смешная фамилия, как у главного злодея из старого боевика. Странингс, кажется. Из породы мужчин некрасивых, но обаятельных. Запал на нее с самой первой их встречи. Тогда, помнится, они отмечали их удачный побег – сначала пошли в баню, потом заглянули в госпиталь проведать Графа и в ординаторской напились до зеленых соплей. С тех пор он ходил за ней хвостиком, все пытался привлечь ее внимание, и, положа руку на сердце, она бы ответила на его ухаживания. Грегу он был вполне достойный конкурент, если смотреть объективно. Но объективной она быть не могла.
- Привет, Тина, - сказал Странингс и широко улыбнулся. - Я для тебя занял хорошее место. Пойдем?
Она кивнула и позволила ему провести себя через толпу. Место он ей занял и впрямь очень удачное – близко к сцене. Ну разумеется – он же тоже играет сегодня, и ему хочется, чтобы она его слушала. Рассчитывает, что что-то изменится… А что может измениться? На этой сцене будет и Грег.
Выступавших в начале десантников она пропустила мимо ушей – задумалась о своем, да и то, что они играли – что-то из «Арии» - ее не зацепило, и бурное ликование зала прошло мимо нее. Но когда на сцене появилась команда Грега, у Тины перехватило дыхание.
Боже, боже, боже, как же он был хорош в черной футболке с двуглавым орлом, вытертых джинсах и с черной повязкой поперек лба! Отыскал Тину взглядом, помахал ей рукой, улыбнулся – ей показалось, что только ей, и ее душа взмыла в небеса. Она помахала ему в ответ и покраснела.
Сидевший рядом с ней Абдрахманов покровительственно фыркнул. Тина повернулась к нему.
- Равиль Минналимович, - шепнула она в ответ – Как же ты все-таки его уговорил?
- На что? – недоуменно переспросил тот. – А, сыграть? Мы с ним договорились.
- О чем?
- Баш на баш, - Абдрахманов довольно погладил бороду. – Я пошел навстречу ему, а он мне.
Тина нахмурилась.
- Это как это?
Абдрахманов отмахнулся от нее.
- Да так, по работе, - буркнул он. – Не мешай слушать.
- Слушать что? – хмыкнула Тина. – Саундчек?
И ту же замолчала, услышав первые аккорды «Ronnie». А переход от вступления к основной теме прозвучал так, что она на мгновение перестала дышать. Эта музыка властно ворвалась в сознание и поглотила его.
За «Ronnie» последовала «Fuel», разогревшая зал до точки кипения, потом – грозная «Sad but true». «Nothing else matters» слушали с зажигалками в руках, боясь спугнуть окутавшее их волшебство. Под танкяновскую «Sky is over» Тина не смогла сдержать слез. А Грег будто решил напоследок ее добить – последней песней оказалась «Heart shaped box».
И когда он, подражая Курту Кобейну, выкрикнул в зал «You want solo?!!», Тина чуть ли не громче всех закричала:
- Дааааааа!!! Давай!!!!
Услышал ли он? Ей показалось – услышал. И даже еле уловимо кивнул. И песня его гитары порвала ей душу на части. А когда она кончилась, зал будто взорвался.
Очнувшись, Тина украдкой смахнула слезинку и взглянула на сцену. Грег стоял, раскинув руки и тяжело дыша, странно похожий на шамана, завершившего трудный обряд. Его взгляд, казалось, искал в дальней дали что-то, недоступное остальным. Наконец, Грег будто вынырнул из транса - и улыбнулся.
- Спасибо! – крикнул он в микрофон. – Спасибо вам всем! С новым годом!

Сама не своя, спотыкаясь и натыкаясь на соседей, Тина побрела к выходу. Теперь, похоже, все ясно. Не для нее была эта песня о борьбе и надежде. Наверно, все-таки хватит бередить себе душу мечтой о несбыточном. Она запнулась о порог и чуть не упала, но кто-то ловко поддержал ее под локоть.
Это оказался Странингс, довольный и взмыленный как стайер после забега по жаре.
- Ну, как? – весело спросил он ее. – Тебе понравилось?
Она рассеянно кивнула.
- Да, было здорово. Вы молодцы.
Тот расплылся в улыбке.
- Мы старались! – подтвердил он. – Веришь ли – с университетских времен не стучал на барабанах. Сам от себя не ожидал, что тряхну стариной, и что так лихо получится. Здорово, правда?
Болтая, они вышли на улицу, под редкий мокрый снег. Но после жары в зале здесь дышалось легко и вольготно. Тина глубоко вздохнула.
- Хорошо! – сказала она. – Ну что, пойдем потихоньку? Как раз к двенадцати до бабы Оли дойдем.
Странингс кивнул, и они неспешным шагом направились по дороге к воротам базы. Впереди них так же неторопливо шли еще двое, попивая шампанское из одной бутылки на двоих. Два очень знакомых силуэта – статная девушка в длинном плаще и высокий мужчина, чуть хромающий на правую ногу.
- О, Настя идет, - заметила Тина.
- Да, она, - подтвердил Странингс. - И док…
Вдруг двое впереди резко свернули за сарай, прочь от слабого света фонарей. Закусив губу, Тина прокралась за ними. И, скрипнув зубами, замерла.
Настя и Грег самозабвенно целовались. Он прижал ее к стене, властно придерживая ее затылок, она запустила руку за пояс его джинсов. Тина отшатнулась, как от удара.
- Что случилось? – Странингс был тут как тут, встревоженно вглядываясь в ее лицо. – Ты будто привидение увидела. Все в порядке?
- Д-да, - еле выдавила она.
И, вдруг, подхватив его под руку, легонько чмокнула его в щеку.
- Да, ты не в порядке, - констатировал советник, улыбаясь. – Но, черт побери, как же мне это нравится!
Он обнял ее и нежно коснулся губами ее губ.
- Я люблю тебя, - шепнул он. – Поедешь со мной. Пожалуйста.
Гори все огнем, подумала Тина и рассмеялась. К черту!
- Да, - шепнула она в ответ. – Увези меня отсюда.
И ответила на его поцелуй, чувствуя, как слезы катятся по щекам.
Увлекшись друг другом, они не увидели, как Хаус и Настя выглянули из-за угла и тут же спрятались обратно, как нашкодившие подростки.
- Ну как? – шепотом спросила Настя.
Хаус кивнул.
- Получилось. Дай пять!
Вдруг Настя решительно повернулась к нему.
- Между прочим, мне понравилось, - сказала она, глядя ему в глаза и улыбаясь. – И по-моему, тебе тоже.
Хаус лукаво взглянул на нее.
- Разумеется, - он улыбнулся ей в ответ. – Идем?
- Зачем? – спросила Настя, открывая дверь сарая добытым из кармана ключом. – Чем тебе плох склад матрасов?
Она втащила его внутрь и прикрыла дверь за собой.

Через какое-то время две растрепанные тени осторожно выскользнули из двери склада. Об асфальт брякнула пустая бутылка.
- Хорошо как, - шепнула одна тень.
- Ага, - хихикнув, ответила другая. – Как новый год встретишь, так его и проведешь.

Gimme fuel, gimme fire
Gimme that which I desire

Oo ____ oO
    ●

Спасибо за продолжение! ;-)

Глава 17

Петушиный вопль раздался прямо над ухом, разорвал тишину, болезненно отозвался в голове. Хаус поморщился, сел и потер виски.
- Башку бы тебе оторвать, - проворчал он. – И в суп.
Голова раскалывалась, во рту пересохло, а при мысли о супе резко свело живот. Хватит лежать на диване и мерзнуть, надо заставить себя встать и добраться до кухни. Оттуда вкусно пахнет, там тепло, и можно выклянчить у бабы Оли крепкого чаю или горячего молока. А потом залезть на печку, зарыться в одеяла и лежать тихо-тихо, пока не полегчает.
- Так, а на диване я как оказался? – спросил он себя. – Почему не в своей постельке?
И тут же спохватился, вспомнил – и аж покраснел. Таков и был план – оставить ночевать в его комнате Тину со Странингсом, чтобы советник смог закрепиться на захваченном плацдарме. И судя по тому, что они поспешили уединиться в разгар веселья, а также по донесшимся из комнаты звукам, он с этой задачей успешно справился и Тину как минимум не разочаровал.
А что было до того, как голубки отправились в гнездышко? Сначала они всей толпой собрались в маленькой гостиной вокруг древнего телевизора, смотрели выступление русского президента, чинно выпивали и закусывали поросенком и салатиками – это называлось «проводить старый год». Но вот начали бить куранты, Абдрахманов виртуозно открыл шампанское, стрельнув пробкой в окно, и щедро разлил по бокалам. Все встали, держа бокалы в руках, и Хаус тоже – ошалело озираясь и не понимая, что ему делать. С последним ударом грянул российский гимн, и все подхватили – кто во что горазд, путая слова, но весело и лихо. А он стоял со своим бокалом в руке, и впервые жалел, что вообще не знал этих слов.
Но стоять одному ему не дали – собрались вокруг, растормошили, чокались, смеялись и поздравляли. Появились Странингс и Тина – под ручку, с красными от мороза носами и недопитой бутылкой виски из самолетных запасов. Абдрахманов немедленно налил по бокалу и им со словами «штрафную опоздунам!» - Тина расхохоталась, взяла свой бокал и пошла чокаться с остальной компанией. Странингс, улучив момент, повернулся к Хаусу.
- С новым годом, док! – громко сказал он.
И, воровато оглянувшись, шепнул:
- Спасибо!
Хаус только хмыкнул в ответ.
А потом? Потом баба Оля ушла спать, а они доели поросенка, допили шампанское и перешли на вискарь и домашнюю виноградную водку. Выбрались на улицу, водили хоровод вокруг украшенной мандаринами сосенки, призванной изображать елку, пели детские песенки про новый год, давясь от хохота, пускали петарды и ракеты из ракетницы. Потом пришел Граф со своими бойцами – палили из автоматов трассерами в звездное небо, пили водку на морозе из горла. Помнится, они с Графом забрались на крышу курятника и принялись стрелять, разбудив дружными залпами стаю не то галок, не то ворон на соседнем дереве. Те поднялись в воздух, галдя – а они хохотали во все горло и орали «С новым годом!» и почему-то «Победа!». И было так хорошо и легко, будто все невзгоды действительно остались позади.
Замерзнув, вернулись в дом, где их ждал плов, растопленная печь и выпивка. Кажется, именно тогда советник и увел Тину в укромное гнездышко. Молодежь затеяла игру в фанты, Абдрахманов позвал Хауса с Графом «расписать пулю», то бишь на преферанс. Правил Хаус не знал, но разобрался быстро, и вскоре с детским восторгом поймал Графа на мизере втемную. Потом, правда, он что-то упустил, и его загнали в гору – закрылся он только к четырем утра.
Решили сделать перерыв и вышли на улицу покурить. Тучи вновь заволокли небо, пролетал легкий снежок, но почему-то было не холодно. То ли грело изнутри спиртное, то ли любящая рука накинула невидимое теплое одеяло на плечи.
Хаус глубоко затянулся и выпустил дым навстречу снежинкам.
- С новым годом, - тихо сказал он. – Девочка моя, с новым годом. Ты слышала, как я играл для тебя, правда?
И замер, почти ощутив тепло ее поцелуя на губах.
Граф пристально взглянул на него и потянул за рукав.
- Хорош мерзнуть, - сказал он. – Пошли доигрывать, водка греется.
Они закончили играть с первыми петухами, еще немного выпили и отправились спать – точнее сказать, он уснул там, где сидел – на продавленном старом диване. А сейчас расплачивается за легкомыслие гудящей головой, затекшей спиной и болью в ноге. Растормошить бы Графа, да в баню…
Но сначала – на кухню, за чаем. Так, на счет «три»!
Хаус резко поднялся со скрипучего дивана - и охнул от пронзительной боли в спине. С трудом распрямился, выдохнул. Спину опять кольнуло, да так, что потемнело в глазах. Он шепотом выругался и побрел на кухню - осторожно, будто превратился в хрупкую китайскую вазу.
На кухне обнаружились Тина и Странингс - пили чай со вчерашними пирожками. Перед советником стояла пустая рюмка, рыжая Кали куталась в безразмерный бабкин пуховый платок. Вид у обоих был невыспавшийся и помятый. Древние ходики с кукушкой оглушительно тикали, показывая, что время сейчас четвертый час дня. Баба Оля хлопотала возле печки, и чудный запах куриного бульона распространялся вокруг.
- Проснулся болезный, - старушка бросила на него косой взгляд и хмыкнула. - Эк тебя перекосило! На-ка вот, здоровье поправь.
В мгновение ока у нее в руках оказалась запотевшая рюмка водки. Хаус торопливо опрокинул холоднющее лекарство в рот, довольно вздохнул – и тут же спину будто прострелило, он оперся о стол, чтобы не упасть. Баба Оля поддержала его под локоть.
- Ты это чего? - спросила она. - Радикулит скрутил?
- Межреберная невралгия, - буркнул он в ответ. - Ничего... Сейчас пройдет.
Баба Оля покачала головой и проворно направилась к кладовке.
- Ну, молодые, - донесся оттуда ее ворчливый голос. - Сначала рыжая, как ее там, теперь этот. Доктор ведь, должен знать, продует – и пиздец.
Она вернулась, таща еще один пуховый платок, и накинула его на Хауса.
- Грейся давай, - сказала она, помогая ему устроиться на лавке. - Вот, лапшички покушайте и в баню идите. Все и пройдет.
Тут же на столе появились дымящиеся тарелки с куриной лапшой, и все трое заработали ложками изо всех сил. Баба Оля присела за стол и наблюдала за ними, потягивая чай из блюдечка.
Хаус за обе щеки уплетал обжигающую лапшу и думал, что в жизни не ел ничего вкуснее, чем этот прозрачный бульон с куриной ножкой и янтарными островками жира. Лекарство бабы Оли действовало – голова почти прошла, в спине не стреляло, и мир вокруг снова начал обретать краски. Он выловил со дна тарелки куриное сердечко, поперчил и с удовольствием сжевал.
- Слыхали? - вдруг сказала Тина с набитым ртом. - Евлоев умер.
- Это кто? - лениво осведомился Хаус, дожевывая сердечко. - С ожогами из восьмой или с передозом из одиннадцатой?
- Нет, - Тина неопределенно махнула рукой. - Муж той девочки с
истинным узлом, помнишь?
Тот кивнул.
- Ага. Бородатый урод. Его тогда Тед прикладом...
- Вот-вот, - подхватила Тина. - Внутреннее кровотечение. А он на губе сидел. Утром нашли уже холодного.
- Где он сидел? - переспросил Хаус. - Я не понял.
- На губе, ну, на гауптвахте, - объяснила Тина. - В камере. Ждал суда и не дождался.
Хаус покачал головой.
- Не думаю, чтобы кто-то из-за него расстроился, - хмуро сказал он. - Жена уж точно.
- Да уж, - добавил Странингс, не отрываясь от еды. - Это тот самый, который чуть не убил жену и ребенка?
- Господи, ирод какой, - пробормотала баба Оля и перекрестилась.
Тина с мрачным видом кивнула.
- Тварь, - буркнула она. - Если бы его нашли живым, я бы провела его операцию на одних миорелаксантах.
Хаус искоса глянул на нее.
- Безгранична твоя доброта, о великая Кали, - сказал он. - Но, думаю, охранники оказались еще добрее. Не стали по своей доброте понапрасну никого беспокоить.
Тина только вздохнула в ответ - и сморщилась, точь-в-точь как Хаус полчаса назад.
- Под лопаткой болит, - пожаловалась она. - Тоже продуло.
И вдруг закашлялась.
- Ты же не вчера простыла, - заметил Хаус. - Открой рот, скажи «ааа».
Тина послушно повернулась к свету от окна и открыла рот. Хаус вытащил
ложку из ее кружки с чаем и принялся обследовать ее горло.
- Аааа - это от слова «ангина», - констатировал он. - Во-первых, ты горячая, и я сейчас не о сексе. Во-вторых, в горле у тебя – настоящая стафилококковая вечеринка. Полный комплект симптомов. Горло давно болит?
Тина пожала плечами.
- Две недели назад переболела. Думала, все прошло.
- Антибиотики пила?
- Ампициллин...
- Ладно, - Хаус отпустил ее и бросил ложку на стол, - Тогда так. Болеть в общежитии я тебя не отпускаю. Я в госпиталь за лекарствами. Ты - марш в постель. И обращаю твое внимание - это я опять не о сексе. Советник, проследишь?
Странингс кивнул.
- Ты-то в порядке? - спросил он. - Может, лучше я съезжу?
Хаус отмахнулся от него.
- Чтобы ты вместо антибиотиков привез слабительное? - фыркнул он. – И заодно передавил всех кур в деревне?
Он встал и вышел из кухни.
- Я туда и обратно! - крикнул он уже с порога. - Сейчас вернусь.
Он остановил «хонду» у самого крыльца госпиталя. Опираясь на перила, поднялся по ступенькам, рванул дверь. И в коридоре с разбегу налетел на Абдрахманова.
- А, Летчик, вот и ты, - хмуро сказал тот, протягивая руку. – Быстро добрался. Уже в курсе?
Хаус нахмурился.
- Нет, босс-ага. Что случилось? Я за лекарствами заехал.
Абдрахманов нервно погладил бороду.
- Значит, не в курсе, - проговорил он угрюмо. – Я за тобой машину отправил, думал, это они тебя привезли. Короче... Сегодня утром было несколько взрывов в Тбилиси. Обстреляли наши посты на границе. Переговоры сорваны. Опять война.
Хаусу показалось, что он получил сильный удар под дых. Дыхание перехватило, и пальцы сами сжались в кулаки до белизны на костяшках. Опять война. Опять проклятый кровавый конвейер. Черт возьми, как же так? Это не его война, он так устал, он должен вернуться. Соня одна, ребенок родится без него – невозможно, неправильно! Колостому в рот и кровавый понос тем, кто снова заварил эту кашу и закрыл ему путь домой!
- Я чего тебя вызвал, - продолжил Абдрахманов. – Мы ждем раненых. Опять ты нам нужен. Работать можешь?
Хаус мрачно кивнул.
- Я в норме, - буркнул он. – Босс-ага, мне нужен другой анестезиолог.
Абдрахманов хмыкнул.
- Доигралась Тина?
- Нет, - Хаус показал пальцем на горло. – Догулялась по морозу. Лакунарно-фолликулярный тонзиллит. Температура под сорок. Лежит у меня дома, советник с бабкой сейчас с ней. Думал ей антибиотиков поколоть да систему поставить.
- Так, - Абдрахманов потеребил бороду, бросил взгляд на часы и кивнул. – Давай к провизору, возьми чего надо на свой вкус. Не будет давать - сошлись на меня. Тину обиходь и возвращайся быстрее. Понял?
Хаус кивнул.
- Понял, босс-ага. Туда и обратно.
Эфенди пристально посмотрел на него.
- Кстати, - заметил он и полез в карман. – Видок-то у тебя небоевой.
Хаус отмахнулся от него.
- Я в порядке.
- Не спорь с начальством, - Абдрахманов достал из кармана оранжевый пузырек, вытряхнул на ладонь две таблетки и протянул Хаусу. – На, возьми.
Хаус недоверчиво покосился на оранжевую тубу и белые таблетки.
- Это что?
Абдрахманов усмехнулся.
- Тьфу, черт! Забыл, что у вас это дело не в ходу. Знакомься – фенотропил, допинг русских космонавтов. Штука хорошая. Давай! Уже через час мы с тобой будем пахать как проклятые.
Хаус кивнул, подбросил таблетки и ловко поймал их ртом. Абдрахманов расхохотался.

Эфенди был прав – не успел Хаус настроить Тине капельницу, со стороны аэродрома донесся стрекот винтов. Прибыли вертолеты. Значит, ему пора.
- Пока капает, Тине спать не давай, - проинструктировал он советника. – Когда капать закончит, вынь иглу, под пластырь положи ватный шарик. Справишься?
Странингс кивнул, не сводя глаз с Тины, зарывшейся в одеяло так, что снаружи виднелись только мутные, совсем больные глаза. Поправил мокрое полотенце на ее лбу.
- Спасибо, док, - тихо сказал он. – Может, лучше пусть спит? Я присмотрю.
- Если что, дай мне знать.
Хаус осторожно прикрыл за собой дверь, рассеянно кивнул бабе Оле и вскочил в седло «хонды». Время не ждет. Там, в госпитале, уже выгружают раненых из вертолетов, сестры раскладывают инструменты в операционных, анестезиологи проверяют свои запасы, как боекомплект, а хирурги натягивают перчатки, готовые шагнуть под свет бестеневых ламп, будто на поле битвы. Его место там, там его бойцы и его враг. Его война.
Мотор «хонды» взвыл, унося его в бой.

Gimme fuel, gimme fire
Gimme that which I desire

Oo ____ oO
    ●