Добавлено (23.02.2024, 13:09)
---------------------------------------------
- Кто дежурил?
- Я, - говорит Рагмара из угла комнаты.
Не заметил ее с ее дежурной папкой. Она тихая и незаметная, особенно в присутствии Дэл Колерник, которая как раз входит и здоровается со всеми сразу. На подоконник к "колюще-режущей" взбирается Ив Сабини - наш анестезиолог. Корвин говорит, что у него встроенный титратор наркотических средств.
Ерунда, конечно, нет у него никакого титратора, кроме чуйки и опыта. И его ассистент – ещё совсем молоденький Дик Блинкен, только-только закончивший интернатуру в Чикаго, мой одногалстучник, со временем станет таким же виртуозом – это уже чувствуется. Ни он, ни Колерник вообще-то на утреннем совещании присутствовать не должны, если не дежурят. Значит, им есть, что сказать, а когда утром вдруг есть, что сказать хирургу и анестезиологу, это настораживает.
А вот и Кэмерон – заходят вместе с Варгой, весело болтая, как подружки. Она заведует амбулаторией. Не вечно, у нас непрерывная ротация – всех, кроме Хауса, поэтому можно сказать, что у нас ротация вокруг Хауса. Даже боссы вокруг него ротируют – я, Блавски, Кир Сё-Мин.
Бросаю взгляд на часы – и тут как раз появляется Ней – сначала, как могучий силует за матовой стеклянной перегородкой, потом во всей красе.
- Доктор Уилсон?
- Садитесь, - говорю. – Пора начинать, я потом с вами отдельно парой слов переброшусь.
Конференция проходит по заведённому порядку – доклад дежурного, планы на день, сообщения. Но сегодня всё летит сразу и к чёртовой матери.
- Ночью была проведена экстренная операция, - говорит Рагмара и взглядом передаёт эстафету Колерник.
- Пациент интенсивной терапии… - начинает она, и я уже знаю, о ком идёт речь и испускаю беззвучный стон про себя, - во время взятия мазка из носоглотки выхватил у медсестры петлю и пробирку и проглотил их, причём пробирка раскололась, поранив глотку и пищевод, но часть осколков по пищеводу попала в желудок. Присутствующие в соседнем боксе мистер Бич и мистер Георгис всё время оказания ему помощи вели съёмку – сказали, что в случае судебного разбирательства это послужит доказательством невиновности больницы. На просьбы прекратить не реагировали.
- Ну, ребята, - говорю я, забыв субординацию и политес. - Ну, я же сплю в двух шагах, в том же здании – почему мне не сообщили?
- А нафига им тебе сообщать? – тут же вслух удивляется Хаус. – У меня вопрос другой: почему этого пакостника не фиксировали? Кто дежурил в интенсивном блоке? Рагмара, кто?
И тут мне неожиданный рождественский подарок – оказывается, дежурила та, из Бостона, которая отказалась выполнять назначение Байкли, и которую я за это чуть не уволил.
Переглядываюсь с Хаусом и он расплывается в улыбке:
- Косяк среднего персонала, босс.
- Мистер Айо был слаб и в кислородной маске, - мягко оправдывает её Рагмара. – Он до этого еле двигался, а тут вырвал из рук и проглотил. Ещё и разжевал.
- Потому что мистер Айо психически болен, и об этом персоналу известно, - говорю, внутренне наслаждаясь обретённым контролем – а меня это давило, оказывается. – Ну что ж. мы вынуждены учиться на своих ошибках. Продолжайте, доктор Колерник!
- Пошли двумя доступами, - говорит Колерник - -через рот в верхние отделы, через эпигастральный разрез – в желудок. Там почти Бильрот получился – осколки основательно всё распахали.
- Да тьфу на тебя, не пугай, - встревает Чейз. – Ничего страшного. Слизистая, подслизистая – прободения даже не было. Извлекли, ушили, оставили выпускник. Ив провёл наркоз, как ювелир. Состояние обусловлено основным заболеванием, но напортить мы ничего особо и не напортили.
- Мазок-то взяли? – спрашивает со шкафа Корвин.
Бывает так, что когда обстановка напряжена, такого рода неуместный вопрос, как разорвавшаяся граната. Даже Хаус хохочет, Чейз катается по дивану, а Рагмара срывается в повизгивание.
- Ну, хватит, хватьит, - сквозь смех пытаюсь урезонить я. – Ситуация-то невесёлая – пациент лабораторную посуду жуёт, а вы…
Лучше бы я этого не говорил!
Ну, хорошо, - говорит вдруг Варга, когда все более-менее успокаиваются. - А где мы будем проводить энокуляцию, если так?
Вопрос не праздный. На самом деле у нас три операционных, но одна из них переделана под Корвина - стол там опущен до колен взрослого человека, и поэтому места ассистентов оборудованы специальными приспособлениями, позволяющими им без боли в костях оперировать, фактически стоя на коленях. Иначе ассистировать гипофизартному карлику, не дотянувшему до ста двадцати пяти сантиметров было бы просто невозможно.
Я эту операционную люблю - она светлая, и все её стены разрисованы маленькими пёстрыми бабочками совместного авторства Хауса и Марты Мастерс, которая теперь Чейз - не стоит, кстати, забывать об этом, учитывая взъерошенный загривок Чейза.
Другая - основная и самая нагруженная - большая операционная со смотровым окном наверху, радиосвязью, полным комплектом оборудования и встроенными контейнерами для биоматериалов, всё-таки трансплантация - одно из наших основных направлений. Скорее всего, Айо оперировали в ней. Но именно, что вся эта капитальность аппаратуры и создаёт серьезную проблему при так называемой "грязной" операции. Провести здесь достаточную дезинфекцию – не просто и не быстро.
Третья операционная, строго говоря, не совсем операционная. Некогда она была задумана, как, действительно, операционная. Но позже оказалось, что мы не можем её достаточно нагрузить, и сначала там стихийно возникла перевязочная, потом манипуляционная, потом мы делали там диализ, проводили ангиографию, брали биопсию ткани. И, наконец получили что-то вроде "выручай–комнаты" в Хогвартсе. Вот про эту операционную и вспомнила Колерник:
- А почему бы не провести энокуляцию в комнате, "так и сяк"?
–А если что-то пойдёт не так, а «сяк»? Там же нет условий для немедленной реанимации.
–Возьмём аппарат из большой операционной, - предлагает Сабини. - Продезинфицировать только один аппарат куда проще, чем всё оборудование и помещение. За час управимся.
Я перевожу вопросительный взгляд на Ней, и она спокойно кивает.
- Я заметил, что у нас сменилось дезсредство для общей уборки, - наконец-то задаю я с самого начала подмучивающий меня вопрос. - С чем это связано? Я не помню, чтобы я подписывал закупочную ведомость.
– Но, доктор Уилсон, для этого совсем не обязательна ваша подпись. Всё покрывалось статьёй бюджета. Я просто составила требование, передала его вместе с другими документами в бухгалтерию, и сегодня мне привезли несколько галлонов.
- А разве старое дезсредство у нас закончилось? Его ещё много оставалось – я же видел.
На широкой чёрной физиономии Ней замешательство.
Я вижу, что ей не хочется отвечать.
- Так как, Ней?
— Нет, сэр, не закончилось, - неохотно роняет она, называя меня "сэр", как будто где-то в её душе поднял голову алабамский предок.
— Тогда зачем новое дезсредство, если есть старое, полностью отвечающее санитарно-эпидемическим требованиям?
—Это средство - новая рекомендация центра контроля за заболеваемостью для дезинфекции боксов при выявлении новой вирусной инфекции, - ещё более неохотно отвечает Ней. – Оно эффективнее.
Хаус издает хмыкающий звук, и я знаю, что он - о нестойкости нового вируса во внешней среде. Как, впрочем, и старого. Это обтирание спиртом дверных ручек, нажатие кнопок лифта через слой туалетной бумаги и прикладывание карточек к терминалу в перчатках вышло из моды еще в начале сентября. ЦКЗ, похоже, как это ни крамольно звучит, отстает от жизни, но, впрочем, для административной бюрократии это нормально.
- Но вы, конечно, не сами приняли решение перейти на него? - продолжаю я свой допрос.- Было какое-то указание? В связи с чем?
- Нет, сэр, не было, это рекомендация доктора Кадди.
У меня камень сваливается с души, но попутно поднимает голову раздражение. Сильное.
- Доктора Кадди из "Принстон Плейнсборо"? А разве вы старшая сестра в "Принстон-Плейнсборо", Ней? Да, у них карантин по новой вирусной инфекции, и они обязаны использовать это средство. Мы тут при чём?
Когда я говорю таким тоном, я знаю, персонал вымораживает, хотя я ни разу себе грубого слова не позволил. Раньше такого за мной вообще не водилось – я изменился, и. наверное, не в лучшую сторону. А вот интересно, что они представляют себе в качестве продолжения, если так стынут?
Хаус смотрит на меня с нескрываемым интересом, как будто наблюдает спортивный матч.
—Доктор Уилсон, - шоколадная кожа щек Ней становится бурой от прилива крови. - Ну, просто дело в том, что персонал, обслуживающий боксы, боится заразиться. Говорят… сёстры говорят, что вы скрываете истинное положение из-за съёмочной группы и не принимаете мер к ограничению инфекции. Профсоюз…
Вот оно! Ждал чего-то подобного, но все равно коротко всхлипываю от мгновенного холода под ложечкой. «Профсоюз»! Бунт на корабле. Так это и бывает: сначала сплетни, глухой ропот, а потом капитана в мешке с грузом, привязанным к ногам, спихивают за борт
Несколько мгновений я молчу и думаю, что тоже бурею.
- Ней, если я что-то скрываю, - наконец, говорю я, стараясь сдерживаться, - то откуда об этом знает персонал, обслуживающий боксы? От вас? Вы кому-то говорили о том, что у нас новая вирусная инфекция.
Насколько я знаю, пока экспресс тест дал крестик только у Айо. Но у него нет клинических проявлений – все его проблемы вызваны основным заболеванием, и в карте тестовых данных тоже нет, они аккумулируются в папке врача пульта наблюдения. Марта? Кэмерон? Трэверс? Мигель?
— Об этом всё время говорит этот Айо, - с дивана замечает Чейз: "здесь страшная зараза", "мы все умрем", "я чую смерть"... Ну, ты сам слышал.
- Айо? Пациент, который жуёт и глотает пробирки? - я держу паузу, давая Ней время почувствовать всю нелепость её источника.
- Но доктор Кадди...
Бросаю красноречивый взгляд на Хауса.
- Предательница, - говорит он. - В следующий раз, клянусь, только в презервативе!
Никто даже краем рта не улыбается – наверное, вид у меня красноречивый. Хочу немедленно запретить впускать Кадди, не смотря на совместные проекты, уволить Блавски, как организатора и идейного вдохновителя этих проектов, уволить Ней, для которой они обе - больший авторитет, чем я, уволить самого Хауса, который...
Хотя нет, это мне слабо, скорее Хаус меня уволит, и не от осознания ли этого я сейчас в такой дикой смеси страха и бешенства.
Но никто не улыбается даже углом рта, и значит, не так я еще плох, если одним своим видом способен гасить зарождающиеся улыбки.
- Ней, - говорю я, передышав эти свои мысли и желания. - Послушайте, Ней, съемочная группа на меня, скорее, в обратном смысле действует. Мы получили всего-то пару сомнительных тестов, без подтверждения, и несчастливое стечение обстоятельств - один из этих тестов от пациента, переведенного из закрытого на карантин "Принстон-Плейнсборо" - время темнить закончилось, если уже «профсоюз». - А еще у нас умер тяжелый больной, вы знаете, но он умер от банальной пневмонии, это подтверли и в «ПП». Да, и доктор Тауб слег с сердечным приступом, и у него затемнение в лёгких, что может быть и не пневмонией, а проявлением застоя в малом круге, - господи, прости мне маленькую ложь. - А у мистера Харта, скорее всего, простуда, и все они, хоть и изолированы, но территориально близко – отсюда ложные выводы и нездоровые слухи. Но только этого мало и для того, чтобы закупать новые дезрастворы, и, тем более, для закрытия больницы на прием. Как только такие основания появятся, я извещу всех немедленно. И то, что я ограничил некоторые контакты - только проявление гипертрофированной заботы природного перестраховщика, - тут я намечаю поклон с рукой у груди, - о благополучии эпидобстановки, в убыток нормальной работе больницы. Очень жаль, что это порождает вместо спокойствия сплетни среди среднего персонала. На самом деле, мы не можем, руководствуясь этими сомнительными тестами, закрыться и просто спокойно уйти по домам. Вам это подтвердит и ЦКЗ, и любая Кадди. Мы всё-таки врачи, мы как бы и должны лечить людей, которые болеют, а не абсолютно здоровых. Так что пусть новым дезсредством обработают большую операционную, а из коридоров его уберите, пока у всех, кто тут находится, действительно, не началась повальная легочная недостаточность. Вот тогда пророчество этого сумасшедшего может и сбыться. Теперь так: всех, кто работает в боксах - я имею в виду средний персонал - после окончания совещания пригласите сюда - и уходящую смену, и заступающую. И сами тоже останьтесь с ними.
Закончив речь, я чувствую, что вот-вот взорвусь, как перегретый реактор, и делаю несколько глубоких вдохов через нос.
Ней кивает. Все молчат. Корвин – с трудом, Хаус – сочувственно, Чейз, похоже, простил мне шашни с Мартой. Это – победа. Правда, временная.
Рагмара, что ещё по дежурству?
Она докладывает оставленных под наблюдение. Таубу чуть лучше, и я невольно намечаю головой движения сплёвывания через плечо, у Харта сохраняется температура и появился сухой кашель
- Экспресс-анализ у него отрицательный, - вставляет Кэмерон. - Но полимеразную реакцию мы не получили ещё.
- Снова у всех взяты тесты, детское отделение и психиатрию мы практически очистили, – говорит Блавски. - Можем временно закрыть, если понадобится.
- А у кого экспресс положительный? - спрашиваю. - Кроме Айо, который, я так понимаю, свой экспресс попросту съел?
- У Трентона из палаты наблюдения, но он там один и здоров.
- Хорошо, пусть пока один и остаётся. Полимеразную взяли у него?
- Конечно.
- Сколько ему ещё сеансов?
- Два. Сегодня и через день.
- Пусть к нему входят в защите.
В дверь просовывает голову Тринадцать – доктор Хедли, я имею в виду. У неё уже и голова чуть подёргивается, но она работает и надеется на лучшее, принимая препарат от Сё-Мина.
- Доктор Уилсон, сейчас пришло сообщение из центра контроля за заболеваемостью.
- Ну? – резко поворачиваюсь всем корпусом, ожидая новых неприятностей.
- Одобрена к применению вакцина он новой вирусной инфекции. Противопоказания минимальны. Им нужна заявка на персонал.
- Это срочно?
- Это срочно.
Я чувствую лёгкую беспомощность многозадачности, но Хаус, кряхтя, встаёт и, опираясь на трость, идёт прямо на Тринадцатую, словно поршень, решивший выдавить её из дверного проёма.
- Ты сделаешь? – с надеждой спрашиваю я.
- Нет, - предсказуемо отвечает он. – Я просто отлить пошёл.
- Спасибо!
- На здоровье, босс.

Добавлено (23.02.2024, 13:10)
---------------------------------------------
Когда все расходятся на рабочие места, кроме Ней, в комнату для совещания просачиваются наши медсёстры. Ней никуда не выходила, и я не слышал объявления по селектору - стало быть, она их призвала, коснувшись волшебной палочкой черепа на запястье, не иначе. Их пятеро: Ли, хаусова Сандра, португалка, строгая и даже немного чопорная Саманта и Дельфия - пышная афроамериканка, уступающая Ней в росте, но не в объёме.
- Доброе утро, девушки, - улыбаюсь им, как на фотографию в "Playboy". - Рассаживайтесь, пожалуйста - ах, в самом деле, можно бы было их рассаживать, как мои розы - уж я бы провел селекцию, вывел гибриды из лучших качеств всех пятерых: и Сандры, и Саманты, и Ли, и даже этой португалки, да ещё с примесью Дельфии - такие, что все медцентры обзавидовались бы. - У меня для вас небольшая порция информации по режиму. Итак, у нас в отделении, где вы работаете, получает послеоперационную реабилитацию переведённый из "ПП" контактный по новой вирусной инфекции, - самого корчит от моего канцелярита, но сейчас так лучше всего.
- У него признаков этого заболевания нет, - продолжаю самым авторитетным тоном, - но мы получили положительный тест. Остальные наши пациенты здоровы. Ну, то есть, они больны, конечно - здесь же больница - но не этим.
Господи, опять "этим", заразен этот эзопов диалект, что ли? Волдемортит - вот это правильное название, правильное... Хаус на высоте, как всегда, пойди он не в мед, а в филологический, был бы гениальный лингвист вместо гениального диагноста. Название классное. Жаль что канцелярит и волдемортит абсолютно не совместимы в одной гортани – я бы пользовался.
- Если кто-то из вас, - продолжаю я, все еще ослепительно улыбаясь и самым дружелюбным тоном, - возьмёт на себя смелость ставить диагноз без отчётливого лабораторного подтверждения и без подтверждения врача, а тем более делать выводы и озвучивать их, она будет немедленно уволена. Мало того, я возьму на себя труд обзвонить все клиники штата и предупредить, чтобы вас не брали на работу, как недисциплинированных паникёрш и сплетниц. А теперь я готов ответить на ваши вопросы - не стесняйтесь, спрашивайте.
Честно говоря, пригрозив увольнением, я никаких особых вопросов не жду и уже готов с облегчённым вздохом отправить их по рабочим местам. Но Саманта вдруг поднимает палец с таким видом, будто подзывает такси.
- Эти люди, с телевидения, они продолжают вести съёмки и покидают свои боксы для этого. И ссылаются на вас. В каком всё-таки статусе они у нас находятся, доктор Уилсон? Это что там у нас, обсервация, карантин или шоу за стеклом?
Бунт на корабле явно набирает силу, и мне нужно отвечать на вопрос, а как мне отвечать, если я сам не знаю ответа. Хауса бы сюда. Хаус нашёл бы слова, но он как ушёл с Тринадцатой, так и не возвращался, и мне нужно самому как-то. ..
– Обсервация, Саманта, - говорю я, стараясь быть сдержанным и безэмоциональным. – По сути обсервация, хотя и выглядит, как шоу «за стеклом». Люди из съёмочной группы предположительно контактны по новой вирусной инфекции, как собственно, мы все, поэтому за ними, с одной стороны, установлено наблюдение в отделении больницы, без их выхода отсюда, с другой, администрация пошла им навстречу, и поскольку съёмочное время очень дорого, а у нас контракт о предоставлении им условий для съемок, им разрешено перемещение по больнице для съёмки и интервью - при условии, что они будут в защитных костюмах. Разрешено по той простой причине, что и все остальные, находящиеся в больнице, по сути, в таком же положении, но мы же сами не сидим в боксах.
– Ну и почему как раз? Почему, если все в равном положении, все остальные не передвигаются по больнице в защитных костюмах? Если все в одном положении, почему персонал после смены уходит домой, а телевизионщики заперты в боксы , и почему они заперты не по одному и могут контактировать со всеми? Половинчатые меры…
- У нас у всех семьи, доктор Уилсон, – вмешивается Дельфия. – Мы хотим быть уверены, что не представляем опасности для родных.
"Я тоже больше всего на свете хочу быть в этом уверенным, Дельфия" – мысленно отвечаю я ей. Но Хаус был прав, когда сказал: "никаких гарантий, мы тут не подержанными автомобилями, торгуем"– крылатая фраза, между прочим, разлетелась по двум больницам.
– Не половинчатые, а полуторавинчатые, Саманта, - на ходу придумываю новое числительное. - Защитные костюмы в данном случае – перестраховочно излишество. Но тут вот в чём дело, постарайтесь понять. Съёмочная группа - наша ответственность, заключённый с ними контракт позволил нам дополнительно профинансировать наши исследования, и мы пошли на это, еще не зная, что у нас в программе кто-то заболеет, что в "ПР" объявят карантин, что к нам поступят их пациенты. Теперь мы уже не можем ничего отменить без достаточных оснований. А достаточных оснований для карантина у нас пока нет. Поэтому мы просто, как всегда, делаем свою работу. Эти люди тоже приехали сюда делать свою работу. Но разница в том, что их работа - не медицина, и риск заразиться - не их риск, как и риск заразиться от них для других – не медицинский, не больничный риск, риск, который сопряжён с необходимостью их пребывания и перемещения.
Излишний. Звучит не слишком красиво, но верно. А принятые меры позволяют нам минимизировать эти риски для них и для тех, кто будет с ними в контакте. То есть, минимизировать излишние риски. Излишние риски - излишние меры. Привычные риски, как у нас – и меры тоже привычные. Поэтому персонал домой уходит и форму носит обычную, как делает всегда, а съёмочная группа не уходит в гостиницу и носит защитные костюмы, потому что «всегда» она не находится в больнице, где могут быть инфекции. Если бы мы знали о том, как изменится обстановка, мы бы не заключали этого контракта. Но у меня нет машины времени, и сейчас мы не можем ничего переиграть.
Остается одно: отрабатывать безопасность гостей в полной мере, всеми доступными средствами.. И я хочу только одного: чтобы вы все, медики, это отчётливо понимали и не плодили беспочвенные слухи о распространяющейся по больнице инфекции. Ничего у нас пока не распространяется, работаем в обычном режиме повышенной готовности, как всегда при обсервации. Это понятно?
Они не говорят "да" и не кивают – просто смотрят. И это не слишком хороший признак. Но они и не спорят и ничего не спрашивают больше. Вынужденное согласие?
– Девушки, – говорю я, меняя тон. – Ведь Рождество. Почему у нас ни украшений, ни веселых лиц? Сандра, вы будете ответственной за организацию праздничного настроения. Карт-бланш на всё в рамках разумного. Ней, согласуйте графики дежурства и информацию - на доску в приемном. Я хочу, чтобы все работающие в праздник, знали, где и когда они работают. Меня и Хауса включайте смело – мы все равно здесь.
Я совершенно не уверен, что они удовлетворены, но я выдохся, поэтому и перешёл на рождественскую тему. Удачно перешёл, и удачно выбрал ответственное лицо.
- А кого мне можно привлекать? - спрашивает Сандра.
- Всех, кто не занят непосредственно на операции, процедуре или в интенсивном блоке.
- И можно ссылаться на вас?
- Можно.
- А этих ребят, с телевидения?
- С их согласия. Но не Рубинштейн, и не Харта.
- О'кей, - говорит Сандра. - Я их главного напрягу.
- Напрягай, ему полезно. Всё, девочки, работать…. Да! — спохватываюсь я, уставив указательный палец на португалку. - Если в карте больного прописана фиксация, его нужно фиксировать. Когда-то из-за подобной небрежности доктор Чейз получил удар скальпелем в сердце и чуть не умер - спросите, он вам об этом расскажет. Это - второе ваше нарушение, на которое я закрываю глаза. Имейте в виду!
На первое я глаз не закрывал, я попытался её уволить, и оставил в обмен на молчание. Сейчас - возврат кредита. Мы оба это понимаем и она кивает покорно:
- Извините, доктор Уилсон, больше не повторится.
Протягиваю руку примирения :
- Я в этом совершенно уверен. Вы бдительны и знаете своё дело – это плюс, и мне бы не хотелось расставаться из-за пустячного недоразумения. Но теперь, действительно, всё. Идёмте работать.
Прохожу через приёмную, где меня окликает Венди: прислали официальное заключение по Байкли. Полиорганная недостаточность, в ведении грубых ошибок не выявлено. Выдыхаю.
В палате Рубинштейн Варга, Колерник, Сабини и - сюрприз - Хаус.
- А если я уже заразилась? - слышу дрожащий голос Рубинштейн.
- Тогда вам тем более нужно делать операцию прямо сейчас, пока вы не заболели, - говорит Хаус. – За то время, за которое пройдёт срок инкубации, пройдёт и ранний послеоперационный период. Для вас это шанс. А если мы сейчас отложим операцию, то заболеете вы или нет, сделать её можно будет по эпидситуации - в лучшем случае через месяц. За месяц рак прогрессирует - он и так на грани - и мы не сможем его остановить ценой одного глаза и одной операции навсегда. Решать, конечно, вам. Это ваш глаз, ваш рак, и даже ваш инкубационный период, но, смотрите: нас тут трое... четверо, - тут же поправляется он, краем глаза заметив меня, - и все, в отличие от вас, так или иначе, заканчивали мед. Никакие выводы не напрашиваются? Ну, в смысле, кто больше в этом понимает?
- Это страх, - говорит Сабини. - Просто страх. Предоперационное волнение. Нежелание потерять глаз. Можно понять.
- Нежелание потерять глаз запоздало, он уже потерян. Там теперь жизнь на очереди.
- Не давите, Доктор Хаус, - просит Варга.
- А кто давит? - деланно возмущается Хаус. - Подписывайте, Рубинштейн, хватит уже ломаться! - впихивает ей в пальцы ручку, и чуть ли сам не водит этой самой ручкой, подписывая стандартный бланк согласия. С нарочитым грубым напором.
И - вот удивительно - это срабатывает: Лайза улыбается короткой слёзной улыбкой и подписывает.
Сабини смотрит на Хауса с осуждением. Но это просто потому, что анестезиолог он от Бога, а в психологии ни черта не понимает.
Колерник, удовлетворённо кивнув, тут же уходит - ей нужно долго настраиваться на операцию, я знаю.
- Удачно складывается, - говорит Варга, - что других операций сегодня нет, С нами будет ещё и Чейз - он лучший хирург. Вы не волнуетесь, Лайза, мы сохраним всё, что можно будет сохранить, ни одной лишней клеточки не прихватим.
Обещание звучит оптимистично, но неправдоподобно. Зрения они не сохранят, и все, включая Рубинштейн, это знают.
- Что ты ей плёл про инкубационный период? - спрашиваю Хауса, когда мы оказываемся за пределами палаты. – А если она, действительно, успела подхватить вирус?
- А ты на ипподроме никогда не играл? – вопросом на вопрос, в духе моих иудейских предков отвечает он.
- На жизнь?
- Ладно, не на ипподроме - вот тут: в кабинетах, в операционных?
- Даже на деньги, если ты вмешивался, - признаюсь я, чуть усмехнувшись.
- Ну и заткнись, - говорит он беззлобно.
- Нет, ты себе представляешь, как это? Уснуть с двумя глазами, проснуться - с одним... Ты из-за ноги своей так упирался, что чуть на тот свет не отъехал.
- Без ноги нельзя ходить. Без глаза видеть можно. И я правильно упирался – видишь: хожу.
- С тростью. С болью. На протезе тоже ходил бы. Без боли. А может, и без трости.
Он пожимает плечом раздражённо:
- Её глаз всё равно уже не видит. Ну, будет пластиковый - велика разница!
- Для стареющей актрисы? А что, рассказ про Питера Фалька сработал? Не похоже. Ты ей здорово руки выкручивал. Я думал, бить начнёшь.
- Я не пойму: тебя что-то не устраивает? – он смотрит на меня, сузив глаза.
- То, что меня не устраивает, в ведении более высокой администрации, - я поднимаю глаза к потолку.
- Ну, и заткнись, - снова повторяет он, уже совсем дружелюбно. - Ничего, попереживает и привыкнет - вопрос нескольких дней адаптации. Приспособиться нельзя только к смерти.
- К смерти, - говорю, - как раз все прекрасно приспосабливаются. Лежат – не возмущаются…Ладно, у меня сейчас обход, и я хочу поскорее отпустить Рагмару. Она едет к ро<