Мини-чат | Спойлеры, реклама и ссылки на другие сайты в чате запрещены
|
|
|
Фортепьянный концерт для неправильно сросшихся пальцев.
| |
| hoelmes9494 | Дата: Среда, 02.09.2015, 00:01 | Сообщение # 46 |
фанат honoris causa
Награды: 0
Группа: Персонал больницы
Сообщений: 4345
Карма: 6358
Статус: Offline
| - Что с тобой? - удивлённо срашивает Уилсон, когда я выкатываюсь из этого хогвартского храма несбыточных надежд.
- А что со мной?
- Похоже, тебе там понравилось...
- Точно. Там тихо, и никто не пристаёт с дурацкими вопросами — можно слушать музыку в своё удовольствие.
- Ну, да, здесь и это можно, - спокойно соглашается «Гарри Поттер». - Заходите ещё, если захочется.
И вот тут-то у меня всё явственнее начинает возникать ощущение, словно я — муха, попавшая в липкую паутину странного паука вида «INOREPRO», который вот-вот приступит к процессу пищеварения, если не приступил уже. Стоит мне появиться в поле зрения любого аборигена, как передо мной гостеприимно распахиваются двери всех здешних балаганов, и их хозяева наперебой начинают расхваливать передо мной свои диковинки, проделывая это с непринуждённой грациозностью прирождённых мошенников. А вот где собака зарыта — вопрос? Либо это сочная приманка в пять миллионов, которые я пообещал Норе на развитие проекта, либо заговор с целью всестороннего оздоровления крепкого орешка в лице меня, либо все эти ребята просто со скуки дохнут на безрыбье, и я им в этом случае — манна небесная, дающая возможность хоть как-то приложить руки — вот они и стараются мне угодить, невзирая на время и уместность посещения именно их аттракциона. Полно! Да там ли я нахожусь, где думаю? Может быть, это не научный институт, а ярмарочный городок - Диснейленд специально для Грегори Хауса, который был послушным целых пять лет?
- Уилсон, я устал — поехали отсюда.
Резкость моего голоса заставляет его насторожиться:
- Ты в порядке?
- Пока — да. И останусь, если мы поторопимся. Кларенс, хватит уже ловить ворон — вперёд. Мы отступаем.
Кларенс послушно принимается толкать кресло к стоянке, где мы оставили автомобиль, Уилсон поспевает следом. Но как-то озадаченно оглядывается.
- Ты ещё вернёшься на Итаку, - говорю я ему. - Пенелопа ни один глаз выплакать не успеет.
- Ты кого имеешь в виду? - не сразу и ещё более настороженно спрашивает он.
- А что, мне уже есть, кого иметь в виду? И кто она?
- Я не понимаю, о ком ты.
- Фемина. Дульсинея. Та, чьё имя нельзя называть. Ну, не девчонка же на рецепшен покорила сердце такого мастодонта, как ты.
- Бог знает, что ты такое несёшь, Хаус! - вздыхает он, но, кажется, с некоторым облегчением.
- Если запал на гейшу, выброси это из головы. Она — моя.
Снова откат. Облегчение уступило место новой волне тревоги:
- Ты серьёзно?
- Нет. Договорись с ней насчёт массажа.
- Уже. Позвонил, пока ты общался с джинном в той лампе алладина. Она обещала тайский и с языком.
- Серьёзно?
- Насчёт языка?
- Насчёт массажа.
- Будет по вечерам через день. Она - к нам. В гостинице. Через день - лучше, чем ничего.
- Почему она согласилась? Сколько ты ей пообещал?
- Прилично вообще-то. Это что, важно?
- Это важно.
- Ты сделался скупердяем, Хаус? - он, кажется, удивлён.
- Я не сказал: «много», я сказал «важно».
- Потому что если сумма невелика, должно быть что-то другое? - без труда угадывает он. - Ну... это же хорошо...
- Уилсон... - окликаю я его каким-то особым, видимо, тоном, потому что он останавливается и, заступив мне дорогу, смотрит прямо в объективы очков. Я догадываюсь, потому что вижу только силуэт — он стоит, заслоняя мне свет, отчётливым контуром с рукой на перевязи и растрёпанными волосами.
- Ты их путаешь с глазами, - говорю я, не то, чтобы разрядить обстановку, не то, чтобы ещё больше напрячь. - Они — не зеркало души, даже не близко. Что ты хочешь по ним прочитать?
- Сам скажи. - предлагает он, едва заметно пожав плечами.
- Не делай этого. Я серьёзно.
- Чего «этого»?
- Не сводничай просто потому, что тебе показалось, что мне показалось, будто что-то может измениться.
- А тебе так показалось?
- Уилсон, я — калека, жалкий инвалид, и это навсегда. Я уже подумал было, что ты это понял, но, видимо, ты ещё больший идиот, чем кажешься.
- Ты — не жалкий инвалид, не прибедняйся.
Слышу над ухом, как Кларенс старается не дышать — опять он попал на наши разборки, которых терпеть не может.
- Конечно. Я — железный человек. Глаза — окуляры, тело киборга, зубы — импланты, уши искусственные. Член самонаводящийся с оптическим прицелом и спусковым механизмом дистантного действия.
Кларенс не выдерживает — фыркает.
- И не тебе давить на кнопку, - добавляю я.
- Хаус... - знакомая интонация, он ищет слова, которые не находятся, и теребит шею, растирает, как пресловутую лампу алладина, чтобы нужные слова, как джин, вывалились оттуда в вонючем дыме и пламени: «чего изволишь, хозяин?» - Эта женщина-физиотерапевт... Это просто массаж, и если у тебя какие-то посторонние мотивы, то мне о них ничего...
- Брешешь, - обрываю я. - Тебе о них очень даже «чего», и все твои комбинации шиты белыми нитками. А вот чего я не терплю, так это утешительного секса для колченогого урода в инвалидном кресле от сострадательной самаритянки с твоей хитрожопой подачи. И самое сволочное, что ты об этом прекрасно знаешь, но всё равно, как дурак, лезешь.
- Твоя колченогость тут вообще не при чём.
- Ну, конечно!
- Эй, да у тебя комплексы, Хаус!
- Завелись, понимаешь. Видно, мне их слишком усердно вколачивали. Разуй глаза, кретин, ты-то не слепой: вот это - комплексы? И это? И это? - задираю штанины, демонстрируя ему изуродованные колени, верчу перед носом своими переломанными паучьими пальцами, снова сдёргиваю с лица очки.
Кларенс уже не сдерживает дыхания — сопит, как провинившийся школьник.
Уилсон держит паузу, давая мне успокоиться, только вздыхает, осторожно забирает у меня из руки очки, снова бережно водружает их на место. Я не сопротивляюсь, только невольно вздрагиваю при замыкании контактов.
- Ну, чего ты завёлся? - голос Уилсона тихий, виноватый. - Я же не спорю с тем, что ты — инвалид. Но кто тебе сказал, что ты жалкий? Тебя весь госпиталь «Принстон-Плейнсборо» боится вообще-то... А здесь тебя хорошо встретили... Нельзя же всё время сидеть в скорлупе, как рак-отшельник — нужно как-то выбираться, строить отношения с людьми, особенно, если они сами к этому стремятся.
- Кто тебе, интересно, платит за изречение банальностей?
- Никто. Я волонтёрствую. А банальности часто банальности именно потому, что они — правда жизни — не задумывался?
- Правда жизни в том, что она — дерьмо. Не задумывался? И все твои попытки завернуть это дерьмо в красивый фантик провальны, поэтому они только расстраивают тебя и заставляют надираться по ночам.
- А тебе непременно нужно даже конфетку завернуть в дерьмо, чтобы добиться катарсиса боли и воспарить.
- Я просто принимаю жизнь такой, какая она есть, и не строю себе иллюзий. Стол — это стол. А калека — это калека. Но хотя бы не выпрашивать подаяние я могу себе позволить, как бы другим ни хотелось получить за мой счёт индульгенцию.
Он всплёскивает руками, забывшись и запоздало дёргаясь от боли в сломанной:
- Да с чего ты взял, мистер Уязвлённое Самолюбие, что это — подаяние?
- А что это? Да я просто вязну во всеобщем приветливом благодушии, как в зыбучем песке, если ты не заметил.
- Заметил. И заметил ещё кое-что, чего ты, похоже, даже не допускаешь: все эти люди восхищаются тобой.
- Чего-чего? - моё лицо перекашивается от удивления так, что очки чуть не падают снова.
- Представь себе. Я видел, как они на тебя смотрят. Ты в их глазах — личность героическая, они тебя прямо боготворят. И я не знаю, читали они о твоей истории, или смотрели по телику, или Нора Энн Кастл рассказала им, но они... они в восторге от того, что ты свалился на их голову, Хаус. Отсюда их гостеприимство, отсюда желание показать тебе всё, на что способны в "INOREPRO". И ты и дальше будешь тонуть в этом зыбучем песке, если, конечно, со свойственным тебе упорством не постараешься в кратчайшие сроки настроить их всех против себя своими колкостями и издевательствами. От незнакомой обстановки и обилия впечатлений ты, я так понимаю, растерялся слегка, забыл, что нужно прикидываться гадом, и пока упускал такую возможность. Может, и не будешь навёрстывать, а? И они отольют тебя в бронзе.
Вот теперь я, действительно, растерялся и беспомощно поворачиваюсь к Кларенсу, как бы призывая его в свидетели того, что Уилсон несёт чушь. Но он только кивает головой:
- Это правда, док. Я тоже заметил. Доктор Кастл смотрит на вас, как на малиновый леденец, а эта китаянка — как на ананасовый с мятой.
Я на минуточку представляю себе огромный прозрачный ананасовый леденец в виде скорчившегося в инвалидном кресле неприятного типа в окулярах-трансляторах — и меня пробивает. Особенно когда мне приходит в голову, что леденец должен быть на палочке, и я начинаю мысленно пристраивать к фантому свою старую трость.
- Ну, ты чего? - невольно улыбаясь, беспокоится Уилсон. - Чего тебя так насмешило?
А я не могу ответить — только раскачиваюсь в чёртовом кресле, судорожно хватаясь то за поручни, то за живот, и по моим рубцам текут слёзы, выступившие от смеха.
Смех — штука заразная, почище зевоты, и через несколько мгновений они уже оба ржут со мной, продолжая сквозь смех пытаться выбить из меня причину веселья.
- Представил себя в виде леденца, - честно признаюсь я, наконец, успокоившись. - Ладно, Уилсон, закончили. Кларенс, хватит баловаться с ключами - поехали уже из этого храма имени меня.
Почему мне всё время приходят ассоциации «INOREPRO» с храмом? Но тут на алтарь этого храма снова начинает пробираться виртуальная статуя ананасового леденца, и я поспешно стараюсь отвлечься, чтобы не началась вторая серия смеховой истерики.Добавлено (02.09.2015, 00:01)
---------------------------------------------
После обеда Уилсон неожиданно предлагает:
- Пойдём погуляем. Или ты совсем уж устал?
Я, действительно, устал — мне для этого немного надо, но зависать сутками в номере начинает надоедать мне до тошноты, да и преодолевать комплексы интраверта нужно, коль скоро я планирую дальнейшее расширение своего «одеяла», и я соглашаюсь - только спрашиваю:
- Как ты справишься с креслом с одной рукой?
- У тебя что, джойстик не работает?
- А если подъём или ступенька?
- Объедем. Ну, или таки-справлюсь, если уж придётся. Давай. Тебе нужно воспользоваться случаем развеяться, пока погода не испортилась. Посидим в кафе на открытом воздухе — здесь неподалёку вполне приличное, и расположено не на пыльной улице, а в садике.
- Где все посетители забудут про свои тарелки и станут пялиться на меня?
- Ну и что? Тебя это волнует? Зато у них готовят настоящий овуш молиш и миндальные сливки. Кофе тоже отличный.
- Откуда ты это знаешь? Ты не отлучался, за исключением одной попойки, но вряд ли, что там — ты же туда, где нагадил, и под страхом смерти не вернёшься.
- Хватит строить из себя Шерлока Холмса — я просто попросил Кларенса узнать, где поблизости приличный кофе, потому что от здешней бурды у меня изжога, и он узнал. Ну, ты как, решишься?
А почему бы и нет? Я — сластёна и кофеман, а хороший овуш молиш — вещь стоящая. К тому же, крепкий хорошо сваренный кофе мне сейчас и вовсе то, что доктор прописал.
- Ладно, уговорил. Но помни: по первому же моему слову...
- Да-да, всё бросаю — и домой. Я помню. Не хочешь переодеться?
- Зачем ещё? - лишняя возня, лишняя боль, но в представлении Уилсона, видимо, лишняя тренировка.
- Хаус... - укоризненно вздыхает он. - Не подозревай ты уже меня постоянно, а? Ты в этой рубашке дважды вспотел до нитки и высох — её в угол ставить можно. И тебе ополоснуться не мешает.
Неохотно признаю его правоту. Но, признаю или не признаю, а — лишняя возня, лишняя боль, хотя он старается изо всех сил помогать мне, не смотря на сломанную руку.
- Опять новая рубашка? Ты в этом удовольствие находишь?
- Какого она цвета?
- О, у нас занятия в младшей группе детского сада?
- Ты не можешь различить?
- Красная, - говорю почти наугад. Нет, стой... Жёлтая? Оранжевая! Что ты молчишь так загадочно? Я ошибся?
- Что? А-а... Нет... - он как-то странно зависает в своём молчании, потом говорит с новой, непонятной, но как будто бы возбуждённой интонацией:
- Хаус, я понимаю, что это звучит немного фантастично, но...
- Что ты ещё придумал?
- Мне кажется, твой интерфейс с трансляторами меняется... улучшается... Ну, то есть, корректируется корой.
- Хочешь сказать, что я начинаю лучше видеть, потому что могу осмысливать и прогнозировать видимое?
Это заманчивая перспектива, заманчивое объяснение. А он рад привести доказательство:
- Ну, вот с цветом рубашки. Всё дело, видимо, в близости длинны волны. Раньше, ну, скажем, месяца три назад, ты видел только несколько основных отчётливых цветов, всё остальное воспринимал, как тусклые оттенки тех же цветов, так?
- Так, - осторожно соглашаюсь я.
- Ты же знаешь, что по-настоящему мы получаем на сетчатке опрокинутую картину окружающего?
- Да нет, откуда! - ёрничаю я — ёрничаю, потому что волнуюсь. - Это же ты кончал мед, а я так, выучил несколько букв по библии старого негра.
Коротко всхохотнув в ответ незамысловатой шутке, что, кстати, тоже свидетельствует о некоторой взвинченности, он продолжает:
- Мозг корректирует изображение, и мы видим мир неперевёрнутым. С твоими трансляторами то же самое происходит. Ты увидел нечто, находящееся между жёлтым и красным, точность прибора не позволяет определить, так сказать «степень желтизны», но твой мозг понял, что это и не жёлтый, и не красный, вспомнил, что в промежутеке, и достроил картину. И ты реально увидел оранжевый. Ты же его реально увидел?
- А откуда я теперь узнаю, как я его «увидел» - в «очах души моей» или просто принял сигнал транслятора без «умного ресемплинга»?
- Давай проверим тебя на тестах Ишихара или «Фалант»? - предлагает он с ходу.
Я задумываюсь. Он прав: такие тесты покажут уровень восприятия оранжевого цвета — кора, подкорка или линза объективов-окуляров трансляторов. И если речь всё-таки идёт об «умном ресемплинге», то это надежда. Ещё одна надежда. Несбыточная надежда...
- Уилсон... - мой голос хрипл.
- Что?
- Ссыкотно как-то, Уилсон... Пойдём лучше поедим сладенького.
День уже перевалил за время английского чая, солнце сделалось таким, что любой предмет объявляй оранжевым — не ошибёшься. Вспышки в стёклах. Одна зайчиком вонзается мне в мозг, и я так дёргаюсь, что теряю управление креслом и, как неопытный водила на скользкой дороге, практически выворачиваю себя с сидения в кювет — в последний момент Уилсон рывком за ручку сзади восстанавливает равновесие моего «болида».
- Легче на виражах, Шумахер! Пит-стоп только через пару кругов, а у твоего стюарда сегодня, по крайней мере, на один разводной ключ меньше, чем обычно.
Хорошо это у него получилось — голосом «плохого парня» из китайского квартала на Южной стороне Чикаго, Иллинойс. У него иногда хорошо получаются такие вот забавные фразы. Люблю, когда он вдруг выдаёт что-нибудь в таком духе, и сейчас с удовольствием смеюсь. И он улыбается — уж не знаю теперь, вижу я его улыбку или додумываю, но знаю: сейчас она у него ласковая и немножко озорная. И, как в стёклах домов, вспыхивают в его тёмных глазах солнечные зайчики заката. Но этого я, уж точно, видеть не могу — тут без «Фаланта» всё ясно.
Путь к сердцу мужчины лежит через торакотомию. Всё остальное - ванильная ересь.
Сообщение отредактировал hoelmes9494 - Вторник, 18.08.2015, 21:31 |
| |
| |
| metressa | Дата: Четверг, 03.09.2015, 03:15 | Сообщение # 47 |
Невролог
Награды: 0
Группа: Персонал больницы
Сообщений: 150
| Спасибо!  Пишите еще!
Жизнь надо прожить так, чтобы больше не хотелось
|
| |
| |
| hoelmes9494 | Дата: Понедельник, 14.09.2015, 12:41 | Сообщение # 48 |
|
фанат honoris causa
Награды: 0
Группа: Персонал больницы
Сообщений: 4345
Карма: 6358
Статус: Offline
| В кафе малолюдно и не шумно — негромко играет блюз, пахнет кофе и ванилью, жареной кукурузой и взбитыми сливками, несколько человек за столиками переговариваются между собой — слышу обрывки их разговоров: подружки обсуждают новое увлечение одной из них, какого-то парня по имени Рив; парень с девушкой выясняют отношения — он её ждал, а она опоздала и, кажется, не даёт; пожилые супруги вспоминают поездку в Рио: трое мужчин перетирают о работе в рекламном агентстве и о бейсболе.
- Сюда, - Уилсон заталкивает моё кресло в какой-то закуток, где много зелени — искусственной и настояшей — и аквариум с рыбками.
Я вспоминаю о чаяниях Кларенса.
- Если уж такой щедрый, сам подари ему аквариум.
- У тебя нет аллергии на корм, - говорит. - Что ты можешь иметь против рыбок?
- Я имею не против рыбок, а против того, что ты вечно всё за меня решаешь.
- Слушай, у тебя это — пунктик, да? - сочувственно спрашивает он. - Я ничего не решал. Он заговорил об этом — я сказал то, что само собой разумелось: если он не может держать аквариум дома, пусть держит у нас. Ну, мечта у человека, а дом большой. Ты сам бы сказал то же самое, если успел бы раньше меня.
- Тем более, если бы я сказал то же самое, какого чёрта ты вылез? Это всё-таки мой большой дом, а не твой.
- Да? - его голос падает на несколько децибелов сразу. - А разве он не наш? Я как-то думал, что живу вместе с тобой, а не служу у тебя с проживанием...
Он сбивает меня с толку этим замечанием, потому что до сих пор я как-то не задумывался: дом был куплен на средства из моей компенсации, но, поскольку я не могу, а тогда и подавно не мог, обходиться без посторонней помощи, Уилсон — само собой разумеется — просто продал свою прежнюю квартиру, где мы, кстати, тоже жили вдвоём — моя ушла в счёт конфискации — и стал жить вместе со мной. Конечно, у него своя спальня, и своя гостиная, и вообще дом навороченный и приспособленный, но - к моим нуждам. Ему по большому счёту даже женщину некуда привести. Ну, то есть, привести-то можно, но мимо меня, постоянно торчащего в гостиной своей горбатой переломанной персоной с наушниками и — в лучшем случае — с трансляторами на лице. Но сейчас я отвечаю ворчливо:
- А тогда какого чёрта рефлексируешь, как моя жена или нанятый пожизненно лакей? «Для меня тоже всё кончено», - передразниваю по памяти. - С какого перепугу-то? Я тебя прошу в гроб ложиться по ночам? Захочешь жить с женщиной, найдёшь такую, с которой захочешь — что, с нашими деньгами проблема пристроить вам отдельное крыло с отдельным входом? Или ты боишься, что любая, взглянув на мою безглазую рожу, сбежит — отсюда и забота о стеклянных протезах?
- Любая не сбежит, - спокойно говорит он, принимая от подошедшего официанта папку с меню. - А такая, которая сбежит, меня не устроит. Только... как ты себе это представляешь? Прикинь, глухой ночью во время секса: «Извини дорогая, мне кажется, Хаусу снятся кошмары — я пойду посплю сегодня с ним или, может быть, пригласим его сюда?»
- О, как у тебя фантазия-то заработала! - фыркаю я. - Размечтался, ага! - и вдруг догадываюсь: - Стой! Так ты поэтому всё время пытаешься мне кого-нибудь сосватать для постельных утех? Чтобы себе освободить ночи для секса, да? Ищешь заместителя на должность «ловца снов»? Вернее, заместительницу-профессионалку. И готов платить ей по полной. Ну да, деньги же для нас — не проблема. Ну, ты и жук, Уилсон!
- Есть шоколадные эклеры, есть овуш-молиш, есть терамису с клубникой, - предлагает он невозмутимо. - И тебе кофе или какао? Два какао, - так и не дождавшись моего ответа говорит он официанту. - Два коктейля, овуш-молиш, тирамису, две корзиночки с виноградом и круассаны с тмином. Ты снова сейчас возмутишься, что я за тебя решаю, да? Я выбрал тебе самое вкусное из того, чем ты не перемажешь рубашку. Параноик ты, Хаус — это у тебя после тюрьмы. И говорю я так не чтобы напомнить о плохом и напугать или расстроить тебя, а констатирую факт, ага?
Мне нечего возразить, и я молча принимаюсь за какао с десертом, но остаётся между нами какая-то нехорошая натянутость. К тому же, я роняю кусок пирожного на брюки, а, пытаясь поднять, перемазываюсь, и пальцы сводит судорогой, и я кривлюсь от боли и досады, а Уилсону самому приходится вытирать салфеткой и мои брюки, и пальцы: да, нескоро ещё я снова научусь играть на рояле, что бы там волшебное зеркало ни думало.
- Ты просто опять очень напряжён, - говорит Уилсон, бросая салфетку в корзину под стол. - Я тебе заказал алкогольный коктейль — помнишь, ты говорил, что хотел бы попробовать вернуться к небольшим дозам алкоголя время от времени?
- Я говорил не так, не передёргивай. Вообще, это была шутка.
- А по-моему, неплохая идея. В конце-концов, если бояться лекарственного взаимодействия, нужно на всю жизнь зарекаться — ты же всё равно не слезешь с обезболивающих и спазмалитиков.
- Эй, незнакомец, ты куда дел Уилсона?
- Нельзя приравнять жизнь к болезни и больничному режиму. Ты стабилен, тебе существенно лучше уже не станет — только, может быть, какие-то функции восполнить получится. Но и по-настоящему плохого меньше, чем могло было быть: проблемы со скелетом, с движением, твой слух и зрение никогда не будут полноценными, но ты мыслишь — у тебя хороший неповреждённый мозг, твои почки практически восстановились — несколько мелких очагов фиброза — не в счёт, это следы кровоизлияний. Печень справляется, несмотря на таблетки. В лёгких все тяжи рассосались, диафрагмальные спайки не мешают тебе дышать. Ушиб сердца без последствий.
- Можешь по здоровью рекомендовать меня в «Зелёные береты»?
- Сразу, как только там организуют взвод инвалидов-колясочников. Давай уже, кончай растравлять поджившее — пей.
И я послушно вливаю в себя алкогольный коктейль. Здорово алкогольный — это мне становится понятно почти сразу по упругой тёплой волне, ударившей в желудок, по ватной слабости во всех мышцах, по лёгкому головокружению, и ещё по тому, что боль делается расплывчатой, неопределённой, нечёткой.
- Эй, ты меня напоил, - говорю.
- Ничего, тебе не вредно расслабиться.
- Ты не знаешь, что может выйти из этого расслабления.
- Что бы ни вышло, я же буду рядом. В обиду не дам, кошмары прогоню, порно поставлю, куда блевать, принесу. Веришь?
- Верю.
- Тогда допивай.
И я допиваю, окончательно сжигая мосты собственного рассудка. А Уилсон словно торопится куда-то — косится на часы и почти силой вливает в меня ещё бокал.
Спиртное ожидаемо сносит мне крышу — я уже пробовал некоторое время назад, но не рассчитал дозы и свалился прямиком в ад, где на меня толпой набросились привидения, избивая и стараясь затолкать в бетонную комнату с какими-то заржавленными хирургическими инструментами, а я отбивался от них, что было сил, пока не очнулся на заблёванном полу кухни, визжа, как свинья, потеряв всякую привязку ко времени, отпихивая руки пытающихся помочь мне Уилсона и Кларенса, порядком перепугавшихся, когда я разнёс себе голову о ножку стола, готовый на что угодно лишь бы не возвращаться в тюрьму. Но, хоть это всё и было давно, с тех пор две банки пива — мой верхний предел. А тут...
- Уилсон, в трансляторах может двоиться?
- Что? - переспрашивает он. - А-а... Может, Хаус, может... Сейчас всё может.
Он тоже навеселе, но не настолько — говорит чуть громче и жестикулирует чуть размашистее, чем обычно — только и всего.
- Мы, похоже, оба перебрали, - говорит. - Пора, наверное, закругляться, а? Как думаешь?
- Уилсон, чёрт тебя побери, это ты во всём виноват. Ты спиваешься сам и решил споить меня. А теперь у меня руки не слушаются, и как я поведу кресло? Ты со своей сломанной клешнёй и заплетающимися ногами тоже на сегодня хреновый рикша — что, будем Кларенсу звонить и дискредитировать себя в глазах прислуги?
- Кларенс — дипломированный медбрат, а не прислуга.
- Нормально. Он — не прислуга, ты — не прислуга. А кто прислуга? Хочу прислугу, я же сам не могу ни черта. Ни встать, ни... на рояле сыграть. Искалечили, суки! Без глаз, ни одной кости целой не оставили. Убить совсем духу не хватило — понимали, что им за это, если всё всплывёт, неслабо задницы надерут, а вот так... Ты что пялишься? Думаешь, шарахнул дверцей по руке - и уже что-то в этом понимаешь?
- Тише, Хаус, тише, не надо здесь...
Но я уже и сам чувствую, что вот-вот пойду вразнос — выпивка всегда делает меня напористым, даже агрессивны - и обрываю себя:
- Уилсон, блин, я хочу на воздух. Меня что-то совсем развезло с отвычки.
- Подожди только, я расплачусь, - он взмахом руки подзывает официанта и шелестит купюрами.
- Сдачи не надо, спасибо. У вас потрясающее заведение.
- Вам помочь выкатить кресло, сэр? - парень-официант обращается к Уилсону — не ко мне. Я уже неоднократно замечал, что обращаться напрямик к человеку в инвалидном кресле у обывателя не практикуется.
- Нет-нет, благодарю вас — мы справимся.
- «Благодарю вас», - передразниваю я противным голосом, скорчив рожу. - Он меня за слабоумного принял, а ты своим «благодарю» всё равно, что подтвердил это.
- А если я начну хамить, твоя дееспособность и твой острый ум вмиг сделаются самоочевидными?
- Самоочевидным сделается другое — то, что хотя бы ты не считаешь, что меня можно двигать, не спрашивая.
- Не заводись, - мягко просит он. - Я так не считаю, и ты это прекрасно знаешь. Ну, какое тебе дело до того, что думает этот парень: он принёс тебе кофе — и ты его больше никогда не увидишь. Поехали?
- Ладно, поехали.
Уже успело смеркнуться, и теперь мои очки бесполезны. Снимаю, и Уилсон тут же забирает их у меня из рук — он не позволяет моим кривым пальцам подолгу контактировать с такой сложной и дорогой вещью.
- Такое впечатление, что будь твоя воля, ты бы мне их вообще не отдавал, - говорю сварливо.
- Будь моя воля, я бы тебе один свой глаз отдал. И самое дрянное, что ты это тоже прекрасно знаешь, а всё равно нарываешься.
- Какой глаз? Который косит у тебя?
- Любой, блин. На твой выбор.
Несколько мгновений я молчу. Потом растерянно касаюсь щеки, на которой откуда-то оседают мелкие капли.
- Дождь начинается или ты орошаешь меня слезами от обиды?
- Это не дождь, - говорит Уилсон. - Это фонтан. В парке фонтан включили — брызги так далеко долетают.
- А людей вокруг много?
- Совсем никого.
- Тогда подвези меня поближе.
- Ты вымокнешь.
- И что? У меня недостаточно сухих рубашек в гардеробе?
- А ты здорово набрался...
- От «набрался» слышу. Давай, кати меня. Где этот фонтан?
Брызги становятся чаще.
- Ближе! - требую я. - Ещё ближе!
Наконец, они начинают сыпаться дробью сплошь.
- Может, тебя прямо в чашу уже сбросить? - шипит недовольный Уилсон, по моей милости тоже, разумеется, вымокший до нитки.
- Забавно, - говорю. - Тебе же не хочется мокнуть, но ты потакаешь мне и лезешь в фонтан. Так себя ведут виноватые, если хотят во что бы то ни стало загладить вину. А ты что натворил?
- Знаешь... Я тебе столько потакаю, что по твоей теории меня давно пора повесить без суда и следствия, как априори виноватого. Между прочим, если ты отлакируешь сейчас этим душем свою простуду, воспаление перейдёт на глазницу, и с трансляторами — бинокулярами придётся расстаться. Видел я за свою жизнь одноглазых, уже несколько лет созерцаю безглазого, но то и другое в одном флаконе — чересчур даже для тебя при всей твоей заточенности ловить кайф от страданий.
- То есть, по твоему, я от всего этого ловлю кайф? - спрашиваю тихо и угрожающе.
- Ну, я бы, например, на твоём месте умер или свихнулся, - говорит, и, должно быть, потому, что его слова звучат при этом абсолютно искренне, я вдруг перестаю раздражаться. Или, может быть, слегка трезвею от холодной воды.
- Ладно, поехали отсюда.
В гостиничном номере Уилсон стаскивает с меня насквозь промокшую одежду:
- В ванну немедленно. Не хватало ещё, чтобы ты и вправду простыл.
Мне кажется, он как-то чрезмерно спешит — дёргает меня, небрежничает, подгоняет, пару раз делает мне по-настоящему больно — то ли из-за спешки, то ли из-за руки.
- Ох, Хаус, прости — спохватывается, когда я пропускаю сквозь зубы короткий стон. - Что-то сегодня неудачный день, видимо — всё из рук валится.
Ничего на это не отвечаю, но, впрочем, в горячей воде боль подтаивает. А вот опьянение заявляет о себе с новой силой, и я не то дремлю, не то вообще улетаю куда-то на волнах эйфории и тошноты. Но Уилсон не даёт мне времени полетать и вытряхивает из ванной едва ли не с большей энергией, чем загонял туда. Я теряюсь в догадках, как вдруг объяснение приходит само собой стуком в дверь и тем, как Уилсон, вздрогнув, срывается открывать. Я слышу голос Ку-Си-Ма, узнаю его, обмираю — никак не ждал, что она появится здесь уже сегодня - и запутываюсь в рукавах футболки, как в ловчей сети. Поэтому, когда они входят в комнату, я растерян, полуодет и готов убить Уилсона.
- Добрый вечер, доктор Хаус, - мягко говорит Ку-Си-Ма. - Не надо надевать это — мы же всё равно будем делать массаж.
Путь к сердцу мужчины лежит через торакотомию. Всё остальное - ванильная ересь.
|
| |
| |
| Triest5609 | Дата: Понедельник, 14.09.2015, 20:07 | Сообщение # 49 |
|
Невролог
Награды: 0
Группа: Персонал больницы
Сообщений: 236
Карма: 20
Статус: Offline
| На самом интересном...
А насчёт глаза это мысль... думаю, что согласия Хауса даже не спросят, реши Уилсон сделать трансплантацию, Хаус просто бы проснулся с вживленным глазом.
Сообщение отредактировал Triest5609 - Понедельник, 14.09.2015, 20:08 |
| |
| |
| hoelmes9494 | Дата: Понедельник, 14.09.2015, 22:26 | Сообщение # 50 |
|
фанат honoris causa
Награды: 0
Группа: Персонал больницы
Сообщений: 4345
Карма: 6358
Статус: Offline
| Цитата Triest5609 (  ) думаю, что согласия Хауса даже не спросят, реши Уилсон сделать трансплантацию, Хаус просто бы проснулся с вживленным глазом.
Увы, это совершенно невозможно. У Хауса был неврит зрительных нервов, никакая пересадка глаза тут не поможет, даже если бы это было теоретически возможно.
Путь к сердцу мужчины лежит через торакотомию. Всё остальное - ванильная ересь.
|
| |
| |
| Triest5609 | Дата: Вторник, 15.09.2015, 00:03 | Сообщение # 51 |
|
Невролог
Награды: 0
Группа: Персонал больницы
Сообщений: 236
Карма: 20
Статус: Offline
| Новые технологии...? Жалко ;(((
|
| |
| |
| metressa | Дата: Вторник, 15.09.2015, 14:38 | Сообщение # 52 |
|
Невролог
Награды: 0
Группа: Персонал больницы
Сообщений: 150
| Цитата hoelmes9494 ( ) Я теряюсь в догадках, как вдруг объяснение приходит само собой стуком в дверь
Читатель сразу догадался 
Цитата Triest5609 ( ) На самом интересном...
Действительно. Пожалуйста не тяните с продой
Жизнь надо прожить так, чтобы больше не хотелось
Сообщение отредактировал metressa - Вторник, 15.09.2015, 15:18 |
| |
| |
| hoelmes9494 | Дата: Среда, 16.09.2015, 12:02 | Сообщение # 53 |
|
фанат honoris causa
Награды: 0
Группа: Персонал больницы
Сообщений: 4345
Карма: 6358
Статус: Offline
| Начинаю понимать, что чувствовал Квазимодо, глядя на ту сексапильную цыганочку. Панику он чувствовал. Каждый изломанный сустав, каждый скрюченный мускул гипертрофированным безобразием подпирает кожу в самых неожиданных местах, и кожа никуда не годная — сморщенная, дряблая, живот белый, как рыбье брюхо — урод ведь не станет загорать на нудистском пляже, приобретая красивый бронзовый загар. Правда у него ещё, насколько я помню, был уродливый торчащий вырост на лице, бородавка — у меня с этим всё в порядке, никаких бородавок — вместо глаз пустырь. Как-то, уже после операции по вживлению электродов, Уилсон мне сказал: «Знаешь, в чём я завидую тебе, Хаус? Ты никогда не увидишь своего лица без очков — даже приблизительно». «В наш век развития новых технологий нет ничего невозможного. Сфотографируй и покажи», - потребовал я, и он тут же пожалел о своём длинном языке и включил «реверс». Я не отставал, он отговаривался. Пришлось нажать и добиться своего не совсем спортивными методами... Ну, и всё равно на фото я практически ничего не увидел. Плоское изображение — это не для меня. Дорисовал мысленно — и всерьёз стало не по себе. «Щади людей, не снимай трансляторов публично», - просил Уилсон. «А они меня щадили?»
Ну что ж, видимо, их с детства учат не демонстрировать чувств. Восточная философия вообще заточена под интравертов. Внутренний мир, точка хара, самопогружение, самосозерцание. Она впервые увидела меня без очков — и даже голос не дрогнул — памятуя о том, что чиновник из мира гранёных карандашей при этом зрелище блевать побежал, реакция? достойная уважения.
- Ну, вы тут занимайтесь, - сказал Уилсон и выскользнул из комнаты.
А я от первого же её прикосновения снова задрожал. Нет, не задрожал даже — затрепетал, так вернее будет. И покрылся гусиной кожей, как личинка на морозе, хотя на этот раз пальцы у неё были тёплые. Массаж! Это действо нельзя было назвать таким грубым, прозаичным, приземлённым словом. Это было нечто качественно другое — создание Богом человека из глины: касание ветра и воды, горячий песок пустыни и накалённые солнцем камни на берегу океана, дрожащая под пальцами гитарная струна и вибрирующий зуммер электропилы во время ампутации. Я напился в коктейльном бокале оборотного зелья, и меня с первым лучом взошедшей луны её узкоглазого лица — луны, невидимой мне сквозь тучи моей слепоты, закорёжило в жесточайшей трансформации, когда кости начали гнуться и натягивать кожу, принимая иную форму, сухожилия сжиматься гуттаперчей, а сквозь все поры кожи, вонзаясь, как иглы, рванулись, распрямляясь, к лунному свету жёсткие клочки шерсти. В какой-то момент я закричал от боли, взвыл от боли, как рожающая женщина, и она зажала мне рот тонкими и мягкими губами, словно вилку воткнула в розетку — такой пробой скрутил меня судорогой, в которой больше всех досталось животу, нижней его части — там загорелась театральная люстра в тысячи ватт, и я понял, что, как попавшему под напряжение не выпустить из судорожно сжатого кулака оборванного хвоста проводки, так и мне не оторваться от её губ, пока хватит дыхания.
Молча. Без единого слова.
Её пальцы превратились в быстрые реки и бежали, скатываясь с моих перекошенных лопаток, а моё изуродованное тело, как иссохшая пустыня, впитывало эти реки яростно и ненасытно. Переломанные рёбра, как ступени лестницы, по которым она, запинаясь, сбежала, помня о том, что я, оказывается, боюсь щекотки, и в какой-то миг я не удержался и всхохотнул, задыхаясь и обмирая, а потом так же безудержно застонал, когда коротко свистнув зиппером на моих джинсах, она чётко определила границу, за которой государство «Массаж» заканчивалось, и начиналось государство «Секс», предъявила загранпаспорт и визу и торжественно въехала в кабриолете без верха на центральную площадь столицы, вокруг которой начала неторопливо накатывать победоносные круги.
Я даже не помню, отвечал ли я, пытался ли отвечать. Слёзы текли причудливыми рытвинами моих глазниц, я стонал и вскрикивал, растеряв не только мысли, но даже понятия того, что такое мысль. Напряжение сворачивало и разворачивало меня, как заржавленную пружину, как линяющую змею, я уже увёртывался от её пальцев, практически вырывался, не в состоянии больше терпеть остроту нарастающих волн — предвестников разрядки. Её руки, её губы успевали коснуться везде — я не мог её видеть, и она невольно представлялась мне каким-то фантастическим существом, целиком состоящим из множества рук и губ. Наконец, она стала целовать моё лицо — то место, где когда-то были глаза, куда любимых целуют трепетно и нежно, и это стало последней каплей. Я закричал и, наверное, забрызгал спермой и её лицо, и руки, содрогаясь в болезненных и приятнейших конвульсиях — никакой самодельный оргазм с этим не мог даже претендовать на кастинг, я чувствовал подобное однажды в тюрьме, когда у меня выходили сгустки крови после двухсуточной задержки, когда я валялся на полу, зажав ладони между ног и с ужасом ожидал, что первый же удар в живот в клочья разорвёт мне переполненный мочевой пузырь, как вдруг острая, почти невыносимая боль, короткий миг агонии — и такое сладостное облегчение, что мне не помешали насладиться им ни сломанное запястье, ни окрик ворвавшегося в камеру охранника.
Несколько мгновений, выходя из пике, я, вероятно, оставался в подобии обморока — в ушах шумно стучал пульс, и я ничего не слышал и ничего не чувствовал, кроме прокатывающихся вверх-вниз по позвоночнику горячих судорожных волн, постепенно тишающих, сбрасывающих амплитуду.
Сыграло свою роль опьянение или я слишком долго не был с женщиной, но я испытал неимоверное по силе возбуждение и фантастический оргазм, зашвырнувший меня куда-то за пределы тактильных ощущений. Был ли я при этом счастлив и умиротворён? Испытал ли то окутывающее сонливое тепло, которое обычно бывает послевкусием к хорошему сексу? Десять раз нет! Сломан, раздавлен, размазан по собственным органам чувств, фактически изнасилован, и желание у меня оформилось свернуться в углу, защищая живот, подтянуть колени к подбородку и лежать тихо и незаметно. Не раздражать. Не отсвечивать. Поэтому я молчал, не произнося ни слова, только тяжёлое, всё ещё не восстановившееся дыхание со свистом проносилось по моим воздушным путям и резало лёгкие.
Потом меня медленно начало отпускать. Я шевельнулся и почувствовал, что ванную комнату неплохо бы посетить ещё разок. Это было ощущение, но вслед за ним пришла мысль. Даже не пришла — свалилась мне в голову, набив приличных размеров шишку:
- Вы — профессионалка?
- Вам не понравилось... - не спросила — констатировала она с ноткой отстранённости и разочарования.
- Вы бы этого не заметили, не будь вы профессионалкой. Значит, просто способ подработать? И сколько вам Уилсон отвалил моих денег за этот акт благотворительности?Врач-физиотерапевт — прикрытие для агента сексуальной разведки?
Она ответила не сразу, и когда заговорила, тон был уже другим — не отстранённым, а, скорее, дружеским — таким, как будто нас познакомили на вечеринке, мы понравились друг другу и не против поболтать.
- Я, действительно, врач-физиотерапевт. У меня есть все необходимые документы. Я закончила медицинский факультет университета.
- Токийский университет?
- Фрунзенский.
- Не слышал о таком. Где это?
- В Киргизии. Потом работала в Гьянце, в Ладакхе. Япония — позже. Стажировка у Масато Фукуда.
- Сколько же вам лет? - не выдержал я.
- Тридцать семь.
- Я думал, вы моложе.
- Иногда я сама так думаю. Слишком мало успела для почти сорокалетней.
- Значит, инфракрасная спектроскопия вас не прельстила?
- Я занималась у Фукудо не ей. У меня умные руки. Поэтому я научилась делать лучше, чем думать, - она снова присела рядом со мной, положила мне ладонь на грудь и принялась легонько, кончиками пальцев поглаживать мою кожу, как будто намечая задел на новый виток, но как-то рассеянно и вяло.
- Не надо, я вспотел, - сказал я стеснённо.
- Вспотели? - она засмеялась. - Вас можно выжимать и вешать на верёвочку сушить. На вас полусантиметровый слой конденсата эмоций, что с точки зрения физики закономерно: в такой ледяной стакан сразу наливать горячий чай было, пожалуй, самонадеянно и опасно с моей стороны — хорошо ещё, что вы только вспотели, а не разбились на осколки по старым трещинам... Кто это с вами сделал?
- Люди...
- Не слишком хорошие, не слишком добрые люди, - она снова засмеялась. - Венец безбрачия на вас надели тоже они? Вы - красивый, умный, сексуальный, завидный мужчина для умной женщины, которая умеет видеть сквозь матовое стекло. Вас искалечили. Они очень старались, и в чём-то даже преуспели. Не знаю, были вы виноваты или нет в том, что с вами произошло — вы знаете об этом лучше любого. Но сейчас вы ставите эту стену из плексигласа сами. Я все руки изрезала, пробиваясь к вам. Беда в том, что и умная, и глупая женщина одинаково чувствуют боль от порезов. Только умную это не остановит. Я слишком увлеклась и раскрыла себя — по условиям вы не должны были догадаться, что я это делаю не в первый раз.
- До того, как мне переломали пальцы, - сказал я, - я мог бы сесть к роялю и сыграть всего-то несколько аккордов. Но вам уже и этого бы хватило, чтобы догадаться, что я проделываю такое с клавишами не в первый раз.
- Если в «INOREPRO» узнают, я потеряю работу, - сказала она без просьбы, просто информируя меня.
- Не собираюсь никому рассказывать, как вы с Уилсоном меня сделали на пару. Откуда, кстати, он-то узнал?
- Ниоткуда. Сначала речь шла только о массаже. Я предложила сама, позвонила по телефону. Всегда так делаю. Вы же понимаете, я не повешу такое объявление на стенку павильона, но потребности, которые определяют предложение, легко выявить во время физиотерапии. А дальше — мобильная связь предоставляет свои услуги.
Ух, как меня тряхнуло от этих её слов — думаю, что кровь, бросившаяся в лицо, расцветила мою маску в пятьдесят оттенков багрового. То есть, я лежал на этом чёртовом кресле, и каждой клеточкой тела истошно вопил ей о том, что хочу бабу — хочу-хочу-хочу бабу-бабу-бабу!!!? Был порыв обозвать её чем-нибудь по-настоящему непристойным, ударить, плюнуть — так, чтобы она отшатнулась, ахнула, может быть, даже заплакала бы, закрыв лицо руками. Остановило то, что без трансляторов я всё равно не сумею насладиться этим зрелищем, и я только процедил, кривясь в усмешке:
- Представляю себе, как он ухватился за ваше предложение.
- Он... ухватился, - уклончивым тоном откликнулась она.
Всё было понятно и завершённо. Но я всё-таки уточнил:
- Когда вы ему позвонили? Сегодня?
- Вчера. После первого сеанса.
- Так я и думал. Ну что ж, гонорар вы отработали, можете проваливать.
Она, однако, медлила. И снова коснулась меня, но я дёрнулся, как гальванизируемая лягушка, и она тоже отдёрнула руку.
- Мне...жаль, что так получилось...
- Слупите с него за своё разочарование ещё пару сотен.
- До свидания, доктор Хаус. Жду вас на физиотерапию.
Я в голос заржал и зашарил около себя рукой, чем бы швырнуть в неё. Не исключено, что запустил бы и кроссовкой, но почувствовал — не услышал — что она вышла.
А этот кретин, этот мудак Уилсон ждал её, оказывается под дверью, и я услышал завершающий аккорд всей этой пьесы абсурда из первых рук.
- Чтобы закрасить белый лист чёрной краской, - сказала Ку-Си-Ма, - краски нужно совсем немного. Чтобы закрасить чёрный лист белой краской, краски нужно намного больше. Боюсь, у меня не оказалось достаточно краски, доктор Уилсон.
- Вы... оплошали?
Ох, вот это слово он подобрал! Я снова затрясся от хохота, который старался подавить, но вместо этого давился им.
- Я возвращу вам аванс.
- Он что, не кончил?
Убью! Убью мудака!
- Конечно, кончил. Не в этом дело. Он вычислил всю комбинацию.
- И...?
А-а, испугался, мерзавец!
- На вашем месте я бы дала ему время успокоиться.
Ну, вот этот совет мимо — выжидать он никогда не умел, не умеет и не научиться. Ему нужно всё и сразу, и сейчас он завалится сюда с сожалениями, объяснениями и извинениями. Опрометчивый шаг.
И всё-таки раньше его самого я почувствовал его запах — старомодный дорогой парфюм, перегар, сделавшийся за последние дни тоже его привычным запахом, кофе...
- Хаус...
- Уилсон?
- Хаус, я думал...
- Подойди.
Голос у меня звучал скрипуче, как несмазанное колесо, и, наверное, совершенно безапелляционно, потому что он подошёл. Я протянул руку и ухватил его за гипсовую лангету. Отлично! Мне, можно сказать, везёт. Резко, с силой дёрнул на себя и встретил прямым ударом туда, где по моим расчётам было его лицо. Хруст. Сдавленный вскрик. На меня брызнуло тёплым, и я выпустил его руку. Он не упал — скорее, ссыпался на пол — значит, сознания не потерял — по крайней мере, по-настоящему.
- Когда я сказал, что не хочу проститутку, какое именно слово ты не понял?
- Больно... - простонал он, хлюпая разбитым носом.
- Там не было этого слова. Но оно подразумевалось, если хочешь знать.
- Ты мне нос сломал...
- А ты мне - веру в то, что со мной ещё может быть что-то хорошее. Утри свои розовые сопли, комбинатор, и пошёл вон отсюда, - и, поскольку он не шевельнулся, повысил голос: - А теперь какого ты слова не понял?
Тогда по шуршанию я догадался, что он встаёт. Он покорно побрёл к двери, шатаясь и хватаясь за стены. Эта неустойчивость походки мне не понравилась. Конечно, он выпил, но до сих пор на ногах держался совершенно твёрдо. Неужели сотрясение мозга? И перелома носа бы хватило с лихвой. Мне хотелось выместить на нём свою злобу, досаду и беспомощность, сделать ему больно, но не повредить ему, не калечить. В конце концов, этот идиот заботился обо мне — своим дерьмовым, вывихнутым, сволочным совершенно способом, но он заботился обо мне.
- Стой ты, - досадливо сказал я. - Иди-ка ляг лучше. Здорово кровит? Дай мне мои трансляторы.
- Нормально кровит. Как должно. Рубашку залил. Новая рубашка... Жалко... - он зашарил на тумбочке, где обычно лежали очки.
- Новая? Приоделся ради подельницы, да? - очередная волна злости жаром поднялась к голове.
- Я подойду, - задумчиво и гнусаво сказал Уилсон, - а ты мне опять врежешь... Я — не такой стоик, как ты, второй раз по больному месту не выдержу. Давай так: сначала очки наденешь, прицелишься нормально, а потом уже... ну, там в ухо или куда...
И я не выдержал — засмеялся.
Путь к сердцу мужчины лежит через торакотомию. Всё остальное - ванильная ересь.
Сообщение отредактировал hoelmes9494 - Четверг, 17.09.2015, 09:25 |
| |
| |
| metressa | Дата: Четверг, 17.09.2015, 07:07 | Сообщение # 54 |
|
Невролог
Награды: 0
Группа: Персонал больницы
Сообщений: 150
| Цитата hoelmes9494 ( ) Я слишком увлеклась и раскрыла себя — по условиям вы не должны были догадаться, что я это делаю не в первый раз.
Может нужно было действовать как то постепенно, а не сразу лезть в штаны?
Жизнь надо прожить так, чтобы больше не хотелось
|
| |
| |
| Triest5609 | Дата: Четверг, 17.09.2015, 07:17 | Сообщение # 55 |
|
Невролог
Награды: 0
Группа: Персонал больницы
Сообщений: 236
Карма: 20
Статус: Offline
| Уилсон опять получил на орехи. Благими намерениями дорога в ад.
Сообщение отредактировал Triest5609 - Четверг, 17.09.2015, 07:18 |
| |
| |
| hoelmes9494 | Дата: Суббота, 26.09.2015, 23:42 | Сообщение # 56 |
|
фанат honoris causa
Награды: 0
Группа: Персонал больницы
Сообщений: 4345
Карма: 6358
Статус: Offline
| Цитата metressa ( ) Может нужно было действовать как то постепенно, а не сразу лезть в штаны?
Ну, она же говорит: увлеклась 
Цитата Triest5609 ( ) Благими намерениями дорога в ад.
Это вообще его девиз по жизни.
Добавлено (25.09.2015, 23:08)
---------------------------------------------
Но, когда надеваю трансляторы, смеяться перестаю — врезал я ему конкретно: губы разбиты, нос распух, кровью залита вся нижняя часть лица и перед рубашки, и всё ещё течёт — шмыгает носом, давится, сплёвывает в салфетку — может, и вместе с зубами.
- Хар-р-рош...
- Твоими молитвами.
- Иди лёд приложи, перекись...
Но он никуда не идёт — плюхается на диван рядом со мной, как-то очень устало, обессиленно откидывает голову на подголовник, и тут уж я вообще пугаюсь:
- Эй, ты чего? Уилсон, ты в порядке? Я тебе мозги не стряхнул?
Щупаю его переносицу — он мычит и закрывает глаза от боли, но под пальцами, слава богу, только мягкий отёк — ничего не хрустит и не смещается.
- Жить будешь. Говорю, иди холод приложи, пока тебя не раздуло, как полоумного пчеловода. Или голова сильно кружится? Ну, чего ты молчишь? Злишься?
- Хаус, - говорит он вдруг, не открывая глаз. - А может, и правда всё зря?
- Что «зря»?
- Попытки сыграть в «ничего не было». Все эти годы, смотри, мы оба — и ты, и я — пыжимся, стараясь продемонстрировать, как будто ничего не изменилось: все эти игры, девочки, выпивка, работа... Мы как будто разыгрываем перед кем-то спектакль, лицедействуем, а перед кем? Может быть, пора признить, что эти ублюдки убили Хауса, которого я знал, да и меня заодно, оставив два пыльных маникена, которые вообразили себя живыми?
- Не совсем тебя понимаю, - говорю. - ты меня сейчас что, на самоубийство, что ли, уговариваешь?
- Ты мне почти ничего не рассказывал о тех твоих... годах. Я читаю правду по рентгенограммам. Знаешь... иногда я просыпаюсь ночью, а ты спишь — спокойно спишь, что не так уж и часто бывает — и я сажусь рядом и смотрю на твои шрамы, пытаясь понять, как, чем сделан тот или другой. Было время, когда я верил в твою виновность. Недолго — очень недолго, но верил... Это потом уже я вспомнил все эти недомолвки, затравленный взгляд, ожоги на пальцах, синяки, сложил два и два, и у меня что-то получилось, а тогда, в начале, я просто не знал, что думать: белая горячка, психоз, обдолбанность... Все улики указывали на тебя, и я верил и не верил. А сейчас мне невыносимо вспоминать о том, что пока я в это верил и гадал, чем именно ты обдолбался так, что совершил убийство — в беспамятстве, как я надеялся — ты в это время... тебе ломали кости и выкалывали глаза. Я слышу твой крик иногда во сне, и не могу уснуть, пока не выпью.
- Заткнись, - пересохшими губами попросил я.
Ага! Сейчас! Когда это моё «заткнись» мешало Уилсону высказаться — тут могло помочь только крушение палкой постеров и стеклянных витрин, но в гостинице личных вещей Уилсона не было, а счета всё равно оплачивались с моей кредитки.
- Но ты всё прошёл, всё перетерпел, твоя воля к жизни, к свободе — это... это просто чудо, фантастика, я готов преклоняться перед тобой, серьёзно... Но только после того, как ты мне ответишь на один маленький вопрос, Хаус: что теперь?
- Слушай, ты уймёшься, а? Ты уже по кругу пошёл — смотри, голова закружится.
- Доктор Амёба, будешь сидеть всю жизнь под одеялом? - голос у него ровный, только разбитый рот и всё ещё сочащаяся в горло кровь мешают говорить. - Я его с тебя только потянул, а ты мне врезал, не видя, куда бьёшь, снизу вверх... Ты же, надо полагать, анатомию ещё худо-бедно помнишь... Ты же понимаешь, что убить меня мог?
- Я в тот миг об этом не думал.
- Я понимаю. Скажи мне, это потому, что я потянул одеяло или потому, что ты на неё всерьёз запал, а я её тебе за шлюху купил?
Вот же зараза, как читает — надо проверить, может, у меня где буквы выступили.
- Нет, - говорю. - Ни то и ни другое. Это потому, что ты опять решаешь за меня.
- Да? Из-за этого? То есть, будет не то пирожное, рубашка не того цвета, я, не спросясь, притащу котёнка или вставлю в твой плеер диск без спроса, и ты меня опять вот так... отоваришь?
Уже не в первый раз я теряюсь, что ему ответить. Молчу.
Не дождавшись моих слов, он, охнув, тяжело встаёт и уходит в ванную заниматься своим разбитым носом. Слышу, как там льётся вода, щёлкает дверца висячего ящика с аптечкой.
Неженка. Делать трагедию из-за одного удара. Даже если и есть перелом, то без смещения — на прямизне его носа не отразится. Я сижу расслабленно на диване и безуспешно стараюсь вызвать в себе хотя бы тень злости, заставившей меня его ударить. Ничего не получается. На душе погано, и это не вина, не жалость, не досада — не знаю я, как назвать то, что чувствую. Какая-то душевная тошнота, что ли.
Он появляется не скоро - в чистой футболке, с мокрыми волосами, прижимая к носу завёрнутую в платок ледышку из холодильника. Гипс на руке напачкан чем-то тёмным — похоже, кровью, и, кажется, намок.
- Так будешь с лонгетой обращаться, тебе пальцы переламывать придётся, - говорю.
- Обойдусь. Мне на рояле не играть, - огрызается он.
Но тут я, раздувая ноздри, принюхиваюсь:
- Догнался, алкаш?
- Мне больно, - говорит он с вызовом.
- Ты спиваешься.
- И что? У тебя на меня — трезвого — какие-то особые планы? Горшок за тобой я и в дупель пьяный вынесу.
- Я что-то тебя совсем не понимаю, - говорю. - Ты мне предъявляешь претензии в том, что я не могу ходить, не могу видеть? Ты чего вообще от меня ждёшь?
- Ты можешь ходить и видеть. Хреново, суррогатно, но можешь. И жить можешь тоже. Хреново и суррогатно. Но не хочешь хреново и суррогатно. А хочешь так, как не можешь. Хочешь или всё, или ничего. Только, Хаус, всего у тебя уже нет. И не будет. Смирись. Нет, чёрт! Неправильное слово. Когда ты смирялся! Просто сделай поправку на реальность. Ну... послушай, ну, ведь хорошая же специалистка, высший класс...
- Ты нарочно руку сломал? - вдруг спрашиваю я. И застаю его врасплох — он не успевает подпустить в голос достаточно безразличия и говорит излишне горячо, убеждая меня в моей правоте:
- Чушь какая! С чего ты взял?
- Тебе нужен был предлог зазвать её, и ты знал, что на шитую белыми нитками тухлятину я не куплюсь. Сделал отлично — заранее с ней договорился обо всём, сунул руку в крепление, чтобы поставить меня перед нехитрым выбором, да потом ещё на себе её попробовал, когда я кейфовал после процедуры. Прямо при мне. И я опять купился на «иголочкой не больно». Слепого надуть, как у слабоумного конфетку отнять.
- И что, тебе было плохо? - неожиданно ожесточается он. - Хуже, чем бурный романчик с правой и левой рукой? Нет, ты скажи честно: тебе плохо было?
- При чём здесь, как мне было? Важно, как мне сейчас. А сейчас мне тошно. Реально тошно, Уилсон — блевать хочется.
- Это с перепоя, - безжалостно говорит он. - А Ку-Си-Ма тебе не уличная шлюха, а профессионалка экстра-класса. С таких не тошнит.
И снова я не знаю, что ответить, потому что будь это прежние времена, да будь это шлюха такого уровня, я бы счёл выходку Уилсона дорогим подарком. Может, вслух и ничего такого не сказал бы, но про себя непременно, особенно прикинув стоимость услуги, оценил и бить его по лицу не стал бы — это точно. Кстати, думаю, что и расплачиваться за дополнительный «услуги» он с ней планировал не моей карточкой — своей. Уилсон в таких вопросах щепетилен. Что же изменилось? Что так подкорректировало мою «норму реакции»? Чувство собственной неполноценности? Болезненное желание контролировать всё, что происходит вокруг, или... Или что? Что?! Разочарование? Как будто ты— розовощёкий пузан из начальной школы, а не почти старик, весь ломанный-переломанный, пропущеный через мясорубку и выживший, не смотря ни на что, на одной злости и уважении к себе. Вот расскажи только кому, как нафантазировал себе нежную нимфу: тонкие пальцы, мягкие губы, неземная любовь... Спутал, идиот, Шекспира с рекламой прокладок. Не Уилсону — себе бы морду набить до хруста.
Беспощадное чувство непоправимого, какого-то провала, да ещё и густо замешанного на обиде накрывает меня с головой. Не на Уилсона обида — так, на жизнь. Впервые вдруг рождается по-настоящему сопливая мысль: за что мне всё это? Вспоминаю, как настойчиво, как мучительно я искал в своё время ответ на этот вопрос, но тогда он был конкретным, как клиническая задача, как теорема в учебнике, а сейчас, когда ответ был мне поднесён буднично, как картофельная соломка с рыбой в больничном буфете на обычном пластиковом подносе, я, уже зная этот ответ, бросаю тот же вопрос в зал, как заученную роль, драматично заламывая руки, и получается он в результате риторический - для трёпа, иными словами. Видите ли, не совпала у меня с этой картофельно-рыбной будничностью грандиозность страданий. И я, как дурак, воплю в пустой зал:«За что?!», - хотя все зрители уже давно разошлись и, разве что, ночой сторож, обдавая перегаром, проворчит:»За что — за что... Вот кретин! Да ни за что! Иди уже домой»
- Стой-ка, - вдруг говорит Уилсон почти с ужасом. - Так ты... Так ты что, действительно, всерьёз на неё запал?
Я чуть не давлюсь — не от предположения, а от тона, которым он это произносит — и чувствую, как начинает гореть и чесаться лицо. Скребу его без жалости ногтями, царапаю кожу, но плевать!
- Это правда? - не отстаёт Уилсон. - Серьёзно, Хаус? Да перестань ты раздирать лицо — и так не аполлон. Так что, я прав? Прав? Ты запал на неё? Да? Да или нет? Ну, ты... Ну, ты и влип, Хаус!
- Заткнись, - говорю, и сам пугаюсь того, как звучит мой голос. Низко, глухо, как у механического человека с неотлаженным динамиком.
Сам знаю, что влип. Мне нужен массаж, нужна физиотерапия, мне, чёрт возьми, нужен этот прибор, который позволит мне ходить. И как теперь? Как, если при одном воспоминании об «INOREPRO» на мою безглазую физиономию словно туча комаров набрасывается. А ведь зуд — это подпороговая боль вообще-то. А порог у меня низкий — Ку-Си-Ма так сказала.
Уилсон, наконец, сообразил, что стоит и впрямь заткнуться, если нос на лице ему зачем-то ещё нужен. Потянулся за пультом — включил телевизор. Принялся бездумно перещёлкивать каналы в ритме сердцебиения: раз-два-щёлк, раз-два- щёлк.
Телевизор для меня — тусовка мутных светящихся пятен. Да ещё и помехи. Но всё равно регулярно торчу перед экраном, словно отправляя какой-то особый ритуал. Ритуал поминок по той жизни, когда мутные пятна имели смысл, и Уилсон, молодой, усталый и довольный, в носках и распущеном галстуке, размахивал ополовиненной банкой пива, обсуждая со мной сиськи киноактрис, а не сидел рядом, подавленный и пьяный, с разбитым лицом и разбитой судьбой.
- Уилсон, - говорю, помолчав. - Позвони, сними мне шлюху. Сейчас. Из дешёвых. Портье должен знать, куда звонить. Заплати вдвое. И скажи ей, если только рот откроет, выставлю голой и через балкон... Ну, давай, фас! Чего ты замер, как маникен из дрянного бутика? Звони.
Добавлено (26.09.2015, 23:42)
---------------------------------------------
Перебейте, пожалуйста, а то так и случайного бага отловить не смогу
Путь к сердцу мужчины лежит через торакотомию. Всё остальное - ванильная ересь.
Сообщение отредактировал hoelmes9494 - Воскресенье, 27.09.2015, 22:04 |
| |
| |
| sofiko1968 | Дата: Воскресенье, 27.09.2015, 00:13 | Сообщение # 57 |
Лориблюзоманиак
Награды: 5
Группа: Дежурные врачи
Сообщений: 4726
Карма: 15883
Статус: Offline
|
|
| |
| |
| Triest5609 | Дата: Воскресенье, 27.09.2015, 09:32 | Сообщение # 58 |
|
Невролог
Награды: 0
Группа: Персонал больницы
Сообщений: 236
Карма: 20
Статус: Offline
| Вместо того, чтобы втихаря бухать, этот горе доктор онколог Джеймс Уилсон мог бы втихоря личную жизнь наладить.
Но героически тащить на себе свое надгробие с надписью "Хаус" это уже ненормально, несмотря на все обстоятельства.
|
| |
| |
| hoelmes9494 | Дата: Воскресенье, 27.09.2015, 19:33 | Сообщение # 59 |
|
фанат honoris causa
Награды: 0
Группа: Персонал больницы
Сообщений: 4345
Карма: 6358
Статус: Offline
| Меньше, чем через час появилась какая-то накрашенная, неопределённого возраста, а, по правде сказать, и неопределённого пола, тощая и с липкими ладонями. Уилсон после короткого и до противного бесстрастного инструктажа оставил её в номере и ушёл, и она, глотая слюну гиперсаливации отвращения, даже попыталась как-то отработать сунутую ей купюру, но я брезгливо передёрнулся и оттолкнул её руку:
- Брось...
- Тебе что, не...
- Он тебя предупредил про балкон? Ещё одно слово — и ты вылетишь на куске стекла. Просто заткнись.
Но она не заткнулась — не то не напугалась, не то не поверила.
- Что, готов платить такие деньжищи за то, чтобы я посидела молча? Может, хоть стриптиз показать?
- Дура. Я слепой.
- А этот, с бланшем, сказал, что в очках ты видишь. Ладно, как хочешь. А чего ты тогда вообще меня позвал-то? Может, ты маньяк? Любитель этого... как его? Или тебе просто отсосать?
- Тебе просто заткнуться.
- Да почему? Зачем тогда вообще деньги платить? Ты что, идиот? На фига я тебе сдалась-то? - слышу по голосу, что она уже начала паниковать. Не понимает, что происходит — и страшно. Приходится сочинить хоть какое-то объяснение, пока она с визгом не выскочила из номера:
- Иногда не люблю быть один. А с этим — поссорился... Ладно, забей. Валяй стриптиз, не то ещё мозги от натуги вывихнешь. Потом посмотрим, что дальше, если меня раньше не стошнит от твоих пупырышков.
Но стриптиз танцевать она и не думает — садится вместо этого на другой край дивана, поджав под себя ногу. Осторожно спрашивает:
- Тебе сколько лет?
- Скоро полтинник — тебе не всё равно?
- А это... когда с тобой случилось?
Не сразу понимаю, о чём она. Потом доходит: о моих очках, шрамах и неправильно сросшихся переломах.
- Думаешь, мне в кайф об этом поболтать?
- Откуда я знаю, что тебе в кайф. Ты странный... Что это было, а? Тебя в мясорубку сунули? В футбол тобой сыграли вместо мяча?
- Обычная авария. Потерял управление, подушка не сработала — вылетел через переднее стекло...
- И так три раза? Чего ты мне голову морочишь? Тебя били, и били профи. Не день, не два — не меньше двух лет валтузили. За что сидел-то? Или в психушке?
Мне становится почти интересно.
- Откуда знаешь?
- Отчим был судебным медиком, пытался так подружиться — на работу таскал, картинки показывал.
- Не вышло... подружиться?
- Вышло трахнуться. Раз триста. На триста первом мать застукала. Мне тогда четырнадцать было, а ей за него пятнадцать дали. Так что мы больше как-то и не виделись.
- А сейчас тебе сколько?
- Двадцать два. За что сидел-то?
- За убийство.
- Быстро выпустили...
- Оправдали.
- Ясно... А я тебе всё-таки зачем? Ты бы мог за такие деньги крутейшую шлюху снять, а не дежурную давалку.
- О, как ты себя!
- Да как есть.
- Какая разница? Шлюха — она и есть шлюха. Продажная тварь — вроде тебя.
Несколько мгновений она молчит — то ли обиделась, то ли просто так. Вдруг спрашивает:
- Тебя как зовут?
- Грегори. Грэг.
- А меня — Нэт. Натали... Давай, Грэг, я тебе всё-таки хоть отсосу, что ли... Я же не нищая, чтобы даром деньги брать.
- Валяй, - говорю. - Только не факт, что у тебя выйдет. Ты и впрямь, похоже, давалка фиговая...
- Ну, ты сам такую выбрал...
И — вот что странно — я терпеть не могу чужих прикосновений, а вот её прикосновения меня почему-то больше не трогают. Никак.
Когда возвращается Уилсон, от Нэт в номере остаётся только отвратительная вонь дешёвых духов. Я полулежу на диване в расстёгнутых джинсах и задранной до подмышек футболке. В ухе у меня «ракушка». Но его шаги я улавливаю и через музыку.
- Не наступи на трансляторы — я их уронил куда-то на пол.
- Господи! Не разбил?
- А я откуда знаю? Посмотри — ты же не слепой.
Слышу, как он поднимает очки с пола, с лёгким пристуком кладёт на тумбочку. Диван прогибается под его тяжестью. Пахнет сыростью — дождь? Протягиваю руку, ощупываю его пиджак, волосы.
- Ты промок. Зонт не догадался взять?
- Дождь только начался. Ничего.
Он машинально поправляет мою футболку, пытается и джинсы застегнуть, но больно шлёпаю его по пальцам — и отдёргивает руку.
- Не лезь. Шлюх мне на сегодня хватило.
- Сам тогда застегнись, а то вид такой, будто ещё с десяток себе на ночь наметил.
- Тебя не спросил, где мне застёгивать, а где распахивать. Может, и отливать за меня будешь или только «пли» командовать?
Я нарываюсь — нарочно грубо, зная, как он этого не любит, провоцирую, но с него на сегодня явно уже хватило — молчит.
Я тоже замолкаю, в наушниках - «Времена года» Вивальди. Звук приглушен.
- Она ушла или с балкона вылетела?
- А что, ты, когда шёл, не видел там толпы зевак и полицейских?
- Второй этаж — какие полицейские? Отряхнулась — и пошла.
- Смешно...
- Не очень, - соглашается он. - Зачем ты вообще её велел позвать? Ты же с Ку-Си-Ма кончил.
- Ради абстрагирования.
- В смысле?
- Для того, чтобы создать абстрактное представление о столе, одного стола мало — их нужно увидеть несколько.
- Ты что, создавал у себя абстрактное представление о шлюхах? - удивляется он. - Я думал, ты понимаешь смысл этого слова лет с двадцати.
- С сорока. Не суть. Главное ты уловил.
- Ну и как, помогло?
- Нет, - говорю резко, и он замолкает, отброшенный этим моим «нет» назад, к первой линии обороны. Сидим молча.
Пора спать. Я устал — вообще, здорово устаю в эти дни. Острота ощущений, чувств — всего — притупляется усталостью. Но мы с Уилсоном, похоже, играем в молчанку, и я не хочу первым сливаться - просить его помочь добраться до спальни, раздеться, лечь, а сам он не предлагает. И он меня в этой игре в молчанку пережмёт, потому что тут такое дело: Кларенс сейчас не в номере — он его сам отпустил на весь вечер, готовя операцию «Шлюха для Хауса» — а в туалет мне уже здорово хочется — отсюда и расстёгнутый замок на джинсах. И сам, в одиночку, без посторонней помощи я не справлюсь, хоть по команде, хоть как. Но нет, не могу просить его о таком сейчас, не попрошу, и, что самое глупое, знаю, что, пожалуй, ещё и огрызнусь, если сам предложит. Чем это кончится для меня — боюсь прогнозировать. Надо бы было попробовать что-то поделать, пока оставался один, хоть ползком, но боялся, что, скатываясь с дивана на пол, нечаянно раздавлю упавшие трансляторы.
- Давай ложиться, - наконец, говорит он, нарушив молчание всё-таки первым. - Тебе, наверное, надо душ принять. Поехали? Не надевай очки — всё равно в душе снимать.
От облегчения я шумно выдыхаю. Душ — это как раз то, что надо, это возможность мира без аннексий и контрибуций. Это — его мудрость, нашедшая управу на мою гордость. Он умница. Стратег. Зря думает, что я этого не ценю. И ведь он, действительно, почти никогда не прокалывается - что же он с Ку-Си-Ма так прокололся-то?
До душа едва дотерпливаю, но, оказавшись под струями, растворяюсь в почти блаженстве. Горячая вода смывает не только пот и грязь с тела, но и боль, и хотя бы часть дряни с души. Всё уносится в водосток с чавкающим и булькающим звуком из фильмов ужасов.
И не сразу улавливаю голос Уилсона, потому что повёрнут к нему «плохим» ухом, а в хорошем гремит крещендо воды.
- Прости меня.
- Что? - от неожиданности рука соскальзывает с бортика, я чуть не плюхаюсь на дно ванной. - Что ты говоришь? Не слышу.
- Прости меня, - уже отчётливо, старательно артикулируя, насколько это возможно с распухшими губами, но я по-прежнему играю в глухого:
- Да громче говори! Чего ты там бормочешь?
- Хаус...
Прекращаю игры, потому что голос у него становится каким-то нетвёрдым, дрожащим — не люблю, когда у него такой голос, мне становится тревожно.
- Ну, что ты?
- Хаус, мы... всё ещё друзья?
- Ты что, ещё, что ли, выпил? Уилсон, ты это кончай. Ты...
- Прости меня, - снова повторяет он, но уже, действительно, невнятно, действительно, бормочет угасающим шёпотом.
- Перестань, ты хотел, как лучше.
- Я себе хотел, как лучше. О тебе меньше всего думал. Правильно ты мне врезал — мало ещё. И догадался обо всём правильно — ну, там, в кафе. То, что ты говорил мне. Что я только чтобы развязать руки... Это правда. Иногда мне, действительно, на какое-то время кажется, что я привязан не к тебе, а к твоей инвалидности, и не своей волей, а какой-то социообусловленной дрянью, вроде морали... чувства долга. Нечасто. Нечасто, Хаус. Но когда я это чувствую, я становлюсь от этого и несчастен и, в то же время, горд, как петух, и думаю, что жертвую жизнью, и что это нужно и правильно жертвовать жизнью, и что я буду за это кем-то непременно обласкан, потому что этого «кого-то» мне удастся обмануть, притвориться, будто я помогаю тебе от чистого сердца, а не в рассчёте на подачку свыше, и когда я анализирую всё это на трезвую голову, мне делается так стыдно, как будто я эгоистичнее... как будто я хуже не знаю, кого, и мне даже хочется, чтобы со мной что-то случилось, как с тобой, чтобы мы если не сравнялись, то хоть как-то приблизились, чтобы я мог чувствовать... искупление. Чтобы не быть вечно виноватым за то, что поверил, за то, что позволил, за то, что не был рядом. Чтобы не думать, что это — единственное, что заставляет меня всё время оставаться и жертвовать жизнью. Чтобы не думать, что это — наказание. Я подумал: если удлиннить поводок, это, может быть, у меня как-то притупится, я перестану служить и буду просто... другом.
Гм... Неожиданно. То есть, озвучка неожиданная — я не думал, что он об этом скажет, хотя все разговоры к тому вели. Вот, значит, как. Хотя, чего я ждал? Это же Уилсон. Глупо завалить чердак рухлядью и не думать, что мыши совьют там своё гнездо.
- Ладно, хорошо. Я тебя понимаю, - говорю. - Вот только про трезвую голову не загибай — на трезвую голову из тебя такой бред не лезет. Хочешь, чтобы тебе кости переломали, глаза выкололи, барабанные перепонки проткнули? В самом деле хочешь? В наказание за то, что иногда тебе кажется, будто убирать за мной дерьмо — не самое весёлое занятие в мире, и посвятить ему жизнь — не самая завидная судьба? Протрезвеешь — вместе посмеёмся. Хотя это не очень смешно. Насчёт того, чтобы, как ты сказал, удлиннить поводок, я сам тебе предлагал уже. Не обязательно под меня кого-то подкладывать. Ты не отвечаешь за меня, я не твоя половина, и ты ни в чём не виноват. Хотя от того, что я сейчас это тебе говорю, ничего, скорее всего, не изменится. Ну, чем ещё могу помочь? Ломать тебе пальцы и бить морду каждый день? Ладно. Приспичит — попросишь. А сейчас пошли спать. И — да — мы всё ещё друзья, хотя твой ай-кью снижается так стремительно, что вскоре может сделать наше общение проблематичным.
Путь к сердцу мужчины лежит через торакотомию. Всё остальное - ванильная ересь.
Сообщение отредактировал hoelmes9494 - Воскресенье, 27.09.2015, 22:09 |
| |
| |
| Triest5609 | Дата: Воскресенье, 27.09.2015, 20:09 | Сообщение # 60 |
|
Невролог
Награды: 0
Группа: Персонал больницы
Сообщений: 236
Карма: 20
Статус: Offline
| Утро будет хреновым для обоих....
|
| |
| |
|
Наш баннер |
|
|
|
