Цитата drebezgi ()

вспомнились первые строки "Торговца пушками"

Цитата metressa ()

Я наверно больная на голову, как все поклонники Стивена Кинга, но мне нравится (интересна) эта АУ

Добавлено (11.05.2015, 09:44)
---------------------------------------------
Дождь начинается, когда мы ждём такси. Ну, как «дождь» - так, мелкая морось. Разумнее было бы взять машину напрокат прямо от гостиницы, но мы уже привыкли, что девчонка Кастл у нас за личного шофёра, да и заботился обо всём этом обычно Кларенс. Впрочем, здесь есть особое такси — я сумею по специальной подножке заехать в него вместе с креслом, а потом так же легко выехать. Стоит, конечно, дороже, чем простое, но я могу позволить себе не считать деньги. Я — богач. Миллионер. Удачно вложился, преумножил капитал — могу себе позволить примеривать на себя все ноу-хау для убогих — даже дорогостоящие. Например, эти очки, которые позволяют мне видеть без глаз. Зрительные нервы, не смотря на все старания моих доброжелателей, сохранились, затылочная зона в порядке — у меня, как оказалось, очень крепкий череп, мозг не пострадал, не считая пары сотрясений и ушибов — и чародеи из института нейрохирургии снабдили меня таким оригинальным гаджетом. Первый блин задуманного многоцентрового исследования. Второй оказался комом, а со мной удалось. Я даже научился, приноровившись, различать очень крупные буквы на плоскости, только настройки надо менять в зависимости от освещённости. Вот и сейчас передвинул рычажок «затемнения» в «3D» и кручу головой, ориентируясь в обстановке.
Стоянка такси стандартная — плексигласовая коробка с наклонной крышей. Людей немного, инвалидов-колясочников — никого, кроме меня. Поэтому почтительно сторонятся и, кажется, есть возможность пролезть без очереди.
Неподалёку от стоянки хриплогорлый мужчина — этнический индеец, судя по диалекту, в яркой вязаной хламиде — я почти не различаю цветов, но яркие могу понять - торгует всякой всячиной вразнос, для привлечения покупателей наигрывая на флейте.
- Ты слышишь? - дёргаю Уилсона за рукав. - Ты послушай!
- Ллойд-Уэббер?
- Вот кретин! Если этот убогий претендует на подлинность своей дряни, ему бы нужно лучше продумать репертуар.
- Подожди-ка, - вдруг, словно осенённый внезапной идеей, говорит Уилсон. - Я кое-что куплю для тебя.
- Скальп бледнолицего? Сушёного паука? Третий глаз?
- Подожди-подожди, сейчас...
Он подходит к индейцу и после короткого торга возвращается с какой-то штуковиной, которую я могу, не греша против истины, назвать только фигнёй на верёвочке.
- Что это такое?
- Посмотри.
Он это любит — не зная, что и как я вижу при помощи моих необычных очков, он из любопытства частенько устраивает мне такие экзамены, пытаясь понять степень совершенства моего суррогатно-виртуального зрения. Покупка прямо у меня перед носом — плетёный из чего-то не то блин, не то не блин - диск с подвесками, махорками, колокольчиками... Что-то он мне напоминает. Напрягаю память...
- Ловец снов?
- Точно. Узнал. Повесим в отеле над твоей кроватью, чтобы тебе больше не снилось ничего плохого.
- А ты у нас суеверный, оказывается...
Возразить он не успевает — подходит такси, и мне, как я и предвидел, уступают место. Вкатываюсь в салон — воняет бензином и ещё чем-то мерзким. Чем-то, что мне совершенно не нравится. Не нравится настолько, что живот сводит и я чувствую острый позыв избавиться от содержимого желудочно кишечного тракта всеми возможными путями. Ужас захлёстывает горло петлёй, как удавка. Холодный пот начинает буквально струиться между лопаток — чувствую капли на лбу, в солнечное сплетение словно ледяная сосулька воткнулась и не тает. Порыв — сорваться с кресла, скатиться на пол, забиться куда-нибудь под лавку, сжаться, съёжиться, стать незаметным... В голове дробит, как стук молота: «Всё. Всё кончено. Мне конец. Это — конец. Сейчас...», - а что именно «сейчас», понятия не имею. Что-то жуткое, смертельно жуткое, невыносимое. ..
Нет! Стоп! Без паники. Анализируем: всё началось с запаха. Значит, не просто противный — страшный. Чем может быть страшен запах? Что-то отравляющее? Нет. Обычный мужской парфюм. Значит, что-то он вызвал из подсознания, что-то такое... И вдруг вспоминаю: так вонял одеколон Томпсона, когда он наклонялся ближе и орал на меня, плюясь мне в лицо мелкими брызгами. Задыхаюсь от облегчения: ложная тревога. Расслабление такое резкое и полное, что обессилеваю и начинаю трястись в запоздалой реакции. Но ехать в этом такси я никак не могу. На меня же будет всю дорогу накатывать. Поспешно и неверно дёргаю колёса:
- Нет, мы здесь не останемся. Мы не поедем. Назад, Уилсон! Нет.
А всё-таки, до чего же они натаскались за последние годы! Раньше Уилсон развозмущался бы, засыпал бы меня сотней вопросов, упрёков, увещеваний. Сейчас, молча, сдал назад, принял кресло на себя и откатил в сторонку. Только спросил:
- Совсем не поедем или подождём другое такси?
Я не отвечаю, потому что боюсь разжать зубы — застучат. Давно такого не было. Неужели, это инцидент в самолёте так тряхнул меня? И как теперь добираться до дворца торгово-промышленных бракосочетаний? Запах одеколона напомнил о Томпсоне, другое такси напомнит о запахе одеколона. Весь день псу под хвост из-за ерунды. Из-за ерунды? Из-за ерунды?!
Отлично помогает спиртное. В первый момент. Потом станет хуже. Это во-первых. И не хотелось бы спиться — это во-вторых.
- Хаус, ты в порядке? - Уилсон кладёт мне руки на плечи, слегка ритмично сжимая и разжимая. Это хорошо. Это успокаивает.
- Сейчас буду, - говорю сквозь стиснутые зубы. Кстати, хорошие импланты. Дорого обошлись — во всех отношениях, но прочность отличная — хоть стискивай, хоть скрипи, хоть орехи грызи ими.
Уилсон ждёт, не выпуская моих плеч. Он чудовищно терпелив. Иногда мне кажется, что он смертельно устал от этого положения телохранителя, секретаря и мальчика за всё — для битья в том числе — при «королевской особе психически неполноценного калеки с дурным характером Его Величества Грегори Хауса Первого». В таких случаях я пугаюсь и начинаю вести себя, как скотина, в надежде и страхе, что не выдержит, сорвётся, уйдёт, громко хлопнув дверью, но он не срывается и не уходит. И я успокаиваюсь на какое-то время.
Вот и сейчас. Он не торопит меня, не нервничает — просто молча ждёт, и я мог бы, в принципе, закрыть глаза и вздремнуть и, проснувшись, найти его всё так же невозмутимо стоящим за спинкой моего кресла с ладонями на моих плечах.
- Уилсон...
- Да?
- Давай придумаем какой-нибудь другой способ добраться до места.
- Можем перенести встречу, - предлагает он, но это меня не устраивает.
- Здесь очень далеко? Может быть, пешком?
Он покатит меня перед собой, и встречные будут глазеть на типчика в навороченных очках, в шикарном прикиде и с выкрученными костями и гадать, в какую авиакатастрофу меня угораздило вляпаться на личной «Тесле». Это, в общем, неплохо — интересный имидж.
- Мы сможем добраться за пару часов, - говорит Уилсон, отрывая одну руку от моего плеча, чтобы посмотреть на часы. - А до встречи — полтора. За полтора, наверное, тоже можно, но я буду, как взмыленный конь, это подорвёт твой авторитет и сделает переговоры заведомо проигрышными. Решай.
Я трачу несколько мгновений на обдумывание — и решаю:
- Выключи мне очки, я включу музыку и попробую «уйти». Вези меня, как знаешь, только рук не убирай. Хотя бы одной, - уточняю, сообразив, что совсем не отрывать от меня рук у него не получится.
- Хорошо, - говорит он так спокойно и привычно, словно мы только именно так и путешествуем.
Жаль, что нет одеяла или хотя бы пледа — на улице прохладно, плед был бы оправдан, а мне кокон не помешал бы. Ох, ну вот чёрт дёрнул этого мужика пользоваться таким дрянным парфюмом! Я убиваю несколько мгновений на обдумывание, нет ли у меня способа как-нибудь вообще наложить мораторий на выпуск этой туалетной воды, но вскоре музыка отвлекает меня.
Когда-то я играл на фортепьяно. Нравилось чувствовать пальцами податливую и, в то же время, упругую гладкость клавиш, нравилось повелевать звуками, заставлять их сплетаться в мелодию, обретать глубину, резонанс. Нравилось «качать» педаль, заставляя звучание то расширяться, обретая эхо, греметь, то сжиматься, заглушая, придавливая последний повисший тон. Там, под крышкой, лёгкие деревянные молоточки быстро ударяли по струнам, выплетая узоры звуков, и человеческое ухо улавливало колебание воздуха, а мозг воспринимал гармоники, и уже на основе них плёл свои воспоминания, представления, порождающие, в свою очередь, эмоции, настолько яркие, но, в то же время, настолько плавные, что никаким реальным образам невмочь так раскачать гиппокамп. Захватывающе интересный процесс, в чём-то похожий на принцип калейдоскопа.
Теперь я могу только слушать — многажды переломанные и неправильно сросшиеся пальцы не в состоянии воспроизвести ничего сложнее детской песенки про кота и мышку — репертуар для трёхлеток. Да и слушать-то могу одним ухом, утратив все прелести стереоэффекта, хотя аппаратура у меня — шик-блеск, любой приличный знаток уписался бы от зависти — и альбомы один другого краше. Но сейчас — старый добрый хит «На берегу рек Вавилонских». Примитив, дискотня, однако...

Then the wicked, carry us away in captivity
Required from us a song
How shall we sing Lord's song in a strange land?

...даже в таком хите каждый может попробовать поискать своё.

By the rivers of Babylon
There we sat down
And there we wept when we remembered Zion

Мог бы я и плакать — слёзные железы почти не повреждены, но предпочёл думать о Сионе, пока мог.

By the rivers of Babylon (Rough bits of Babylon)
there we sat down (You hear the people cry)
we wept, (They need their God)
when we remember Zion.

Я поспешно нажал кнопку перехода на другой трек. Они были разбросаны совершенно беспорядочно — своего рода гадание, что выпадет.

Here's a little song i wrote,
you might want to sing it note for note,
don't worry, be happy

Я чуть в голос не захохотал — надо же!
Однако, кто-то, похоже, покопался в моих записях — Бони М, Боб Марли...
- Уилсон!
И только теперь ощутил подрагивание пола под колёсами — значит, едем. Хорошо же я выпал из реальности — молодец: научился.
- Всё в порядке?
- Совсем не в порядке. Что за записи у меня на диске?
- Ой, прости, я, кажется, перепутал. Наверное, это — мой, - слышу в голосе улыбку. - Придётся тебе всю поездку слушать музыку для ног.

- Ты же понимаешь, что тебе это даром не пройдёт? - спрашиваю, снова оказавшись на твёрдой земле.
- Око за око, зуб за зуб?
- Именно.
- Я готов. Всегда мечтал. Знаешь, читал в детстве «Остров сокровищ», и не мог придумать, на что способны Джон Сильвер и старик Пью в одном флаконе. Что-то по-настоящему страшное, должно быть...
- Узнаешь, - зловещим шёпотом обещаю я, про себя восхищаясь его умению пройти точно по грани между «чересчур» и «недостаточно», да так, что пошатнувшийся мир каждый раз с облегчением плюхается в законную ячейку. А со стороны должно выглядеть ужасно.

Цитата metressa ()

Время действия, как я понимаю, то же что и в Короле улыбок?

Цитата metressa ()

А скоро следующий кусочек?

Добавлено (22.05.2015, 23:50)
---------------------------------------------
Судя по всему, Уилсон моим выступлением не особенно доволен, но зато мистер «акула», открывая и закрывая рот, как его атлантический прототип, выброшенный штормом на берег, слава богу, забыл про свой карандаш.
- Мы можем перенести встречу, если вы устали, - дипломатично предлагает мистер «акула номер два».
Это не совсем то, что нужно — ещё одну поездку сюда я не вынесу. Но на выручку приходит девчонка Кастл:
- Мне кажется, сегодня нам будет достаточно прийти к соглашению в общем и подписать проект договора, а детали обсудят и в наше отсутствие доверенные лица. Как вы считаете, доктор Хаус?
- А мне кажется, мы ещё во время конференции в Деловом Центре уже пришли к соглашению в общем. Я оплачиваю сметы накладных расходов по исследованию — все спорные вопросы обсуждаются в обоюдном порядке. Вы обязуетесь предоставлять мне один экземпляр каждой из усовершенствованных моделей с инструкцией по мере появления таковых. Это всё можно на бумаге в десяток слов уложить — странно, что они, - небрежно киваю на «акул», - ещё не справились.
- Проект договора составлен, но вы можете внести в него поправки с обеих сторон. Прочтите, доктор Хаус... доктор Кастл, - говорит третья «акула», укладывая прямо передо мной на стол лист бумаги с текстом. Это что, он надеется, что я читать, что ли, начну? Уилсон уже тянет загребущую лапу к моему экземпляру, и хорошо ещё, если зачитает мне вслух, а не решит для начала сам, вместо меня, ознакомиться.
- Извините, - говорю с самой любезной улыбкой, на какую только способен, - у меня не слишком хорошее зрение — шрифт мелковат. Вы не будете возражать, если мой поверенный зачитает мне вслух? - и — чисто в виде доказательства — снимаю очки и поднимаю голову.
Мгновение гробовой тишины общего замешательства. Потом — вот на такую удачу я и надеяться не смел — одна из «акул» кидается, стуча подошвами, к двери — не иначе, блевать побежал.
- Пожалуйста, доктор Хаус, наденьте очки, - говорит Уилсон очень-очень официально — так официально, что у меня начинает зудеть между лопаток в преддверии нагоняя, который получу в гостинице. - Послушайте текст документа...
«...пока тот тип по сортирам бегает», - мысленно договариваю я за него неоконченную фразу. И чуть не прыскаю, додумав за любую из оставшихся «акул» закономерный вопрос: «Надеюсь, ваши уши — не съёмные протезы?»
Минут через десять проблевавшийся участник саммита возвращается на место, и мы с Норой подписываем, наконец, чёртовы бумаги. Обратный путь через гулкий грохочущий бесплотными голосами вестибюль — пустячное испытание, я даже не пытаюсь прикрыться музыкой — гораздо больше меня беспокоит многообещающее молчание Уилсона.
А дождь разошёлся. Нора щёлкает зонтиком. «Джозайя Бреговиц» распахивает перед ней дверцу автомобиля. Но она не садится, вместо этого, коротко посовещавшись, подходит к нам.
- Вы без Кларенса сегодня? И, кажется, без машины. Дождь. Давайте мы вас подвезём — вам же всё равно нужно в институт.
- Не уверен, что инвалидное кресло поместится, - подаёт голос с зарождающейся в нём надеждой Уилсон.
- Не уверен, что спросили только твоего согласия, - тут же вклиниваюсь я.
- Ну, конечно! - не выдерживает мой добрый ангел. - Это же ты потащишь чёртово кресло, у которого, кстати, есть козырёк от дождя, по лужам через весь город ради того, чтобы ты и там кого-нибудь вдоволь пооскорблял!
Ух ты, как я его разозлил, оказывается!
- Хочешь на моё место? - спрашиваю мягко — так, промежду прочим.
Лёгкая победа — даже неинтересно.
- О, боже! Хаус, прости, - тут же начинает каяться он. - Я сам не понимаю, что на меня нашло. Если ты не хочешь, пойдём пешком — мне не трудно, правда...
Пасмурно...

Инвалидное кресло помещается, а я врубаю музыку погромче на случай, если мистер «Джозайя Бреговиц» захочет обсудить погоду или биржевые ведомости. Но он за рулём, видимо, предпочитает просто следить за дорогой. А может, вообще не умеет разговаривать. Неплохо бы было.
- Заедем на «Октаэдр», - говорит Нора. - Хочу показать доктору Хаусу наш сад для релакса.
- Показать? А он... Разве он... У него же... - вильнув рулём, теряется и заикается «акула» от института.
И тут я в малышку Кастл почти влюбляюсь.
- Да, у доктора Хауса нет глаз, - говорит она с вызовом. - И что? Это — повод лишить его такого зрелища, как «Октаэдр»? Поехали. И закрой, пожалуйста рот — гланды простудишь.
Я тихо смеюсь, уткнувшись лбом Уилсону в плечо. Ни за что не пропущу этого их «Октаэдра», чем бы он ни был. А «Джозайя Бреговиц», похоже, поверенный Норы Энн Кастл не только в институтских делах.

«Октаэдр» оказывается великолепным крытым прозрачным восьмигранным куполом садом. Каменные фигуры, изображающие некие абстрактные формы, расположенные по всем правилам японской философии, стволы, увитые лианами, цветы, одуряюще густо пахнущие, и — главное — фонтаны. Каскады, водопады, прозрачные пруды, облицованные камнем, струящиеся по каменным желобам ручьи. Всё миниатюрное, но всё настоящее. На небольшом возвышении — концертный рояль из какого-то прозрачного пластика, насколько я могу судить, словно отлитый изо льда.
- Это муляж?
- Нет. Обычный прозрачный рояль.
- «Обычный прозрачный рояль», - повторяю я почти про себя. Если есть на свете антипод тюремной камеры с голыми бетонными стенами, проржавленной решёткой и грязным эмалированным ведром «для дерьма» - то, кажется, это именно «Октаэдр» института ортопедии и заместительного протезирования.
- Здесь можно бывать, - говорит Нора. - Карточка-пропуск вставляется в прорезь у входа, и вас никто не задержит, к вам даже никто не подойдёт, если не позовёте. Вам ведь придётся оставаться у нас довольно долго, вам может захотеться сюда прийти, когда устанете или просто так. Одному или... с кем-нибудь. Рояль открыт и настроен — мы за этим следим. Ну а теперь, когда вы ознакомились с нашей главной достопримечательностью, давайте пойдём и займёмся дурацкими, но, увы, неизбежными формальностями. Мне нужно включить вас в исследовательскую группу, как спонсора, и провести по документам наблюдения, как испытуемого. Там везде полно граф — придётся их заполнить. Готовы?
Как будто у меня есть выбор. Впрочем есть: на вопросы может отвечать Уилсон, а я снова врублю Сен-Санса.
(перебивайте, пожалуйста, длинные посты)

Добавлено (31.05.2015, 13:31)
---------------------------------------------
Если не нужно спускаться по лестнице, с креслом я управляюсь сам — оно у меня компактное и маневренное, да ещё и может складываться в несколько раз — при желании запихивается в чемодан. Будь это не инвалидное кресло, гордился бы такой крутой штучкой. На ступеньках помогает Кларенс — Уилсон отстал, чтобы сделать звонок. И знаю, кому — Чейзу, просит его не связываться пока со мной непосредственно — только через него, Уилсона. Оберегает мой душевный покой. Чёрт побери! Почему последнее время меня это так дико злит?
В машине открываю окно. Я сделался жадным до тактильных ощущений, и то, как встречный воздух ударяет по щекам и ерошит волосы, мне нравится.
- Тебя не просквозит? - озабоченно интересуется Уилсон и подставляет ладонь проверить, не сильно ли мне дует.
- Достал со своей заботой, - буркаю я себе под нос. - Смотри, чтобы самого не просквозило.
- Ну, конечно! Это ведь у меня все кости переломаны, и, если застужусь, начнутся дикие боли.
И ведь он прав. Не отвечаю. В порядке уступки немного поднимаю стекло. Включаю плеер. На этот раз попадается Чет Аткинс. Не переключаю — надеюсь, что заразит ритмом «Jam man», немного приподнимет мне настроение. Кажется, действует — начинаю постукивать пальцами по коленке в такт. И вдруг ловлю себя на том, что представляю под рукой клавиши рояля, и уже не стучу — играю. Медленно, нелепо, без должной растяжки, ошибаясь и промахиваясь, как самый нерадивый ученик начального класса музыкальной школы.
Ладонь Уилсона накрывает кисть внезапно и резко — так, что вздрагиваю, возвращаясь к действительности рывком, как за шиворот дёрнутый.
- Ты этого не сможешь, - как холодной водой окатил.
Не сразу нахожусь с ответом, но нахожусь:
- Ну, поскольку, сомневаюсь, что ты злорадствуешь, что это было вообще?
Уилсон качает головой:
- Не хочу, чтобы тешил себя ложной надеждой, не хочу твоего разочарования. Помню, как много для тебя значила музыка раньше — сразу после медицины, сразу после твоих загадок, и ещё до Стейси и до меня... Не надо, Хаус, не обманывай себя — у тебя анкилозы шести суставов, мизинец на левой руке вообще неподвижен, а безымянный там же искривлён, ты не сможешь больше играть никогда.
Я знал об этом, но от его слов становится больно.
- Знаю, что не смогу.
-Это ведь не главное... - помолчав, говорит он.
- Будто бы ты знаешь, что главное.
- Знаю, - говорит он. - Ты жив. Это — главное. Ты работаешь. Ты не изменился. Ты можешь слышать, видеть, скоро сможешь ходить. Но даже если бы ты ничего этого не мог, я...
- А я? - перебиваю я его, не особо стесняясь Кларенса — он и не к такому привык за годы службы в качестве сиделки при моей покалеченной персоне. - Обо мне ты подумал? Подумал, каково это? Каково мне?
- Я пытался, - говорит он. - Честно, я пытался представить... Я не смог... Но только ты ничего с этим не можешь поделать, как бы ни здился на меня, как бы ни возражал... Давай просто постараемся об этом поменьше говорить...
- Не я начал, - ворчу, уже капитулируя.
- Знаю. Извини...
По моим рассчётам мы уже должны приехать. Очки не на мне — у Уилсона в руках, теперь он пользуется любой возможностью снять с меня их, чтобы подживало воспаление у контакта. Потому что если загноится всерьёз, контакт придётся удалять, жить слепым до полного заживления, а потом пробовать снова, и не факт, что будет так же удачно.
- Может, антибиотики проколем? - спрашиваю, словно само собой разумеется, что он думал о том же, о чём я. Но оказывается, что так и есть.
- Думаю, стоит это сделать. Только посеем флору на чувствительность, ладно? Не хочется тыкать пальцем в небо — ты и так много всего получаешь.
Много — да. От обезболивающих уйти так и не удалось, стероиды курсами, транки, время от времени начинают капризничать повреждённые почки, но он чертовски прав: я жив, это — главное. В конце-концов, на музыке свет клином не сошёлся, да и аппаратура у меня хорошая. Интересно, если бы не вернулся слух, я научился бы получать удовольствие от ритмичной вибрации? А почему нет. Я — чёрт меня побери, сибарит! И я сибаритствую, раскинувшись вольготно на заднем сидении автомобиля с ракушками в ушах — в обоих, хотя одно не слышит совсем... А может, и в самом деле, поставить протезы глазных яблок? Очки будут, как им и положено, видеть, за ними — стеклянные глаза, почти нормального вида. Если и уроню очки, хотя не дай бог, конечно, они дорогущие, или если придётся снять их, никто не завизжит от ужаса, не отшатнётся - сойду за просто слабовидящего, которому зачем-то просверлили череп и натыкали железок в голову. И не фраппирую нежную натуру Уилсона.
- Хочешь леденчик? - миролюбиво спрашивает Уилсон, вкладывая мне в пальцы чупа-чупс на палочке. - Ананасово-клубничный. Ты любишь.
Беру конфету, но не могу справиться с обёрткой — тонкая целофановая дрянь не хочет выпустить на волю мой леденец — цепляется и липнет. И Уилсон не торопится мне помочь. Что и понятно: урок смирения. Клянусь, он мне нарочно подсунул этот чупа-чупс, чтобы напомнить, что позволено Юпитеру, а что — быку. Наконец, не выдерживаю и швыряю леденцом в него:
- Ладно, всё, я никогда не буду больше играть на чёртовом рояле, разверни мне сам эту проклятую конфету, а лучше подавись ею!
- Хаус!
Ну вот, опять...
- Хаус, я просто не подумал, что у тебя будут проблемы с обёрткой, - оправдывается он, и голос при этом вздрагивает. — Просто не подумал, а вовсе не пытался тебе что-то доказать... Господи, да я просто хотел угостить тебя конфетой - ничего больше!
Я не отвечаю, и он умолкает. В который раз за последние несколько дней между нами повисает вот такое напряжение. Кларенс притормаживает, разворачивается и въезжает на институтскую парковку — слышу звук, с которым поднимается шлагбаум — очевидно, сунул в прорезь карточку прямо из окна машины. У них тут эти карточки открывают практически все двери — прямо не карточки, а волшебные палочки. У нас у каждого по одной: у меня, у Уилсона и у Кларенса. Нащупываю свою в кармане — плотный пластиковый прямоугольник, заодно под руку попадается мой приятель Викодин-мэн. Вытаскиваю его и сажаю на колено. Забавный человечек-таблетка. Я его уже порядочно замызгал за то время, какое он у меня, а одну ножку Уилсон даже пришивал под аккомпанимент моих издевательств. На животе у человечка выпуклая буква «V», и я иногда думаю про себя, что это Уилсон, хотя Уилсон пишется не через «V».
А настоящий Уилсон между тем говорит, что сейчас наденет на меня очки, потому что нужно выходить, и надевает, даже не прикоснувшись ко мне руками, но я и по этому не-прикосновению чувствую, что он расстроен. Смешно! Из-за леденца? Ему явно нужно пересмотреть приритеты. «Тебе нужно пересмотреть приоритеты, доктор. Запомни, заруби себе на носу: времена, где ты — звезда первой величины, ушли, и ты, падаль, теперь просто кусок дерьма у меня под ногами! Ты слышишь, что я сказал, или прочистить тебе уши?»
- Ты в порядке?
Я — в порядке. Просто немного расклеился: перелёт, волнение — вот всякая дрянь и лезет в голову. Не слишком далеко я её загнал. Может быть, напрасно не согласился позаниматься с психологом?
- Конечно.
- Тогда готовься выходить, - забирает у меня Викодинчика и аккуратно заправляет мне в карман — я запротестовать не успеваю.
- Выходим, док! - это Кларенс. Здоровый, чёрт, прихватив в охапку, без особого труда вытаскивает меня из машины и пересаживает в кресло. Если верить оптимистичным заверениям Норы Кастл, через четыре-пять дней я смогу сам выполнить этот трюк, а пока болтаюсь в его лапищах тряпичной куклой. - Вам как, удобно?
- Всё отлично, поехали.
Пол здесь каменный — чувствую по тому, как едут колёса, а смотрю вверх — там, в потолке вмонтированы какие-то штуки — вроде моего «ловца снов».
- Уилсон, знаешь, что это?
- Антенны. Наверное, для каких-нибудь радиоуправляемых штучек. Нам в лифт.
Три дня назад мы на нём уже поднимались — бесшумный, с места двигается плавно — так, что можно вообще пропустить начало движения. Вроде только закрылись автоматические двери — и снова открылись. А этаж уже другой. И, кстати, интересно, какой. Вон тех сооружений в кадках — фикусы, что ли — я не помню.
- Мы же не здесь были в прошлый раз? Ты ничего не перепутал, Уилсон?
- Нет. Доктор Кастл просила именно сюда прийти — здесь что-то вроде тренажёрного зала — прошлый раз ты только попробовал аппарат, а заниматься будешь здесь.
Я вспоминаю, как «попробовал» - это именно после той пробы у меня воспалилась кожа вокруг контакта — странно, что я вообще его не сломал в припадке паники. Богатое воображение, чёрт бы его побрал. Я ведь даже себе мысленно вру, что просто не справился с управлением оригинального приспособления — подвижного механического корсета. На самом деле, почувствовав некую силу, вцепившуюся в мои щиколотки и растаскивающую их в стороны против моей воли, я запаниковал. Вдруг подумалась, что такое приспособление могло быть хитрым ходом, чтобы... чтобы что? Сколько ещё лет я буду, как псих на аутотренинге, убеждать себя: «Всё кончено. Ты в безопасности. Он мёртв».
Хорошо ещё, что эта девчонка — инженер от медицины — не испугалась «малость тронутого» инвалида и вообще не отказалась от проекта. А её помощник — механик в два дня справился с починкой погнутого и покорёженного мною прибора.