Бета тоже соскучилась по фику и ждет возвращения компа из ремонта с нетерпением

Но тогда еще не знал, что она сделает. И, сколько мог, пытаясь хоть как-то отвлечься, наслаждался последними лучами осеннего солнца, последней прогулкой со своей второй женой.

********************************************************
Следующий день был ужасен. Не находил себе места, на работе не мог сосредоточиться. Перепутал папки, и сообщил здоровому пациенту, что ему осталось три месяца. Пришлось долго извиняться, но обошлось, и Кадди выгораживала меня, как могла.
Зашла, поинтересовалась моим настроением, даже отпуск предложила, что было немыслимым делом. Она нехотя стала моей сообщницей, и Стейси не выдала.

Хауса накачали обезболивающими в дозах, способных убить табун лошадей, и он, похоже, еще не окончательно осознал, что от главного симптома операция его не избавила. Кадди смотрела на меня с мольбой, словно прося разрешения оставить Хауса на морфине до скончания дней. Честно говоря, не совсем понимал, какой еще выход из ситуации возможен. Врачи ломали головы в консилиуме, и по собранной информации постановили, что, возможно, с болевым симптомом можно будет справляться с помощью более легких обезболивающих. Смешно, на самом деле. Они же не слышали этого крика.

Сказал, что они должны были в первую очередь с самим Хаусом посоветоваться, неужели ничего не вынесли для себя из этой истории? Кадди глаза опустила: нельзя его так напрягать, пускай сначала сил наберется. Я так не думал, считал, что это несправедливо. Но откуда я мог знать наверняка?

Потом зашла Стейси. Усадил ее в кресло, налил воды.
- Джеймс, ты спас мне жизнь, - сказала, а в глазах все тот же ужас.
- Перестань.
- То, что он позволил мне провести рядом с ним эту ночь, это твоя заслуга. Ты ведь хочешь знать, что он говорил. А он говорил, что никогда не думал, что ты усомнишься в его решении. Мне так стыдно! Я отвечала, что это все - ради него, что он слишком дорог тебе, настолько дорог, что ты должен был защитить его любой ценой, вопреки его воле. И я продолжала играть в эту игру. Говорил, что не хочет так жить, что это не для него. Что, если он еще пока живой, так это только ради меня. Хоть он и знает, что я не заслужила этих мучений. Какие мучения? Он что, издевается? Мне страшно, Джеймс. Ты купил для нас время ценой вашей дружбы. Что за глупая сделка? И что я должна делать дальше? Я же не могу его потерять. Я и так его почти потеряла.
- Просто будь с ним.
- Ты не должен был этого делать. Я все ему скажу, когда он хоть немного поправится. Ведь поправится?
- Да, Стейси, конечно.
- Ты так не думаешь, я же вижу. Какая же я дура, круглая дура. Собственными руками...
- Это не твоя вина, ты все правильно сделала.
- Что бы ты сделал на моем месте?
- Я не знаю.
- Скажи мне, я тебя умоляю, скажи мне... - "Что я не ошиблась", мысленно закончил фразу. Но я больше ни в чем не был уверен.
- Возможно, я бы сделал то же самое. Но, возможно, я бы не согласился на промежуточный выход. Это бы значило пойти против природы Хауса.
- А какой еще выход мог быть? Неужели его природа не способна на ошибку?
- Я не знаю.
- Почему ты не знаешь? Ты же врач, ты должен знать. - Поразительно, как часто в минуты отчаяния людям свойственно приписывать врачам сверхъестественные способности. Даже таким людям, как Стейси. Кому же их приписывать мне? - Неужели я должна была согласиться на ампутацию?
- Возможно.
- Но он же был против! - Промолчал. - Tы прав, сама не знаю, что говорю.
- Это нормально, у тебя стрессовое состояние.
- Это не нормально. Ничего не нормально. Все покатилось в пропасть с того дня, как он проснулся утром и ... Джеймс, я всегда была сильной, я многое могу вынести. Ради Грега отдала бы не задумываясь все, что есть. Но почему именно тогда, когда ему больше всего нужна была моя уверенность, я не смогла принять правильного решения? Неужели это такое испытание? Неужели нас испытывают именно там, где мы наиболее слабы? - она затеребила пальцами крестик на груди.
- Я не знаю, - надоело повторять эту фразу. Ответов не было. Абсолютно никаких.
- Прости меня, Джеймс, прости, ради бога. Я же вижу, что и тебе плохо. Я же знаю, что для тебя Хаус.
- Знаешь? - горечь в голосе появилась без моего разрешения.
- Знаю, поверь. И знаю, что ты для него. И ты нужен ему.
- Ты нужна ему больше.
- Хватит играть в благородство. Ты уже победил. Я пойду и все скажу.
- Никуда ты не пойдешь, и ничего не скажешь. Побереги его, пожалей себя.
- А кто пожалеет тебя?
- Справлюсь.
- Иногда мне кажется, что тебе нравится так поступать. Нравится быть лучше других. И у тебя неплохо получается. Странно, что за все годы вашего знакомства Грег не выбил из тебя эту дурь, - она улыбнулась. Впервые за все это время. - Наверное, он знает, что ты поступаешь так не потому, что ты лучше других. Грег бы сказал, что твой альтруизм есть высшая и улучшенная форма эволюции. Ты как тот пингвин, который прежде всей стаи бросается в ледяную воду. Если бы не было этого пингвина, погибла бы вся стая, в нерешительности стоя на краю айсберга.
- Нет, Хаус бы сказал, что я игрок запаса, которым не жалко пожертвовать ради командного успеха.
- Еще пару дней, Джеймс, и запасным игроком стану я. - Стейси вздохнула и вышла.

Толку на работе от меня никакого не было. Сидел, вперив взгляд в стену. Посмотрел на часы - смена закончилась. Не выдержал, пошел к Хаусу в палату. Не зашел. Смотрел на него, спящего, через стеклянные двери. И на Стейси, глядящую на него. Потом пошел домой.

Джули я достал окончательно. Не замечал ее совсем, на вопросы отвечал односложно, улыбался невпопад. Забывал опускать крышку на унитазе (неслыханное дело). Только когда она про Хауса расспрашивала, я становился человеком и пересказывал ей слухи, доходившие до меня. О том, как его пытаются снять с морфина, как к нему прислали психиатра, для проверки на суицидальность, и как он этого психиатра не послал, а спокойно сказал, что мысли о самоубийстве посещают его с частотой пять целых три десятых раза в четверть часа, а психиатр воспринял все это всерьез, и назначил ему флуоксетин, который Хаус не отказался принимать. Мог ей часами рассказывать о синдроме хронической боли, и о том, как он влияет на личность. Долго и нудно докладывал о результатах бесчисленного количества прочитанных исследований на эту тему, большинство из которых суммировались смутными рассуждениями о бесперспективности неврологического вмешательства. Да и просто повторял, как попугай, что скучаю, и ничем помочь не могу.

Знаю, было несправедливо требовать от нее безграничного понимания. Но я не мог с собой ничего поделать. Все мысли были заняты Хаусом. Несколько раз порывался зайти к нему и поговорить, но, стоило мне увидеть несчастное лицо Стейси, как все мои порывы сходили на нет. Спрашивал себя, сможет ли он когда-либо простить мою ложь, но ответа не находил. Мне настолько его не хватало, что я сам себе диву давался. Ведь я знал, был уверен, что мог бы ему помочь. Не понимал пока, как, но твердо был в этом убежден. Бессилие сводило с ума.

Однажды он увидел меня стоящим в дверях палаты, уверен, что увидел. Только тут же глаза закрыл.

Ненавидел себя за то, что в этот момент я думал о себе, а не о нем. Думал о том, как мне дальше жить в опустевшей вселенной, а не о том, как дальше в ней жить ему. И не представлял себе, как он сможет выкарабкаться из этой безысходной ситуации.

Самые страшные картины рисовались. Упадочность. Депрессия. Вечная боль, которая износит и сотрет в порошок его острый ум. Казалось, ни один человек не сможет справиться с подобным кошмаром - и сохранить рассудок. Тем более, Хаус, для которого движение и свобода были неотделимой частью существования.

В жутких видениях представлял, как встречаю его спустя много лет. Случайно, на улице, или в парке.
Он сидит в потрепанном пальто с оторвавшейся пуговицей, сгорбившийся в инвалидном кресле, не реагирует на окружающую среду, подавленный, поникший, обозленный на весь мир и на себя в первую очередь. Ведь я знал, что он не умеет прощать себе ошибок.
- Привет, Хаус - скажу ему. Он посмотрит бессмысленными глазами, посеревшими от боли, и я увижу проблеск узнавания.
- Здравствуй.
- Как ты? - спрошу.
- Никак, - ответит.
- Мы так давно не виделись.
- Да? Наверное, давно - пожмет плечами.
- Как твое здоровье? - не смогу не спросить, потому что других слов не подберу.
- Хуже, чем вчера и хуже, чем завтра.
- Ты так и не простил меня?
- Не помню. Возможно, простил.
- Почему не звонил?
- Не знаю. Было не до тебя.
- Мне так жаль.
- Зря.
- Мне жаль, что меня не было рядом, - понадеюсь на немой укор, но увижу лишь глухое безразличие.
- Что сделано, то сделано, это уже не важно.
- Как Стейси?
- Понятия не имею. Давно ее не видел.
- Что значит: "не видел"?
- Она когда-то ушла.
- Она бросила тебя?! - в моем голосе будет негодование, которое не найдет отклика.
- Не бросила, а пошла жить дальше. Никто не должен такое терпеть.
- Но она была нужна тебе!
- Ты не всегда получаешь то, что тебе нужно.
- Нет, не так, Хаус.
- Возможно, не помню.
- Хаус, я тебя не узнаю, - это будет совсем бестактно, но уже не смогу сдерживаться.
- Ты просто слишком давно меня не видел, люди меняются.
- Люди не меняются, меняются обстоятельства.
- Скорее всего, ты прав. Люди не меняются, но иногда ломаются, - он улыбнется краями губ, на какое-то мгновение я его узнаю, но потом незнакомое смирение вновь овладеет им.
- И кто о тебе заботится? - вырвется.
- Мне никто не нужен.
- Это невозможно.
- В одиночестве есть свои прелести.
- Ты врешь.
- Мне незачем врать.
- Как же ты справляешься? - посмотрю на его атрофированное тело, на иссеченное морщинами бесцветное лицо, и не смогу скрыть жалости.
- Привык.
- Хаус, я не верю тебе.
- Не верь, если тебе от этого легче.
- Мне так жаль, - захочу, чтоб он не потерпел жалости, но он скажет...
- И мне жаль.
- Я могу тебе чем-то помочь? - побоюсь услышать ответ.
- Можешь, - чтобы удержать момент, удержать Хауса, быстро сяду перед ним на корточки и положу руки на поручни кресла.
- Что я могу для тебя сделать? - но он никуда не спешит, и даже не будет сопротивляться, и я уже не буду уверен, хочу ли удерживать этого чужого мне человека. И тогда он попросит...
- Скажи мне, что я ошибся.
- В чем, Хаус?
- В том, что выгнал тебя тогда. Ведь я всегда знал, что ты не мог подписать бумаги.
- Ты знал... - в моем тоне почти не будет изумления, только отчаяние.
- И ты знал, что я знал.
- Зачем же все это? Почему ты не позвал меня?
- Думал, твоя ложь была тебе во спасение. Ты выбрал самый корректный способ избавить себя от моего присутствия, от всей этой неприятной истории. Никто не мог бы тебя упрекнуть. Мне казалось, я это понял, и решил тебя отпустить.
- Хаус... - покраснею, отведу глаза, но не буду знать, что ему ответить.
- Что ж, значит, я не ошибся. Ты никогда не умел врать, Уилсон. Спасибо тебе за искренность, - в его голосе не будет горечи, только легкий оттенок былого самодовольства.
- Нет, Хаус, нет, ты ошибся! Ты решил понять это так, как тебе хотелось! Твои мозги не способны воспринимать чужую добродетель как данное, ты всегда ищешь какие-то тайные мотивы, которых и в помине нет! - конечно же, сорвусь на повышенные тона.
- Ты сердишься, Юпитер.
- Как можно не сердиться, когда ты признаешься, что из-за твоих идиотских игр разума я потерял, возможно, самое дорогое, что у меня когда-либо было?
- Нет, Уилсон, ты сердишься, потому что я, как всегда, прав. И знаешь, что? Мне это ужасно надоело. Это до смерти скучно, быть всегда правым, и использовать право на единственную ошибку себе во вред.
- Хаус, как же глубоко ты заблуждаешься! Я всего лишь хотел сохранить для тебя Стейси. Неужели ты этого не понял? - но мои жалкие попытки оправдаться перед самим собой изначально будут обречены на провал.
- Успокойся, Уилсон, я не виню тебя. Ты поступил так, как поступил бы на твоем месте любой рассудительный человек. Мне жаль, что я не ошибся, но это не столь важно.
- Но я хотел быть с тобой, хотел разделить с тобой все это несчастье. Ты не представляешь себе, как я мучился от бессилия. Не было и дня, что я не думал о тебе. То, что было потом, не было жизнью.
- Это знакомо, - скажет так покорно, что я возненавижу себя еще больше.
- Я знаю, я мог тебе помочь, я мог...
- Бессмысленно рассуждать о том, чего не было.
- Но, возможно, еще не поздно. Я здесь, я хочу тебе помочь!
- Поздно, Уилсон, я устал, мне пора домой.
- Постой, Хаус, погоди, дай мне еще один шанс! - теперь я уже силой буду сдерживать поручни кресла, но не смогу объяснить, ради него ли мне будет необходимо остановить его, или ради себя. А впрочем, какая разница? Он посмотрит на меня исподлобья, но в этом взгляде снова не будет ничего, кроме пустоты, которая засосет меня с потрохами и лишит сил.
- Разбитую чашу заново не склеить. Прощай, Уилсон.
Я отпущу его.

Да. Спасибо. :thank:

В этой фразе - ВЕСЬ Грегори Хаус. "Мне скучно, бес. - Что же делать, Хаус" (с). Не случайно больше всего его интересуют те, кто может чем-то удивить. Плохим, хорошим - не важно. Главное - вызвать эту эмоцию, хоть на мгновение сломать стереотип.

отлично сказано! завидую, что не мне пришла в голову эта мысль!!!! с уваженим это из Фауста, как мне помниться.

Из "Фауста", да А фраза не моя, она давно уже по форуму ходит. И очень хорошо отражает характер Хауса, как и та, что я цитировала выше, из этого фика.

А еще, после этого воображаемого диалога:

подумала, смогли ли бы в сериале Хаус и Уилсон довести свое расставание до конца? И к чему бы это привело обоих?

к чему это привело бы их обоих? Irga, у вас отлично получается писать грустные истории.... может быть вас посетит вдохновенье? и вы напишете? уверена, найдется много благодарных читателей!

Но с другой стороны...