Кемерон

Я открыла глаза. Лунный свет окутывал знакомый кабинет тонкими шелковистыми прядями. Лежать было очень жестко. Я на полу? Ошеломление прошло по телу жаркой волной. Я снова вижу этот повторяющийся сон?… Сердце билось быстро и тревожно. Я почувствовала на себе чей-то взгляд. Села. Повернула голову. Хаус стоял за дверью и смотрел на меня. Серый свет окутывал его, роняя вокруг небрежные тени. Я подошла к двери. Он продолжал неподвижно стоять, не пытаясь войти. Его глаза смотрели на меня с какой-то отстраненной мечтательностью. Я положила ладонь на прозрачную стену между нами. Второй попыталась открыть дверь. Но ничего не получилось. Я позвала его. Он улыбнулся и погладил мою руку через стекло, даже не сделав попытки мне помочь. Его глаза притягивали. На меня словно глядело само осеннее небо, беспечно прозрачное и полное предзимней печали. Стекло под моими пальцами похолодело. Дыхание Хауса вдруг превратилось в рой снежинок. Они вились вокруг него, словно пчелы, и жалили стекло. Я умоляла о помощи, но его взгляд по-прежнему был полон лазурной безмятежности. Бессильные слезы потекли по моим щекам. Прозрачную преграду между нами стал покрывать лед. Внезапное понимание пронзило сердце. Он никогда не откроет дверь между нами. Из боязни разделить со мной этот бесконечный холод. Никогда. Отчаяние медленно выжигало душу. А за ним пришло то, чего я боялась больше всего. Пустота.

Чейз

Я подъехал к дому Хауса холодным ранним утром. Волнения не чувствовалось. Все уже было решено. Мне предстояло признаться Хаусу в совершенном поджоге. Я не знал, какова будет его реакция и чем это закончится для меня, но это единственное, что я мог сделать для Элиссон. Новенькая дверь пахла хвоей. Я постучал. Никакого ответа. Я постучал еще раз, громче. Наконец я услышал его шаги. Хаус молча пропустил меня в квартиру. Да, натворил я! Масштабы разрушений ужасали. Он повернулся и направился в спальню. Мне ничего не оставалось, кроме как последовать за ним. Хаус уселся на кровати, положив трость рядом с собой. Я остался стоять.
- Сядь. Смотреть на всех сверху вниз – моя прерогатива, – он указал мне на кресло напротив себя.
Я осторожно сел. Хаус смотрел на меня своими пронзительными глазами, от взгляда которых съеживалась душа.
- Как Кемерон? – на его лице промелькнуло чувство, которое я не смог понять.
- Нормально. Несколько дней побудет дома.
- А как ее спина?
- Спина?
- Ты ведь стал причиной ее травмы, хотя она и не признала этого. Совесть тебя не мучает?
- Это не ваше дело, мучает меня совесть или нет! – чувство вины полыхнуло во мне, заставив сердце бешено биться.
- И мое тоже. – Он сощурил глаза. - Если бы не твоя бешеная ревность, она не пришла бы ко мне. Ты сам отдал Кемерон в мои руки, Чейз. Знаешь, на кого она была похожа? На маленькую расстроенную девочку, потерявшую веру в близкого человека. Как я мог ей отказать? – Хаус скорчил трагическую рожицу. – Я такой чувствительный!
Он подмигнул мне:
- А Кемерон оказалась горячей штучкой! Она всегда так кричит, когда кончает?
Мои руки непроизвольно сжались в кулаки. Захотелось затолкать эти слова обратно ему в глотку. Но то, ЧТО он сказал, заставило меня сдержаться. Значит, ничего между ними не было, пока я своей беспричинной ревностью не толкнул Элиссон в его объятия? Хаус внимательно смотрел на меня, изучая мою реакцию. Нет, он на самом деле бесчувственный гад! Я заставил себя разжать кулаки.
- Может это и к лучшему. Я не смог сделать Элиссон счастливой.
- Теперь сможешь. – Он смотрел на меня совершенно серьезно, без тени насмешки.
- Откуда вам знать?
- Ты же сейчас хотел меня ударить, но не стал. Почему?
- Это ничего бы не изменило. И не вернуло бы Элиссон.
- Но тебе стало бы легче.
- Она любит вас. Я причинил бы боль и ей тоже.
Он хмыкнул:
- Вот видишь, я прав. Теперь ты думаешь в первую очередь о ней, а не о себе. Кемерон будет счастлива с тобой.
- Вы не все знаете.
- Ну, так просвети меня.
Его скептический взгляд не давал мне успокоиться. Я чувствовал себя как птица на вертеле, которую поворачивают и рассматривают со всех сторон. Я замер.
- Это я виноват в пожаре. Элиссон ни при чем. Я его устроил. Она порвала со мной. Я напился и…
- И пришел ко мне выяснять отношения. Но меня не было дома. Зато у тебя была бутылка горячительного и отчаянная боль. Откуда ты узнал о ключе?
- Мы были в вашей квартире, когда вы симулировали рак. Элиссон нашла ключ. Вы подозревали меня?
- Это все объясняло.
- И ничего не сделали? Не возненавидели меня?
- Зачем? Ты же сидишь сейчас здесь и сам признаешься в содеянном. И наверняка собираешься спросить, можешь ли ты как-то компенсировать мне ущерб. У меня есть шанс заполучить ручного хирурга. Это ценнее, чем месть или ненависть.
- Элиссон думает, что вы считаете ее виноватой в пожаре!
- Нет. И она знает об этом.
- Разве? Тогда вы были бы сейчас рядом с ней. Значит, наказываете ее за что-то.
- Я ни за что ее не наказываю! – Его голос стал похож на рычание. - Я решил, что Кемерон будет лучше без меня. Она вся твоя.
Его взгляд стал непроницаемым. Он встал и, опираясь о трость, отошел к окну.
- Вы решили? А Элиссон вы спрашивали? А меня? – Я тоже встал и последовал за ним.
- Ты же любишь ее. И даже сильнее, чем раньше. – Он всматривался в розовое утреннее небо.
- Люблю. Но Элиссон любит не меня, а Вас!
- Но Я не люблю ее.
- Врете! Если бы вы были равнодушны к Элиссон, не устраивали бы сейчас этот разговор! Не проверяли бы меня, провоцируя мою ревность! Не думали бы о том, что для нее лучше! Сдали бы меня в полицию и использовали бы ее, пока не надоест! Но нет! Пытаетесь подложить меня в постель к Элиссон! Это похоже на равнодушие?
- А что, это похоже на любовь?
- Да вы просто не разрешаете себе что-то чувствовать к ней!
- И что с того? – Он развернулся ко мне. Ярость, в хороводе из боли и тоски, горела в его глазах. – Что, по-твоему, Я могу ей предложить? Несколько лет со старым больным наркоманом, который даже не нашел в себе сил поверить ей? И что потом? Она снова станет одинокой, убитой горем вдовой? Ты этого хочешь для нее?
- Вы просто боитесь боли.
- Да что Ты, сопливый австралийский щенок, можешь знать о боли?!! – Хаус взревел как раненое животное. Он нависал надо мной. Страх, семеня липкими лапками, побежал по моему позвоночнику. Но вспышка была мгновенной. Лицо Хауса снова сковало ледяное спокойствие:
- Иди к Кемерон. Будь рядом. Сделай все, чтобы вернуть ее. Пройдет время и ей надоест ждать. А ты теперь не дашь ревности испортить вам жизнь.
- Нет. Я не буду этого делать! Знаете, как мне было тяжело последние несколько месяцев? Я не хочу снова наблюдать как она украдкой плачет по ночам! Я не хочу смотреть в ее потухшие глаза! Я не хочу слышать ваше имя, которое слетает с ее губ во время оргазма. Я не хочу...
- Ты, кажется, забыл о поджоге, Чейз… Я пойду к Кемерон. И скажу ей, что это ты чуть не убил ее.
- Вы не станете!
- У тебя нет пути назад. Хочешь увидеть в ее глазах отвращение? Хочешь потерять работу? А свободу?
Я стоял перед ним и чувствовал себя разгромленным в пух и прах. На его лицо вернулась обычная насмешливая ухмылка:
- Ты только не разрыдайся, а то тебя я не смогу утешить так, как Кемерон!
Я молчал, собираясь с мыслями. Потом поднял на него взгляд:
- Вы не можете быть правы. Неизвестно, что будет дальше. Может завтра меня не станет, или вас, или ее. И вы пожертвуете своим счастьем и счастьем Элиссон ради невнятного предположения о том, что может случиться завтра?
- Ее сумка стоит около кресла. – Он снова отвернулся к окну, давая понять, что разговор окончен.
Я шел к двери, когда услышал звук открываемого пузырька с таблетками. Опять принимает викодин. Только я видел в глазах Хауса совсем не ту боль, которую можно им заглушить. Ее ни с чем не спутать. Каждый из нас троих попробовал эту боль на вкус.

Главное правило в том, что правил не существует

Добавлено (15.09.2008, 19:58)
---------------------------------------------
Мыльное мыло...Ну что поделать, люблю я это

Кемерон

Дни медленно ползли. Я ждала известий от Хауса, но он не звонил. Надежда потихоньку перестала стучаться в мои двери. Роберт нашел квартиру и переехал, но часто приходил, помогал или просто составлял мне компанию. Я не гнала его. Роберт не делал попыток развеселить меня или остаться на ночь. Его общество не было в тягость и я не чувствовала себя чем-то ему обязанной. Роберт ничего не требовал от меня. Мы могли молчать весь вечер, и ни чувствовать необходимости поддерживать разговор. Иногда он рассказывал мне новости из клиники, передавал сообщения от медсестер. Я молча слушала, как он рассказывал об интересных случаях. Руки заживали, спина не болела. Ничего не болело. Даже сердце. Странное спокойствие владело мной. Я могла часами смотреть в окно и наблюдать, как по небу движется солнце, сидеть в парке на скамейке и следить за тем, как смещаются тени и резвятся голуби. Делать ничего не хотелось. Я много спала, но сны больше не приходили. Я не знала, что со мной и не хотела знать. Иногда ничего не чувствовать это даже хорошо. Мир вокруг продолжал жить, но я не ощущала себя его частью. Я наблюдала за ним, но участвовать не испытывала потребности.
Мои вынужденные каникулы скоро закончились. Все медсестры были рады снова меня видеть. Это согревало. Я погрузилась в хоровод забот и суматохи скорой. Дни побежали вскачь. Работа заполнила мои дни и ночи.
С момента пожара прошло несколько недель. Однажды, после дежурства, подходя утром к двери своей квартиры, я почуяла запах жарящегося бекона. Роберт решил устроить мне сюрприз и накормить завтраком? Но приятное удивление смыла подступившая к горлу тошнота. Я еле успела добежать до туалета. Меня вывернуло наизнанку. Я почистила зубы и всмотрелась в свое лицо в зеркале. С чего бы меня тошнило? Я поела вечером, перед дежурством. Значит не отравление. Разве что отреагировала на запах... Сердце в груди екнуло. Я не считала дни с последних месячных. Не до этого было. А у меня оказывается задержка. Надо сделать анализ крови. Или узи. Это лучше. Я обратила внимание на то, как отвратительно выгляжу. Волосы туго стянуты в хвост. Бледные губы. Болезненно красные глаза. Не замечала этого раньше. А если я беременна? С Робертом мы всегда пользовались презервативами. Только один раз я позволила себе не подумать о последствиях. В ту ночь с Хаусом. Неожиданно вспомнился вкус его губ на моих, тепло его кожи, согревающее мою, его руки на моих бедрах, его сверкающие жаждой глаза. Хаус…Давно знакомая тоска ожила в груди. Руки сжались на краях раковины. Равнодушное спокойствие, наполнявшее меня последние несколько недель, испарилось. Что если я беременна от Хауса? Надежда и тревога затрепетали, переплетаясь друг с другом. Как бы я хотела этого ребенка! Роберт постучал в дверь:
- Эл, с тобой все в порядке? Ты в ванной уже полчаса.
- Да, все нормально! Просто привожу себя в порядок.
Я вышла и попыталась ему улыбнуться. Он вопросительно посмотрел на меня, но не стал ничего больше спрашивать, просто позвал завтракать. Я прислушалась к себе и с удивлением поняла, что очень голодна. Это могло быть еще одним косвенным признаком. Я постаралась отвлечься и ни о чем не думать. Не стоит задумываться о ребенке, пока я не уверена в его существовании. Роберт поел со мной и ушел. Я попыталась лечь и заснуть, но никак не могла отвлечься от настойчивого волнения. Я встала, оделась и отправилась в аптеку. На работу мне только послезавтра. Сделаю пока тест. Пусть это не так надежно, но мучиться от неопределенности не было сил. Я купила два разных теста. Обратно я почти бежала. Мои руки дрожали, открывая упаковки. Скоро я уже мерила шагами гостиную, ожидая результатов. Чтобы скоротать время я решила послушать какую-нибудь песню. В стереосистеме стоял диск с Луи Армстронгом. Я ни стала его ни на что менять. По комнате поплыли первые ноты What a Wonderful World. Я улыбнулась. От этой незамысловатой песни всегда становилось как-то светлее на душе. Я стояла у окна и смотрела в ясное голубое небо. Музыка стихла. Теперь результаты тестов. Сердце на секунду замерло. Оба положительные…
Я села на диван. Неужели? У меня будет ребенок? Его ребенок? Я не знала плакать мне или смеяться. Надо успокоиться. И сделать узи. Ждать до послезавтра? Но я буду работать днем. Слишком много людей, а я никого не хочу посвящать. Значит, нужно опять напроситься на завтрашнее ночное дежурство. Тогда мне никто не помешает. Принятое решение позволило, наконец, расслабиться. Я договорилась насчет дежурства, и смогла спокойно заснуть.

Чейз

Время текло незаметно. Я помогал Элиссон как мог, но смотреть в ее равнодушные ко всему глаза было настоящим мучением. Я не знал наверняка, нужно ей мое присутствие или нет. Она могла молчать часами, не замечая меня. Элиссон перестала улыбаться. Не то чтобы она выглядела хмурой или несчастной. Нет. Элиссон не плакала и не казалась погруженной в себя. Она слушала внимательно, если я что-то ей рассказывал, отвечала мне, но все что я говорил, просто не трогало ее. Казалось, Элиссон стало все равно. Я задумался над этим странным словосочетанием. Все равно. Равное…Все вокруг стало одинаковым? Одинаково хорошим? Одинаково плохим? Или не стало разницы между хорошим и плохим? Я думал над своим разговором с Хаусом. И не понимал его мотивов. Ясно же было, что он не равнодушен к Элиссон и не хочет причинить ей боль. Неужели считает, что, находясь рядом, она будет страдать больше, чем без него? Использовать шантаж, чтобы заставить меня быть рядом с Элиссон! Может, Хаус просто хотел, чтобы я позаботился о ней, потому что не мог сделать этого сам? Хотел быть уверенным, что она не останется без поддержки? Ответов не было. А время продолжало свой бег.
Однажды вечером, после работы, я зашел к Элиссон. Она по-настоящему улыбнулась мне. Впервые за несколько недель, по-настоящему улыбнулась. Я не мог себе поверить. Ее глаза мягко мерцали. Я оторопело стоял на пороге, опасаясь спугнуть это чудо.
- Входи, Роберт. Не стой в дверях.
- Элиссон, что-то случилось?
- Почему ты так думаешь?
- Ты…светишься!
- У меня просто все хорошо. Хочешь есть? Я приготовила ужин.
- Да конечно, спасибо. Не расскажешь?
- Ты так уверен, что что-то произошло?
- Я давно не видел тебя такой счастливой.
Она в задумчивости опустила глаза, потом прямо посмотрела на меня:
- Хорошо. Я расскажу.
Она зачем-то ушла в спальню. Я сел на диван. Элиссон вернулась, неся в руках снимок узи. Протянула мне. Я всмотрелся.
- Это твой снимок?
- Да. – Она мягко улыбалась.
- Пять недель. – Я удивился своему хриплому голосу.
- Пять недель…
- Но мы с тобой всегда… - Я осекся. – Нет! Хаус?
- Замечательно, правда? – Она забрала у меня снимок, чтобы еще раз полюбоваться. Мечтательная улыбка гуляла по ее губам. Я тихо спросил:
- Что будешь делать?
- То есть? – Она подняла на меня недоуменный взгляд.
- Ты не будешь прерывать беременность?
Она в ужасе посмотрела на меня:
- Ни за что!
- Но ты одна! Как ты справишься?
В глазах Элиссон появилось выражение, которое я уже видел однажды, когда она порывала со мной. Спокойная уверенность в правильности принятого решения.
- Справлюсь.
- Ты скажешь ему?
- Да. Он имеет право знать. – Она опустила глаза.
- Думаешь, это что-то изменит?
- Не знаю. Может Хаус скажет, что он мне теперь не нужен, ведь у меня появится объект для пожизненной заботы. Причем не один, а сразу два.
- Тебе понадобится помощь.
- Хочешь предложить мне свою? Не подумав хорошенько?
- Я люблю тебя, Элиссон. Мне не нужно долго думать, чтобы захотеть тебе помочь.
- Роберт, мы больше не будем вместе.
- Я не предлагаю заменить собой Хауса. Но помощь друга предложить вправе.
Ее взгляд наполнился благодарностью, даря мне одновременно и печаль и радость. Я все сделаю для тебя, Элиссон. Все, что смогу. Все, чтобы ты была счастлива.
После ужина я направился к себе. Лежа в кровати, я вспоминал Элиссон. Она выглядела почти счастливой сегодня, а я-то боялся, что не увижу больше радостной улыбки на ее губах. Несколько недель, что я был рядом, не помогли привести Элиссон в чувство, а вот мысль о ребенке снова вернула ее к жизни. Вернее о детях. Я недоверчиво покачал головой. Близнецы. Причем разнояйцовые. Большая редкость. Я все прикидывал, как помочь Элиссон. Когда в клинике узнают, что она беременна, начнутся пересуды. Про пожар в доме Хауса никто не был в курсе. Только Уилсон и Кадди. Все считали, что Элиссон устроила небольшое возгорание у себя дома, что-то готовя на кухне. Отсюда и ожоги на руках. Нас с ней по-прежнему считают парой. Естественно, подумают на меня. Она не согласится выйти за меня замуж. Это вызовет новую волну обсуждения. Пойдут слухи. Все сразу вспомнят старую историю про роман с Хаусом. Как он отреагирует неизвестно. Что-то я сомневаюсь, что у них станет все хорошо. И как тогда к Эл станут относиться? И что с ней будет? В сознание прокралась мысль о том, что все это может вынудить Элиссон принять предложение и выйти за меня замуж. И у Хауса будет оправдание своему бездействию… Только вот слово «вынудить» мне не нравится. Не хочу, чтобы она снова была несчастной. Вдруг беременность даст Элиссон шанс вновь сблизиться с Хаусом? Но на это нужно время и благоприятная обстановка! И как заставить Хауса забыть о своем эгоизме? У него нет слабых мест, на которые можно надавить. Правда, если я прав, и Хаус не равнодушен к Элиссон, он не сможет оставить ее без поддержки, если меня не будет рядом. Не будет рядом… Это может сработать. А если я не прав, она останется совсем одна…Рискнуть? Но как это сделать? Если я напишу заявление об увольнении, это станет известно Хаусу. А у него есть рычаг давления. Договориться с Кадди, чтобы она услала меня подальше? Так надолго? А если я нужен буду дома, в Австралии? В клинику, где работал отец, меня давно звали, на довольно выгодных условиях. А потом я буду вынужден задерживаться. Мало ли какие обстоятельства… Но, Хаус и там сможет меня достать. Поддержка Кадди необходима. Она сможет ему противостоять. Кадди и Элиссон поможет, если понадобиться. В голове постепенно вырисовывался план действий. Только одно меня сильно огорчало. Элиссон может подумать, что я струсил. Сначала предложил свою помощь, а потом сбежал. Тугая боль резанула ребра. Но это, возможно, позволит мне искупить свою вину…

Главное правило в том, что правил не существует

Добавлено (17.09.2008, 16:11)
---------------------------------------------
Хаус

Негодование заставило меня пинком открыть дверь в кабинет Кадди:
- Какого черта ты отправила Чейза в Австралию?
- И тебе доброе утро. – Лиза не поднимала глаз от бумаг.
- Он нужен мне здесь!
- Зачем? У нас много других хирургов.
- Затем, что у него правильное образование. Мое!
Она, наконец, соизволила на меня посмотреть:
- Этого недостаточно чтобы знать все. Он уехал учиться.
- Отправила бы кого-нибудь другого!
- В этой клинике работал его отец. И там открыли центр экспериментальной хирургии. Он вернется через полгода.
- Если только его не будут использовать в качестве подопытной крысы.
- Не вижу причин для волнения. Он больше на тебя не работает.
- Я не о себе забочусь, а о клинике!
- Конечно. Ты великий альтруист.
- А ты безответственный администратор! Вдруг ему там больше понравится? Больница лишится хорошего врача! Нет, сразу двух врачей! Ведь Кемерон, наверняка, с ним отправилась?
- Нет. Она нужнее здесь. Я просто отправила Кемерон в небольшой отпуск. Ты заметил ее недельное отсутствие? – Лиза с интересом на меня посмотрела. Я мысленно выругался.
- Я от природы наблюдательный!
- Чейза нет уже две недели. И его отсутствие ты заметил только сейчас.
- Он не был мне нужен.
- А Кемерон нужна?
- Она приносила мне кофе. Новой команде никак не удается привить этот полезный рефлекс. Пока они приносят только мой мячик, если он куда-нибудь закатиться.
Лиза скептически приподняла бровь, но не стала больше ничего говорить, снова опустив взгляд в бумаги. Я вышел из кабинета, обдумывая услышанное. Значит, Чейз смылся. Надолго. Надеюсь, он не думает задержаться и увильнуть от своего долга передо мной.

Кемерон

Прошло уже две недели, как уехал Роберт. Он выглядел виноватым, когда приходил попрощаться перед своим отъездом. Это вызывало улыбку. Милый Роберт. Переживал, что его не будет рядом, чтобы мне помочь. Я уверила его, что вполне могу позаботиться о себе сама. Он только вздохнул и опустил глаза. В тот вечер мы долго гуляли по парку и разговаривали. Легко и откровенно, как не разговаривали уже давно. Потом Роберт уехал, и я осталась одна.
По утрам мне часто было плохо, но обычно тошнота проходила после завтрака. С тех пор, как уехал Роберт, стало хуже. Меня часто рвало. Приходилось есть каждый час и понемногу, чтобы в организме хоть что-нибудь успевало задерживаться. Я пошла к Кадди и попросила отпуск. Работать в таком состоянии было невозможно. Она растрогалась, когда узнала в чем дело. И отпустила меня.
Неделя пролетела незаметно. Я старалась гулять побольше и есть только полезные продукты, но, несмотря на все усилия, лицо выглядело болезненно бледным. Под глазами обосновались темные круги. Но меня мучило не только это. Надо было пойти к Хаусу и сказать ему о беременности. Но было страшно. Я боялась увидеть равнодушие на его лице. Прошло уже три недели, как это стало известно, но я никак не могла набраться храбрости. Наконец, однажды вечером, когда мой организм вел себя достаточно прилично, я взяла себя в руки и поехала к Хаусу. Скоро я уже стояла перед дверью его квартиры и нерешительно стучала. И сразу услышала его голос:
- Катнер, если ты опять принес мне Кама Сутру, то мне это не интересно! Для консультаций лучше подойдет Уилсон. Спроси у него. Или Кадди. Она может даже продемонстрирует!
Я улыбнулась. Весь мой страх улетучился:
- Хаус! Это Кемерон!
Он не ответил. Раздумывает, впустить меня или нет? Но вот я услышала его шаги. Хаус приоткрыл дверь:
- Зачем ты здесь?
- Мне нужно поговорить с Вами.
Он окинул меня задумчивым взглядом, внимательно вгляделся в лицо, и, наконец, открыл дверь шире:
- Все зажигательные смеси оставь на улице. – Вопреки словам, тон его голоса не был холодным. Скорее усталым. Я вошла. Гостиная была отремонтирована. Но Хаус явно попытался воссоздать все, что отнял у него пожар. Рояль, диван, даже столик перед ним были того же цвета, что и раньше. Многих деталей не хватало, но какое-то общее впечатление от комнаты сохранилось. Только запах до сих пор был новым. И от него меня явственно начало мутить. Я старалась дышать неглубоко. Хаус сел на диван:
- Что ты хочешь мне сказать?
Я глубоко вздохнула, чтобы начать. Лучше бы я этого не делала. Желудок скрутило. Я метнулась к ванной. Несколько следующих минут были похожи на кошмар. Меня выворачивало снова и снова. Спазмы не прекращались. Руки заметно дрожали, на лбу выступил холодный пот. Наконец все прекратилось. Слабость накрыла меня. Я села прямо на пол, потихоньку приходя в себя. Нужно было встать, но сил не хватало. Нужно хоть пять минут отдыха. Но вдруг Хаус захочет узнать в чем дело и зайдет? Он не станет спрашивать как Роберт, все ли у меня в порядке. И увидит меня так? Ни за что. Я медленно поднялась, опираясь о стену. Подошла к раковине. Умылась и прополоскала рот. Дрожь понемногу отпустила, но слабость по-прежнему делала ноги ватными. Я с усилием выпрямилась и вышла. И тут же натолкнулась на хмурый взгляд Хауса. Он стоял в коридоре, прислонившись к стене напротив ванной, и смотрел на меня. Со скрещенных на груди рук свисала трость. Я не нашла что сказать. Он продолжал меня разглядывать. Я неуверенно сделала шаг к нему. Голова закружилась. Я покачнулась. Хаус опустил руки и подошел ко мне.
- Тебе нужно лечь. Обопрись на меня. До спальни несколько шагов. Дойдешь?
Я смущенно кивнула. Не хотелось, чтобы он видел меня такой беспомощной. Мы медленно шли. Я буквально повисла на его руке. Голова продолжала кружиться. Наконец мои глаза с надеждой сфокусировались на кровати. Хаус помог мне сесть. Я с облегчением вздохнула и вытянулась. Хаус обошел кровать и сел с другой стороны. Потом тоже улегся. И положил трость между нами. Это для чего он? Обозначает границы, которые нельзя переступать? Хаус спросил, сосредоточенно разглядывая потолок:
- Как часто обнимаешься с белым другом?
- Пару раз в день.
- Тогда понятно, почему ты так паршиво выглядишь. Какой срок? – Он повернул ко мне голову.
- Восемь недель. – Я смотрела в его глаза. Непроницаемы. Спокойный тон голоса тоже не давал понять, что он чувствует.
- Ты это хотела мне сказать?
- Да.
- Считаешь меня в этом виноватым?
- С Робертом мы всегда пользовались презервативами.
Хаус отвернулся и опять стал изучать потолок. Потом встал и вышел из спальни. Через минуту вернулся, неся стакан с соком:
- Выпей, не хватало еще, чтобы у тебя началось обезвоживание.
Я с благодарностью взяла стакан. Пить очень хотелось, и я опустошила его полностью. Хаус снова ушел. Я лежала и ждала его, но он все не возвращался. Я взяла вторую подушку и легла на бок, прижав ее к себе. Нужно было встать и идти домой, но на его кровати было так уютно! Глаза стали слипаться. Я незаметно уснула.

Хаус

Стакан с бурбоном в моей руке давно потерял свою шероховатую прохладу. Не знаю, сколько я просидел на диване в гостиной. Может час, может больше. Мысли ловили друг друга за хвост, толкаясь и выпихивая друг друга из области моего внимания. То одна, то другая давала о себе знать и тут же убегала прочь, освобождая место для следующей. Как вести себя с Кемерон? Что ей сказать? Что она ждет от меня? Почему Чейз уехал? Знал ли он о ребенке? Может то, что он уехал совпадение? Может он просто сбежал? Вопросы, вопросы, вопросы. Сознание перебирало возможные варианты, анализируя последствия и причины. Но хочу ли я получить ответы? Все это не так важно. Важно то, что после меня что-то останется, как бы банально это не звучало. Небо за окном стало беспробудно черным. По стеклу застучал дождь. Я поставил стакан на столик. Вышел на улицу. Крупные капли воды выбивали дробь, разбиваясь об асфальт. Я встал под струи небесного плача. Давно не было такого сильного дождя... Вода омывала мое запрокинутое лицо, прогоняя печали…
Я никогда не знал покоя. То ли он меня избегал, то ли я не ждал от него ничего хорошего, но мы редко встречались. А теперь… Только этим словом можно было описать то, что я чувствовал. Сверкнула молния. Фотография на память? Тело нерешительно напомнило о том, что не любит холода. Боль в ноге пульсирующе поддакнула ему. Открытая дверь манила обещанием тепла. Но идти не хотелось. Дождь смывал уставшую пыль с домов и моих расслабленных плеч. Прозрачную невесомую пыль потерь и несбывшихся надежд. Слишком много их было. Может, пришла пора обретений?
Я вернулся. Снял мокрую одежду и бросил ее в ванную. Вытер голову полотенцем. Второе повязал на бедрах. Спальня встретила меня полумраком. Кемерон спала, обхватив подушку руками. Хорошо, что она заснула. Мне не хотелось сейчас о чем-то говорить и спугнуть непривычно теплую тишину. Я не торопясь оделся и снова посмотрел на нее. Моя маленькая хрупкая девочка… Я вздохнул и поразился этому ревнивому «моя». Осторожно вытянул из-под Кемерон одеяло и укрыл ее. Лег рядом. Кемерон что-то пробормотала и, отпустив подушку, повернулась ко мне. Я смотрел на ее лицо, гладил взглядом губы и точеный нос, нежные щеки и такой упрямый лоб. Рука Кемерон касалась моей груди. Глаза закрывались. Покой укрыл наши тела, открывая двери в сновидения.

Главное правило в том, что правил не существует