Вера в Бога принадлежит к числу тем, к которым сериал и его антигерой-атеист (в полном достоинства и глубины исполнении Хью Лори) обращаются достаточно часто. От монашек и разочаровавшихся священников до чудес и исцеления верой, сериал постоянно высмеивает религиозное лицемерие и ритуалы, но в то же время постоянно поднимает интересные вопросы о природе Бога и веры. Серия «Малые жертвы» использует довольно простой медицинский случай, чтобы представить настоящую историю, составляющую суть эпизода и исследующую природу отношений: смертную и божественную. Что создает отношения, а что разрушает? В том числе и отношения с Богом.

Пациент недели Рамон Сильва несколько лет назад заключил сделку с Богом. Он пообещал, что, если его дочь, у которой была глиобластома – неизлечимый вид рака – смогут спасти, он будет расплачиваться за ее жизнь, каждый год распиная самого себя на кресте в знак преклонения. Это ужасная цена (да и нуждается ли Бог, если он существует, в столь суровой плате?). Но теперь Сильва умирает, и единственным средством, которое может ему помочь, являются эмбриональные стволовые клетки, что, по мнению пациента, идет вразрез с волей Бога. «Приняв это лечение, я оскорблю Бога», - настаивает он.

Мне всегда говорили, что мы как люди (и еще больше как родители) являемся ровней Богу здесь  на земле. Таким образом, пациент убежден, что Бог хочет, чтобы он оставил свою дочь без отца (после того, что ей пришлось пережить), вместо того, чтобы согласиться на клеточную терапию и спасти свою (а может и ее) жизнь.  Такая позиция просто поражает меня фундаментальным непониманием сути Бога, которая зачастую лежит в основе религиозного экстремизма. Как сказала его дочь, кому захочется верить в столь жестокого Бога, требующего ежегодного наказания и даже жизни отца в виде платы за спасение его дочери?

Давайте сравним Сильву с Роз, пациенткой из 4 сезона. Роз и ее муж были глубоко религиозными людьми, соблюдающими все традиции и ритуалы. Но они не доходили до крайностей. Жизнь священна, и даже нарушение строгих предписаний относительно Шаббата (очень важных для Роз и ее мужа) было возможно, если это означало спасение жизни Роз. Но ежегодный ритуал распятия Сильвы и склонность к мученичеству  представляют собой как раз той сорт религиозного экстремизма, который Хауз любит высмеивать и делает это без стеснения (и весьма жестко). В конце концов он обманом склоняет Сильву на лечение, «доказав» ему, что у его дочери все еще глиобластома, а значит Бог не вылечил ее. Это настолько  пошатнуло веру пациента, что он позволил Хаусу делать все, что тот сочтет нужным. Это спасло ему жизнь -  а возможно и веру его дочери.

Дочь просит отца не умирать вот так. (Откуда Сильве знать, что Господь не говорит с ним через нее: что ее мольбы  - это не мольбы самого Бога? Откуда Сильве знать, что Господь не послал Хауза, чтобы спасти ему жизнь, или, что изобретение терапии эмбриональными клетками не было ниспослано самим Господом?) Выбирая смерть вместо лечения, Сильва, по сути,  совершает самоубийство, и я не знаю, как Бог должен к этому относиться. Это также может сломить дух дочери, а, возможно, и ее веру. Сквозь слезы она спрашивает, как можно верить в такого жестокого и немилосердного Бога, который предпочтет, чтобы ее отец убил себя, а не остался жить и растить свое дитя. «Если Господь способен на это, я ненавижу его».

Но вера Сильвы разлетается в клочья, когда Хауз говорит ему, что его дочь на самом деле не вылечилась от рака. Сильва, который положился на Бога, теперь чувствует себя преданным, так как жертва оказалась напрасной. Его вера оказалась нестойкой, сосредоточенной лишь в  потребности  подвергаться процедуре распятия каждый год в качестве ответной жертвы, и ее оказалось легко сломать. Отказ Сильвы от лечения эмбриональными клетками не имел ничего общего с торгом, он действительно верил, что таким образом оскорбит Бога. Теперь, когда он понял, что у его дочери все еще рак, что Бог не оправдал его надежд, Сильва сразу отказывается от своих убеждений. А когда Хауз показывает ему, что на самом деле у его дочери нет рака, Сильва заявляет, что господь милосерден, несмотря ни на что, и его вера вернулась к нему.

Как часто бывает, история пациента перекликается с другими сюжетными линиями. Эпизод «Малые жертвы» исследует кризис доверия во взаимоотношениях нескольких пар: Тауба и Рейчел, Сэм и Уилсона, Хауза и Кадди. Мне нравится контраст между отношениями, поданный в насыщенном сценарии Дэвида Хослтона. Три пары и еще Хауз и Мастерз в придачу пытаются удержать равновесие между честностью и причинением боли, между нехваткой правды и ее избытком. Доверие партнеру, вера в Бога, вера в то, что ты поступаешь правильно, – в каждом из этих случаев есть «маленькие жертвы», на которые мы должны идти ради сохранения отношений.

Три серии назад Хауз солгал Кадди, чтобы спасти пациенту жизнь. Хауз постоянно лжет, и Кадди известно об этом, как и о том, что обычно он лжет исключительно в интересах пациента. Она закрывает глаза на это. Она даже уважает это, учитывая причины, по которым он так поступает. Когда Хауз лгал ей в «Малых жертвах», она и бровью не повела, хотя ложь включала подделку ее подписи. Однако три недели спустя Кадди все еще  зла из-за лжи, которая была нужна для спасения жизни пациента. Почему?

Она расстроена, потому что он обманул ее относительно самой лжи. Слишком сложно? Возможно. Тем не менее, в этом есть смысл. Тот факт, что Хауз заверил ее, что он честен с ней, в то время как это было совсем не так, показывает его личное неуважение к ней. У этой лжи не было медицинской причины, ничьей жизни ничего не угрожало. И именно это ранило ее так сильно, в то время как обычная ложь почти не задела бы. Хауз не понимает эту полностью иррациональную, но, тем не менее, вполне правдоподобную дихотомию, которую определила Кадди. Она настаивает на извинениях со стороны Хауза, а до того времени Хауз в переносном смысле вынужден спать на кушетке. Я воспользовалась этим термином не случайно.

 Они не отказались от отношений (даже не сделали шаг назад). Это ссора, а не разрыв. Кадди по-прежнему настаивает, что Хаус должен сопровождать ее на свадьбу (и обед после репетиции свадьбы), и он соглашается. С ее стороны это не уловка, чтобы положить всему конец. В этом нет сомнений. Пока они собираются на обед – продолжая спорить – Хауз, не задумываясь, помогает ей одеться и держит ее сумочку. Она воспринимает это как должное, ей даже не приходится просить, они скорее напоминают поссорившуюся супружескую пару. (Мне это напомнило похожую сцену из фильма 1993 г. «Друзья Питера», в которой Хью Лори посреди ссоры застегивает платье Имельде Стоунтон.) Именно так и ведут себя пары.

Что мне нравится больше всего и что я считаю очень важным, -  это то, что происходящее выглядит совершенно нормальным. В то время как Кадди и Хауз пытаются нащупать тропинку через это минное поле, нет ощущения надвигающегося разрыва, нежелания справиться с этим. Хауз старается (не слишком подходящим способом) все исправить. И не стоит удивляться, что у него не выходит. Ссора – это совершенно другое дело. Хауз пытается сыграть с Кадди в игру, основанную на принципах морального релятивизма, стараясь поймать ее на лжи, чтобы уравнять их позиции, но раз за разом терпит неудачу. Невозможно найти моральный эквивалент. Пока. Пока Хауз не находит способ доказать свою точку зрения, и добивается лишь того, что ранит ее. Он выигрывает, уличив ее в том, что она солгала ему, но это пиррова победа. Он докопался до чего-то очень личного и сокровенного, ее действительно расстроило, что это вышло наружу.

В это время Уилсон решил сделать Сэм предложение и жениться на ней во второй раз. Это происходит во время клинической проверки медицинских записей Сэм. Помогая ей просмотреть все дела до проверки, Уилсон обнаружил, что она не соблюдала назначенные дозы при проведении облучения больных в терминальной стадии. Хауз тоже заметил несоответствия в ее записях. Но он заявляет, что эти несоответствия вовсе не ошибки, а умышленно превышенные дозы в попытках спасти пациентов, несмотря на явное нарушение протокола. Хауз вполне мог бы пойти на такое, почему Сэм нет? Верит в это Хауз или нет (Не знаю, думает ли он, что Сэм так рискует своей практикой.),  Уилсон принимает это как оправдание. 

И, разумеется, он должен сказать об это Сэм, но лишь намеком, назвав то, что сделала, благородным, тем, что ясно показало ему, насколько он ее любит, восхищается и уважает. Но Сэм и понятия не имеет, о чем он говорит, и возмущается тем, что он не поверил ей – хотя должен был – когда она сказала, что дозы были правильные. Ее вера в него разрушена, так как она понимает, что Уилсон не доверяет ей. Они спорят, и Сэм уходит, вместо того, чтобы остаться и попытаться все решить. Возможно, она просто в шоке от предложения Уилсона? Может быть, ее испугала возможность повторения прошлых ошибок? Уилсон не останавливает ее, он не говорит ничего, что могло бы сгладить размолвку. Отношения разрушились, их основа была недостаточно прочной, чтобы выдержать кризис. (Конечно, мы не знаем, насколько это справедливо в отношении Уилсона и Сэм, но думаю, мы ее больше не увидим.)

Отношения Рейчел и Тауба, который, видимо,  вечно обречен бороться со сложностями в браке, доходят до кризисной точки, когда до него в полной мере доходит смысл высказывания «что посеешь, то и пожнешь». У Рейчел появился виртуальный друг в группе поддержки пострадавших от супружеских измен. Как назвал это Чейз: ирония. Настаивая на том, что дружба и поддержка мужчины, с которым Рейчел никогда не встречалась (да и не стремится к этому), ничем не отличается  в моральном плане от обычной интрижки, Тауб хочет, чтобы она прекратила это по той же причине, почему она не желает, чтобы он флиртовал с другими. Это совсем не одно и то же, возражает она, отказываясь прекратить отношения. Но права ли она? Должен ли Тауб верить, что это вовсе не эмоциональная любовная связь? Должна ли она верить, что он больше не в «поиске»?

«Я думал, что она простила меня… но чувство обиды видимо останется навсегда». Но дело не в нем, а в ней, в необходимости самоуважения: вере в себя.  Разумеется, Хауз использует это заявление, чтобы понять пациента, взглянув на него под другим углом, и заставить его выбирать судьбу для дочери, а не для себя. Но это вполне справедливо и в отношении спора Хауза и Кадди. Это не из-за лжи, это из-за нее: из-за того, что ей нужно,  и чего она хочет. Но, когда два человека настолько убеждены в правильности своей позиции, в результате получается лишь сражение, в котором нет места компромиссу. Никто не сдвинется и на сантиметр, пока кто-то не рискнет признать свою неправоту. Доверие – это не предмет спора, в конце концов понимает Хауз, так как сдается первым.

«Я был идиотом», - признается он Кадди. Он говорит ей, что должен попытаться справиться с врожденным цинизмом и недоверием, сделать решительный шаг и вести себя честно с ней, не разрушая того, что у них есть. «Прости». А затем он дает обещание, которое явно обдумал заранее: «Я больше не буду тебе лгать». Разумеется, мы понимаем, что будет абсурдом предположить, что Хауз больше «никогда» не солжет Кадди. Даже Кадди должна понимать это. И когда Хауз говорит Уилсону, что солгал, чтобы прекратить ссору, Уилсон рад, что он так поступил. Но в чем он солгал? Он так и не сказал. Лгал ли он, когда говорил, что постарается справиться с цинизмом и проблемами с доверием? Или он лгал только в последнем обещании (на мой взгляд, совершенно необязательном). Думаю, что он был искренен вплоть до того момента, когда пообещал больше не лгать ей. С другой стороны, это бросает вызов основам мировоззрения Хауза. «Все лгут». «Люди не меняются». 

Проблемы Хауза с доверием видимо начались еще в детстве, и отношения с Кадди их усилили. Если все лгут, то доверие – лишь сказка. Хауз избегает честности и доверия, если это возможно. «Настало время мне сделать решительный шаг», - обещает Хауз. И в его случае это даже не шаг, а прыжок через каньон с поврежденным правым бедром. Это дело не одного дня. Но он хочет попробовать, даже если солгал на первом шаге. 

Поверхностное замечание: Хью Лори был просто великолепен, так  же как и Хаус в смокинге, изображающий Джеймса Бонда. (А Роберт Шон Леонард еще раз наглядно продемонстрировал, что Уилсон и подражание акценту – несовместимые вещи.) Мне понравилось, что Кадди сразу догадалась, что задумал Хауз, когда он оделся на обед по поводу репетиции свадьбы в стиле Уилсона. Ей не понравился этот ненатуральный Хауз, это был не он. Для меня это сигнал, что, хотя она ждет извинений за ложь в серии «Office Politics», на самом деле она не хочет, чтобы Хауз изменился.