Из полицейского протокола:
«... В ванной комнате данной квартиры обнаружены многочисленные осколки зеркала, предположительно висевшего над раковиной в этом же помещении. В стене над раковиной имеется выдолбленное овальное отверстие размерами примерно 15х15 см и глубиной 9 см, пустое. На полу — следы штукатурки и пыли предположительно строительного происхождения, по составу совпадающие с частицами на указанной выше одежде: джинсах и кожаной куртке».

Лиза Кадди, главный администратор госпиталя:
- Мы расстались там, в Трентоне, на месте аварии крана. Нет, больше я его не видела со вчерашнего дня – мне нужно было проследить за оказанием помощи другим пострадавшим, а он уехал на скорой. Увез в госпиталь ту женщину, Хану, которую спас из-под завала. Да, правильно, она умерла в итоге. Но это его решение об ампутации… оно было… Простите, а что, собственно, произошло? Он опять что-то натворил?..

Из полицейского протокола:
«… В гостиной на полу рядом с журнальным столиком обнаружены два медицинских пластиковых контейнера, пустых, с названием лекарства на этикетке «Оксикодон» и указанием аптеки госпиталя Принстон Плейнсборо. На том же журнальном столике: початая на три четверти бутылка скотча «Jack Daniel's» и стакан, пустой. Отпечатки пальцев, снятые с медицинских пластиковых контейнеров и со стакана, принадлежат одному лицу. Признаков нахождения в квартире посторонних лиц, а также следов взлома или умышленного проникновения не зафиксировано».

Джеймс Уилсон, онколог:
- Да, я понял то, что вы сказали… Нет, спасибо, я в порядке… Все последние годы я периодически ожидал нечто подобного. Нет, не ожидал – боялся. Ожидал и боялся. Он всегда ходил по краю. Что я имею в виду? Вы знаете, многие считали его бессердечной сволочью, и для этого были причины. Но на самом деле… на самом деле… Да, спасибо, я сяду. Нет, не надо воды. Понимаете, мне не нужно было отправлять его из нашей квартиры, нельзя было оставлять его одного. Это дурацкое стремление научить его ответственности и самостоятельности – по сути ничто иное, как эгоистичная попытка устроить личную жизнь… Что? Нет, я не про его квартиру говорю. Господи, о чем вы вообще – какое «вместе»!.. Поймите, он всегда очень сильно переживал – не за себя, а за других людей… за своих пациентов… И чью-то не спасенную жизнь, не вовремя поставленный диагноз он воспринимал как исключительно свою ошибку… свою вину… Я думаю… он просто… он… Да, спасибо, я выпью воды.

Из полицейского протокола:
«… Найдено тело мужчины около пятидесяти лет, в положении лежа на диване, одна рука – под головой, другая – свободно свисает к полу. Следов насильственной смерти не обнаружено. Тело принадлежит хозяину квартиры, Грегори Хаусу, главе диагностического отделения госпиталя Принстон Плейнсборо, проживавшему в данном помещении с сентября 2000 года».

Эрик Форман, невролог:
- Получается, я последний, кто видел его живым?.. Сомнительная привилегия. Нет, никакой ссоры. Эти сестры слышали то, что происходило с завидной регулярностью все шесть лет моей работы на него: дискуссия на медицинскую тему двух коллег по работе. Начальника и подчиненного, если хотите. Повышенные тона? Да, и что?.. Нет, повторяю, никакой ссоры. Я понимаю, что вы ни в чем меня не обвиняете. Я понимаю также, что вы лезете в то, что вас, по сути, не касается. Ладно… ладно. Хорошо. Я… я сказал, что ему не стоит оставаться одному, что требуется перевязка раны… Да, получил ее на месте аварии. Он велел мне убираться. Это все. Да. Нет. Без комментариев. Идите знаете куда со своими вопросами?!..

Из отчета патологоанатома:
«Смерть наступила в результате передозировки наркотического опиоидного анальгетика Оксикодон вследствие остановки дыхательной и сердечной деятельности. Время смерти приблизительно датируется между одним часом и тремя часами ночи от двадцатого мая 2010 года».

Роберт Чейз, кардиолог, реаниматолог:
- Эллисон, это ты? Ты уже в курсе… Да, я знаю… Через три дня, в субботу, на кладбище Принстона. Из родных – только мать. Да, я буду. Эллисон? Алло, тебя плохо слышно. Послушай… не плачь… Тебе-то в чем себя упрекать… Послушай, он научил нас за эти годы спасать жизни и уважать смерть. Мы ведь такие – благодаря ему. А этот его последний выбор – мы можем только… смириться и… вспоминать смешное или хорошее. Ведь у нас было столько хорошего, да?.. О, черт, ну не плачь же!.. Нет, ничего я не разбил, это всего лишь телефонный автомат. И моя рука. Слушай… где ты сейчас? Я приеду, ОК? Да… да… я тоже. Скоро буду.

… :
- Ненужные слова, банальные фразы… И чего, спрашивается, они все суетятся? Ведь здесь же НИЧЕГО НЕ БОЛИТ. Ни нога, прочно увязшая в миге боли десятилетней давности, ни сердце… Слишком много, наверное, ему пришлось пережить за последние годы, моему старому, потравленному Викодином, сердцу…
Благословенная тишина внутри. Так легко ступать босиком по играющей бликами солнечной дорожке, уходящей вдаль моря... Моря? А чему, собственно, я удивляюсь? Море так море. Идти... нет, БЕЖАТЬ по глянцевым перекатам морских волн. Солнечная дорожка ведет, манит. Вперед! Как это чертовски хорошо — бежать, никому ничего не доказывая, ничего не преодолевая и не стараясь забыть. А потом лечь на спину в укачивающих прозрачно-искрящихся волнах, раскинув руки, откинув голову и закрыв глаза. Но даже сквозь зажмуренные веки видеть солнце — ослепительное и жарко-нежное, и небо — глубокое и необычайно синее, какое видишь лишь в детстве или во сне. Солнце и небо — и больше ничего.
Получается, я это заслужил, а?..