Добавлено (20.12.2009, 18:45)
---------------------------------------------
Глава 4.
Часть 1

Стоя у окна, Хаус вспоминал, как ещё вчера по ясному ночному небу плавно и вальяжно плыл его любимый лебедь. Теперь же небо снова затуманено тяжелыми тучами, неуклюже передвигающимися по холодному воздушному озеру. В свете ярких огней города казалось, что они приобретают тёмно-огненный цвет. Удивительно, как смотрятся снежные тучи на ночном декабрьском небе. Они не грузно нависают над городом, создавая иллюзию купола, а нежно, периной, накрывают землю, будто пытаясь согреть её, согреть каждого, кто в ожидании, когда же сорвется с неба лёгкая белая звёздочка, устремит свой взгляд ввысь.
Хаус открыл окно в своём кабинете и подставил лицо небу, точно также ожидая прикосновения снега. Вдруг он почувствовал, как на его нос приземлилась одна снежинка. Грег скосил глаза и уставился на свой нос, пытаясь увидеть, как эта маленькая гостья будет уменьшаться на глазах, пока вовсе не исчезнет. Как не старался он «навести резкость», ему не удавалось разглядеть шестиконечную ледяную красавицу. Похоже, сейчас он завидовал одному своему подчиненному с большим носом. То есть, с выдающимся, конечно же. Вот он, наверняка, не имеет с этим никаких проблем! Захотел рассмотреть свой нос – рассмотрел! С другой же стороны, если желание лицезреть свой нос отсутствует, как ни крути, он всё равно постоянно находится в поле зрения! Похоже, Хаус напрасно недооценивал труды представителей специальности, по которой работает его подчиненный. Вопрос целесообразности такого выдающегося носа – это настоящая морально-эстетическая дилемма! Похлеще тех детских задачек, что приходится решать самому диагносту!
Между тем снежинки продолжали нежно касаться лица и шеи Грегори Хауса. Он чувствовал невероятную лёгкость и приятную прохладу.
Это было ощущение сродни настоящей невесомости.
Свежести.
Свободному полёту.
Падению.
В один миг умиротворенное настроение Грега улетучилось, а его мысли приобрели более тяжелый, неприятный характер. Последние три дня Хаус чувствовал какую-то подавленность, когда его мысли невольно забредали к ней и тому, что с ней происходит. Его продолжало одолевать мерзкое ощущение собственной ничтожности от того, что он до сих пор понятия не имел, что происходит с его… Кадди.
А может быть, это было просто любопытство.
И снова к нему постучалась его самая верная подруга – Боль. Постучалась, очевидно, чем-то тяжелым. Раз десять. Поэтому разрешение войти ей не потребовалось. Каждый раз она бесцеремонно выламывала дверь в его сознание и даже втиралась в него. Так пропитанное болью существо затаивалось в себе, забивалось, как тварь в своей стальной и такой ненавистной клетке. Искалеченное и озлобленное, оно ожидало возможности неожиданно выскочить оттуда с диким оскалом и наточенными когтями, одаривая агрессивным рыком испуганных людей. Но некоторые привыкли. Самые отчаянные из них даже пренебрегали просьбой «НЕ КОРМИТЬ ЖИВОТНОЕ». Правда, некоторые из них потом оставались без пальцев. Или без головы. Кому как везло.
Настроение у Хауса приняло прескверный характер. Возможно, потому, что ему было попросту скучно. Медленно вставая с кресла и вытирая глаза, он несколько раз лениво потянулся и набросил на плечи свой пиджак. Всё таки, Хаус решил занять себя чем-нибудь или просто прогуляться до отделения скорой помощи, поставить на место пару-тройку вывихнутых конечностей, проверить регистратуру на наличие интересных дел, поглазеть на распухшие языки, пару раз подколоть Кемерон и, возможно, Чейза, заглянуть к своим мающимся от безделья утятам, нагрузив их каким-нибудь старикашкой с диареей, и вернуться обратно. А ещё лучше – просто уйти домой.
Если не наваждение отчаянья, то скука. Если не скука, то наваждение отчаянья. В итоге – всё равно скука!
Боль постепенно пошла на спад, а в голове Грега стали появляться весьма четкие и членораздельные мысли, сознание уже не было таким затуманенным. И наваждение прошло, как только он покинул свой кабинет, вдыхая почему-то такой новый воздух.
Но до цокольного этажа, где находилось отделение скорой помощи, Хаус не дошел, остановив своё внимание на первом этаже. Твердо решив, наконец, удовлетворить своё любопытство и прекратить издеваться над своим разумом, он собрался совершить ещё одну попытку проникновения на вражескую территорию – попасть-таки в кабинет Кадди. Ему всё ещё было интересно, кто тот недоумок, что подарил ей тот дешевый веник. А главное – почему, черт возьми, те жалкие ромашки заставили её улыбаться до ушей несколько дней подряд! Нельзя же, в конце концов, быть такой до омерзения счастливой!
Рискуя быть пойманным на горячем, Хаус прокрался к кабинету Кадди. Ему несказанно повезло, что на пути туда он не встретил никаких опасностей, которые сорвали бы ему всю операцию. Рабочий день подходил к концу, но свет в кабинете Кадди неизменно горел. Вжавшись спиной в стену, Грег попытался осторожно заглянуть в кабинет сквозь стеклянную дверь. Он надеялся застать её, полностью увлеченную работой, но вместо того, чтобы просматривать и подписывать какие-то документы, Лиза беззаботно рассматривала какую-то открытку, забросив ноги на стол. Сохранять спокойствие в такой ситуации Хаусу было совсем не просто. Вместо того чтобы быстро убраться оттуда куда подальше (ведь ясно же, что и на этот раз ему абсолютно ничего не светит), Грег продолжал бесцеремонно глазеть на её красивые ноги и иногда – на её нежную улыбку.
Разум шептал: «Лучше тебе уйти. Добром это не кончится. Она же сейчас заметит тебя. А её личная жизнь – это вообще не твоё дело. Уходи поскорее». Но, вместе с тем, возле другого его уха неистово драло глотку то, что являло собой саму сущность Хауса: «Смотри! Смотри! Вот это ноги! Ты можешь допустить, чтобы эти ноги достались не тебе, а придурку какому-то? Да ты сейчас просто жалок! Какого черта он опять прислал ей какой-то веник? Ты же её хочешь! Ведь хочешь? Если да – бери! Только сначала устрани соперника! Давай! За такие ноги и то, к чему они прикреплены, стоит побороться!». Как обычно в таких ситуациях, крик его природной наглости полностью заглушал шепот здравого смысла.
На столе Лизы действительно стоял новый букет дешевых цветов, от которого она по-прежнему приходила в небывалый восторг. Раньше Хаус искренне думал, что ни один, даже самый богатый, статный и красивый (или, что там ещё её в мужчинах привлекает) мужчина, не способен сделать её настолько счастливой. На секунду Грег даже задумался о путях отступления, но сразу же отбросил бесполезные мысли, продолжая наблюдать за нею.
У Хауса появилось непреодолимое желание выругаться, да пожестче, когда...

Продолжение следует...

когда что???ааа..ну как обычно на самом интересном...

проду!проду!проду!

У Хауса появилось непреодолимое желание выругаться, да пожестче, когда все его планы чуть было не сорвались из-за пациентов педиатрического отделения – двух мелких парнишек, лет семи, явно заблудившихся на широких просторах клиники. Маленькие мерзавцы, похоже, решили сделать рождественский сюрприз первому, кого встретят на своём пути. Они рассчитывали, что он будет настолько благодарен, что согласится отвести их в палату. По какой-то чудовищной иронии злодейки-судьбы, этим кем-то оказался никто иной, как затаившийся в своей засаде диагност. Если бы Хаус каким-то образом представлял законодательную ветвь власти в этой стране, то он непременно на государственном уровне запретил бы медсестрам дарить пациентам педиатрического отделения рождественские хлопушки! После шумного выстрела Хаус четко услышал детский смех – самый коварный и подлый из всех звуков, что ему когда либо доводилось слышать. Само исчадие ада!
Едва сдержавшись, чтобы не выругаться, Хаус схватил обоих паршивцев за уши оттащил как можно дальше от кабинета, и стал оттряхивать себя от разноцветного конфетти. Сказать, что Грег был безумно рад сюрпризу – ничего не сказать!
- Какого черта?! – шепотом спросил Хаус и снова схватил их за уши.
- Мы заблудились, - ответил один из мальчишек и уставился своими невинными глазками на злого дяденьку, который так и не понял их шутку. – Мистер, отведите нас в нашу палату. Пожалуйста! Пожалуйста! Пожалуйста!
- Будь моя воля, я бы вас в детскую комнату полиции отвел, а не в палату!
- Но мистер! Вы же доктор! Вы добрый!
- Чушь! Я злой и со мной лучше не связываться, - огрызнулся Хаус и осмотрелся по сторонам, пытаясь понять, услышала ли шум Кадди. - Вот что, паршивцы. Вон за той дверью сидит женщина, которой нечего делать. Она очень любит детей!
- А вы не любите детей? – перебил один из мальчиков.
- Я просто не умею их готовить. Короче, идёте к ней. Можете и ей сделать такой же сюрприз. Она будет рада. Попросите её отвести вас в палату. Или в полицию, - сказал Хаус и подтолкнул их к двери кабинета Кадди.
Грег успел спрятаться за углом до того, как из кабинета вышла Кадди с двумя хохочущими мальчишками. Судя по их довольным мордашкам, её общество их устраивало больше, чем общество диагноста. Хаус знал, что нельзя терять ни секунды, но что-то приковало его взгляд к трём удаляющимся фигурам. Это невероятно, но, похоже, ему нравилось то, как Кадди идёт роль матери. С детьми она смотрелась ещё более великолепно. Ещё более женственно. Это заставило Грега расплыться в тёплой улыбке.
Когда Хаус пришел в себя он тут же залетел в кабинет Кадди и облегченно вздохнул - он достиг цели.
Решив не тратить время на мусорную корзину, сумочку и электронную почту, Грег тут же бросился к её письменному столу, на котором стояла ваза с тем букетом. «Бинго! А вот и послание фаворита для императрицы», - сам себе сказал Хаус и углубился в содержание записки. "Увидимся третьего дня этой недели, как только холодный диск солнца взойдет на вершину пьедестала, там, где моя заброшенная душа учится летать", - гласило послание. «Боже мой! - подумал Хаус. – Почему этой женщине обязательно необходимо встречаться с недотёпами, строчащими такие идиотские записки?!». Ещё несколько секунд Хаус вертел в руках открытку, вникая в суть послания.
- Значит… Среда, завтра то есть. В полдень. Там, где его заброшенная душа учится летать. Прекрасно, - вслух сказал Грег. – Прогуляемся, доктор Кадди. Прогуляемся.
По ту сторону двери послышался шорох её каблуков, и Хаус поспешил отправить записку на место. Но на эмоциях «случайно» промахнулся и попал в корзину для мусора. Боясь быть рассекреченным, он всё же решил исправиться и стал судорожно водить рукой по дну корзины. От волнения у него никак не получалось достать открытку.
- Хаус, ты бы сказал, что тебе на ужин не хватает. Я бы одолжила. Честно. Или у Уилсона попросил бы. Но мусор - это не выход. Даже для тебя, - послышался голос за спиной Хауса.
- Ваш юмор изящен, доктор Кадди. Изящен, как бревно, - ответил Хаус, оборачиваясь. Он внимательно смотрел ей в глаза, пытаясь понять, знает ли она о цели его визита. На несколько секунд он даже задержал дыхание, когда она медленно, но уверенно сделала пару шагов ему на встречу. Странно, но сейчас Грег пытался мысленно предугадать все возможные варианты развития событий. Хоть он и был полон нерешительности и страха, но твёрдо знал, что, если представится такая возможность, он резко притянет её к себе за талию, не спрашивая разрешения – далее всё и так ясно. А пока он просто безмолвно таращился на свою начальницу, блуждая взглядом по ёё лицу, на котором отчего-то светилась игривая улыбка.
- Заметь, я даже не спрашиваю, что ты делаешь в моём кабинете, - она подошла ещё ближе. – Более того, меня сейчас совершенно не интересует, что именно ты ожидал увидеть в моей корзине для мусора…
Теперь она была на непозволительно близком расстоянии от него. По сути, расстояния между ними уже не было. Хаус, не отрываясь, смотрел ей в глаза, а в его голове бурным потоком лились какие-то нескладные мысли, беспорядочными волнами разбрызгиваясь по сознанию и здравому рассудку. Ещё секунда – и Грег совершенно перестал дышать. Он почувствовал, как тонкие пальцы Кадди касаются его затылка, доходили до шеи, снова поднимались вверх и гладили его волосы. С таким же несерьёзным выражением лица Лиза убрала руку от его головы и легкомысленно хмыкнула, рассматривая свои пальцы, на которых блестели маленькие кружочки праздничного конфетти. Кадди снова улыбнулась и, как ни в чем не бывало, отошла к своему письменному столу, оттряхивая руки. Она снова обернулась к Грегу, который всё ещё не до конца понимал, что произошло. Вернее, он не понимал того, что не произошло ничего. И именно это делало его ещё более растерянным и обескураженным.
- У тебя, я вижу, рождественское настроение на высоком уровне. Так ждешь Рождества, что сам себя конфетти осыпаешь? Так держать, Хаус! – усмехнулась Кадди, усаживаясь за свой стол. Она планировала поработать ещё немного и уйти – вот так ей сегодня не сиделось на родной работе! А Хаус, осыпанный конфетти, поднял ей настроение до предела.
- Нет пациентов, Кадди. Развлекаю команду, как могу. Вот позволил им украсить себя, как новогоднюю ёлку. Получилось мило, да? Им скучно. Я их, конечно, успокаиваю, говорю им, что, после всех праздников будут у них ещё пациенты застрявшими в анальном отверстии пробками от шампанского, но, всё-таки… Развлекаются, как могут. А с пробками тоже практикуются. На Таубе. Ведь нужно быть ко всему готовым!
- О да! Приобретенный опыт им очень поможет. Особенно, Таубу, - сказала она, перебирая содержимое своей сумки. Кадди, всё же, заметила пропажу записки, которая сейчас лежала смятая в мокрой от недавнего волнения ладони Хауса.
- Если хочешь, можешь тоже ёлкой побыть вместе со мной. Утятам будет вдвойне веселей! Соглашайся, хороший администратор обязан заботиться о досуге подчиненных!
- В другой раз – обязательно, - протороторила Лиза, переключая внимание на ящики стола.
- Что-то потеряла?
- Да, так, ерунда, - быстро ответила она, не желая, чтобы Хаус узнал о её планах. Но в общих чертах Хаус знал ответ. Хотя на самом деле он не знал ровным счетом ничего! Вот только правда откроется ему не так, как ему хотелось бы. И уж тем более не так, как того хотелось Лизе. Не в том месте. Не в то время. Глупо, нелепо и… даже жестоко, пожалуй.
Язык Хауса...

Продолжение следует...

Язык Хауса развязался сам собой - его, что называется, понесло. Он не просто переступал границу, он огромными шагами, с разбега, перепрыгивал через неё! Быстро. Слишком быстро.
- Зря от роли ёлки отказываешься! У тебя бы прекрасно получилось, я уверен! – Хаус повысил тон и тут же замолчал, ожидая реакции Лизы. Интонация, с которой он произнес последнюю фразу, и его тяжелое дыхание заставило Лизу, наконец, оторваться от тщетных поисков и обратить внимание на собеседника. Она внимательно посмотрела на него, ожидая продолжения и действительно не понимая, к чему это было сказано. – Не смотри на меня так! Разве не для этого ты пытаешься выглядеть, как… Хочешь, чтобы все заценили, «каких крутых гирлянд понавешивала на себя наша начальница»?! И при этом тебе доставляет кайф осознание того, что тебя всё ещё боятся здесь! Да! Представляю, каковы твои ощущения, когда какой-нибудь желторотый похотливый интерн истекает слюной, боясь, что кто-то заметит, как он пялится на тебя! Не надоело тебе?!
Хаус уже кричал и совершенно не давал Кадди шанса вставить хоть слово в его исполненную гнева речь. Она предполагала, что подобные мысли уже давно роятся в его голове, ища выход. Но никак не подозревала, что будет чувствовать себя, будто её окатили грязью! Как минимум, грязью. О максимуме даже думать не хотелось.
- А не надоело ли тебе вести себя со мной так, будто ты – желторотый похотливый интерн?! Чем твоё поведение лучше?
- Когда кот разоряет птичье гнездо, он не скрывает этого и не краснеет от стыда, знаешь ли!
- О да! Он гордиться этим! Так ведь? «Посмотрите-ка! Я это сделал! Цены мне нет!». Хаус, я не понимаю, что на тебя нашло, - уже спокойнее сказала Кадди. Она почувствовала, как боль подступает к голове, и ей уже не хотелось скандалить с Хаусом. Тем более, с Хаусом! Но «оппонент», видимо, только вошел во вкус. Всё только начиналось.
- Что на ТЕБЯ нашло??? Ты в своём уме? Дождалась, пока огни гирлянды привлекут, наконец, какого-нибудь зеваку, вобравшего всю ничтожность человечества – и уже визжишь от радости, готова отдаться ему в любую погоду, в любое время года? Да ты ещё большая шлюха, чем я подозревал! А подарит тебе восхитительный веник полевых цветов или пестрящую пошлой нежностью записку – и ты готова бежать за ним на край света! – в этот момент Хаус сделал над собой большое усилие, чтобы замолчать. Он понимал, что говорит совершенно не то, что следовало бы. Так он не добьётся ничего. Хотя бы потому, что он и сам понятия не имел, чего хотел. Из глубины сознания что-то ему подсказывало бежать из этого кабинета, куда глаза глядят. Иначе жалеть будут оба. Хотя Хаус сегодня уже сделал немало для этого. Бежать стоило ещё и потому, что единственный ответ, который он ожидал получить от Кадди, мог оставить на его лице весьма внушительных размеров синяк, а то и шрам. Но ни того, ни другого не последовало. Вместо того, чтобы посредствам женского маникюра показать Хаусу «кто здесь главный», Кадди лишь глубоко вздохнула и закрыла глаза, пытаясь справиться с гневом.
- Я даже ничего отвечать тебе не хочу. Просто уйди. Пожалуйста, уйди, - спокойно попросила она. Ей показалось, что к той «как минимум грязи» прибавилось ещё и то самое «как максимум». У неё действительно был порыв не просто залепить ему пощечину, а изорвать на тысячи мелких Хаусов и развеять по морозному ветру, сжечь, изничтожить, сделать так, чтобы он провалился сквозь землю и никогда ей не являлся. Сказать, что она была зла – ничего не сказать. Но она умело справилась с болью, скрыв её под маской безразличия, которую она носила вот уже несколько лет. И с каждым её использованием во время перепалки с Хаусом она портилась и становилась тонкой и ненадежной. Настолько, что Грег уже научился видеть сквозь эту маску. И сейчас он видел всё. И даже то, что отказалась бы видеть сама Лиза.
- Ну уж нет! – Хаус повертел перед её лицом той злосчастной скомканной запиской. – Расскажешь, кто тот гороховый шут, на дешевые уловки которого ты так безропотно повелась?!
- Ты ничего не понял. И я даже не хочу делать какие-то усилия, чтобы это изменить. Знаешь, возможно, я рассказала бы тебе обо всём позже, я действительно хотела довериться тебе. Ведь твоё мнение было важно для меня…- её голос всё ещё был спокоен и безразличен.
- Довериться?! Хотела, чтобы я помог тебе выбрать развратное нижнее бельё для встречи с этим твоим…?
- Я ненавижу тебя!
До этого, ей казалось, она молчала. Молчала, чувствуя, как комки грязи медленно стекают по её холодному, изрядно выкупанному в луже, телу. И только теперь она заговорила. Заговорила на его языке. Так, чтобы он её услышал.
– Это не касается тебя, понял?! Ты – редкая сволочь! Иногда я нахожу в тебе положительные стороны, хватаюсь за них, как за спасение, чтобы хоть как-то выносить тебя! Терпеть тебя! И на некоторое время я начинаю верить тебе! Начинаю привыкать к тому, что ты – это всё-таки часть моей жизни, что без одной поцарапанной кривой детали пазл при всём желании не сложится! Но ты считаешь своим долгом в самый неподходящий момент напомнить: «Я Грег Хаус! Мир для меня – дрянь! К черту всех!». Действительно, как это я умудряюсь иногда забывать это! Ведь это то, какой ты есть! Это то, из чего ты состоишь! Я больше не попытаюсь это изменить.
Хаус не на секунду её не перебил, вслушиваясь в каждое слово, вглядываясь в её глаза и ожидая, когда же, наконец, они покажут что-то кроме ярости, гнева и столь высокого чувства, как ненависть. И они показали. Блеск в её глазах. Он был вызван не азартом, не желанием, а волной накативших на неё слез. Соленые капли оставляли влажные дорожки на её щеках. «Настоящая», - подумал Хаус. Однако прямо в эту секунду ему точно так же захотелось ударить её. Сделать больно за то, что в её словах не было ни единой капли правды. Вся правда была в её слезах. Он сжал зубы и стал тяжело дышать. Ему казалось, что в следующую же секунду его просто разорвёт от злости. Он ударит её! Снова и снова, пока она не упадёт на колени, прося прощения! Только он знал, чего стоила та ложь, что прозвучала из её уст минуту назад! Только он знал, почему за такой нелепый обман она заслуживала самого жестокого наказания. А ещё он знал, что столько правды, сколько он увидел в её слезах, ему не доводилось встречать нигде. Ударить! Ударить и крепко обнять! Избить до полусмерти и не отпускать! Расцарапать ей всю кожу и целовать до изнеможения, до потери сознания! Сделать так, чтоб кровь хлыстала из её вен мощными струями, и заставить кричать от наслаждения! Убить и сделать так, чтобы она жила вечно.
Он сжал её плечи и заставил посмотреть ему в глаза.
- Ты с ума сошла? Ты слышишь, какой бред ты говоришь??? Это ложь! Ты не ненавидишь меня! Ты любишь! Постоянно ты пытаешься найти во мне стороны, которые отталкивают тебя, чтобы не думать обо мне! Ведь стандартный пакет моих «достоинств», которые оттолкнули бы от меня любого нормального человека, ты воспринимаешь как должное. А некоторые из них вообще доставляют тебе удовольствие! Я развратил твои вкусы! Твои представления о прекрасном и уродливом стали не более чем теорией. Забытой теорией! Тебе нужен только я! Ты думаешь лишь обо мне! Думала. До поры, пока в твоей жизни не появился кто-то ещё, кто совершенно тебе не подходит! С этого злосчастного дня ты ходишь отвратительно счастливая! И до этого ты не терпела меня, ты упивалась каждым моментом, пока находишься со мной в одном помещении.
- Хаус, у меня, наконец, нормальная жизнь! Я умею радоваться! Испытывать счастье. Настоящее счастье, Хаус! Я улыбаюсь. Видишь? Тебе этого не понять! Для тебя такие понятия, как счастье, любовь, радость чужды. Ты считаешь, что тебе это не нужно! И пожалуйста. Я ведь не настаиваю ни на чем.
- Если любовью называется то, что заставляет тебя подпрыгивать от счастья и глупо улыбаться, тогда это действительно меня не касается!

Продолжение следует...