Мини-чат | Спойлеры, реклама и ссылки на другие сайты в чате запрещены
|
|
|
История, начатая с эпилога.
| |
| hoelmes9494 | Дата: Пятница, 23.08.2013, 11:29 | Сообщение # 46 |
фанат honoris causa
Награды: 0
Группа: Персонал больницы
Сообщений: 4345
Карма: 6358
Статус: Offline
| Triest5609, рада видеть.
Вера-Ника, JaVika, спасибо за комменты. Вы меня вдохновляете.
Добавлено (23.08.2013, 11:29)
---------------------------------------------
- Тут у тебя корень из шестнадцати или из восемнадцати? Ничего не разобрать! Все левши, что ли, так царапают?
- Не нравится — решай сама, - Грэг протягивает руку, чтобы забрать тетрадь, но Рики поспешно прикрывает её ладонью. Рики вообще-то умная, только ленивая, и математика ей не даётся. Познакомились они ещё совсем детьми, когда самому Грэгу было лет шесть, а Рики даже меньше — на детском вечере в больнице, где вместе работали их отцы. Сидели на коленях у больничного Санта-Клауса — доктора Хурани - и читали ему стихи за шоколадные яйца с сюрпризом, а потом подрались из-за этих самых сюрпризов, и юная мисс Чейз треснула юного мистера Уилсона по голове пластмассовым оленем Рудольфом, а юный мистер Уилсон плюнул в юную мисс Чейз мятной жвачкой, после чего юные мистер Хаус и мисс Кадди еле растащили их, пыхтящих и пинающихся, по углам лекционного зала, в котором стояла ёлка. Начало дружбы оказалось эффективным — следующие десять лет Грэг попеременно читал Рики книжки, гонялся за ней, чтобы отлупить, учил плавать, дёргал за волосы, учился у неё танцевать, рисовал рожи в её тетрадках, давал списывать математику, доводил дразнилками до слёз, катал на мотоцикле и водил в кино. Но он никак не может её воспринимать, как свою девушку, хотя многие думают про них именно так. И завидуют — Рики очень красивая.
- Эй, Уилсон, ты сдал? - окликает ещё одна признанная красавица школы Венди Твистер, словно рыбами-лоцманами вечно сопровождаемая близнецами Сполдингами. — Дашь колнспект?
- Я уже Рики Чейз отдал. Читайте вместе, если хотите — мне он больше не нужен. Для меня отношения со школой закончены.
- Ты что, правда поступаешь в медицинский?
- Правда, только правда и ничего кроме правды.
- Там тебя, кстати, какой-то тип спрашивал, - вдруг вспоминает Джесси Сполдинг.
- Какой тип? Из параллельного?
- Нет, какой-то динозавр — хромой, старый и небритый.
- Это доктор Хаус, - догадывается Рики. - Почему он вдруг пришёл в школу?
- Мой третий глаз, - дурачась, завывает Грэг, - говорит мне, что самый простой путь — пойти и спроси-и-ить... Дождись меня, Крошка Ри. Мой верный конь и я доставим тебя в родные пенаты.
Он проворно выбегает из класса и находит Хауса у фонтанчика для питья — знаменитый диагност развлекается тем, что пытается пристроить на струю шарик от пинг-понга.
- А, привет, орёл, - говорит он невесело. - Ну что, отстрелялся?
- Да вроде бы да, - Грэг настороженно вглядывается Хаусу в лицо. - А что, что-то случилось, дядя Грегори?
- Да, кое-что случилось... Здесь можно где-нибудь посидеть и поговорить?
- Ну, в школьном кафетерии... но там шумно. Ещё есть кафе-мороженое за углом.
- Пошли. Взять тебе шоколадного?
- Если это надолго, я должен позвонить, - виновато предупреждает Грэг, — меня Рики ждёт.
- Ненадолго. Идём, - Хаус властно берёт его за плечо.
В маленькой пришкольной кафешке почти все столики свободны, только в углу активно поедает мороженое компания младших ребят, обсуждая вчерашний финальный матч по бейсболу.
- Садись, - Хаус говорит отрывисто, непривычно, и Грэг чувствует нарастающий мандраж, какого не было и на экзамене. Ему уже не хочется шоколадного мороженого — он чувствует, что Хаус пришёл не о погоде беседовать.
- Грэг, - наконец очень серьёзно, даже хмуро, говорит он. - Ты уже не маленький, не то бы я к тебе с этим не пришёл... Ты знаешь, что твой отец умирает?
- Как это «умирает»?! - Грэг, побледнев, вскакивает на ноги и чуть не опрокидывает столик. - Что случилось? Где он?!
- Сядь, - морщится Хаус. - Не настолько быстро, чтобы нужно было срываться с места. Успеешь доесть своё мороженое.
- Дядя Грегори, - голос Грэга жалобно дрожит, словно он вдруг снова превратился в маленького мальчика шести лет, сидящего на коленях у Санты. - Ты же не шутишь? Ты же так не будешь шутить?
- Нет, Уилсон-джуниор, я не шучу. У твоего отца рак.
- Тьфу, дядя Грегори! - Грэг, кажется готов обидеться всерьёз. - Об этом я знаю. У него шестнадцать лет ремиссии, опухоль не растёт. Да он же месяц назад всего проверялся: контур прежний, кровь в порядке... Чего ты мне голову морочишь?
- Первичный очаг без динамики, я и сам знаю. А ты про отдалённые метастазы что-нибудь слышал?
- Слышал, что после пяти лет ремиссии их вероятность почти нулевая.
- «Почти нулевая» - это не «нулевая», Грэг. И ремиссия ремиссии рознь. Одно дело радикальное удаление, другое, когда опухоль не растёт, но сидит на месте — мы не знаем, какие в ней процессы происходят на микроуровне. Клетка или группа клеток — уже метастаз, и если тканевой иммунитет с ними не справится, где-то ещё может вырасти новая опухоль. Одна или много. Со свойствами первичного очага, с тем же клеточным составом.
- У него — отдалённые метастазы?
- Да.
- Где? В каком месте? Множественные?
- А вот тут-то и начинается самое интересное, - Хаус, видя, что Грэг не ест, как бы между прочим, машинально, протягивает руку к его вазочке, но мальчик успевает прежде и так же машинально отодвигает её на край стола, причём оба совершают эти действия совершенно бессознательно — сейчас им не до игры в «кто скорее схватит». Однако, Хаус вдруг ловит и себя, и Грэга на этой игре и невесело усмехается мелькнувшей мысли — выводу: они знакомы с Уилсоновским пацаном ближе некуда и понимают друг-друга с полпинка.
- Пока мы увидели только один метастаз, - продолжает он. - В ткани голеностопного сустава левой нижней конечности. Возник он не вчера — видимо, там не искали или искали плохо — и успел дать хорошие корни в кость и суставную капсулу. Нога функциональна, болей пока нет, но если дело оставить так, опухоль даст новые метастазы уже третьего порядка.
Грэг смотрит неотрывно и до крови кусает губы.
- Отец не хочет тебя волновать — тебе сдавать вступительные, всё такое... он просил ничего тебе не говорить. И будь дело безнадёжно, я бы, наверное, и не сказал. Но мы два дня назад искали целенаправленно другие метастазы. Искали хорошо — лучше при современном уровне техники мы искать их пока не можем. Мы ничего не нашли. Они, наверное, есть, но маленькие и слабые. Если провести сейчас пару курсов химии, может быть, удастся отсрочить их рост или совсем подавить, даже если они и есть. Понимаешь, раковые клетки довольно уязвимы. Это парадокс: они практически бессмертны, но их сравнительно легко убить. При химии здоровые клетки и ткани почти погибают, поэтому люди так плохо переносят химию. Это — яд. Но раковые клетки погибают совсем из-за своей уязвимости, а другие, оставшиеся в живых, потом восстановятся.
- Ну так сделайте ему химию!
- Химии будет мало. Местно нужна ещё рентгенотерапия. Это тоже воздействие на грани фола. Её нужно сделать до операции, а потом ампутировать ногу выше колена. И только в этом случае мы можем надеяться на условную ремиссию. Без гарантий... Не плачь, Грэг, я ведь не просто так тебе всё это говорю.
- А зачем вы мне всё это говорите? - всхлипывает Грэг. - Отец онколог, он же всё знает...
- Да. Но он не хочет оперироваться. И не хочет лечения.
- Почему?
- Ну, потому что это больно. От химии тошнит и рвёт, могут снова выпасть волосы, от рентгена бывают язвы. А без ноги он не сможет ходить.
- Но зато он будет жив!
- Это тоже не наверняка. Но шанс есть.
- Если шанс есть, надо делать.
- Да, я тоже так думаю. Я — человек действия, ты — тоже человек действия, я знаю... Уговори его, Грэг. Он тебя послушает. Это такое дело... тут все средства хороши. Вот, собственно, это — всё, что я хотел тебе сказать... Здесь есть туалет? Пойди умойся, а то Рики спросит, в чём дело.
- Как будто она так не спросит... Видно же...
- Не нужно, чтобы было видно. Ведь ты стать врачом собираешься? Врач должен уметь «держать лицо» перед больным — тренируйся. Только не делайся онкологом, тёзка. Дерьмовая работа...
Путь к сердцу мужчины лежит через торакотомию. Всё остальное - ванильная ересь.
Сообщение отредактировал hoelmes9494 - Пятница, 23.08.2013, 21:04 |
| |
| |
| JaVika | Дата: Понедельник, 26.08.2013, 20:08 | Сообщение # 47 |
Невролог
Награды: 0
Группа: Персонал больницы
Сообщений: 234
Карма: 172
Статус: Offline
| Цитата (hoelmes9494) - Первичный очаг без динамики, я и сам знаю. А ты про отдалённые метастазы что-нибудь слышал? - Слышал, что после пяти лет ремиссии их вероятность почти нулевая. - «Почти нулевая» - это не «нулевая», Грэг. И ремиссия ремиссии рознь. Одно дело радикальное удаление, другое, когда опухоль не растёт, но сидит на месте — мы не знаем, какие в ней процессы происходят на микроуровне. Клетка или группа клеток — уже метастаз, и если тканевой иммунитет с ними не справится, где-то ещё может вырасти новая опухоль. Одна или много. Со свойствами первичного очага, с тем же клеточным составом. - У него — отдалённые метастазы? - Да.
Всё очень серьёзно для Уилсона, вот любите Вы его помучать, hoelmes9494 , но тут самое главное, что потом все эти мучения заканчиваются каким-то интересным сюжетным ходом и в итоге наш Уилсон живее всех живых... 
Цитата (hoelmes9494) - Это тоже не наверняка. Но шанс есть. - Если шанс есть, надо делать. - Да, я тоже так думаю. Я — человек действия, ты — тоже человек действия, я знаю... Уговори его, Грэг. Он тебя послушает. Это такое дело... тут все средства хороши. Вот, собственно, это — всё, что я хотел тебе сказать...
С удовольствием понаблюдаю за тем, какими аргументами Грэгу удастся переубедить отца в необходимости делать операцию, но как-то с трудом представляю Уилсона на костылях или в инвалидном кресле. А может можно как-то без операции обойтись, ну пожалуйста...
|
| |
| |
| hoelmes9494 | Дата: Среда, 28.08.2013, 09:26 | Сообщение # 48 |
|
фанат honoris causa
Награды: 0
Группа: Персонал больницы
Сообщений: 4345
Карма: 6358
Статус: Offline
| Цитата (JaVika) А может можно как-то без операции обойтись
При раке-то? Это вряд ли. Два раза чудеса в одну воронку не попадают.
Цитата (JaVika) вот любите Вы его помучать
Как говаривал один мой знакомый фикрайтер: "Нет хёрта - нет комфорта" 
Добавлено (27.08.2013, 15:57)
---------------------------------------------
В ожидании прихода отца Грэг Уилсон прокручивает в мыслях варианты возможных диалогов, машинально швыряя в стенку и ловя теннисный мячик. Сложнее всего начать. Слёзы давно высохли, новость улеглась в сознании, им движет трезвость и холодный рассчёт, когда он просчитывает слабые стороны отца и ищет брешь для первого удара.
Знакомые шаги на лестнице заставляют его стиснуть мячик в руке так, что пальцам становится больно.
Уилсон слегка прихрамывает, но выглядит совершенно как обычно. С порога бросает в Грэга коробкой пиццы:
- Разогрей. Умираю с голоду.
Грэг не пытается поймать коробку, и пицца падает на пол. Одновременно с этим удивлённо взлетают густые брови Уилсона:
- В чём дело?
- Ты умираешь не с голоду, а от рака. И скрываешь это от меня. Не хочешь травмировать мальчика, да? Хочешь умереть втихаря, и думаешь, что вот это меня совершенно не травмирует?
Уилсон неторопливо стягивает с плеч и вешает плащ, наклонившись, поднимает упавшую пиццу — Грэг прекрасно понимает, что эти неспешные действия — тайм-аут, он всё ещё продолжает сжимать мяч. И Уилсон-старший, глядя на этот мяч, улыбается чему-то своему — с грустной горьковатой насмешкой.
- Дядя Грэг инфу слил? - наконец, небрежно спрашивает он. - Вот уж поистине бюро медвежьих услуг!
- А что, он неправду сказал?
- Да нет, наверное, правду — он редко врёт... Разогрей пиццу, а? Есть хочется.
- Есть хочется? - угрожающе переспрашивает сын. - А поговорить не хочется? Например, о том, что ты умираешь или о том, что вот ты мне как раз врёшь всю дорогу.
- Ну, вообще-то, говорить мне об этом сейчас совершенно не хочется. Придётся, конечно, раз уж дядя Грэг со свойственной ему тактичностью спустил курок. Но в чём, собственно, я тебе врал? Люди, знаешь ли, смертны, мне не двадцать лет, здоровье сам знаешь, какое... Мне кажется, просто нужно смотреть трезво на всё это.
- Нет, я не «сам знаю», какое у тебя здоровье. Я-то думаю, что твой рак в ремиссии, а ты помалкиваешь про отдалённые метастазы и спокойно покупаешь пиццу на ужин.
- Отдалённые метастазы — повод заранее заморить себя голодом? Грэг... Эта штука проявится ещё не завтра. У пожилых злокачественные процессы протекают относительно благоприятно. У меня ещё уйма времени в запасе.
- Ты мне опять врёшь. Будь это так, дядя Грэг не стал бы...
- Ну, конечно. Дядя Грэг — высшая инстанция, разбирается в раке лучше моего. Может быть, тебе мой сертификат показать?
- Знаю. Но только если ты врёшь, сертификат никакого значения не имеет.
- Л-логик! - в голосе Уилсона прорезается злость, но не на Грэга и, пожалуй, даже не на Хауса — так, вообще...
- Почему ты отказываешься от лечения?
- Потому что оно не поможет.
- Ты этого не знаешь.
- Знаю. Я, действительно, хотел с тобой об этом поговорить несколько позже, Грегори, потому что, мне кажется, сию минуту к этому разговору никто из нас не готов. Лечение рака пока очень несовершенно, знаешь ли... Оно крайне мучительно и почти бесполезно. А осложнения от лечения едва ли намного лучше самого рака. Когда речь идёт о молодом пациенте, у которого вся жизнь впереди, а регенерационный потенциал высокий, это одно, а когда...
- Дядя Грэг говорит, это — твой единственный шанс. Химия, лучевая и ампутация — всё вместе.
- А ты хоть себе представляешь, что это такое «всё вместе»? - помолчав, небрежно спрашивает отец.
- Нет, не представляю. Хотя я бы с тобой поменялся, потому что терпеть физическую боль легче.
- Ты не знаешь, о чём говоришь, Грэгги!
- И ты не знаешь, о чём говоришь. Потому что если бы рак был у меня, и я отказывался бы от лечения, ты бы знал, а так — ты ничего не знаешь.
- О боже мой! Ну вот почему я в корне не пресёк ваше общение с этим старым софистом!
- Потому что «этот старый софист» трижды спасал мне жизнь. А потерять меня ты боишься в сто раз больше, чем химии или рентгенотерапии.
- Вообще-то четырежды... Не суть. Тут я уже всё равно ничего не поделаю — влияние Хауса разъедает душу хуже царской водки.
- Давай, вини его ещё и в том, что я не хочу твоей смерти.
- Грэг!
- Чего ты на меня орёшь? Да, я не хочу, чтобы ты сидел и ждал, когда рак тебя сожрёт. Я хочу, чтобы ты боролся, чтобы ты сделал хоть что-то. Ради меня. Ради дяди Грэга. Ради всех, кто тебя любит, если уж не ради тех, кого любишь ты.
- Это нечестно, Грегори, ты бьёшь ниже пояса.
- Дядя Грэг сказал, любые средства годятся.
- Я убью дядю Грэга!
- А тебе для этого и усилий делать не надо. Убьёшь себя — как он будет жить? Как я буду жить?
- Грегори, что ты несёшь? У тебя вся жизнь впереди. Я ухожу закономерно, и ты прекрасно без меня обойдёшься, как все взрослые люди рано или поздно обходятся без своих родителей.
- А, вот ты как заговорил! «Обойдёшься»? Значит, я не стою твоих мучений? Значит, тебе плевать? Ну вот что, отец: или борись за жизнь, или...
- Что «или», Грэг?
- Или мне тоже плевать! Дай мне пятьсот баксов.
- Зачем?
- Я здесь не останусь, а за любой другой ночлег мне придётся платить. Дай, я отдам, когда заработаю, если ты всё ещё будешь жив к тому времени.
- Грегори!
- Ладно, займу у кого-нибудь ещё.
- Грэг!!!
Но ответом ему только дробный топот подошв по лестнице.
Добавлено (28.08.2013, 09:26)
---------------------------------------------
Кадди приподнимает голову с подушки: нет, ранний стук в дверь ей не приснился. Впрочем, уже и не рано — Хауса ночью мучали боли, они заснули под утро, поэтому ничего удивительного, что на часах половина десятого. Роберт, конечно, уже уехал в институт, Рэйчел — на свою дизайнерскую практику, и то, что их не разбудил мотоциклетный мотор, означает, скорее всего, что внимательный в мелочах Роб сначала откатил свой байк подальше от окон, а потом уж завёл. Ну и пусть. В конце-концов, она, как глава амбулатории, может и задержаться один раз, а Хаус всё равно на больничном. Кстати, эти больничные стали что-то слишком часты — надо заставить его сходить ещё раз на обследование, а то вон с Уилсоном как получилось...
Снова стук в дверь. Хаус, проглотивший за ночь половину домашней аптечки, не реагирует — лежит ничком, обняв подушку и ровно сопит в неё. Кто бы это мог быть? Накинув на голые плечи кофту, она нашаривает ногами тапочки с помпонами и, зевая, бредёт к двери.
- Кто? - голос усталый, сонный и недовольный.
- Лиза, открой!
Уилсон. И вот у него голос такой, что, мигом стряхнув сонливость, она распахивает дверь.
- Мой Грэг не у вас?
- У нас только наш. А что случилось?
- Он не ночевал. Уехал на байке по темноте, на звонки не отвечает.
- А что случилось? - повторяет она, но оба понимают, что вопрос уже о другом.
- Мы поссорились. Он ушёл из дома. Не знаю, к кому бы он мог пойти, кроме Роберта. Где Хаус?
- Спит.
- Потом доспит, пусти.
Он стремительно проходит в спальню, несколько мгновений смотрит на безмятежно спящего друга и вдруг рывком дёргает простыню — так яростно, что ткань трещит, а Хаус, потеряв равновесие, валится на пол под испуганный вскрик Кадди.
- Спятил, придурок?! - рявкает он, едва придя в себя. Но Уилсон сгребает в кулак перед его футболки и вздёргивает его на ноги с какой-то бешеной, фантастической силой.
- Слушай, - с яростным придыханием говорит он, подтянув Хауса к себе так близко, что мог бы его покормить изо рта сахаром. - Я ведь тебя просил! Я же просил тебя, а ты, как всегда, наплевал и стал гнуть свою линию. Грэг ушёл от меня, сволочь, понимаешь? Без куртки, без копейки денег, голодный, на своём проклятом драндулете по темноте и по дождю. И я не знаю, где его искать.
- При чём тут я?
- При том, что это ты его науськал. При том, что он за тобой солнца не видит, а ты этим пользуешься.
Но Хаус уже успел совсем проснуться и обрести вместе с привычной болью в ноге утраченное равновесие.
- Значит, солнце хреново светит, Уилсон. Дело не во мне. Ну, и что он тебе сказал? Почему ушёл?
- Потому что я отказываюсь лечиться. И это, по его мнению, означает, что мне на него плевать.
- А по твоему?
- Мне на него не плевать!
- Так согласись лечиться.
На это Уилсон не находится с ответом — стоит, разжав пальцы и выпустив из них ткань хаусовой футболки, и ловит воздух губами, как выброшенная на берег рыба.
- Всё это мы уже проходили, Уилсон. Вывод из третьего закона диалектики о том, что всё развивается по спирали. А мальчишка правильно сделал, - говорит Хаус совершенно спокойно. - Ты же не хочешь ничего делать ради того, чтобы подольше с ним остаться. Вот он и избавил тебя от своего общества заранее, чтобы ты хоть в приближении посмотрел, как оно бывает.
- А если он... если с ним... - он даже боится закончить фразу — настолько чудовищным представляется её смысл.
- Тогда приближение будет близко к идеальному.
Уилсон, закрыв глаза, борется с желанием ударить Хауса в лицо. Очень хочется. А тот вдруг спрашивает мирно:
- Есть хочешь? К кофе рогалики с абрикосами.
И Уилсон не выдерживает — начинает смеяться. Это плохой, злой, просто невыносимый смех. Он замещает им удар кулаком в нос — резкий сочный удар, чтобы хрупнула переносица и потекло сразу из обеих ноздрей.
- Я позвоню Роберту, - говорит Кадди. - Может быть, он что-то знает. Хаус, подай, пожалуйста, телефон, - она могла бы взять и сама, но ей хочется как-то привлечь, приобщить к поискам Хауса, чтобы для Уилсона это перестало выглядеть, как заговор его лучшего друга и его сына против него. Увы, Хаус не желает таких компромиссов:
- Сама дотянешься. И Роберт всё равно либо ничего не знает, либо ничего не скажет.
Уилсон больше не смеётся — в бархатных тёмно-карих глазах его стоят слёзы, выступившие от смеха. Или не от смеха...
- Зачем тебе, чтобы я лечился? Ты же... ненавидишь меня. Или тебе просто легче, когда кому-то больнее, чем тебе? Грэг — ребёнок, а ты превращаешь его в оружие. Ты, действительно, редкая сволочь, Хаус.
Хаус опускает голову, и Кадди, взяв телефон, поспешно выходит из спальни, потому что в её присутствии Хаус скажет совсем не то, что мог бы сказать без неё, а сейчас это попросту опасно.
- Я тебя не ненавижу, Уилсон. Но я тебя не отпущу. И если мне понадобится для этого твой мальчишка, я этим воспользуюсь. И если мне понадобится для этого мой мальчишка, я этим воспользуюсь тоже. Согласись на лечение, и он вернётся.
- Подожди... А откуда он узнает, что я согласился? - Уилсон подозрительно щурится и слегка выдвигает голову вперёд — знакомая гримаса, знакомая привычка. И так же знакомо вздёргиваются брови, и указательный палец обличающе уставляется Хаусу в переносицу:
- Ты ему скажешь. Ты знаешь, где он. Он звонил тебе. Не Роберту, потому что Роберт мне сам бы тогда позвонил — тебе. Значит, заговор, да? Хотите сломать меня? Мой сын и ты...
- То есть, я так понимаю, рогаликов ты не будешь? - вставляет Хаус, протягивая руку к стулу с одеждой.
- Какой альянс! - и Уилсон улыбается пронзительной режущей улыбкой, невозможной улыбкой, на которую больно смотреть, а потом круто поворачивается и идёт к двери.
Хаус , путаясь в штанинах, натягивает джинсы и, поспешно схватив трость, бросается вслед:
- Постой, Уилсон! Да подожди ты!
Он нагоняет Уилсона уже у машины, пытающегося вставить ключ зажигания — руки трясутся, и получается плохо.
- Джеймс, не валяй дурака! При чём тут заговор? Ты нам дорог обоим — мы объединились, чтобы тебя уломать. Это нормально. Ты боишься лечения, боишься боли, боишься рискнуть — тебя надо мотивировать чем-то дополнительно.
- Мотивировать страхом за моего ребёнка? Очень по-доброму Хаус...
- Чёрт! Да мне не до доброты! Ты опять умирать собрался там, где можно бороться, сдаёшься, как последний трус. И чем, кроме страха, мотивировать труса? Я правильно поступаю. И парень твой в сто раз умнее тебя.
- Очень хорошо. Рад, что вы нашли друг-друга — я могу оставить его тебе с лёгким сердцем. А теперь отвали, не то задавлю, сукин ты сын!
- Ну и убирайся! - трость Хауса обрушивается на ветровое стекло, он резко отворачивается и, расстроенный, хромает прочь, чуть не сбив с ног зазевавшуюся девчонку из дома напротив.
Путь к сердцу мужчины лежит через торакотомию. Всё остальное - ванильная ересь.
Сообщение отредактировал hoelmes9494 - Четверг, 29.08.2013, 08:40 |
| |
| |
| Вера-Ника | Дата: Четверг, 29.08.2013, 00:10 | Сообщение # 49 |
|
Кардиолог
Награды: 0
Группа: Персонал больницы
Сообщений: 759
Карма: 85
Статус: Offline
| hoelmes9494, спасибо за проду!
Белые пятна постепенно заполняются.
И Хаус тут такой... очень хаусистый...
Блеск!
|
| |
| |
| hoelmes9494 | Дата: Пятница, 30.08.2013, 11:52 | Сообщение # 50 |
|
фанат honoris causa
Награды: 0
Группа: Персонал больницы
Сообщений: 4345
Карма: 6358
Статус: Offline
| ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Рояль для пациента из ОРИТ.
Уилсон лежит щекой на сидении унитаза. Привычное место и привычная поза. Он плохо переносит химию — ничего не поделаешь. Кто-то переносит её прекрасно — получает свой пакет амбулаторно и отправляется смотреть бейсбольный матч по телевизору. Ему не повезло — такой организм: падают тромбоциты, лейкоциты, гемоглобин; скачет туда-сюда, как ненормальный, кальций, вызывая судороги и схватки в животе, как у беременной; мечется температура, срывается сердечный ритм и изматывает многократная с кровяными прожилками рвота. Три попытки сменить схему ровно ничего не дали, кроме ложной надежды.
- Всё, сегодня последняя доза. - весело говорит медсестра, входя с очередным пакетом.
- Мне полагается этому радоваться?
Снова волосы лезут пучками, оставаясь на наволочке, на ладонях, в сливе раковины. Надо остричься под машинку. На коже кровоподтёки, словно его били — нарушение свёртывания. Если бы хоть не тошнило так...
Во второй половине дня приходит Грэг.
- Привет, па... Как ты?
- Нормально. Блюю. Как твоя учёба?
- Нормально. Готовлюсь. Кстати, мне предложили поработать при больнице в геронтологии.
Уилсон прекрасно понимает, от кого исходило предложение. Кстати, пятнадцать лет назад это было сенсацией, событием, повергшим больницу в шок, когда при расширении геронтологического отделения резюме на соискание места его главы вдруг подал Грегори Хаус.
- А с какой стати я должен до конца дней работать под Чейзом? - вопросом на вопрос ответил он Форману.
- Но геронтология!
- Это место завотделением с соответствующими полномочиями и заработной платой. Чего тебе ещё не хватает? Или, по-твоему, я не смогу справиться с болезнью Альцгеймера и недержанием мочи? Срок я отмотал, лицензию восстановил, сертификацию по специальности пройду на-раз. Давай, подписывай.
И Форман подписал, качая головой и ворча себе под нос, что Хаус, скорее всего, решил занять эту должность на спор, а теперь там со скуки повесится или сбежит через неделю, а ему снова придётся искать специалиста на свободную вакансию. Не повесился. Не сбежал. Но штуку отмочил: набрал штат сотрудников-инвалидов - слепого врача-отоларинголога и сурдолога, терапевта-колясочника, женщину-невропатолога, страдающую последствиями ДЦП - и с головой ушёл в исследовательскую работу. Консультировал, правда, и Чейза, и других врачей, но хозяином считался в геронтологии.
Уилсон тогда не понял его поступка — поймал в буфете, такой же удивлённый, как все, но старающийся не показывать виду, купил ему картошки-фри с сыром и пристал:
- Ты серьёзно хочешь быть геронтологом?
- Ну, если это шутка, то она зашла слишком далеко — Форман подписал моё назначение.
- Я этого и боюсь. Знаю, как далеко ты можешь заходить.
- Успокойся. Я серьёзно.
- Зачем тебе это? Ты же диагност, ты же жить не можешь без своих диагностических головоломок. Что, самолюбие заело?
Вопреки ожиданию, Хаус как-то сразу настроился на доверительность:
- Наверное, и это тоже... - задумчиво проговорил он. - Но это — не главное. Знаешь, иногда мне начинает казаться, что всё, что мы здесь делаем — мышиная возня, пустяки...
- Спасать жизни — это пустяки? - удивился он.
- Человек смертен, и он всё равно умирает от болезней. Спасаем от одной — умирает от другой. Раковые клетки практически бессмертны — ты это прекрасно знаешь, но во всех других заложены ограничители, вот только настроены они по-разному: у кого-то на девяносто лет, у кого-то на шестьдесят, а у кого-то и на два года. Зажившиеся попадают в геронтологию чаще, чем молодые. У них целый букет болезней, и иногда трудно понять, чем они вообще живут, словно каждый такой человек — полигон битвы между жизнью и смертью. Интереснейшей битвы, Уилсон. Мне любопытно проследить за ней, любопытно понять принцип действия этого ограничителя.
- Так ты, - он похолодел, догадываясь, - хочешь саму смерть поймать за хвост? Лечение тебе уже не интересно — ты на основы замахнулся? Поэтому геронтология?
- Ага, - легко согласился Хаус и спёр у него с тарелки рогалик.
Что интересно, пациенты геронтологии на своего хромого ангела-хранителя буквально молились. Известная всей больнице репутация Хауса неожиданно треснула и пошла разваливаться, когда в книге жалоб и предложений стали одна за другой появляться вдруг сделанные трясущимся старческим почерком записи типа: «От всего сердца хочу поблагодарить доктора Хауса за его высокий профессионализм, внимание и любовь». Притом все прочие пациенты, с которыми он имел дело, продолжали жаловаться, судиться и угрожать Форману расправой, если он не избавит их «от этого гада». Форман пыхтел, потел и в сотый раз доказывал, что «этот гад» лучший врач больницы, а самая скандальная из зануд — восьмидесятипятилетняя мисс Молли Грэндлоу кормила Хауса шоколадом и вязала Роберту модный звёзднополосатый свитер.
- Послушай, я ничего не понимаю, - сдался, наконец. Уилсон. - Что ты с ними делаешь, что они в тебя все повлюблялись? Эротический массаж? Подсадил их на метамфетамины?
- Просто иногда напоминаю им, что они всё ещё люди. А ты, гений онкологии, не задумывался о том, что после определённого возраста к старику вообще перестают относиться, как к равному, загоняют в своеобразную духовную резервацию: вместо серьёзного разговора сюсюкают с ним, повторяют по сто раз, словно уверены, что всё равно забудет, повышают голос, потому что старик обязан быть туг на ухо, что, кстати, не всегда так - априори считают олигофреном. Будь уверен, я и с ними такая же сволочь, как со всеми прочими, вот только им, может быть, как раз этого и не хватает. А на то, чтобы пропускать мои колкости мимо ушей, у них довольно мудрости и жизненного опыта.
- То есть, тебе впервые встретились не идиоты?
- Да брось. Они такие же идиоты, как и все. Просто я не отказываю им в праве быть идиотами. И ещё, они знают, что такое боль — у них у всех что-нибудь болит: суставы, поясница, что-то ещё. Горстями глотают кетопролак и говорят, что это — дрянь по сравнению с гидроксикодоном.
- Хаус... ты же не...?
Он понял недовысказанный вопрос и усмехнулся:
- Так... изредка.
- Хаус!
- Но ведь кетопролак, действительно, дрянь... Что ты смотришь на меня глазами больного лемура, Уилсон? В этом и разница между тобой и каким-нибудь восьмидесятилетним плейбоем из моих — их наркотической зависимостью не напугаешь, потому что ты боишься не того, что есть, а того, что будет или может быть. А они — нет.
- О`кей, я перестану бояться, когда тебе стукнет восемьдесят.
Завгеронтологией невесело усмехнулся, и тогда Уилсон сказал то, что думал, и что, по сути, являлось разгадкой загадки, загаданной Хаусом больнице:
- Ты — очень хороший человек, Хаус. Жаль, что для того, чтобы это понять, нужно сделаться восьмидесятилетним.
Хаус ни разу не зашёл в палату, когда он лёг на предварительный курс лечения, не позвонил. Первое время он всё ещё злился на Хауса за его комбинацию с Грэгом, и злость держала его на плаву, но когда после пятого, кажется, вливания сделалось совсем плохо, на высоте жара и озноба он призвал к себе виртуальную голограмму в потрёпанных джинсах, кроссовках «найк» и вечно мятой голубой рубашке с распущенными манжетами, надетой поверх чёрной футболки со «спасателями малибу» - лет десять, наверное, этой футболке.
« - Ты опять оказался прав — видишь, я делаю по-твоему.
- Знал, что ты прогнёшься.
- Потому что я — тряпка?
- И поэтому тоже. Но в основном потому, что ты хочешь жить. Не кокетничай со смертью, Уилсон, она тебе не пара.
- Мне больно, Хаус.
- Мне тоже. Это не повод отказываться от жизни.
- Нет, это как раз повод. Причина в другом.
- Причина у всех одна: смерть.
- Причина — бесполезность.
- А у тебя есть сын.
- Он вырос.
- Значит, будут внуки.
- До них я всё равно не доживу.
- Ты этого не знаешь.
- Знаю. У меня рак. Ампутация не поможет. Лечение не поможет.
- Ты этого не знаешь.
- И ты не знаешь. Но ты всегда готов рискнуть, а я — нет.
- Так я тебя заставлю рискнуть.
- Уже заставил. Ты победил. Ты меня победил.
- Ну, значит, всё хорошо. Я пойду?
- Нет! Не уходи! Не оставляй меня!»
Но он повернулся и пошёл, длинный, сутулый, со слегка перекошенными плечами — из-за трости. Шёл по длинному-длинному больничному коридору, и Уилсон видел его, как в тумане, всё более неясно, он словно растворялся.
Уилсон очнулся с чётким ощущением того, что в эту ночь Хаус умер. С чего это втемяшилось ему в голову, он понять не мог, и все рецепты самоуспокоения не возымели ровно никакого действия. Он схватился за телефон. На другом конце связи сбросили звонок. Тогда он стал звонить Кадди, и она, слава богу, взяла.
Конечно, ничего с ним не случилось — это, должно быть, химиопрепараты так подействовали на центральную нервную систему Уилсона, что у него началась лёгкая паранойя. Разговор с Кадди его успокоил. Но потом пришла обида. Он получал уже второй курс химии, и на утренней врачебной конференции про него должны были упоминать, как про оставленного под наблюдение, потому что в рвоте примесь крови, потому что фебрильная температура, потому что уровень тромбоцитов — на нижнем пределе, а лейкоцитов — ниже этого предела, потому что, чёрт возьми, коллега, и его место на этой самой конференции, место главы онкологии, пустует между местом главы диагностического и главы гериатрического отделений. Впрочем, глава диагностического, он, кстати же, и потенциально его лечащий хирург, заглядывал регулярно, хоть и мимолётно. Завгериатрией — ни разу.
- Кем поработать? Санитаром? - спрашивает он Грэга.
- Главврачом, - смеётся тот в ответ. - Дядя Грегори сказал, эта должность называется: «Водитель судна и охотник на уток». Но он обещал, что будет меня привлекать к исследовательской работе. Это же здорово, правда, па?
- Да, - односложно отвечает он и закрывает глаза.
Оживление, вызванное приходом сына, постепенно уходит, оставляя место тупой апатии. К тому же, он устал. По-настоящему устал, словно от длительной и нудной тяжёлой работы.
- Сегодня последняя капельница, да? - виновато спрашивает Грэг. - Они тебя отпустят домой до операции?
- Не отпустят. У меня плохо с кровью, будут поднимать гемоглобин, переливать эритромассу, тромбоциты. Может быть, сделают диализ. С операцией не хотят слишком тянуть, пока капсула не проросла. Как только почувствуют, что я могу выдержать, сразу возьмут на стол.
- А кто будет делать?
- Чейз и Вольцмен. Они — лучшие.
- Но ведь это же хорошо...
- Ве-ли-ко-леп-но, - насмешливо отвечает он, но даже насмешка получается плохо, потому что снова подкатывает тошнота. Грэг держит лоток, в который он пытается блевать, но желудок пуст, и даже это не получается.
- Я принёс тебе клюквы, - говорит сын. - Она снимает тошноту. И ещё плеер.
- Спасибо.
На кой чёрт ему плеер? Ему не до музыки.
- Дядя Грэг сказал, чтобы ты непременно послушал вечером.
Он удивлённо вскидывает взгляд: Хаус? Не отвечает на звонки, ни разу не зашёл, хотя от гериатрии до его палаты шагов пятьдесят — не больше, но зачем-то передал через Грэга плеер.
- А клюкву Кадди передала? - угадывает он.
- Да, тётя Лиза.
- Ну, хорошо... Ты иди, Грэг, иди — я устал...
Последняя капельница — самая трудная. Организм, пропитанный ядом, словно самого себя пытается отторгнуть. Это, наверное, похоже на ломку — он вспоминает, что Хауса так же непрерывно рвало, когда у него не было викодина, и боли, которые выворачивают ему суставы, наверное, похожи. Правда, Хаус не облысел, и у него не качались все зубы в воспалённых кровоточащих дёснах.
Пока в больнице дневная суета, он ещё как-то держится. В палату заходят люди: медсестра, врач-интерн из онкологического отделения, Чейз. Однажды ему чудится в коридоре стук палки, и он, вздрогнув, долго прислушивается, пока не убеждает себя в том, что это иллюзия. Наконец, сдавшись, он подзывает медсестру, чтобы спросить её о том, о чём не спросил Грэга:
- Доктор Хаус сегодня в больнице?
- Ни сегодня, ни вчера, ни позавчера. У него что-то с коленом - вроде обострился старый процесс, так что он на больничном. И его бабушки-дедушки уже всех достали расспросами, когда их солнышко опять взойдёт. А «солнышко» ещё в понедельник так плевалось ядовитой слюной во время консиллиума, что двух докторов пришлось валерианкой отпаивать.
Уилсон чуть улыбается — образ плюющегося ядовитой слюной «солнышка» доставляет.
Но потом наступают сумерки, и в палатах зажигаются лампы, по недоразумению называющиеся лампами дневного света — на самом деле, это свет мертвецкой: бледно-зелёный, кожа в нём выглядит, как покровы полуразложившегося трупа. Уилсон начинает задыхаться от тоски. Предстоит ещё одна ночь бессоницы и тошноты, страха смерти и сожалений о том, что было в жизни не так, воспоминаний, разрывающих душу. Постепенно больница стихает, только иногда тихие шаги по длинному коридору нагоняют ещё большее уныние.
Уилсон вспоминает про плеер и, вставив в уши маленькие наушники-ракушки, нажимает кнопку.
Несколько мгновений шелеста, и вдруг негромкий голос Хауса:
- Привет. Все разошлись, в палате тоскливо, как на кладбище, и ты вот-вот расплачешься. Давай, ложись удобнее, закрывай глаза и просто слушай — может, уснёшь. Качество, конечно, не студийное, но ладно, сойдёт...
И вступает рояль.
Уилсон представляет себе, как Хаус сидит на своём вертящемся табурете всё в той же футболке со «спасателями малибу». Босая нога — узкая, с немного застойными, выпуклыми на тыле стопы, венами - придавила педаль, длиннопалые кисти на клавишах смотрятся органично и красиво, словно они — кисти и клавиши — предназначены друг для друга, а на верхней крышке — неизменный бокал бурбона. Глаза Хауса закрыты, голова чуть запрокинута, а брови изломились высокими дугами — он весь во власти музыки, и даже его сердце, как метроном, поймало, наверное, музыкальный ритм.
Это та самая мелодия — его собственная, сочинённая ещё в детстве, концовку которой придумал музыкально одарённый савант, но теперь она обросла вариациями, и звучит красиво и печально для него, для Уилсона...
Больница засыпает, свет ламп становится слабее, тихо попискивают мониторы, на посту дежурной сестры горят маленькие лампочки наблюдения за палатами. Может быть, эта ночь пройдёт спокойно, и никому не понадобится экстренная помощь — так тоже иногда бывает. Очень тихо. И только для одного пациента из палаты ОРИТ играет никому больше не слышимый рояль.
Пациент спит. Лейкоциты больше не падают, сатурация не снижается, температура субфебрильная, рвота не повторялась. С ним всё будет хорошо — к утру можно перевести из ОРИТ в обычную палату.
Путь к сердцу мужчины лежит через торакотомию. Всё остальное - ванильная ересь.
Сообщение отредактировал hoelmes9494 - Пятница, 30.08.2013, 17:29 |
| |
| |
| JaVika | Дата: Вторник, 03.09.2013, 16:47 | Сообщение # 51 |
|
Невролог
Награды: 0
Группа: Персонал больницы
Сообщений: 234
Карма: 172
Статус: Offline
| Цитата (hoelmes9494) - Доктор Хаус сегодня в больнице? - Ни сегодня, ни вчера, ни позавчера. У него что-то с коленом - вроде обострился старый процесс, так что он на больничном. И его бабушки-дедушки уже всех достали расспросами, когда их солнышко опять взойдёт. А «солнышко» ещё в понедельник так плевалось ядовитой слюной во время консиллиума, что двух докторов пришлось валерианкой отпаивать. Уилсон чуть улыбается — образ плюющегося ядовитой слюной «солнышка» доставляет.
Цитата (hoelmes9494) Уилсон вспоминает про плеер и, вставив в уши маленькие наушники-ракушки, нажимает кнопку. Несколько мгновений шелеста, и вдруг негромкий голос Хауса: - Привет. Все разошлись, в палате тоскливо, как на кладбище, и ты вот-вот расплачешься. Давай, ложись удобнее, закрывай глаза и просто слушай — может, уснёшь. Качество, конечно, не студийное, но ладно, сойдёт... И вступает рояль.
Спасибо, hoelmes9494,, очень трогательно и с большой любовью к персонажам Вы пишете свои истории, а нам остаётся только подключать своё воображение и картинка уже вырисовывается перед глазами...
Цитата (hoelmes9494) Это та самая мелодия — его собственная, сочинённая ещё в детстве, концовку которой придумал музыкально одарённый савант, но теперь она обросла вариациями, и звучит красиво и печально для него, для Уилсона...
Одна из моих любимых серий про саванта, даже снова захотелось пересмотреть уж в который раз...
Цитата (hoelmes9494) Пациент спит. Лейкоциты больше не падают, сатурация не снижается, температура субфебрильная, рвота не повторялась. С ним всё будет хорошо — к утру можно перевести из ОРИТ в обычную палату.
Ура, с Уилсоном всё будет хорошо, как и ожидалось.
Теперь интересно было бы узнать как там Триттер с Хаусом очередных скелетов из шкафов вытягивают. 
И ещё раз огромное спасибо за такой большой и вкусный кусочек проды, ещё бы узнать когда следующая?
|
| |
| |
| hoelmes9494 | Дата: Среда, 04.09.2013, 21:58 | Сообщение # 52 |
|
фанат honoris causa
Награды: 0
Группа: Персонал больницы
Сообщений: 4345
Карма: 6358
Статус: Offline
| ПРОДОЛЖЕНИЕ ЭПИЛОГА
- В тот вечер Грэг вернулся непривычно молчаливый, сразу прошёл и заперся в своей комнате. Уилсон долго прислушивался, но сын даже музыку не включил. Правда, в последние полтора года он несколько охладел к своему музыкальному центру — после того, как обожаемый «дядя Грегори» объяснил, на какую именно помойку следует вынести «лажовую аппаратуру, не способную донести низкие частоты без хрипа удавленника в петле». Разумеется, аппаратуру покупал Уилсон, который «до диез от ре бемоль отличить не может без слухового аппарата» - интересно, а кто-нибудь, включая самого Хауса, может, что ли? Шутку Грэг понял и вежливо посмеялся, но к постоянному музыкальному сопровождению во всех повседневных делах охладел. Может, и к лучшему — от непрекращающегося грохота стереоаппаратуры разило легкомыслием, а легкомыслие вообще висело над Грегори Уилсоном постоянной угрозой - во всяком случае, так казалось его отцу. Что самое досадное, при всей своей растревоженной ревности, Уилсон не мог не признавать, что прививая Грэгу вкус к, действительно, хорошей музыке, Хаус делает доброе дело. Это из-за него мальчишка в шесть лет без принуждения сел за рояль, а к пятнадцати вполне мог себе позволить сыграть с «дядей Грэгом» в четыре руки, почти не получая от последнего негативного фидбека — разве что ироничный взгляд искоса.
И всё-таки, что он там затаился?
- Грэгги! - не выдержал Уилсон.
Сын не откликнулся. Не услышать не мог, если только не воспользовался берушами. Значит, не хочет разговаривать. Что-то случилось?
- Грэг, - снова окликнул он. - Я таблетки уронил — подай, пожалуйста, - и рассчитанно бросил оранжевый пузырёк с викодином на середину комнаты — укатился далеко, с кровати не достать.
Не сразу, но появился. Бледный, с застывшим выражением лица. Молча наклонился, молча поднял, молча подал. Избегая смотреть в глаза.
- Я не уронил, а нарочно бросил их на пол, - сказал Уилсон. - Что произошло, скажи мне пожалуйста? Ты был у Хауса и Кадди?
- Я был у Триттера, - сказал Грэг и, так и не дождавшись, что он протянет руку за флаконом, бросил таблетки на одеяло и повернулся, чтобы идти.
- Хочешь, чтобы я бегал за тобой по всему дому? - резко сказал ему в спину Уилсон. - Тогда подай костыли.
Грэг замер.
- Будешь молчать? Мне что, загонять тебе иголки под ногти, чтобы ты заговорил? - мягко, почти укоризненно спросил отец.
- Триттер назвал тебя предателем и трусом, когда мы случайно столкнулись у Хауса, - не поворачиваясть, проговорил Грэг. - Я сел ему на хвост — хоть он и бывший коп, хвоста он не заметил, при том, что я был на ревущем и ярком, как акварель, байке — значит, это всё не было шуткой даже для него. Я проследил за ним до его дома и вошёл следом. Я хотел знать, что он имел в виду, когда так сказал. Я потребовал подробностей, хотя и не думал, что он захочет говорить со мной. Но он словно даже обрадовался...
- Я представляю себе всё, что он мог рассказать, - перебил отец. - Ну и что?
Вот теперь Грэг повернулся и посмотрел ему в глаза.
- Я надеялся, что это неправда, - тихо сказал он.
- Нет, это правда. Триттер мог дать фактам такое освещение, которое нужно ему, но искажать факты он бы не стал — он же не идиот.
- Но ведь тогда, выходит, что он прав, и ты — предатель.
Грэг ожидал хотя бы лёгкой вспышки гнева или протеста, но отец только спокойно кивнул:
- Допустим. А разве от этого что-то изменилось?
- Ты что, притворяешься? От этого всё изменилось!
Но Уилсон медленно покачал головой:
- Ничего не изменилось. Я — такой, как есть, и ты меня знаешь такого, какой я есть, и я есть именно такой, независимо от того, что ты знаешь о моём прошлом.
Грэг оторопело молчал. Это соображение как-то не приходило ему в голову.
- То есть... - наконец, пробормотал он, - что бы ты ни узнал о человеке, оно уже по определению не имеет значения?
- Ну почему... Может закрепиться негативный условный рефлекс, как у собаки на лампочку. Ты смотришь на человека или общаешься с ним, при этом вспоминаешь его прегрешения, формируется условная связь. осознанно или неосознанно начинаешь избегать этого человека, как источника негатива. Со временем общение сходит на нет. Но если ты, скажем, любишь человека и узнаёшь о том, что он совершил что-то не вяжущееся с твоим нравственным чувством, за одну ночь любовь не вытравить. Поэтому мы и страдаем, узнавая что-то дурное о тех, кого любим. Мы вступаем во внутреннее противоречие с собственными эмоциями. Если бы это было не так, да не плевать ли нам? А вот получается, что далеко не плевать. Поэтому и ты сейчас в таком раздрае. Дело не во мне, а в тебе. И выпутаться из этой ситуации я тебе никакими оправданиями не помогу — любой разговор со мной всё только усугубит. А лучше ты знаешь, что... Поговори-ка ты об этом с Хаусом.
- Ты думаешь, он займёт твою сторону? - с сомнением и даже лёгким презрением спросил Грэг.
- Нет, но я думаю, он видит всё это несколько иначе, чем Триттер.
- Хорошо, я попробую, - почти совсем шёпотом сказал Грэг.
- Не веришь? - мягко спросил Уилсон, выдавливая из себя эту мягкость и чувствуя, что ещё чуть-чуть, и его маска доброжелательного спокойствия пойдёт кривыми безобразными трещинами.
- Ты поступил по-его, - неуверенно, вопросительно проговорил сын, - а он всё равно не сделал ни одной попытки помириться с тобой... Поэтому я думаю...
Уилсон чуть шевельнул уголком рта в усмешке.
- Сделал, - возразил он, отводя взгляд в угол комнаты. - И даже не одну. Это я не стал налаживать отношения.
- Ты?! - Грэг вытаращил глаза. - Почему?!
- Не кричи. Ты не поймёшь.
- Господи! А ты-то сам понимаешь?
- Я? Да, понимаю. И даже Хаус, возможно, понимает — в последний раз его голос звучал совсем безнадёжно, - это Уилсон сказал уже, скорее, сам себе, а не Грэгу.
- Ну так и мне объясни, сделай милость!
- Мне не хватит слов...Вернее... Под одними и теми же словами мы зачастую понимаем разное... Ладно, попробую... Дружба с Хаусом — кабала, я чувствую себя невольником, заложником его личности. Никто в этом не виноват — ни он, ни я, но это просто так — и всё. Я не могу чувствовать себя свободным, когда он где-то поблизости. Во-первых, я ему слишком многим обязан, а во-вторых, каждую минуту, с первого дня, я всё время только и делаю, что жду звонка от его ангела-хранителя — у нас с ним, похоже, прямая телефонная связь... И я задолбался отвечать на эти звонки, равно как и ожидать их, независимо от того, работаю я, сплю или сижу на толчке... - Уилсон втянул воздух сквозь зубы, уговаривая себя успокоиться.
- Думаю, и Хаус так же задолбался с моим пернатым другом, - добавил он справедливости ради.
Сын смотрел на него удивлённо — чуть ли не испуганно.
- Ну вот видишь, ты не понимаешь... - заключил Уилсон почти с облегчением.
- Не понимаю, - Грэг даже замотал головой. - Вы дружите столько, сколько не живут. А теперь ты говоришь, что вам обоим это только в тягость...
- Не только. Но... да. Ну и что? Дружба, как и любовь, всегда в тягость. Если бы это было легко и непринуждённо, на кой чёрт они вообще были бы нужны? Приятельство — легко, флирт — легче некуда, но потом появляются обязательства, и чем люди ближе, чем обязательств больше, и чем у них корявее судьбы, тем эти обязательства невыносимее. А у нас с Хаусом, я думаю, судьбы получились достаточно корявые, чтобы таки-задолбать друг друга.
- То есть, ты хочешь сказать, что от самой дружбы можно устать настолько, что готов всё бросить?
- Бывает...
Грэг, не находя, видимо, достаточно выразительных слов, всплеснул руками, хлопнул себя по бёдрам и нервно прошёлся по комнате взад и вперёд мягким хищным шагом.
- Я тебе не верю, - наконец, сказал он, круто развернувшись к нему лицом. - Ты нарочно говоришь это, словно поворачиваешься ко мне самой гнилой своей стороной. Зачем? Я же всё равно не разлюблю тебя вот так, в один приём.
- Ну, если ты помнишь, мы с этого начали.
- Тогда ты, выходит, и дядю Грэга не мог разлюбить в один приём. А значит, ты врёшь. А значит, ты не считаешь дружбу тягостным обязательством. А значит...
- Я тебя умоляю! - быстро перебил Уилсон. - Ещё одно «а значит», и я поищу у тебя в ухе электронного суфлёра. У тебя даже речь стала его.
Грэг, возобновивший было свои метания по комнате, остановился, изумлённо полуоткрыв рот:
- Ты... ты решил порвать с Хаусом, потому что ревнуешь к нему... меня? Ну ты даёшь, па...
Густая багровая краска хлынула из-под широкого воротника футболки Уилсону в лицо. Нарочито грубо он сказал, обрывая разговор:
- Мне нужно отлить. Подай костыли.
Костыли казались громоздкими, неудобными, а главное, страшно ненадёжными. Они немилосердно натирали под мышками, а на гладком полу норовили предательски разъехаться или подвернуться. Пару раз такое случалось, и он падал, ударяясь затылком. Встать потом было до смешного трудно. Однажды это случилось, когда Грегори не было дома, и он возился на полу, стараясь доползти до какой-нибудь опоры, крутясь, как перевёрнутый на спину жук и плача злыми бешеными слезами бессилия, боли и уязвлённого самолюбия. Вот когда он начал понимать Хауса - тем труднее было ему заставить себя снова взглянуть в нечеловечески-умные, насмешливые и страдающие глаза старого друга, перед которым Уилсону было теперь нестерпимо стыдно за снисходительное похлопывание по плечу и показную готовность помочь все эти годы. Раковая опухоль словно приоткрыла ему оборотную сторону картины по имени "Грэг Хаус- мерзавец и манипулятор", а ампутация ноги окончательно перевернула зрение, как линза хрусталика переворачивает образы предметов на сетчатку. Прежде-то он думал, что всё будет не сложнее, чем скакать на одной ноге, поджав другую, как при игре в классы. Ни черта подобного — во-первых, сместился центр тяжести, он утратил шестидесятипятилетний автоматизм, а во-вторых, к ниму пришла боль — та страшная фантомная боль, когда болит то, чего нет. Вот у него, например, болела щиколотка — так же сильно, как там, в высокой траве крутого спуска к железной дороге, где Грэг чуть не погиб в двухлетнем возрасте — почти по Кингу.
Уилсон припомнил, что «Кладбище домашних животных» вообще пронизывало лейтмотивом всю ту поездку...
Путь к сердцу мужчины лежит через торакотомию. Всё остальное - ванильная ересь.
Сообщение отредактировал hoelmes9494 - Четверг, 05.09.2013, 16:29 |
| |
| |
| Вера-Ника | Дата: Четверг, 05.09.2013, 15:52 | Сообщение # 53 |
|
Кардиолог
Награды: 0
Группа: Персонал больницы
Сообщений: 759
Карма: 85
Статус: Offline
| hoelmes9494, спасибо за проду!
Всё интереснее и интереснее становится.
*задумчиво* - интересно, сколько процентов от Уилсона останется к концу фика? Печень ему в каноне укоротили, теперь ногу отрезали...
Цитата (hoelmes9494) Вот когда он начал понимать Хауса - тем труднее было ему заставить себя снова взглянуть в нечеловечески-умные, насмешливые и страдающие глаза старого друга, перед которым Уилсону было теперь нестерпимо стыдно за снисходительное похлопывание по плечу и показную готовность помочь все эти годы
Во-во. А то ведь всё доказывал, что боль не настоящая, а связана с плохим поведением. Эх, не такой бы ценой это понимание...
Цитата (hoelmes9494) там, в высокой траве крутого спуска к железной дороге, где Грэг чуть не погиб в двухлетнем возрасте — почти по Кингу. Уилсон припомнил, что «Кладбище домашних животных» вообще пронизывало лейтмотивом всю ту поездку...
Умираю от любопытства - что же это была за поездка, и что там случилось...
|
| |
| |
| hoelmes9494 | Дата: Четверг, 05.09.2013, 16:32 | Сообщение # 54 |
|
фанат honoris causa
Награды: 0
Группа: Персонал больницы
Сообщений: 4345
Карма: 6358
Статус: Offline
| Цитата (Вера-Ника) Эх, не такой бы ценой это понимание...
А другой не бывает.
Цитата (Вера-Ника) что же это была за поездка
Ожидаем проды...
Путь к сердцу мужчины лежит через торакотомию. Всё остальное - ванильная ересь.
|
| |
| |
| Вера-Ника | Дата: Суббота, 07.09.2013, 23:48 | Сообщение # 55 |
|
Кардиолог
Награды: 0
Группа: Персонал больницы
Сообщений: 759
Карма: 85
Статус: Offline
| Цитата (hoelmes9494) Ожидаем проды...
Так мы это... ожидаем. С нетерпением...
|
| |
| |
| JaVika | Дата: Воскресенье, 08.09.2013, 19:45 | Сообщение # 56 |
|
Невролог
Награды: 0
Группа: Персонал больницы
Сообщений: 234
Карма: 172
Статус: Offline
| Цитата (Вера-Ника) Так мы это... ожидаем. С нетерпением...
Подписываюсь под этим постом и сажусь рядом в ожидании продолжения...
|
| |
| |
| Конфетка | Дата: Воскресенье, 08.09.2013, 20:29 | Сообщение # 57 |
Кардиолог
Награды: 0
Группа: Персонал больницы
Сообщений: 755
Карма: 1812
Статус: Offline
| Цитата (Вера-Ника) Так мы это... ожидаем. С нетерпением...
Цитата (JaVika) Подписываюсь под этим постом и сажусь рядом в ожидании продолжения...
И я, и я! 
|
| |
| |
| hoelmes9494 | Дата: Вторник, 10.09.2013, 23:55 | Сообщение # 58 |
|
фанат honoris causa
Награды: 0
Группа: Персонал больницы
Сообщений: 4345
Карма: 6358
Статус: Offline
| ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
Почти по Кингу.
В конце августа луг в последний раз скосили, и запах преющей травы висел в неподвижном воздухе тяжёлыми пластами. Надвигающаяся гроза подкрашивала край неба тревогой, но времени до дождя ещё оставалось порядочно. Всё это вместе: предгрозовая духота, насыщенный запах травы и монотонная дорога — навевало дремоту.
- Говори со мной, - попросил Уилсон, - не то я засну.
- Пятый раз предлагаю поменяться местами, - хмуро откликнулся Хаус, который, как всегда перед грозой, опять всерьёз засомневался, такое ли благо костно-мышечный аппарат, если за его функционирование приходится так расплачиваться.
- Этого мы не можем сделать по двум причинам, - с обыкновенным своим занудством объяснил Уилсон. - Во-первых, ты выпил, и твои реакции замедлились и исказились под действием алкоголя, что создаёт опасность дорожных происшествий, во-вторых, это не ручное управление, и твоей ноге будет больно, а ей уже и так больно - значит, к концу пути ты сделаешься настоящей скотиной, я не смогу тебя выносить, и мы поссоримся. А вечером я приглашён к вам на праздничный ужин — не хочу его портить ни себе, ни Кадди, - тут он длинно зевнул и с силой потёр свободной рукой лицо, стараясь побороть сонливость.
- Ладно, тогда давай просто остановимся и позавтракаем. Выпьешь кофе — спать расхочется. Говорил же, незачем выезжать в такую рань.
- Незачем было останавливаться в той забегаловке. А выехали мы рано, чтобы застать рассвет на холмах. Грэг ещё ни разу не встречал рассвета на природе.
- Он проспал его на природе не хуже, чем в номере. Как, собственно, и остальные, кроме тебя, несчастного.
- Никто ничего не проспал, кроме тебя. Мы всё видели и восхищались красотой. И восхищались бы ещё больше, если бы ты не храпел и не источал ацетальдегид изо всех пор. Причём, всё это на глазах у детей. Ты разлагаешься, Хаус, и превращаешься в алкоголика — не замечаешь?
Уилсон знал, что сильно преувеличивает: Хаус так и не смог толком уснуть на неудобной кровати в гостинице, где они провели ночь, поэтому неудивительно, что, хлебнув спиртного, в машине, ровно жужжащей мотором, на ходу, обдуваемый ветерком из приоткрытого окна, он отключился на целых три часа. Уилсон, собственно, даже рад был тому, что другу удалось на какое-то время забыть о боли и отдохнуть, и цеплял он его сейчас просто ради тонуса, в котором нуждался, чтобы взбодриться самому.
Вопреки ожиданию, Хаус однако в амбицию не полез.
- У меня болит чёртово бедро, - хмуро буркнул он. - и колено ему успешно подпевает. С некоторых пор больных ног у меня стало ровно вдвое больше, чем прежде, а болят они по принципу суперпозиции, и перед грозой — хуже, так что мне просто приходится запивать кетопролак бурбоном, чтобы он хоть как-то действовал.
- При том, что кетопролак нельзя запивать бурбоном...
- За руль тоже нельзя лезть невыспавшимся.
- Не выспался я потому, что ты всю ночь стонал и скрипел зубами.
- Наверное, мне снился праздничный ужин с тобой и Кадди.
Уилсон удовлетворённо хмыкнул: как бы то ни было, пикировка достигла цели — он проснулся. Но остановиться позавтракать всё же стоило. Есть хотелось, и неизвестно, из-за надвигающейся грозы удастся ли это сделать позже.
К тому времени, как они миновали долину луга и оказались снова на вершине холма, на заднем сидении зашевелились, просыпаясь, дети.
- Доброе утро, - зевая, спросонок томно протянула Рэйчел и тут же опасливо спросила: - Будет дождь, да? - в семействе Хауса уже сложилось настороженное отношение к дождю, как к источнику всяческих неприятностей: от отложенной поездки с папой в зоопарк до необыкновенно резкого и унизительного разноса за неубранную постель или школьные неуспехи.
- Расслабься, - буркнул Хаус. - Я про этот дождь знал ещё с вечера — ничего нового.
- П`ивет, - послышался после короткой возни тоненький голосок Грэга.
- П`ивет, - хмуро передразнил Хаус. - В штаны не надул?
- Нет есё.
- А я уже почти, - весело вмешался Роберт, который никогда не просыпался расслабленным или заспанным, но всегда буквально брызжущим энергией. - Дядя Джеймс, можно остановить?
- Сейчас. Пару секунд потерпи, Роб, я вижу вон там какие-то кусты.
- Это канадская мушмула! - приглядевшись, воскликнула Рэйчел. - И на ней ягоды.
- Мушмула — так мушмула, сойдёт, - проворчал Хаус, яростно растирая бедро.
Уилсон аккуратно съехал с дороги на обочину и остановился.
Вниз полого уходил склон холма, покрытый россыпью мелких цветов и поросший этой самой мушмулой с крупными кистями тёмно-синих притуманенных ягод, ниже из травы то тут, то там торчали серые гладкие камни, а в самом низу, как протекающий по дну ложбины ручей, блестели на солнце пустынные железнодорожные рельсы.
Роб, ухватив за руку Грэга, живенько дунул с ним к кустам, по дороге объясняя, с какого возраста маленьким мальчикам уже «стыдно делать это в памперсы», Рэйчел тоже выбралась из машины и огляделась:
- Красивое место...
- Красивое — вот и отлично. Сейчас мы здесь позавтракаем и немножко отдохнём, а потом поедем дальше, - Уилсон открыл багажник и, разложив на траве толстый клетчатый плед, принялся копаться в сумке с провизией.
Хаус отстегнул ремень безопасности, но из машины вылезать не торопился - собирался с духом для решительного рывка, всё продолжая, морщась, скользить ладонью по бедру.
- Эй, иди полежи, - окликнул его Уилсон, приглашающе кивая на плед. - Или тебе тоже надо?
- Успеется... - он, наконец, кряхтя и жмурясь от боли, выбрался наружу и с облегчением растянулся на расстеленном пледе, закинув руки за голову и глядя в небо, всё ещё чистое, только по краям слегка подкушенное надвигающейся грозой.
Поездка случилась внезапно. Класс Рэйчел две недели назад ездил смотреть пейзажный парк Интерстейт, а Рэйчел, давно мечтавшая об этой поездке и надеявшаяся найти в ней источник вдохновения для своих акварелей, за несколько дней до неё вдруг слегла с температурой и болью в горле, напомнившей ей о перенесённой два года назад скарлатине. Оказалось: стрептококковая ангина. Назначенное лечение подействовало хорошо и быстро, но поездку Хаус запретил категорически: «Знаешь, мне кажется, ревматический порок сердца или пиелонефрит — слишком дорогая плата за удовольствие написать бессмертное полотно: «Красивая коряга в окружении красивых булыжников». В таких поездках всегда бывают сквозняки, промокшие ноги и слишком холодная минералка. Выдержи период реконвалесценции и дуй на все четыре стороны, но десять дней ты дома». Кадди попыталась возразить что-то насчёт гиперопеки, однако Хаус ей ответил, что ещё ни разу не слышал, чтобы, забирая из морга детский труп, кто-то из родителей упрекал кого-то из родителей в гиперопеке — скорее, наоборот, и этот факт должен ведь о чём-то говорить, после чего Кадди сдулась, и Рэйчел, скрепя сердце, осталась долечивать ангину в четырёх стенах.
Уилсон узнал о пропущенной экскурсии в пятницу, пытаясь выяснить, почему Рэйч весь вечер молчит, и почему у неё глаза на мокром месте, а в субботу утром просто заехал за ними, не давая Хаусу времени опомниться и отказаться.
- Туда и обратно — всего и дела. Погуляем по парку, заночуем в гостинице, а когда дети уснут, посидим в местном баре и послушаем джаз. Это же не кругосветное путешествие — просто уик-энд. Мы давно никуда не выбирались.
«Со смерти Тринадцатой», - додумал про себя Хаус. Тем не менее, он попытался отвертеться, упирая на возможную - и даже вероятную - обиду брошенной в одиночестве Кадди, но вмешательство самой Кадди пресекло эти жалкие попытки в зародыше, и Уилсон, не слушая больше возражений, попросту вытащил его из дома и упихал в автомобиль.
Уилсон вытащил большой термос с кофе, одноразовые стаканчики, корзинку с бутербродами и коробку засахаренных фиников. Роберт и Грэг всё не возвращались.
- Что они там застряли? - наконец, вслух удивилась Рэйчел, и, словно ей в ответ, раздался звонкий и слегка встревоженный голос Роберта:
- Эй! Идите сюда! Тут могила.
Хаус озабоченно приподнялся на локте:
- Какая там ещё...
- Лежи, я взгляну, - остановил Уилсон.
- Да я и не собирался вставать. Больно надо! Что я, могил не видел?
Путь к сердцу мужчины лежит через торакотомию. Всё остальное - ванильная ересь.
|
| |
| |
| JaVika | Дата: Среда, 11.09.2013, 00:46 | Сообщение # 59 |
|
Невролог
Награды: 0
Группа: Персонал больницы
Сообщений: 234
Карма: 172
Статус: Offline
| Цитата (hoelmes9494) - Эй! Идите сюда! Тут могила. Хаус озабоченно приподнялся на локте: - Какая там ещё... - Лежи, я взгляну, - остановил Уилсон.
Спасибо за проду и я заинтригована таким поворотом событий...
А когда же и мы вместе с Уилсоном посмотрим что там за могила?
|
| |
| |
| Конфетка | Дата: Среда, 11.09.2013, 17:17 | Сообщение # 60 |
|
Кардиолог
Награды: 0
Группа: Персонал больницы
Сообщений: 755
Карма: 1812
Статус: Offline
| hoelmes9494, спасибо за проду. Вкусненько получается  Согласна с JaVika, интрига ещё та
|
| |
| |
|
Наш баннер |
|
|
|
