Мини-чат | Спойлеры, реклама и ссылки на другие сайты в чате запрещены
|
|
|
Онкология на двоих
| |
| SilverWind | Дата: Понедельник, 21.05.2012, 09:10 | Сообщение # 31 |
Иммунолог
Награды: 1
Группа: Персонал больницы
Сообщений: 1935
Карма: 5859
Статус: Offline
| Дорогой Автор, вы агнстер почище Шора! Слезы на глаза наворачиваются. А про сон - вообще реально так было. И про диски идея просто супер. Будет дальше, да?
Очень в характере. Прямо читаешь и видишь всех живьем...
Спасибо.
...Владей собой среди толпы смятенной
Тебя клянущей за сметенье всех...
|
| |
| |
| hoelmes9494 | Дата: Понедельник, 21.05.2012, 10:04 | Сообщение # 32 |
фанат honoris causa
Награды: 0
Группа: Персонал больницы
Сообщений: 4345
Карма: 6358
Статус: Offline
| SilverWind, спасибо. Надеюсь, что будет ещё.
Добавлено (21.05.2012, 10:04)
---------------------------------------------
Название: Люби меня сволочью.
Автор:hoelmes9494
Пейринг Хаус/Уилсон
Жанр: драббл, всегда только броманс
Саммари: то , что осталось за кадром в 20 серии
Дисклаймер: и не пытаюсь
Далеко заполночь, и мы оба обдолбанные и пьяные. Впрочем, для меня это почти нормальное состояние, а вот Уилсон решил переписать завещание, но, кажется, забыл, что левша, и пытается писать правой рукой, а у него не выходит. Впрочем, у него сейчас, пожалуй, и левой бы не вышло.
- Где мне сейчас найти нотариуса? – спрашивает, и голос у него заплетается, а на манишке – чернильное пятно.
- В стрип-клубе. Выпей рвотное.
- Никакой химии, - наотрез отказывается он.
- Можешь обойтись и физикой. Пойди сунь два пальца в рот.
- Ерунда, от рака это не поможет.
- Зато от жесточайшего похмелья слегка поможет. Иди, сунь. А то я сам сейчас тебе суну. Очень нужно завтра с тобой мучиться.
- Для меня не существует завтра, - претенциозно изрекает он, даже с некоторой бравадой.
Я начинаю сомневаться – так ли уж нужно выводить его из состояния, в котором он находится. Ни слёз, ни соплей. Может, и пусть? Человеку на трезвую голову трудно свыкнуться с мыслью, что на следующее рождество уже не получишь подарков. Но, впрочем, если вся та адская смесь, которую он заглотил, полностью всосётся из желудка, далёкое рождество вообще потеряет актуальность.
- Ладно, пошли, - ухватив за плечо, тащу его к ванной комнате, на ходу вытряхивая из рубашки.
- Н-не надо... Что ты хочешь делать? – вяло протестует он.
- Спокойно. Всего лишь немного насилия в холодной воде. Эй-эй, не падай! Мне же тебя не удержать, плейбой! Кошерное питание и кошерный фитнес делают твою транспортировку затруднительной.
Ко мне вдруг приходит непрошенная фантазия – про то, каким лёгким и невесомым станет его плотное упругое тело всего-то через несколько месяцев. Раковые, как правило, здорово худеют. Сначала их выжигает рентген и выполаскивает химия, потом высушивают боль и страх. Раковая кахексия, как причина смерти...
- От химии выпадают волосы, - вдруг говорит он задумчиво.
- Брось. Я уже, кажется, продемонстрировал тебе, что лысина – самая сексуальная штука на свете, - я откручиваю вентиль водопроводного крана – в ванну льётся вода. Жёстко прихватив Уилсона за загривок, засовываю его голову под струю и удерживаю там достаточно долго, хоть он и пытается вырываться и шумно протестовать. Вода брызжет во все стороны. С полочки падает и разбивается какой-то флакон, наполняя ванную комнату ароматом фиалок. Эх, девчонка ты, девчонка, Джимми-бой!
Наконец, он затихает и, помолчав несколько мгновений, просит тихо и трезво:
- Всё уже. Отпусти.
Я отпускаю его загривок, но я неумолим:
- Два пальца в рот.
- Ладно, сейчас... Постой. Ты так и будешь пялиться на меня, пока я блюю?
- Подумаешь! Можно подумать, не видал я, как ты блюёшь! Что, боишься шокировать мою нежную душу?
Несколько мгновений он молчит, и вода стекает с его волос на голую грудь, а потом на пояс брюк. Потом говорит с огромной убеждённостью:
- Хаус... мне не надо трезветь...
- О «трезветь» тут речи не идёт. Избавишься от малой толики – просто, чтобы не сдохнуть.
- Хочу... сдохнуть.
- Уилсон, - я грожу ему пальцем. – Второе суицидальное высказывание за вечер чревато записью на психокоррекцию.
Ещё тише – совсем тихо – он говорит:
- Вот ты меня ужасно напугал...
Я ловлю себя на идиотском желании притянуть его к себе, прижать и гладить по голове, пока он не заплачет, и потом ещё, пока не успокоится. Похоже, и мне надо два пальца в рот. Я, видимо, тоже нарезался.
Но в этот миг он склоняется над раковиной и старательно и послушно, как хороший мальчик, изгоняет из своего желудка адскую смесь викодина с бурбоном, пивом и ещё бог весть какой дрянью, которой мы с ним наливались с тех пор, как я припарковал машину у дверей, забыв вынуть ключ зажигания.
- Мы сделали ошибку, - говорит он глухо из-под полотенца, которым как раз утирает мокрое лицо, – не надо было идти ва-банк, не надо было форсировать события. Химиотерапия. Теперь я попробовал этого блюда в такой концентрации, что мой страх перед ним просто не позволит... Хаус, почему ты не отговорил меня?
Никогда не думал, что способен вот так терять дар речи. Я молчу и немо смотрю на Уилсона, растеряв все слова. А этот тип капризно продолжает:
- Ты видел, что шансы на благоприятный исход ничтожно малы. Почему ты позволил мне пройти через это? Почему не остановил, как... как положено другу?
Он что это? Всерьёз? В самом деле, ставит мне в вину ещё и это? У меня слегка темнеет в глазах, а потом в душе поднимается очень опасная волна. Поднимается к горлу, к слёзным железам, к переносице...
Что мне остаётся? Пожав плечами, я беру трость и неторопливо хромаю к выходной двери.
Он догоняет меня уже на лестничной площадке и не просто догоняет, а хватает за плечо и пытается повернуть к себе лицом. В другое время я, пожалуй, спустил бы с поводка любимого пса по кличке Кулак, но сегодня не тот день:
- Чего ты хочешь от меня, Уилсон?
Он бледен и говорит, задыхаясь, а его тёмные глаза при этом вспыхивают и гаснут:
- Хаус, люби меня сволочью!
- Че-го?
Теперь уже не за плечо – теперь он вцепился мне в лацканы пиджака, его дыхание короткое, запальное, и пахнет пивом, желудочной кислотой и дериватами этанола.
- Понимаешь, я всегда... Меня всегда вроде бы любили... Все меня любили... Все те, кто ненавидел тебя. За обходительность, за неумение твёрдо сказать «нет», за гипертрофированное чувство ответственности. И я всегда старался соответствовать представлению людей обо мне, задавливая в себе сволочь изо дня в день – ведь сволочь не за что любить, правда? Хаус, не уходи! Послушай... Пожалуйста, выслушай меня! – он дёргает меня за пиджак, почти выводя из равновесия – я даже вынужден ухватиться за его плечо – голое и скользкое от воды. Хорошо бы, чтобы из соседней квартиры вышла сейчас роскошная женщина поглядеть на полуголого «мистера Респекта».
- Пусти, - я отталкиваю его, но тут же, видя, какое отчаяние вспыхивает в его глазах, понижаю тон. - Ладно, давай, гунди дальше. Спорим, без моих реплик ты этот монолог не потянешь?
- Сегодня я понял, что есть, за что любить и сволочь. Не догадываешься, нет? А я тебе скажу. Она – живая, вот в чём всё дело. Она живая, и она тоже смертная. Это – единственное, за что по-настоящему стоит любить...
Я молчу. Это мудрая мысль, хотя Уилсон, изрекший её, похоже, сам не понимает, насколько она мудра.
- Хаус, - снова просит он, уже без экспрессии. – Люби меня сволочью. Ведь никто больше этого не может. Ты один. Хаус...
- Ты тоже можешь. Любишь же ты меня.
Я понимаю, что это – капитуляция, но мне сейчас не до локальных войн.
- Ты никогда не был сволочью, Хаус. А я был ею всегда. Мы просто оба умеем ловко притворяться. В этом мы похожи. Люби меня сволочью, Хаус! Пожалуйста! Люби меня сволочью!
Я ничего не отвечаю на это. Я притягиваю его к себе, прижимаю и глажу по голове, пока он не начинает плакать. И потом ещё, пока не успокаивается.
Путь к сердцу мужчины лежит через торакотомию. Всё остальное - ванильная ересь.
Сообщение отредактировал hoelmes9494 - Понедельник, 21.05.2012, 10:06 |
| |
| |
| Larisanew | Дата: Понедельник, 21.05.2012, 10:36 | Сообщение # 33 |
Психотерапевт
Награды: 2
Группа: Персонал больницы
Сообщений: 1560
Карма: 8857
Статус: Offline
| Предыдущая часть, с дисками пока не понятна..я даже пропустила часть, не смогла и не захотела читать слова Уилсона...а вот "Люби меня сволочью" накатило такую эмоциональную волну
Quote (hoelmes9494) Люби меня сволочью, Хаус! Пожалуйста! Люби меня сволочью!
Я ничего не отвечаю на это. Я притягиваю его к себе, прижимаю и глажу по голове, пока он не начинает плакать. И потом ещё, пока не успокаивается.
как это сильно...мне нечего больше сказать- низкий поклон Вам за такую глубину 
"Хорошо было Адаму! Если ему случалось удачно сострить, он мог быть уверен, что не повторяет старые шутки" Марк Твен
|
| |
| |
| hoelmes9494 | Дата: Понедельник, 21.05.2012, 11:56 | Сообщение # 34 |
|
фанат honoris causa
Награды: 0
Группа: Персонал больницы
Сообщений: 4345
Карма: 6358
Статус: Offline
| Larisanew, спасибо вам большое.
Путь к сердцу мужчины лежит через торакотомию. Всё остальное - ванильная ересь.
|
| |
| |
| nedolga | Дата: Понедельник, 21.05.2012, 12:52 | Сообщение # 35 |
Аллерголог
Награды: 0
Группа: Персонал больницы
Сообщений: 256
Карма: 984
Статус: Offline
| Я, надо сказать, с некоторым затруднением читаю эту тему, т.к. "броманс" не очень понимаю в принципе. Ну как-то я к другому разделу привыкла  .
Но не отметить не могу, есть замечательные реплики и наблюдения.
Quote (hoelmes9494) Никаких «зуб за зуб». Все зубы до единого – и ничего взамен. Так оно играет
вот, это хорошо...
Quote (hoelmes9494) с сильной проседью в напоминающих побитый молью каракуль волосах
то-то я думала, что мне его прическа напоминает... 
|
| |
| |
| hoelmes9494 | Дата: Четверг, 24.05.2012, 14:59 | Сообщение # 36 |
|
фанат honoris causa
Награды: 0
Группа: Персонал больницы
Сообщений: 4345
Карма: 6358
Статус: Offline
| nedolga, благодарю за отзыв!
Добавлено (22.05.2012, 23:11)
---------------------------------------------
Название: Звонок из недавнего прошлого
Автор:hoelmes9494
Пейринг Кадди/воспоминания
Жанр: драма, гет
Саммари: возвращение к теме Кадди.
Дисклаймер: и не пытаюсь
Утро выдалось отвратительным. Майкл был раздражён и груб, что в последнее время случалось с ним всё чаще. Рэйчел за столом капризничала и отказалась есть омлет, звявив, что он похож на створоженные сопли. Девочка всё больше отбивалась от рук, проявляя нездоровую независимость, и Лиза чувствовала себя виноватой – ей не удавалось уделять дочери столько времени, сколько хотелось бы из-за занятости на работе, и Рэйчел это, конечно, чувствовала. Майкл же всё чаще говорил, что ощущает в Рэйчел «влияние человека, от влияния которого своего ребёнка он предпочёл бы уберечь», и выделял слово «своего», умудряясь попутно намекать жене на то, что ребёнок ко всему и ей, Лизе, тоже «не свой». Вот и сейчас он завёл ту же волынку с самого утра:
- Как бы ни был плох омлет, и что бы он тебе ни напоминал, ты будешь его есть, потому что мать приготовила его для тебя. Это ничем тебя не ущемляющее чувство благодарности – похоже, тебя просто научили когда-то его игнорировать, и ты не можешь избавиться от последствий полученных уроков, - и было понятно, на кого он намекает этим безличным «научили».
Телефонный звонок прервал назревающую ссору. Лиза поспешно схватила трубку:
- Триттер.
На другом конце связи странный звук, словно тот, кто звонит ей, внезапно подавился.
- Лиза Триттер слушает. Кто это?
- Лиза? – из-за линейных помех голос узнать трудно. – Лиза, это я.
- Кто? Простите, я не могу узнать по голосу – искажения. Кто это звонит?
- Джеймс Уилсон.
Он словно знал, что после этих слов ей потребуется несколько секунд, чтобы справиться с изумлением, и просто ждал, дыша в трубку. Лиза оглянулась на Майкла и, зачем-то зажимая телефон рукой, перешла в другую комнату.
- Джеймс? Откуда ты звонишь?
- Из Принстона, конечно, откуда же ещё? – голос звучал глуховато и как-то необычно. Голос из прошлого. Недавнего, но такого далёкого, словно между ней и этим прошлым пролегли миллионы световых лет. Голос из ночного кошмара. Голос из небытия. Ну что ж. разумнее всего было бы не подавать виду, притвориться, что всё в порядке. Старательно подавляя тревогу, она бодро заговорила:
- О, Джеймс! Спасибо, что позвонил. Как твои дела? Надеюсь, у тебя всё в порядке?
Короткий странный смешок. И ответ:
- Да нет, не очень... Не в порядке. Совсем дерьмово, я бы сказал.
И по тому, что корректный вежливый Уилсон употребил именно это слово и именно в разговоре с ней, Лиза почувствовала грандиозный размер этого «непорядка».
- Что... что случилось? Он жив?
Это вырвалось у неё помимо воли – просто потому, что любой внеурочный звонок она воспринимала в первую очередь, как вероятную весточку от «постоянно действующего несчастья» по имени Грэг Хаус. Возможно, и у Уилсона было что-то подобное зафиксировано в сознании, потому что даже вопроса, кто понимается под «ним», он ей не задал, сразу ответив:
- Да. Думаю, да. Мы виделись вечером, и он был жив. Но ты угадала. Я звоню как раз по поводу него.
Кто бы сомневался!
Несколько мгновений она пыталась найти единственно верный вопрос, ответ на который сразу всё разъяснил бы. Прошло довольно много времени, прежде чем она поняла, что такого вопроса не существует. И разозлилась почему-то на Уилсона – за то, что он поставил её перед необходимостью искать такой вопрос, возможно.
- Зачем ты вообще звонишь? У меня другая жизнь – Хаусу в ней нет места.
На мгновение она испугалась, что он сейчас скажет «извини» и бросит трубку – её облило холодом от этого испуга. Но он сказал:
- Лиза, у меня злокачественная опухоль.
Она всё ещё не поняла, о чём он. Фыркнула в трубку:
- Ну и что? Это – новость? У тебя их тысячи.
Снова тихий смешок:
- На этот раз она – моё собственное имущество, единое и неделимое. Я умираю от рака, Кадди.
И то, что он назвал её прежней фамилией вдруг сделало всё настоящее, все миллионы световых лет пустой иллюзией, паранойей, навеянной викодином, как это было у Хауса. А очнулась она вот только что, с размаху хлопнувшись, как лицом об стол, о мягкий вежливый голос Уилсона.
- Джеймс!
- Подожди... не говори ничего, - перебил он. - Я сейчас немножко не в адеквате, поэтому что бы ты ни сказала, могу воспринять совсем не так, как тебе хотелось бы.
- Джеймс, мне очень жаль... надеюсь, ещё не поздно что-то сделать... Я могла бы...
В его голосе появился неприятный оттенок – средний между нетерпеливостью и гневом:
- Лиза, я выразился совершенно точно: я умираю от рака. Всё уже поздно, всё уже сделано, и это всё ничего не изменило. Мне осталось с полгода - вряд ли больше. И я не стал бы тебе звонить ради слов соболезнования.
Спиной она почувствовала, что Майкл вошёл в комнату и остановился в дверях. Он стремился контролировать всё, что происходило в семье, разрешать её проблемы, проблемы Рэйчел, оберегать их покой от любого нежелательного вмешательства, как, например, этот звонок из прошлого.
- Тогда зачем ты звонишь? – прямо спросила она, прекрасно осознавая, как странно и даже жестоко может прозвучать её вопрос для Уилсона.
- Из-за Хауса. Я боюсь за него. Он не умеет переносить боль и... и он может, мне кажется, «сорваться с катушек».
Лиза подняла руку, чтобы поправить волосы, но вместо этого принялась тереть лоб – вдруг заболела голова. Её, как холодной волной, накрыло чувство «дежа-вю» - всё это было уже в другой жизни, когда от рака умирала она, Лиза Кадди, а Хаус привычно «срывался с катушек», закидываясь викодином и прячась от неё по углам больницы. Воспоминания вдруг подняли в ней голову и злобно зашипели, как ядовитая змея перед броском.
- Ты умираешь, и ты звонишь мне, потому что боишься за него? – переспросила она. – Как же он тебя подмял, Уилсон! Будь покоен, с ним всё в порядке – глотает свои «колёса» и играет в «гейм-бой». Неужели ты, в самом деле, думаешь, что его может что-то изменить – пусть даже и твоя... – она едва успела, что называется «поймать себя за язык» и, запоздало ужаснувшись своим словам, тут же взмолилась: – О, Джеймс, прости, я не хотела говорить такие ужасные...
Но тут Майкл сделал обычную для Майкла вещь – просто протянул руку и отобрал у неё телефон.
- Это тот парень, - задумчиво спросил он, держа на отлёте трубку, из которой всё ещё слышалось невнятное бормотание Уилсона, - что хотел дать против него показания? Тот, у которого он крал рецептурные бланки? Джеймс Уилсон, кажется...
«Кажется! - подумала Лиза раздражённо, потому что её задела выходка с телефоном. – Я только что внятно назвала и имя, и фамилию. Кого ты хочешь обмануть, Майкл?»
А Майкл поднёс телефонную трубку к уху и спокойно спросил:
- Это Джеймс Уилсон? Это Майкл Триттер. Джеймс, вы очень обяжете и меня, и Лизу, если больше не будете звонить по этому номеру. Видите ли, ваш приятель причинил моей жене слишком много горя, и мы оба предпочитаем теперь вычеркнуть его имя из нашей жизни. Всего доброго.
Он нажал кнопку «отбой», дождался, пока дисплей погаснет и, молча, вернул телефон Лизе.
Несколько мгновений она просто молчала, лишившись дара речи - так же, как лишалась его порой от выходок Хауса. Потом, стараясь придать своему тону всю холодность, на какую только была способна, ровным голосом спросила:
- Что это ты сейчас сделал, Майкл?
Если она надеялась, что после этого Майкл Триттер потеряет свою невозмутимость, то, видимо, она просто не слишком ещё узнала Майкла Триттера.
- Я просто сделал за тебя то, что должна бы была сделать ты, - пожал плечами он. - Ведь это ты декларативно заявила мне, что хочешь «всё забыть, как страшный сон».
- У этого человека рак, - резко проговорила Лиза. – Он... он сказал, что умирает.
- Возможно, - согласно наклонил голову Майкл Триттер. – И мне очень жаль его, поверь. Нет, в самом деле, он – славный малый. Но ведь он звонил тебе не для того, чтобы рассказать о своём раке, а для того, чтобы рассказать о своём непокорном и гордом вечно обдолбанном приятеле. Я просто дал ему понять, что эта тема тебе безразлична. Или я не был прав, и тебе не безразлична эта тема? – тут он остро посмотрел на неё своими светлыми очень проницательными глазами, и Лиза невольно вжала голову в плечи.
Теперь она уже не могла вспомнить, когда это началось. Майкл покорил её своей надёжностью. Он поступал правильно и разумно, с ним не надо было быть на стороже, его не надо было опекать – он сам опекал её, широкой спиной заслоняя от ветра житейских проблем. С ним она могла быть спокойна и уверена в завтрашнем дне. Он был... нормальным, даже сверхнормальным. Он не сказал ей за всё время ни одного грубого слова, он был предупредителен и нежен, он был настоящим мужчиной, настоящим сильным мужчиной, но почему-то с некоторых пор она стала замечать за собой привычку втягивать голову в плечи, когда он говорит. Не из страха, разумеется – она не боялась его.
- Я отвезу Рэйчел, - сказал Майкл, - и очень надеюсь, что тебе хватит благоразумия не искать той мучительной суеты, от которой тебе пришлось в своё время бежать. Ты можешь обещать мне, Лиза, или мне лучше запереть пока твой телефон в ящик стола?-
- Ты, действительно, собираешься сделать это? – удивлённо спросила она, раскрывая ладонь и глядя на свой телефон с таким изумлением, словно обращалась к нему, а не к Майклу. – Ты считаешь, что ты вправе ограничивать мою свободу?
- Если, пользуясь этой свободой, ты будешь стараться разрушить мою жизнь, свою жизнь, жизнь Рэйчел, то я просто не вижу выхода. Послушай, - он снова шагнул к ней и положил обе тяжёлые ладони ей на плечи. – Я знаю, что прошлое никогда не хочет отпускать нас, и ты, наверное, склонна идеализировать этого засранца. В чём-то я сам склонен его идеализировать – он крепкий орешек, с убеждениями, и он, как ни крути, гениальный врач, но что касается просто человеческой жизни, отношений, он, честное слово, полный отморозок. Ведь он мог убить тебя, убить Рэйчел, когда врезался в стену вашей гостиной. Он не может жить, не закидываясь каждые два-три часа парой таблеток. Он настоящий гад и, что ещё хуже, сам в восторге от собственного гадства. Он не сможет дать тебе ничего, ты будешь с ним нянчиться всю твою жизнь, до старости, и никогда не увидишь на его небритой физиономии даже тени благодарности. Неужели ты этого хочешь. Ведь у нас ребёнок – подумай о дочери. Разве такой отец ей нужен?
- Нет, Майкл, - ответила она, отводя взгляд от телефона и вымученно улыбаясь. – Ей не нужен такой отец... наверное.
- Вот видишь: ты всё прекрасно понимаешь, - улыбнулся он, и улыбка преобразила его лицо, облив его чудесной, такой Майкловской добротой. – А теперь поцелуй меня – и мы поехали.
Она с готовностью поцеловала его, вдохнув запах свежести от его туалетной воды, и вдруг некстати вспомнила, что Хаус почти не пользовался туалетной водой. От него пахло мылом, мятными леденцами и медицинским спиртом, когда они целовались. И всегда немного бензином. Ведь он приезжал на мотоцикле и парковал его на стоянке для инвалидов лихо, как подросток-байкер.
Лиза дождалась, пока урчание мотора их «Бентли» смолкнет за углом и снова с сомнением посмотрела на телефон. Словно почувствовав её взгляд, он забился и загудел, высветив в окошке всё тот же номер. Почему-то у неё так дрожали пальцы, что она чуть не нажала «отбой», но спохватилась и, поспешно надавив кнопку связи, почти закричала в трубку:
- Уилсон? Джеймс!
- Лиза... – теперь его голос ещё словно отдалился – настоящий звонок из прошлого. – Это был твой муж? Это был Майкл? Я не вовремя? Тебе сейчас неудобно говорить, да?
- Нет, Джеймс, - она овладела собой и почти успокоилась. – Мне вполне удобно говорить... Джеймс, милый, как же так? Ты уж, пожалуйста, как-нибудь... – пустые, ничего не значащие слова, и снова он перебил её:
- Кадди, всё уже было... Всё, как по учебнику: отрицание, гнев, торг... Я звоню не из-за себя - из-за Хауса.
- Ну, конечно, - уже смирившись, вздохнула она. – Вокруг чего ещё крутиться миру? Что он натворил? Или пока ещё просто может натворить?
Горьковатая усмешка:
- Уже...
У неё всё внутри сжалось, но она молчала, ожидая пока он продолжит.
- Он был со мной до последнего момента, - в голосе Уилсона зазвучали привычные - не то виноватые, не то, напротив, обвиняющие нотки. – Но потом я отказался от химиотерапии, и мы поссорились. Я просто не хотел больше боли – ставки были не так высоки, чтобы идти ва-банк, да я и пробовал уже сыграть с судьбой «навылет». Ничего не вышло.
Она молчала, и он повторил с нажимом:
- У меня ничего не вышло, Лиза.
- Я слушаю, Джеймс, слушаю тебя... – замедленно откликнулась она.
- Вчера он сказал, что готов принять мой выбор. Сказал, что будет со мной до конца...
- Постой! У него передоз? – сообразила она.
- Нет. Он не был под кайфом. Обычная поддерживающая доза.
Лиза хмыкнула в трубку. Джеймс святой. Только святой может употреблять термин «поддерживающая доза», говоря о наркотиках и Хаусе.
- Но он пытался задушить пациента, - сказал Уилсон. – И устроил наводнение в туалете. В МРТ рухнул потолок, сканер испорчен, а ему отменили УДО, и он должен был сегодня снова отправиться на шесть месяцев в тюрьму, но его нет дома, никто не знает, где он, и, похоже, что он в бегах.
Лиза неожиданно для самой себя разразилась истерическим смехом.
-Ты знала, что он на УДО? – спросил Уилсон, не дожидаясь, пока она отсмеётся.
- Я не думала об этом. Хотя... если посчитать...
- Он на УДО, - ещё раз повторил Уилсон. - На звонки он не отвечает – я пытался звонить, наверное, тысячу раз. Если он теперь объявится, его точно посадят...
- Подожди, - она вдруг поняла, почему он звонит ей, и в её груди поднялось странное чувство, словно ей снова хочется засмеяться, но и заплакать вместе с тем. – Ты думаешь... думаешь, что он мог у меня объявиться? Уилсон, ты с ума сошёл! Да это – последнее место на земле, где он мог бы... С чего тебе вообще в голову пришло?
Уилсон на другом конце связи делано засмеялся:
- Сам не знаю... Ладно, глупость это всё... Ладно, Лиза... Не сердись, что я... позвонил.
- Да господи, Джеймс, я... – она хотела говорить ещё, но он отключился.
Рокот мотоцикла вдруг донёсся до её ушей. Она выронила телефон, мгновение постояла с замершим сердцем, и когда оно снова торопливо заколотилось, бросилась к окну.
Она не разбиралась в марках мотоциклов, но это была машина яркой, кичевой расцветки. Высокий мотоциклист в кожаной куртке, джинсах и кроссовках «рибок» стащил шлем с седоватых коротко остриженных, но вьющихся от природы волос, легко перебросил ногу через седло и пошёл к подъезду соседнего дома упругой походкой уверенного в себе и в жизни человека. Такого, как Майкл Триттер. Такого, каким и должен быть настоящий мужчина.
Лиза, облегчённо вздохнув, отошла от окна, подняла с полу и аккуратно положила на стол телефон, а потом вдруг с размаху хлопнулась на тахту и заревела.Добавлено (24.05.2012, 14:59)
---------------------------------------------
Название: Звонок во время вскрытия.
Автор:hoelmes9494
Персонажи: Тайбер, голос в трубке, Чейз
Жанр: драма,
Саммари: наш ответ открытому финалу
Дисклаймер: и не пытаюсь
- Доктор Тайбер?
- Да.
- С возвращением. Не прошло и недели, и вот ты снова свежуешь трупы. Ну, разве не красавец после этого наш златокудрый охотник на кенгуру?
Пауза.
- Кто... кто это?
- Хаус.
Пауза.
- К-кто?
- Доктор медицины Грегори Хаус. Экс-заведующий экс-отделением экс-диагностики... Ой, прости, я забыл: экс-диагностика – это же твоя прерогатива!...
Пауза.
- Тайбер, ты там что, язык проглотил?
Пауза.
- Златокудрый охотник на кенгуру... дерьмовый врач.
- Это почему?
- Потому что у меня снова галлюцинации. Я сейчас вообще-то вскрываю твой труп.
- А-а, коронёрское расследование... Я так почему-то и подумал, что тебя привлекут. Ну и как я выгляжу? Здорово обгорел? Узнать-то можно?
- Обугливание тканей четвёртой степени. Тотальное. Придётся идентифицировать по зубной карте... Да что за чертовщина! Хаус, ты откуда звонишь?
Замогильным голосом:
- Оттуда, где огонь не угасает, и червь не умира-а-ает!!!
Снова своим обыкновенным голосом:
- Да ладно, расслабься, Тайбер. Я в кабинете Формана. Чиню его столик. И мне кое что от тебя нужно.
- Подожди... А кого я тогда вскрываю?
- Сейчас загляну в документы. Ага, вот: ты вскрываешь безработного торчка, чьё имя совсем-совсем никому не интересно. Даже при его жизни не особо интересно было, а уж теперь, когда он умер...
- Ты... ты украл его документы... Постой! Ты убил его?
- Не пори чуши, Тайбер, ты же лучший... как я тебя назвал? Экс-диагност? Он умер от передоза Хотел продемонстрировать мне ручного бога, а тот вышел из-под контроля и убил его. Тайбер, а ты не хочешь стать богом?
- Ты там что, тоже под героином?
- Я под эндорфинами. Они выделяются от боли. Гормоны счастья, понимаешь? Гормоны счастья выделяются от боли. Я должен прямо-таки светиться от счастья, потому что мне сейчас адски больно. И всегда было больно. Но как только я пытаюсь покончить с этим, всегда приходит какой-нибудь задрот из моего подсознания и мешает. Тайбер!
- Да, Хаус?
- Я хочу умереть.
Пауза.
- Тайбер, ты меня, имхо, не понял. Я хочу, чтобы ты засвидетельствовал мою смерть. Этому парню всё равно, под чьим именем его замуруют в «стену плача». В имени Грегори Хаус, ей-же-ей, ничего обидного. Я его ношу почти с самого рождения, и только два раза об этом пожалел. Понимаешь, я бы сам подменил зубную карту, но у меня такой ожог на руке – оказалось, моя трость – горячая штучка - что просто все былые навыки растерялись. Да и времени в обрез – там, под дверями у тебя уже братья «твикс» - горький и молочный. Тайбер, ты ведь обязан Чейзу.
- Допустим, но...
- Чейз перезаложил мне твой вексель. Давай, позвони ему – он подтвердит.
Непонятно, что, но что-то заставляет Тайбера послушно набрать цифры телефонного номера Чейза.
Голос в трубке:
- Да.
- Чейз, это Тайбер. Я звоню, чтобы...
- Знаю. Чтобы задать мне вопрос. Я уже отвечаю на него: да.
- Подожди! Так ты знаешь...?
- Ничего не знаю, и знать не хочу. Я отвечаю: да. Извини, я не могу долго говорить.
Щелчок прерванной связи и тут же снова электронный гудок – Тайбер не признаёт рингтонов.
- Это снова я, покойный Грегори Хаус. Ты позвонил Чейзу?
- Да. Он...
- Он подтвердил мои полномочия? Тайбер, это справедливо, он тебе жизнь спас, а спасать жизни научил его я. Получается, косвенно это я тебе жизнь спас. Жизнь за жизнь.
- Чего ты хочешь, Хаус? – устало сдаётся, наконец, Тайбер.
- Труп, который ты вскрываешь – мой труп. Донеси до всех эту простую мысль - и мы квиты.
- Зачем тебе это нужно?
- Меня должны посадить на полгода, а мне сейчас очень некогда. Видишь, я говорю правду – с тобой ни у кого не получается ловчить.
- Ты собираешься из-за шести месяцев тюрьмы выдать себя за умершего? – в голосе Тайбера неподдельное изумление.
- Иногда шесть месяцев – ровно на месяц больше всей жизни. Не моей. Неважно. То есть, нет. Это как раз очень важно, но не тебе. Тебе важно лишь сказать: «Этот труп – Грегори Хаус» Можешь выучить наизусть.
- Это соучастие в уголовном преступлении, лжесвидетельство...
- Но ты же понимаешь, что я тебя не выдам.
- Но...
- Хорошо, мы не будем квиты – я буду тебе обязан.
Пауза. Наконец ещё более устало и обречённо:
- Ладно, Хаус.
Путь к сердцу мужчины лежит через торакотомию. Всё остальное - ванильная ересь.
Сообщение отредактировал hoelmes9494 - Вторник, 22.05.2012, 23:35 |
| |
| |
| Larisanew | Дата: Четверг, 24.05.2012, 15:09 | Сообщение # 37 |
|
Психотерапевт
Награды: 2
Группа: Персонал больницы
Сообщений: 1560
Карма: 8857
Статус: Offline
| как интересно...очень интересно...жду,куда порулите дальше  
"Хорошо было Адаму! Если ему случалось удачно сострить, он мог быть уверен, что не повторяет старые шутки" Марк Твен
|
| |
| |
| hoelmes9494 | Дата: Четверг, 24.05.2012, 19:51 | Сообщение # 38 |
|
фанат honoris causa
Награды: 0
Группа: Персонал больницы
Сообщений: 4345
Карма: 6358
Статус: Offline
| Larisanew, я думаю, будут "веточки" в разные стороны. Открытый финал - есть открытый финал.
Добавлено (24.05.2012, 19:51)
---------------------------------------------
Название: Не всё ли равно? Поехали!
Автор:hoelmes9494
Саммари: наш ответ открытому финалу
Пейринг Хаус/Уилсон
Жанр: драббл, всегда только броманс
Дисклаймер: и не пытаюсь
Примерно через полмили им пришлось остановиться, пропуская похоронный кортеж. Тёмного цвета автомобили с тонированными стёклами медленно ползли один за другим, сопровождая длинный катафалк.
Хаус повернул голову и смотрит на Уилсона, но за тёмными очками лицо Джеймса кажется непроницаемым. Хорошо, что хоть губ он не сжимает – Хаус отчётливо видит крупные, чуть косоватые резцы, придающие Уилсону отдалённое сходство с кроликом из «Винни-пуха» – особенно, когда он улыбается. Хотя, по складу своему друг Уилсон тянет, пожалуй, больше на ослика Иа. Губы чуть шевелятся, словно Джеймс проговаривает про себя какие-то слова.
- Ты в порядке? – не выдерживает Хаус.
- У меня «дежа-вю», - он отвечает так поспешно, словно только и ждал вопроса. – Но я в порядке. Почему ты спросил?
- Потому что у меня тоже «дежа-вю», и ты тогда был не в порядке.
- Я тогда был Кайлом Кэллоуэем.
- Чёрта с два. Ты не был Кайлом, когда смотрел на автомобили. И ты разбил «корвет». Кайл Кэллоуэй не разбил бы «корвет».
Уилсон вдруг тихо смеётся:
- Я был осликом Иа.
Хаус заметно удивлён: Уилсон и прежде мог быть проницательным, но вот так читать мысли – это чересчур...
- А кто ты сейчас? – тем не менее, спрашивает он и напряжённо ожидает ответа.
- Никто. Можешь называть меня любыми именами.
- Андрей, Пётр, Иоанн, Иаков, Филипп, Варфоломей, Матфей... э-э... запамятовал, как дальше?
- Мне ближе ветхий завет, - Уилсон возражает негромко, почти про себя.
- Тогда Боб Губка Квадратные Штаны? Ой, прости, это, кажется, не из ветхого завета...
Снова лёгкая улыбка:
- Ничего, можно и так.
Хаус замолкает, сражённый невозмутимостью Уилсона.
- А ты в порядке? – вдруг возвращает рикошетом Уилсон.
«Да ты не ослик Иа, - думает Хаус. – Ты прямо Кристофер-Робин».
- Мне-то почему не быть в порядке?
- А когда ты был в порядке? Ты вообще никогда не был в порядке, и ты всю жизнь ходишь по лезвию ножа.
- Зато у меня рака нет, - кривляется Хаус.
Уилсон качает головой – от хромированных вставок на шлеме отражаются искры солнца.
- Тебе не нужен рак, чтобы сделать это над собой.
- Вот интересно: о чём ты сейчас говоришь? – Хаус изображает искреннюю заинтересованность.
- Я виделся с Ноланом.
Это звучит веско. Это объясняет всё.
На какое-то мгновение Хаус выглядит смущённым, но почти тотчас спохватывается:
- Мозгоправ Нолан. О да! Это авторитет для тебя!
- Важно, что это авторитет для тебя. Ты бы не стал звонить ему, если бы не был в полном раздрае. Ты не стал бы звонить ему просто за позволением ширнуться героином. Если бы только не хотел таким образом...
- Что?
- Убить себя. Это был суицид – ведь так, Хаус?
Хаус уже открывает рот, чтобы что-то возразить, но неожиданно понимает, что никакие возражения сейчас не нужны.
- Да ладно, - смущённо бормочет он, отворачиваясь. – Я просто был уверен, что не смогу жить, когда ты умрёшь...
Уилсон вдруг снимает очки – даже срывает их одним быстрым движением, и Хаус видит, что у него красивые глаза – с косинкой и посаженные друг к другу чуть ближе, чем можно бы, но всё равно красивые, умные и добрые. «Умные и добрые глаза всегда красивы», - неожиданно приходит к Хаусу простая и ясная мысль.
- А теперь? – спрашивает Уилсон, щурясь.
- А теперь ты не умрёшь.
- Все умрут, - абсолютно убеждённо возражает Уилсон и снова надевает очки, словно ставит этим точку в разговоре.
В похоронной процессии какое-то замешательство. Торжественность нарушает заминка. Автомобили останавливаются, хлопают дверцы. Люди с траурными повязками вынужденно выходят, теряя с лиц выражение торжественной скорби. Теперь на них досада, растерянность. Ах, вот оно что! Спустило колесо. Негромко переговариваясь, неполадку пытаются устранить.
- Хаус! – Уилсон хватает его за кожаный рукав куртки. – Смотри, там все наши!
- Какие наши?
- Ну, наши... Эй, ты что? Очнись! Смотри: там Чейз, Кэмерон, Форман...
- А вон твоя Саманта, - безмятежно указывает Хаус.
- Но это же... Кто-то ещё умер... Подожди! – другое соображение приходит вдруг ему в голову, и он встревожен. – Ты же в бегах! Тебя же могут увидеть!
Но Хаус медленно качает головой:
- Они нас не видят, Уилсон... Они нас не могут видеть.
Вышедшие из машины совсем близко. Отчётливо доносится голос Формана:
- Скоропостижно... Первичная остановка сердца... Прямо в морге, едва узнал, что тело опознано... Коллапс... Ничего не смогли сделать...
- Может быть, это был и не худший выход, - австралийский акцент Чейза особенно силён от сдерживаемого волнения. – Сколько там ему оставалось? Максимум год, и половина прошла бы в мучениях. А так он даже понять ничего не успел.
- Хаус был ему очень дорог, - в голосе Кэм отчётливо слышатся слёзы. – Всё-таки как это символично, что мы хороним их в один день...
Хаус снова немного виновато смотрит на Уилсона. У Джеймса приоткрыт рот, лицо застыло неподвижно, а пальцы всё мнут кожаный рукав мотоциклетной куртки Хауса.
Наконец, справившись с колесом, похоронная процессия трогается с места. Уилсон издаёт странный звук – то ли это вздох, то ли всхлип.
- Да ладно тебе, - говорит Хаус, высвобождая руку и поправляя застёжку шлема под подбородком. – Не всё ли равно? Поехали! – он привычно отталкивается здоровой левой ногой. Чуть помедлив, Уилсон делает то же самое.
Один за другим два мотоцикла срываются с места.
Путь к сердцу мужчины лежит через торакотомию. Всё остальное - ванильная ересь.
Сообщение отредактировал hoelmes9494 - Четверг, 24.05.2012, 20:02 |
| |
| |
| Korvinna | Дата: Четверг, 24.05.2012, 22:50 | Сообщение # 39 |
Кардиолог
Награды: 4
Группа: Персонал больницы
Сообщений: 1063
Карма: 8200
Статус: Offline
| Quote (hoelmes9494) Название: Звонок во время вскрытия.
:bravo: :bravo: То, что не успел организовать заранее, можно выполнить чуточкой шантажа.
И аргумент подкрепляющий железный: Quote (hoelmes9494) Но ты же понимаешь, что я тебя не выдам.
---------------------------------------------------------
А вот это:
Quote (hoelmes9494) Поехали! – он привычно отталкивается здоровой левой ногой. Чуть помедлив, Уилсон делает то же самое.
 :good:
Dixi et animam levavi
|
| |
| |
| hoelmes9494 | Дата: Четверг, 24.05.2012, 23:06 | Сообщение # 40 |
|
фанат honoris causa
Награды: 0
Группа: Персонал больницы
Сообщений: 4345
Карма: 6358
Статус: Offline
| Korvinna, благодарю за внимание и отзыв!
Путь к сердцу мужчины лежит через торакотомию. Всё остальное - ванильная ересь.
|
| |
| |
| nedolga | Дата: Пятница, 25.05.2012, 15:25 | Сообщение # 41 |
|
Аллерголог
Награды: 0
Группа: Персонал больницы
Сообщений: 256
Карма: 984
Статус: Offline
| Quote (hoelmes9494) ...Я сейчас вообще-то вскрываю твой труп.
- А-а, коронёрское расследование... Я так почему-то и подумал, что тебя привлекут. Ну и как я выгляжу? Здорово обгорел? Узнать-то можно?
- Обугливание тканей четвёртой степени. Тотальное. Придётся идентифицировать по зубной карте... Да что за чертовщина! Хаус, ты откуда звонишь?
очень миленький моментик
Quote (hoelmes9494) будут "веточки" в разные стороны. Открытый финал - есть открытый финал
о да, напишите нам веточек, я так люблю вещи с разными окончаниями на выбор... прямо вот очень буду благодарна
|
| |
| |
| hoelmes9494 | Дата: Пятница, 25.05.2012, 20:11 | Сообщение # 42 |
|
фанат honoris causa
Награды: 0
Группа: Персонал больницы
Сообщений: 4345
Карма: 6358
Статус: Offline
| Название: Не знаю...
Автор:hoelmes9494
Пейринг Хаус/Уилсон
Жанр: драббл, всегда только броманс
Саммари: то , что осталось за кадром в 21 серии
Дисклаймер: и не пытаюсь
Раннее утро. Около четырёх. Хаус сидит на качелях и, толкаясь подошвой левой ноги в землю, слегка раскачивает доску. Его глаза полны слёз. Но я знаю, что эти слёзы никогда не прольются.
Погода «не очень» - ночью похолодало и вот-вот соберётся накрапывать по-осеннему нудный дождь.
- Ты идиот, - говорю я печально. – Всё, как всегда, разрушил. Сломал жизнь себе, сломал жизнь мне. Ладно, чёрт со мной, мне осталось два понедельника. Но ты-то как потом собираешься с этим жить?
- Не знаю, - отвечает он, не поднимая головы. Это искренний ответ. В самом деле, не знает.
Мы не спали всю ночь. Сначала сидели в каком-то кафе – по выбору Хауса, а я даже названия не запомнил, потом поехали в пустом автобусе, и там Хаус вдруг побледнел, и его затрясло так, что я даже испугался за него.
- Что с тобой?
- Пожалуйста, - взмолился он, – давай сойдём!
И мы сошли, и выяснилось, что он забыл трость в автобусе, а без трости идти еле может, и мы где-то у чёрта на рогах, мой мобильник разряжен, а у Хауса пусто на счету, и такси вызвать поэтому тоже проблемно.
- Чего тебе в автобусе спокойно не ехалось? – ворчу я, но ворчу больше по привычке, ибо уже чувствую – автобус навеял Хаусу совершенно неподъёмный кошмар.
Против обыкновения он не язвит и не огрызается в ответ. Он вообще не отвечает – молча, сжав зубы, ковыляет, всё больше припадая на больную ногу и отвергая все мои попытки предложить ему помощь.
Кончается всё предсказуемо – на очередном шаге его нога подламывается, и он падает. Падает неудачно – локтем на бордюрный камень – и на несколько мгновений цепенеет от боли. Закусив губу от жалости, я протягиваю руку. Снова не принимает. И тогда, выведенный из себя, я ору, что он кретин, что из-за своей дурацкой гордости он завтра сядет в тюрьму, а я пойду и наглотаюсь каких-нибудь таблеток, потому что я – рохля и размазня, и в одиночку мне не справиться с моим раком и с моим страхом, и что он предатель, иуда – нет, он даже хуже иуды, потому что у иуды была хоть выгода в тридцать сребреников, а он, как последний дурак, бросил наши жизни псу под хвост из одного спортивного интереса и вот этой самой сраной гордости.
- Всю жизнь боялся показать свои чувства, показать свои слёзы! Всю жизнь всё делал шиворот-навыворот! Оттолкнул Стейси, предал Кадди, сел в тюрьму. Правильно она прогнала тебя – с Триттером она сможет почувствовать себя женщиной, а не взрывателем, ввинченным в пороховую начинку.
- Постой! – вдруг перебивает он. – С Триттером? С детективом Триттером?
Я прикусываю язык слишком поздно – остаётся виновато молчать, теребя до красноты и прозрачности мочку уха.
- Так вот почему я получил на полную катушку, несмотря на оплаченный ущерб и глубокое раскаяние, - тихо, словно сам себе, говорит Хаус. – А я-то думал, что мне попало ещё и за твою руку.
Меня охватывает какая-то запредельная апатия. Тихо и устало я говорю:
- При чём здесь твой срок? Во-первых, Триттеру незачем сводить с тобой счёты – это ты на него злишься, а не он на тебя. А во-вторых, даже если бы обошлось штрафом, Кадди к тебе не вернулась бы.
-Зато и мне бы не нужно было сейчас возвращаться в тюрьму...
На это я ничего не отвечаю, молчит и он, сидя на поребрике, потирая бедро, не глядя на меня. Почему-то я чувствую себя виноватым перед ним, хотя ни в чём не виноват. Наконец, я нарушаю молчание:
- Ты простудишься. Бордюрный камень холодный. Заработаешь простатит, - и виноватость отчётливо звучит в моём голосе.
- Дай руку!- угрюмо, но примирительно просит он.
Встаёт с трудом и стоит только на левой ноге, почти не опираясь на правую.
- Прими викодин, пожалуйста, - кротко прошу я. – Есть у тебя?
- Я сегодня принял вдвое против обычного. Много мне это помогло?
Тем не менее, он заглатывает ещё две таблетки.
- Держись, - я подставляю плечо. – Мы не можем здесь оставаться – вот-вот дождь начнётся.
Он тяжело наваливается на меня. Он больше не спорит. И мне это не нравится.
- Вон там площадка, можем посидеть, - указываю я.
Он послушно подчиняется, и мы кое-как ковыляем к детскому ярко раскрашенному городку, но когда я пытаюсь свернуть к скамейке под грибком, Хаус тянет меня в другую сторону - к качелям.
Какая фантазия заставляет его выбрать в качестве сидения доску, подвешенную на цепях и никак не защищающую от дождя, я не знаю. Но он выпускает моё плечо и хватается за цепь.
И вот он сидит, и, толкаясь подошвой левой ноги в землю, слегка раскачивает доску. Его глаза полны слёз. Но я знаю, что эти слёзы никогда не прольются.
- Ты идиот, - говорю я печально. – Всё, как всегда, разрушил. Сломал жизнь себе, сломал жизнь мне. Ладно, чёрт со мной, мне осталось два понедельника. Но ты-то как потом собираешься с этим жить?
- Не знаю, - отвечает он, не поднимая головы.
- Как мы теперь доберёмся до дома?
- Не знаю.
- Хаус...
- Что?
- Что теперь с нами будет, Хаус?
- С тобой или со мной? – уточняет он.
- Не с тобой, и не со мной – с нами?
Он медленно глубоко вздыхает:
- Не знаю...
Путь к сердцу мужчины лежит через торакотомию. Всё остальное - ванильная ересь.
Сообщение отредактировал hoelmes9494 - Пятница, 25.05.2012, 20:12 |
| |
| |
| Mandoline | Дата: Пятница, 25.05.2012, 22:10 | Сообщение # 43 |
Невролог
Награды: 0
Группа: Персонал больницы
Сообщений: 191
Карма: 891
Статус: Offline
| Quote (hoelmes9494) - Да! Да, представь себе! Если до этого дойдёт, то да!
- Ладно, - смиренно соглашается он - А памперсы тогда заодно поменять?
Ржала как ненормальная.
Очень жизненно.
Quote (hoelmes9494) - Умирать страшно, - помолчав, говорит Хаус – на этот раз говорит совершенно серьёзно, глядя куда-то мимо меня, и его взгляд пронзительно печален.
- Тебе, наверное, нет, - я вспоминаю, как часто он провоцировал смерть своими безумствами, – ты со смертью на короткой ноге...
- На правой, - уточняет он.
класс!
Quote (hoelmes9494) Тайбер, ты меня, имхо, не понял
а так говорят, да? я имею в виду устно, а не в письменной речи (я про "имхо")
Quote (hoelmes9494) Непонятно, что, но что-то заставляет Тайбера послушно набрать цифры телефонного номера Чейза.
Голос в трубке:
- Да.
- Чейз, это Тайбер. Я звоню, чтобы...
- Знаю. Чтобы задать мне вопрос. Я уже отвечаю на него: да.
- Подожди! Так ты знаешь...?
- Ничего не знаю, и знать не хочу. Я отвечаю: да.
и снова - класс!
Quote (hoelmes9494) - Хаус был ему очень дорог, - в голосе Кэм отчётливо слышатся слёзы. – Всё-таки как это символично, что мы хороним их в один день...
Ой, а вот это мне совсем непонятно... зачем?
А вообще - спасибо огромное, автор! Прочла с большим удовольствием, очень душевно у вас получается Не все мне прямо нравится-нравится по сюжету-смыслу (скажем так. пример: история с дисками), но оооочень нравится слог - везде. Здорово!
Отдельное спасибо за Кадди, правда я не верю, что она так вот могла в Триттера вляпаться, ну да ладно)))
Mandoline danse au soleil... © Michel Berger
Сообщение отредактировал Mandoline - Пятница, 25.05.2012, 22:11 |
| |
| |
| hoelmes9494 | Дата: Среда, 30.05.2012, 10:49 | Сообщение # 44 |
|
фанат honoris causa
Награды: 0
Группа: Персонал больницы
Сообщений: 4345
Карма: 6358
Статус: Offline
| Название: Ещё один телефонный звонок.
Автор:hoelmes9494
Пейринг Хаус/Чейз
Жанр: драббл,
Саммари: то , что осталось за кадром в 22 серии
Дисклаймер: и не пытаюсь
Рингтон заставляет вздрогнуть так, что телефон чуть не выпадает из руки. Хорошо, что всё-таки не выпадает – в ванной кафельный пол. Но этот рингтон...
- Да?
- Ты не сошёл с ума.
Телефон снова чуть не падает.
- Босс?
- Вот за это я тебя люблю, льстивый маленький ублюдок, - доносится из трубки далёкий и искажённый, но вполне узнаваемый голос. – За пиетет к начальству. Ты где? Это вода у тебя течёт? Если ты не один, скажи своей шлюхе, пусть подождёт за дверью – у тебя дурная привычка повторять последние фразы собеседника, а я не хочу, чтобы нас подслушали.
- Но... но как...вы...?
- Твоё изумление предсказуемо, и поэтому скучно. Шлюха вышла?
- Я... один.
- Это уже информация. Хорошо. Ты постепенно приходишь в себя.
- Как же вам удалось выбраться из горящего дома?
-Погоди минутку. Ты уверен, что уже в состоянии вести беседу? Мое чересчур эффектное появление слишком сильно взволновало тебя.
Остроумие Хауса пропадает втуне – Чейз слабо начитан в художественной литературе и так потрясён, что не в состоянии воспринять цитату.
- Ваше тело в морге, - говорит он растерянно.
- Это не моё тело.
- А чьё?
- Того нарка, которому я спас жизнь, и который понятия не имел, как ей распорядиться... Мы заторчали у него дома, и он умер от передоза. Облегчил мне задачу. Вообще-то, я думал, что придётся убить его. По трезвой у меня бы не получилось, и я так вштырился, что чуть сам не ушёл в глубокий аут.
- Убить? – ошеломлённо повторяет Чейз. – Вы хотели его убить?
- Вот говорил же я, что ты будешь повторять, как попугай. Ну да, я собирался его убить. Мне нужно было тело. Обгоревшее тело, которое уже не посадишь в тюрьму – даже под моим именем.
Чейз молчит, нервно облизывая губы.
- Я поджёг дом, и сам чуть не сгорел, - продолжает Хаус всё тем же развязным циничным тоном. – Но дело сделано. Труп уже в морге, осталось провести опознание. Я собираюсь просить Тайбера устроить рокировку, и мне нужна твоя поддержка. Позвони ему.
- Сами звоните, - в голосе Чейза оторопь.
- Ты чувствуешь отвращение? – глумится Хаус. – Не можешь принять убийство? Странно для человека, хладнокровно расправившегося с гадким африканским диктатором.
Несколько мгновений Чейз молчит. Но его дыхание почему-то настораживает Хауса.
- Ты злишься? – спрашивает он. И, не дождавшись ответа, вдруг догадывается:
- Ты... плачешь?
Чейз молчит. Да он и не мог бы сейчас заговорить, даже если бы хотел.
Голос Хауса меняется – развязность исчезает из него, он становится ниже и глуше:
- Ладно, я соврал тебе. Пациент умер ещё позавчера. Я чувствовал себя так паршиво, что решил воспользоваться любезным приглашением вкусить божественного нектара. Слышишь, Чейз? Я хотел убить себя героином – вот и всё. Бросить всех, бросить Уилсона, навсегда покончить с болью. Почему Уилсону это можно, а мне нельзя? Этот торчок то и дело повторял, что жизнь – отстой, а героин – благодать божия. Вот я и пошёл к нему. Но когда я пришёл к нему, он был уже мёртв.
- И вы подожгли дом? – всхлипнув, спрашивает Чейз.
- Уже когда вкусил дозу нектара. На это непросто было решиться – должно быть, в самом разнузданном подсознании у нас живёт законопослушный гражданин, который мешает нам поступать правильно. Я надеялся, что от героина он... ну, хоть уснёт, что ли...
- Правильно? Поджечь дом – это правильно?
- Мне нужно было, чтобы парень сгорел. Нужно было, чтобы ни у кого не осталось сомнений в том, что сгорел я, а не он. Ты не представляешь, на какие акробатические трюки способен человек, когда на карту поставлено так много. Я – хромой – прыгал и скакал в огне резвее лани. Я создал такую иллюзию собственной смерти, которой мог бы гордиться любой художник. Но теперь мне нужен последний штрих. Опознание.
- Зачем вам всё это? Шесть месяцев тюрьмы – пустяк по сравнению с тем, что вас ожидает теперь.
- Шесть месяцев – пустяк для меня, но не для Уилсона, Роберт. Он-то в чём виноват? Он не спускал билеты в унитаз, не хамил пациентам, не разрушал стену дома Кадди, он даже «спасибо» и «извините» никогда не забывал говорить? Разве он заслужил медленной смерти в одиночестве?
- Этого никто не заслужил. Но что вы собираетесь с этим поделать?
- Просто быть рядом.
- Пять месяцев?
- Пять месяцев.
- А потом в тюрьму?
- А потом... Я так далеко не загадываю. Роберт?
- Да.
- Ты позвонишь Тайберу?
- Хаус, пять месяцев пролетят очень быстро. Тюрьма, потеря лицензии... Вы хорошо всё обдумали?
Некоторое время Хаус молчит, словно и впрямь задумался над его словами.
- Помнишь ту раковую девчонку, которую ты поцеловал в кабинете МРТ? Как думаешь, она жива сейчас?
- Н-не знаю... Наверное, нет...
- Ты помнишь, как мы пошли на сумасшедший риск, чтобы дать ей ма-а-аленький шанс прожить ещё полгода – год? Как, по-твоему, этот риск был оправдан?
- Но у нас же всё получилось...
- Когда мы шли на это, мы не знали, что из этого выйдет. Чейз, я почти ничем не рискую. А Уилсон... Ты знаешь, что он мне сказал, когда эта девочка выписывалась из Принстон-Плейнсборо?
- Что?- голос Чейза тих, почти в шёпот.
- Он сказал «Она умеет радоваться жизни, она украла у Чейза поцелуй, а что сделал ты?» И ещё: «Она тебя переживёт».
- Но вы так не думаете, - прозорливо замечает Чейз.
- Зато Уилсон так думает... Ты позвонишь Тайберу, Роберт?
- Хорошо, - и, помедлив, нерешительно добавляет: – Грэг...
Добавлено (25.05.2012, 22:41)
---------------------------------------------
Quote (Mandoline) а так говорят, да? я имею в виду устно, а не в письменной речи (я про "имхо")
Сама так говорю - признак компьютерного тусовщика, ну а Хаус мог для прикола - говорил же он "без спойлеров!"
Добавлено (25.05.2012, 22:43)
---------------------------------------------
Quote (Mandoline) Ой, а вот это мне совсем непонятно... зачем?
Ну, я же обещала "веточки" - двойное видение, и меня не оставляет аллюзия к "Мастеру и Маргарите" - "Сегодня в городе умер ещё один человек, и я даже знаю, что этот человек - женщина"
Добавлено (25.05.2012, 22:46)
---------------------------------------------
Quote (Mandoline) правда я не верю, что она так вот могла в Триттера вляпаться
Ну, а почему, собственно? Триттер немного похож на Хауса, но он надёжный (не будет прятаться по углам, когда нужно быть в палате и за руку держать), он мужественный, он симпатичный (Уж Мурс-то, точно, симпатичный), он мог красиво и настойчиво ухаживать. Хаус вон вообще Доминику в жёны взял - почему Кадди не могла за Триттера выйти?
Добавлено (30.05.2012, 10:49)
---------------------------------------------
Название: Ночлег
Автор:hoelmes9494
Пейринг Хаус/Уилсон
Жанр: драббл, всегда только броманс
Саммари: то , что мы можем теперь сочинять без оглядки на...
Дисклаймер: и не пытаюсь
Он весь день в приподнятом настроении. Не нервозном, не истеричном, не возбуждённом – именно приподнятом. На губах то и дело зависает лёгкая улыбка, один раз он даже коротко смеётся, качая головой так, словно чем-то про себя восхищается. Потом мы ужинаем в придорожной забегаловке, и он с готовностью хохочет над моими шутками и шутит сам. У него хороший аппетит, движения быстры и энергичны, от него пахнет ветром, свежим потом, машинным маслом, и без дурацких респектабельных галстуков ему лучше. Но я кое-что замечаю, и меня от этих наблюдений пробирает по коже лёгкий морозец: у него чуть учащено дыхание и чуть набухли вены на шее. Почти незаметно, но мне хочется кричать и бить кулаком по столу от бессилия. Не кричу и не бью – рассказываю анекдот про ковбоя, и он смеётся, забавно приподнимая верхнюю губу и показывая свои «кроличьи» резцы.
- У них только одна комната для ночёвки, - говорю я, но и это не портит ему настроения:
- Поместимся. Эконом-класс нам сейчас больше подходит.
Он знает, что я не могу пользоваться кредиткой, но на самом деле я могу – у меня в нагрудном кармане прекрасно выполненные документы на чужое имя, и кредитка, оформленная на то же имя с переводом всех моих сбережений. Коллективное, командное творчество. Тринадцатая нашла специалиста - лепилу, Чейз оформил кредитку, Форман... Форман закрыл глаза и отвернулся. В этом он – само совершенство. Закрыть глаза – и отвернуться. Запоздало я жалею, что не сказал ему каких-нибудь тёплых слов, как Чейзу. Но, впрочем, Чейз остро нуждается в одобрении, без этого он начинает «сливать», а Форман работает, как часы, и без смазки.
За окном быстро темнеет. Начинает клонить в сон, и я поднимаюсь из-за стола:
- Пошли?
- Пошли, - с готовностью поднимается он следом.
Комната маленькая и не слишком чистая. Но кровати две, они не скрипят от дыхания, и есть душ. Что ещё человеку надо? Я встаю под дырчатый раструб и отворачиваю горячий кран ровно настолько, сколько могу вытерпеть. Жгучие струи смывают и пыль, и усталость, и запах бензина.
Когда выхожу, обмотав бёдра полотенцем, Уилсон лежит на одной из кроватей и, подперев щёку ладонью, смотрит на мой шрам. Я, вообще-то, не слишком люблю, когда на него вот так, пристально, пялятся. Но дело в том, что Уилсон - вот именно - не «пялится», а скорее, созерцает. Глаза у него внимательные и тревожные.
- Что? – не выдерживаю я.
- Почему ты больше не пользуешься тростью?
Вот так. Вопрос не в бровь, а в глаз.
- Превысил лимит амортизации тростей на ближайшие полгода – одну забыл в автобусе, другая сгорела на пожаре, а третья... ах да! Третью Чи Пак сломала о мой загривок.
Уилсон не удовлетворён и спрашивает снова:
- У тебя что, больше не болит нога?
Хотел бы я ответить на такой вопрос однозначно и прямо. Но не могу. Поэтому огрызаюсь:
- Тебе-то что?
- Сколько я тебя знаю, у тебя всегда болела нога.
- И чего?
- Это было для меня, - он вдруг усмехается, - символом незыблемости мира. Твоя нога болит – и мир на месте.
- Просто выглянуть в окно вообще-то проще, - ворчливо говорю я.
- Хаус, почему твоя нога больше не болит? Ты... Это что, моя иллюзия? На самом деле ты мёртв? Или... или, может быть, это я мёртв? Что происходит, Хаус?
Я отвечаю не сразу. Я разматываю полотенце с бёдер и одеваюсь – плавки, изукрашенные изображениями различных дензнаков, футболка с Луи, играющем на трубе, джинсы... Хотя скоро спать – джинсы, пожалуй, лишнее.
- Ты не мёртв, Уилсон. Ещё нет. Мы ведь ещё в пути...
Почему я не могу ему врать так, как вру всем?
- Хаус...
- Да?
- Хаус, куда мы едем?
- Мы просто едем, Уилсон. Мы будем ехать, пока можем.
- А потом? – настойчиво спрашивает он, и вены на его шее набухают ещё сильнее.
-Нет для нас с тобой никакого «потом». Давай спать.
Он послушно укладывается и гасит свет, и его дыхание ровное и спокойное. Но я не верю его дыханию, не верю его спокойствию – я слушаю. И, действительно, через какое-то время он начинает тихо, на грани слышимости, всхлипывать. Опять. Каждую ночь. Слабак! Мне бы презирать его за это, может быть, даже высмеять – жестоко, безжалостно, а я лежу на спине, тараща открытые глаза в потолок, и у меня сердце обливается кровью. Каждую ночь. Должен же быть предел моему терпению, и я не выдерживаю:
- Джим!
Я его так никогда не называл прежде, он не признаёт, не любит этого имени – почему у меня сейчас срывается с губ именно оно? Нет времени анализировать, потому что он откликается вздрагивающим шёпотом:
- Я тебя разбудил? Извини...
- Извиняю. У меня с собой есть хорошее успокоительное. Дать?
- Странно, что ты уже не подмешал его мне в кефир за ужином.
- Я изменился, - с нарочитым, клоунским вызовом говорю я.- А таблетки плохо сочетаются с молочными продуктами. Без кефира хочешь?
- Нет, спасибо.
- Значит что же, так и будешь реветь каждую ночь, как девчонка?
Он долго не отвечает. Даже очень долго. И дышит тихо – так, что я начинаю даже надеяться, что он задремал. Но в этот миг он, наконец, говорит с невыразимой тоской в голосе:
- Не хочу умирать, Хаус!
- Ага. Можно подумать, твоего мнения кто-то спрашивает. Давай, выпей таблетку и заткнись, Джимми-бой. Или ты всё ещё надеешься, что если хорошо поплачешь, мамочка простит?
- Ты жесток, - тихо говорит он после того, как дар речи снова возвращается к нему.
- Я? Это не я наградил тебя карциномой. Это к тебе жизнь жестока, идиот! А вернее, смерть. А ты что, надеялся на её милосердие, что ли?
- Я надеялся, что ты, по крайней мере, не будешь добивать меня, - его голос дрожит.
- Добивать тебя? – я ударяю ладонью по выключателю лампы у кровати, и свет вспыхивает, ярко освещая взлохмаченного, небритого и зарёванного Уилсона. - Ты о чём вообще? Где мы, Уилсон? Кто я? Кто ты? Опомнись! Я же тебя... да я тебе всю свою жизнь под ноги бросил, свинья ты неблагодарная! – вдруг срываюсь я.
Срываюсь в третий или четвёртый раз в жизни. Срываюсь на Уилсона. Ору так, что под потолком тонким зудом отзывается стеклянный плафон. И этот тип закрывает голову руками и съёживается, как будто ждёт, что я сейчас кинусь и начну избивать его.
И я... Не понимаю, что со мной происходит – я внезапно начинаю чем-то давиться. Какими-то горькими комками воздуха, которые застревают в горле, в носоглотке, жгут меня, мучают, не дают ни вдохнуть, ни выдохнуть. Из груди моей вырывается что-то, похожее больше всего на сдавленный собачий лай, а перед глазами вдруг всё расплывается, и я чувствую на щеках капли.
- Хаус... – в голосе Уилсона растерянность, чуть ли не ужас. – Хаус, ты... плачешь...? Ты?! Хаус, не пугай меня!
Я не хочу его пугать, а вернее, не хочу ему демонстрировать ту же самую слабость, за которую только что издевался над ним, но и остановить слёзы не могу – словно прорвался нарыв, гной в котором копился большую часть моей жизни.
Он протягивает руку и осторожно кончиками пальцев дотрагивается до моей щеки, словно пробует мои слёзы на ощупь.
- Брось, - говорю я, невольно и неожиданно для себя всхлипнув, и этот всхлип убивает весь сарказм, так что получается, будто я говорю серьёзно. – Брось, они настоящие.
- У тебя не болит нога, и ты плачешь, - задумчиво говорит... нет, проговаривает вслух Уилсон. – Что-то произошло...
- Ничего не произошло. Твоя Эмбер жива, и Саманта с тобой – как, интересно, они уживаются? Кадди никуда не уезжала, не было месяцев тюрьмы, короткого поводка, Нолана, этой ударной химии, от которой ты чуть не загнулся. Может, и твоей карциномы не было. И пожара, и смерти, и этих липовых похорон, и красного «корвета»...
Я невольно замолкаю от удивления, потому что в этот самый миг Уилсон вдруг перемещает ладонь с моей щеки на спину и притягивает меня к себе, прижимая так крепко, словно ему только что пригрозили отобрать меня силой.
- Хаус, - его горячее дыхание обжигает мне ушную раковину. – Прости...
- За что, Уилсон?
- Я – сволочь, - говорит он с огромной убеждённостью в голосе. Мне становится немного не по себе, потому что по интонации понимаю, что он готовится к какому-то признанию, а если человек предваряет признание самобичеванием, знаю уже по опыту, что ничего хорошего не услышу.
- Давай, доказывай, - говорю я тихо.
- Что доказывать?
- Что ты – сволочь.
- Ага... Сейчас. Я... я хочу химиотерапию.
Я молчу долго. Очень долго. Очень хочу разозлиться на него, но никак не могу. Наконец, качаю головой:
- Ну, ты и идиот!
А сам уже соображаю: что делать? Как мне теперь? Я ведь не могу вернуться в Принстон. Или могу? Сплести какую-нибудь историю? Мысли крутятся, отсеиваются, сплетаются. Кажется, я начинаю засыпать.
И вдруг резко, вздрогнув, просыпаюсь, как от толчка. От боли. Болит нога. Так болит, словно кто-то очень зубастый впился в бедро и вгрызается, вгрызается без конца. Молчать нет сил – мычу, вцепившись зубами в подушку.
-Хаус? Ты что? Тебе плохо? – он теребит меня за футболку. – Хаус... – и, догадавшись, наконец: - Нога?
У меня два выхода – взвыть или заругаться. По-чёрному, страшно, хрипло, стиснутым горлом.
Уилсон нашаривает флакон в кармане брошенных на стуле джинсов, открывает крышку, достаёт и пихает мне в рот викодин. Страшно хочется укусить его за пальцы, потому что сегодня он виноват в моей боли, он вымолил её, выпросил ради своего спокойствия, ради незыблемости мира. Но меня прошивает электрическими разрядами боли, мне так больно, что я даже кусаться сейчас не могу.
Он кладёт руку мне на бедро, на шрам, вкрадчиво, словно похотливая шлюха.
-Лапы! – рычу я, захлёбываясь. – Лапы прочь!
Не убирает. Начинает массировать лёгкими поглаживающими движениями. Помогает это или викодин начинает работать, но боль сначала еле заметно, а потом всё отчётливее смягчается, тишает. Я уже не корчусь, не давлюсь хрипом – тоже стихаю, вытягиваюсь на боку, закрыв глаза. Поддаюсь ему. Сдаюсь на милость.
Через несколько минут он осторожно спрашивает:
- Ну... как ты?
- Лучше... Продолжай.
Продолжает. Массирует чуть жёстче, ровно, умело, словно обучался специально. Наверное, просто талант. Никуда не торопится. Словно вечность готов, то есть все пять месяцев, вот так сидеть рядом и уверенно разминать, поглаживать и потирать моё изуродованное бедро, выгоняя из него боль.
- Будет тебе химиотерапия, успокойся, - говорю я, и голос у меня сонный, потому что боль, уходя, уступает место сонливости.
- Спи, Хаус...
Путь к сердцу мужчины лежит через торакотомию. Всё остальное - ванильная ересь.
Сообщение отредактировал hoelmes9494 - Среда, 30.05.2012, 10:51 |
| |
| |
| Larisanew | Дата: Среда, 30.05.2012, 11:05 | Сообщение # 45 |
|
Психотерапевт
Награды: 2
Группа: Персонал больницы
Сообщений: 1560
Карма: 8857
Статус: Offline
| Quote (hoelmes9494) Страшно хочется укусить его за пальцы, потому что сегодня он виноват в моей боли, он вымолил её, выпросил ради своего спокойствия, ради незыблемости мира.
Quote (hoelmes9494) - Брось, - говорю я, невольно и неожиданно для себя всхлипнув, и этот всхлип убивает весь сарказм, так что получается, будто я говорю серьёзно. – Брось, они настоящие.
Quote (hoelmes9494) -Лапы! – рычу я, захлёбываясь. – Лапы прочь!
очень сильные моменты...
hoelmes9494, спасибо за продолжения...как же у них всё переплетено-перекручено- жалость, трусость, самопожертвование, эгоизм- коктейль Молотова просто
"Хорошо было Адаму! Если ему случалось удачно сострить, он мог быть уверен, что не повторяет старые шутки" Марк Твен
|
| |
| |
|
Наш баннер |
|
|
|
