Я знаю, что редко, но по-другому никак...

________________________________

Но как ни странно день прошёл довольно спокойно, конечно как всегда были пациенты, особенно запомнился чокнутый сорокалетний оболтус, решивший прокатиться на карусели, которая могла выдержать максимум десятилетнего малыша, результатом этого идиотизма стала нога, сломанная в четырёх местах. Были и срочные вызовы, и ошибки медсестёр, недавно пришедших из колледжа. Но к этому Элиссон уже привыкла за годы своей работы, удивительным было отсутствие Хауса с его шуточками в поле зрения Камерон.

В любой другой день Элиссон только обрадовалась бы внезапной возможности спокойно выдохнуть и не получить при этом несколько ироничных замечаний и насмешливого взгляда морозных глаз. Но сегодня эта «свобода» вкупе с постоянно мельтешащей мелодией в голове только раздражала девушку и заставляла её с опаской оглядываться по сторонам.

К вечеру Камерон превратилась в нервную, чувствительную особу, ходившую по коридорам больницы и тихонько напевавшую про себя какую-то странную ломаную мелодию. Со стороны она напоминала приведенье, которое при жизни явно было сумасшедшим. Но подойти к ней никто не решался, про себя объясняя её поведение долгим общением с ужасом больницы, которого в официальных документах называли доктором Грегори Хаусом.

Подойдя к кабинету Хауса и мысленно прокляв себе за слабохарактерность, Камерон на секунду остановилась, глубоко вдохнула и с возгласом: «Чтоб ты был проклят!» вошла в обитель зла, как она про себя сейчас называла эту комнату. Хаус сидел на своём любимом кресле, как, всегда закинув ноги на стол, и с остервенением жал на кнопки своей приставки, явно надеясь чего-то этим добиться. На Элиссон он даже не взглянул, лишь неопределенно взмахнул рукой в направлении другого кресла, а когда девушка, не до конца поняв его жест, осталась стоять у двери, грубо приказал: «Сядь!»

Камерон уже было хотела обидеться и уйти, но в голове у неё снова зашуршало, зашумело и защекотало, и мелодия, которая только вроде бы замолчала, успокоенная видом мрачного человека, сидевшего в кресле, снова зазвучала с ещё большей силой. И Элиссон не оставалось ничего другого, как покориться и сесть, она даже уже приготовилась ждать минимум пятнадцать минут, но видимо день всё-таки был необычный, потому как через пару минут Хаус бросил игрушку в ящик.
«Ну, здравствуй, моя певчая птичка!»
Камерон начало потихоньку трясти и знобить.

«Ну, хватит, Кэм! Я же не прошу тебя исполнить целую арию. Я лишь хочу тебе помочь», - Хаус хищно улыбнулся, и по телу Элиссон от этой улыбки и своего сокращённого имени в его устах прошла крупная дрожь. Камерон никогда не была трусихой, но почему-то мысль о пении перед боссом заставляла её почувствовать себя маленькой девочкой, стоящей перед закрытым платяным шкафом и боящейся его открыть, так как вредный старший брат напугал её рассказами о платяном монстре.

«Ну же, давай! Представь, что ты Русалочка, ну, помнишь из того глупого диснеевского мультика, который так далёк от сказки Андерсена. Единственный момент в этом мультфильме, заслуживающий внимания – это, когда злая толстая ведьма забирает у маленькой беззащитной наивной девушки с зелёненьким хвостиком её голосок. У тебя, конечно, хвостика нет, ну, это и к лучшему, мне кажется, это не слишком сексуально, но и я ведь не ведьма, хотя бы потому, что у меня нет её облегающего чёрного платья. Но суть-то от этого не меняется. Просто наградой вместо пары ножек тебе будет ночь, полная сна»

Последние три слова Хаус произнёс с каким-то особым оттенком, но это Камерон предпочла пропустить мимо ушей, иначе их пререкания не закончились бы ещё очень-очень долго.
«Ладно, я спою. Но сразу предупреждаю, ты сам попросил. Так что если я навру с мелодией, словами и тому подобным, я не виновата. И …»
«Окей, я понял. Пой уже»
В этот раз Элиссон была даже благодарна, что он её перебил потому, как она не знала, что ещё сказать. Она закрыла глаза, мысленно настроилась на мелодию, которая крутилась у неё в голове, и с полной уверенностью, что она не помнит ни одного слова, Камерон запела.