- Ты не хочешь что-нибудь перекусить? – с надеждой в голосе спросила Кадди.
- Уилсон с тобой?
- Нет, только я.
- Лукас? – в голосе собеседника проскальзывает нота иронии.
- Работает допоздна, - после паузы, - я оплачу.
- Не настолько голоден, - слова звучат холодно.
- Ладно, - Кадди вздыхает, разговор не удался. Ее собеседник отвечает кратко и безжизненно, как будто не замечая ее, а взгляд его синих глаз устремлен в пустоту. В его глазах нет привычного сарказма или насмешек. Лиза оборачивается, делает последнюю попытку к общению:
- Я просто хочу, чтобы мы были друзьями.
- Забавно. Это последнее, чего я хочу для нас.
В его словах – горечь, может быть злость. Они встречаются глазами, пристально смотрят друг на друга, испытывая, кто первый отведет взгляд. Кадди нерешительно стоит в дверях, сомневаясь, сделать шаг вперед или выйти из кабинета. Она старается держать себя в руках, ей тяжело от его прямого взгляда, Лиза опускает глаза, разворачивается на каблуках и покидает кабинет с мыслями о том, что она выбрала неудачный момент или выбрала неудачные слова, или и то, и другое, таким образом, ее добрые намерения провалились.
Кадди пришла, чтобы поговорить, убедить себя, что все в порядке, что с Хаусом все в порядке, тем более недавно он подарил ей кофеварку, и они вели себя как приятели. Когда Лиза увидела Хауса сегодня вечером, она быстро поняла, что он не в порядке. Его глаза напомнили ей его состояние год назад, психический срыв, требующий лечения в клинике. «Сейчас Хаус чист, но откуда такой взгляд? Холодный, отстраненный, как будто между ним и миром – стеклянная стена, и он не участник, а только наблюдатель. Неужели к этому состоянию его привели изменения в жизни Уилсона? Мысли о потере лучшего друга? В своей жизни Хаус сталкивался с более серьезными проблемами…» - размышляла Кадди на обратном пути в свой кабинет. В ее душе боролись два решения: оставить Хауса одного, потому что чаще всего - это именно то, чего он хочет, или наоборот, вернуться, попытаться поговорить, разбить стеклянную стену непонимания и отчуждения.
Был поздний вечер, няня давно уже работала сверх-договоренности, дома ее ждала Рэйчел. Кадди приняла решение поехать домой, чтобы прочитать на ночь сказку дочери. Хаус – взрослый умный сложный человек, отвечающий за свои действия. Она подумает о нем завтра.

Хаус достал из верхнего ящика стола бутылку виски, налил в кофейную кружку наполовину. Сделал глоток, его взгляд остановился на пластиковом флакончике ибупрофена. В его крови сейчас такое высокое содержание обезболивающего, что ее можно использовать от головной боли, как микстуру. Он горько улыбнулся, вздохнул, на секунду посмотрел прямо перед собой, а взгляд его озарился вспышкой от внезапной идеи. Из нижнего ящика стола он достал бланки рецептов, которыми никогда не пользовался, на двух написал имена его текущего пациента и его бывшей невесты (как удачно, что он их запомнил) и названия препаратов: на одном – снотворное, на другом – сильнодействующее средство для снижения артериального давления. Рецепты выглядели достаточно правдоподобно, чтобы получить в аптеке лекарства, тем более он не обращался туда несколько месяцев. Он поднялся с кресла, взял трость и вышел из кабинета, чтобы получить препараты до закрытия аптечного пункта. Дежурный медбрат без вопросов отдал лекарства, Хаус расписался в журнале, поставил время и дату. Если кто-то выяснит, что рецепты поддельные, завтра ему будет это безразлично. Чтобы не вызывать подозрений, он прошел по коридору и зашел в палату к молодому парню, неудачливому жениху, их пациенту. Тот спал. Очень удачно. Хаус вышел, тихо закрыв за собой дверь.

Спустя всего пятнадцать минут он вернулся в свой кабинет. Отпил виски, вновь наполнил кружку. Достал с полочки керамическую тарелочку и ступку для измельчения таблеток. Его лицо было неестественно спокойно. Он высыпал часть таблеток из первого и второго флакончика. Одни были белые, как снег или кокаин, вторые – светло голубые, как осколок летнего неба. Недостаточно синие, как его глаза. Уверенным жестом опытного врача он измельчил таблетки до однородного порошка. Высыпал содержимое в виски. Положил на ладонь несколько таблеток ибупрофена, проглотил сначала их, запив виски из бутылки. Кофейной ложечкой размешал в кружке свой химический коктейль. Обвел взглядом кабинет, протянул руку, чтобы дотронуться до красно-серого мячика. В его взгляде промелькнула нежность и грусть. Снял телефонную трубку, какое-то время держал ее в руке, затем положил рядом. Отключил мобильный телефон. Взял кружку, выпил содержимое в несколько глотков, откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. На губах остался вкус алкоголя и лекарств.

Тринадцать уже завела двигатель своего автомобиля, когда вспомнила, что не выключила кофеварку в кабинете диагностики. Она не знала, остался кто-то на работе или нет. Реми достала телефон, позвонила, раздались короткие гудки. Она выехала из больничной парковки, проехала до первого перекрестка, набрала номер повторно, в трубке - снова гудки. На сердце стало неспокойно, скорее всего, телефон неисправен, она развернула машину и через пару минут была у главного входа. «Надо проверить кофеварку, иногда из-за таких мелочей возникает пожар», - ее совесть была неспокойна. Она вошла в кабинет диагностики спустя пару минут, свет выключен, тихо, все разошлись, только красная лампочка на кофеварке мигает с нетерпением.

Тринадцать выключила аппарат, развернулась, чтобы покинуть кабинет, когда заметила, что ее босс спит у себя в кресле. Не включая свет, она зашла в его кабинет, ей хватило секунды, чтобы осознать, что это не случайный сон после тяжелого рабочего дня. На столе в произвольном порядке стояли бутылка виски, три упаковки таблеток, кружка, мобильный телефон и ступка для измельчения лекарств. На дне были заметны следы порошка. Телефонная трубка лежала рядом. Реми охватило отчаяние. Тринадцать обошла стол и взглянула диагносту в лицо. Проверила пульс на шее. Сердцебиение очень медленное, дыхание размеренное и тихое, как будто угасает с каждым вздохом.

«Сколько прошло минут? Полчаса, как он это принял? Больше? А главное – что сейчас делать?» Тринадцать оказалась перед выбором: претвориться, что она никогда не заходила в этот кабинет, или позвать на помощь, везти его в реанимацию, звонить команде, чтобы приезжали спасать своего сумасшедшего босса, поставить капельницу в попытке стабилизировать ритм сердца, провести промывание желудка и все те действия, которые необходимы в данной ситуации. В ситуации, когда пациент отравился смесью сильнодействующих несочетаемых препаратов, которые способны вызвать летальный исход. Если бы это был обычный пациент, Тринадцать не сомневалась бы ни секунды и уже позвала бы команду с реанимационным набором. Только это – Хаус, умный взрослый человек, совершивший обдуманный поступок, сделавший свой выбор, за который он несет ответственность перед самим собой. Гениальный опытный врач, который вряд ли ошибся в дозе, которую принял.

Тринадцать может уйти, тихо закрыть дверь, сделать вид, что не хочет разбудить спящего коллегу. Она спустится на первый этаж, вернется в машину и будет дома через полчаса, примет душ и ляжет в кровать. Только сможет ли она заснуть сегодня? Или в любой другой день, если сейчас выйдет из кабинета? Реми внимательно смотрела на Хауса, мягко провела рукой по волосам, наклонилась и поцеловала в щеку, прошептав несколько слов. Спокойной ночи? В минуту, когда будет уместно произнести только: «Вечных снов». Она слышала его тихое дыхание, когда закрывала за собой дверь кабинета. Это было его решение, если бы он мог сказать, он попросил бы не вмешиваться.

Как во сне она прошла по коридору, вызвала лифт, зашла в пустую кабинку и разрыдалась. Уйти, забыть, проснуться как от кошмарного сна – не получиться. Она здесь в лифте, а Хаус умирает в кабинете. Ни тогда, ни сейчас она не думала о его мотивах. Если он так поступил, есть причины. Испытанный шок и отчаяние сменились страхом и слезами, которые буквально душили ее. Как ей поступить? Может быть, есть еще несколько минут, пока не будет слишком поздно? Какая реакция была бы у других членов команды? У Кадди? У Уилсона? Никто из персонала не видел, как она вернулась, никто не обратил внимания. Никому в больнице она не признается, что видела его и ушла. Никто не поймет. Она будет чувствовать себя виноватой. Перед ними. Но не перед Хаусом.