Значит, удалось передать ощущение, что в этой головоломке не хватает важной детали.

Продолжение - для тех, кто хотел черт-знает-чего:

Хаус

Это не может быть правдой.
Они всегда были добрыми старыми друзьями, и постоянно строили против меня какие-то дурацкие заговоры. Пытались воспитывать меня. Контролировать. Что-то сообщать мне или не сообщать. Устраивали какие-то проверки.
Это просто очередная идиотская затея за гранью здравого смысла.
И этот цирк мне определенно надоел.
Что они задумали на сей раз?

Уилсон

- Уилсон, давай вернемся к нашему разговору. К самому первому разговору. Давай начнем все с начала. Я наконец-то готов вникнуть в твою глупую затею. Так что происходит и почему?

- Хаус, не смешно.

- Знаешь, мне тоже уже надоело смеяться. Поэтому давай серьезно. Почему Кадди? Почему сейчас? И что там у вас с ней происходит?

- А почему не она? Я же не школьник, чтобы искать подружку на дискотеке. Я не хочу тратить время и силы на чужого мне человека, чтобы в конце концов убедиться в том, что этот человек ну совершенно мне не подходит.

- А Кадди?

- Я же сто раз говорил тебе. Она знает обо мне все. Или почти все. Я нравлюсь ей таким, какой я есть. Мы очень много времени провели с ней вдвоем. Когда не стало Эмбер, ты пропал куда-то, а она приезжала ко мне почти каждый вечер. Иногда оставалась на ночь.

- Что-о-о?!.

- Хаус, ты опять о своем. Нет. Она спала в другой комнате.

- В той же самой комнате, в которой потом спал я?

- Ну да. Дома ее никто не ждал. Мы говорили. У нее ни разу не было серьезных длительных отношений. Ей было интересно, каково это, особенно глазами мужчины. За эти долгие вечера, я, наверное, всю свою жизнь ей рассказал. Без купюр. В том числе разные мелочи, важные или приятные для меня. Понимаешь? Но кому еще была интересна история про то, как я выбирал матрац?

- Действительно, кому?

- Знаешь, мне нужно было тогда это рассказывать, чтобы я не рехнулся. Не жаловаться, не плакаться. Просто говорить с другим человеком. Вникать в проблемы другого человека.

- Про общение я понял. Здесь ваши версии сходятся. Недавно ты эффектно выступил, описывая свою неземную страсть к ней. С чего вдруг?

- Слушай, ты же в курсе, я всегда на нее поглядывал. Но всегда было табу. Потому что это была твоя территория.

- Моя? Да ладно.

- Не ладно, Хаус. Не ладно. Я всегда был, мягко говоря, не против. Но знал, что этот участок застолбил мой лучший друг. А я ходил вокруг, облизывался, но старался не подходить к ней слишком близко, потому что критическое расстояние и все такое. Думаешь, только тебя интересовало, какое на ней сегодня белье? И только тебе представлялась ее грудь без белья? И что на ней чулки, и как легко рука может нырнуть под маленькие стринги. Ты понимаешь, о чем я?

- В общих чертах. А как же чувства? Ты тут описываешь психотерапию и физиологию. Или чувств нет?

- Хаус, что ты понимаешь в чувствах? Когда женщина говорит, что хотела ребенка, похожего на тебя – это что? Физиология? Когда она только удочерила Рейчел, столько всего свалилось на нее разом. Я тогда приготовил ужин и застал ее спящей на диванчике. Укрыл пледом, сидел и смотрел на нее. Мне хотелось поцеловать ее, лечь рядом с ней, но… И я, как идиот, не один час любовался на то, что мне не принадлежало. Что это, Хаус?

- Это твоя легендарная жалость ко всем несчастным.

- Спасибо, что объяснил. Единственное, что меня всегда останавливало – это ты. И ее влюбленность в тебя. Сколько раз мы с ней делали странные, неловкие попытки сблизиться друг с другом? Ужины, театр, выставки. И каждый раз, когда ты появлялся на горизонте, она разворачивалась в твою сторону, а я отступал. Занимался кем-то другим, а потом снова возвращался к ней. Но, заметь, возвращался.

- И что же изменилось?

- Я остался один. Меня перестали волновать короткие интрижки. Ты отступил окончательно, она успокоилась и устала ждать тебя. Мы поговорили. Я решился. Потом поговорил с тобой, но это был пустой номер, ты меня не услышал.

- А теперь все сложилось, и вы все делаете вместе, в том числе и спите. Я правильно понимаю?

- Схематично, но по сути верно.

- Странно, со стороны как-то незаметно.

- А зачем выставлять это на всеобщее обозрение? Хватит и того, что сначала весь госпиталь любовался на вас с ней. Твое звездное выступление с балкона до сих пор не забылось. Потом был Лукас. Зачем ей афишировать еще и меня? Такой конвейер выглядит не супер, согласись.

- И она попросила тебя не отсвечивать?

- Хаус, я не идиот, и сам догадался не лезть на первые полосы газет. Мы не афишируем ничего, но и не прячемся. Еще вопросы будут?

- Ладно, Уилсон, черт с вами. Возвращайся домой. Давай так - иногда ты у нее, иногда она у нас, а иногда нормальные холостяцкие вечера. Идет?

- Еще бы. Наконец-то по-человечески поговорили.

Хаус

Снова весь разговор из пустого в порожнее.
Какие есть факты? Никаких. Одни слова. Еще она демонстративно меня игнорирует. Я сломал все глаза, высматривая косвенные признаки того, о чем мне здесь увлеченно рассказывает Уилсон. Ничего. Если дело пойдет так дальше, мой мозг взорвется от подозрений и догадок. И, здравствуй, Мейфилд!

Мне нужны факты, и я успокоюсь.
Пусть эти двое приезжают сюда, и я внимательно посмотрю на них.
А самым лучшим вариантом будет пристроить камеру к Уилсону в спальню.
Это будет стопроцентный факт.

Уилсон

- Кажется, Хаус наконец-то пришел в себя. Мы с ним нормально поговорили.

- И?..

- Он предлагает, чтобы мы иногда ночевали там, иногда я у тебя, а иногда наши с ним традиционные холостяцкие вечера.

- Звучит разумно. Ему наконец-то надоело издеваться над нами и над собой?

- Похоже на то. Правда, одна фраза меня насторожила. Он к чему-то – не помню уже к чему - произнес «Здесь ваши версии сходятся». Но это могла быть просто шутка. Ну так что? Мы рискнем завтра переночевать там?

- Давай рискнем. Если все действительно налаживается, то это отличная новость.

Хаус

Идея с камерой была не просто плохой.
Она была на редкость хреновой.
Потому что затея удалась.
Да, все так. И у них в спальне действительно горит свет.
Меня хватило на несколько секунд. Дальше смотреть было невыносимо.
Невыносимо целых минуты две, потом я снова запустил просмотр.
Чтобы почти сразу выключить. И сразу снова включить.

И теперь мне повсюду мерещатся эти двое.
В каждой паре на улице, в каждом кадре кинофильма, где есть он и она.
Меня мутит от всего, хотя бы отдаленно напоминающего порнушку, потому что я вижу этих двоих.
А когда смотрю на них, перед глазами встают кадры, снятые проклятой камерой.
Нечеткие, зыбкие, отвратительные и мучительно-притягательные одновременно.
Какой же я идиот!

Хаус

Чем дальше, тем хуже.
Мне уже недостаточно проклятой камеры, и я иду к его спальне.
Тихо приоткрываю дверь и смотрю, затаив дыхание.
Я вижу, что он делает с ней. Как он дразнит ее, ласкает и заставляет ее терять рассудок от желания. Почти физически ощущаю, с каким наслаждением она отдается ему, раскрываясь так, чтобы он вошел в нее как можно глубже. И каждый его толчок отдается их стоном. Он наклоняется к ней, и жадный поцелуй заглушает эти сводящие с ума стоны.

Они не видят ничего вокруг. Им не нужен никто, кроме них двоих. А мое сердце выпрыгивает из груди, и рука тянется туда, где все изнемогает и горит огнем от дикого, невероятного возбуждения.
Нет, нет, нет. Это слишком унизительно.

Огромным усилием воли я заставляю себя уйти оттуда, но ее крик все-таки накрывает меня, и я стою в коридоре, упершись пылающим лбом в стену и с ненавистью сжимая свою влажную пульсирующую плоть.
Будь оно все проклято.
Я больше не могу этого выносить, я должен что-то сделать.
Иначе я рехнусь окончательно.

Уилсон

Мы с ней сидим на разобранной для сна постели и смотрим друг на друга.
Хаус неправдоподобно, ну просто чертовски мил последние несколько дней, и теперь я понимаю, что это все было не к добру. Ему все-таки удалось сегодня нас напоить. Мне кажется, или ее зрачки неестественно расширены? И мои собственные ощущения далеки от нормальных. Даже с учетом опьянения. Что происходит, черт возьми? И что это за серебристый туман вокруг?

Но думать нет ни сил, ни желания.
Желания совсем другие, и я ласкаю ее грудь, спускаясь все ниже и ниже.
…

И, когда сознание постепенно начинает проясняться, я чувствую, как она вздрагивает и шепчет:

- Он здесь…

- Что?!.

Открываю глаза и вижу его.

- Какого черта ?!.

Он картинно прикладывает палец к губам и тоже шепчет:

- Я все видел с самого начала, чего уж теперь стесняться. Поздравляю с эффектным финалом.

От такой запредельной наглости я порываюсь вскочить, чтобы выкинуть его за дверь, но она ловит мою руку и делает то же самое, что и он. Прикладывает палец к губам, призывая к молчанию. Что за дикий спектакль? Он ложится на постель с ее стороны и смотрит на нее. Я понимаю, что мои худшие предчувствия начинают сбываться. Что за дьявольский план?

Дальше - больше. Он сбрасывает халат, под которым нет вообще ничего, и лежит на нашей постели обнаженный и возбужденный, а она с вожделением смотрит на него - без капли смущения. Она находит мою руку и подносит ее к своим губам. Целует мои пальцы, глядя ему в глаза. В происходящее верится с трудом, но приходится верить. Я не выдерживаю:

- Лиза, ты уверена?..

Она молча кивает и улыбается. А ее глаза становятся просто шальными.

Так вот оно что. Хаус прав, она действительно хочет его. И он пришел это доказать, вот таким варварским, диким и совершенно очевидным способом. И сейчас будет все то же самое, что было уже много раз. Она снова развернется к нему, и я снова буду лишним. И мне снова придется отступить, но теперь уже навсегда. Если женщина с таким упорным постоянством хочет другого, воевать за нее бессмысленно.

Дальше все происходит так быстро, что ни я, ни она не успеваем опомниться. Он резко входит в нее и нависает над ней. Он орудует своим членом как отбойным молотком. Неужели она этого хотела? Я не выдерживаю и понимаю, что сейчас просто придушу его, несмотря ни на что.

- Хаус, не смей, не надо…

Она сжимает мою ладонь и шепчет:

- Пусть он это сделает, пусть… пожалуйста…

- Тебе же больно, Лиза…

- Нет… нет… не мне… ему… больно…

От ее шепота у меня выносит остатки мозга, и в мою бедную затуманенную неизвестно чем голову приходят только слова «затрахать до смерти».

Я ложусь рядом с ней и вижу его лицо.
И вот тогда мне становится по-настоящему страшно.
Безумные невидящие глаза, слезы и до крови прикушенные губы.
Это не наслаждение, это какая-то вселенская боль и ненависть.
Так вот почему она не хочет его остановить.
Если не дать этому выход, то оно просто разорвет его изнутри.
Она смотрит на меня и обещает:

- Сейчас все закончится, сейчас… и мне не больно…

Я неловко обнимаю ее, шепчу что-то нежное и ласковое.
Наконец его тело замирает, и с хриплым стоном он всей тяжестью обрушивается на нее.
Всё. Мы лежим втроем в гробовой унизительной тишине.

Он перекатывается на бок, и, опираясь на локоть, наклоняется к ней. Мое терпение иссякло, и я готов в следующее мгновенье ударить его, но замираю от неожиданности, когда он нежно и трепетно касается губами ее груди. И вот сейчас я действительно ничего уже не понимаю. С каким-то судорожным вздохом он резко встает с постели. И, так и не подняв глаза, пошатываясь, медленно выходит из комнаты.

То, что произошло здесь сейчас, это уже за гранью всего.

Я обнимаю ее, она плачет. И от боли тоже?..

- Лиза, тебе все-таки больно? Я имею в виду физическую боль.

- Нет, физически нет… мне просто… больно. И по-настоящему страшно.

- Тебя не тошнит?

- Похоже, я слишком много выпила.

- Не только выпила. Он подсыпал нам в бокалы какую-то дрянь. Пустил весь этот чертов паровоз под горку и вырубил тормоза. А сейчас начинается отходняк. Во всех смыслах.

- Что же мы натворили?..

- Мы с тобой не ожидали такого поворота. И мы оба жалеем его. И все-таки тебе его не хватает. И он нас напоил. И если бы только напоил.

- И поэтому я позволила ему начать все это? Потому что я все-таки, несмотря ни на что, хочу его? И у меня отказали тормоза?

- Я видел твои глаза. Вы оба были готовы послать меня к чертовой матери.

- Какая же я дрянь…

- Не говори так, не надо Ты слишком долго мечтала о нем. Такие вещи не проходят бесследно, и ничего с этим не поделаешь. А с учетом всех обстоятельств – я имею в виду алкоголь и не только алкоголь. В общем, он разыграл все как по нотам. Он хорошо понимал, что делает. Он все рассчитал.

- Он как какое-то безумие, как наваждение. Как смерч, который пронесся и все разрушил.

- Думаю, да. Он хотел доказать нам, что все, что мы затеяли - безнадежно. Но все не так просто. Сегодня я на своей шкуре прочувствовал, каково ему смотреть на нас. Когда два самых близких тебе человека вместе, а ты лишний. Это больно, очень больно.

- Нет, нет, нет. Никогда ни с одним мужчиной мне не было так хорошо как с тобой. Ты весь – просто сумасшедшее желание. И нежность. Ты самый близкий мне человек. Я даже думать боюсь, что могу потерять тебя. И сегодня, когда я уже почти ничего не соображала, я искала твою руку и…

- Это потому, что чувствовала себя виноватой.

- Я безумно хотела тебя… твои руки… твои губы… твое всё… Правда в том, что я не просто хотела его. Я хотела вас обоих. Одновременно.

От такого поворота моя крыша съезжает окончательно.

- Одновременно?..

- Ужас, да? Хаус уже пророчил нам уютный блок на троих в Мейфилде.

- Насчет Мейфилда я категорически против. А насчет остального… Когда все это начиналось, я говорил Хаусу - скажи мне «стоп», будь с ней, и тогда я отступлюсь. А если все именно так, как ты говоришь, то ничего меня уже не остановит. Мы не сделаем ему такого подарка. Не дадим ему все разрушить.

- Зачем он сделал это с нами? Зачем?..

- Наверное, ему по-настоящему больно. Иди ко мне.

Хаус

Зачем я это сделал?
Чего я добивался?
Разломать все, что у них есть, на мелкие обломки?
Доказать ей, что она все еще хочет меня?
Доказать ему, что он не посмеет меня остановить?
Доказать себе, что мне наплевать на них и на их чувства?
Или я просто хотел это сделать?
До безумия. До исступления.
Так хотел, что полностью потерял над собой контроль и не мог остановиться.
Я силой вбивал в нее всю обиду, боль и злость, которые мучили меня и не давали дышать.
За то, что он с ней. За то, что она с ним. За то, что они не со мной.
За свой мучительный стыд, что хочу быть там, с ними.
За то, что потом не смогу посмотреть им в глаза.

Хаус

Она врывается в мой кабинет. Вот оно, началось…

- Хаус, прошу тебя! Рейчел!

- Что - Рейчел?

- Припадок. Травма. Эпилепсия. Я не знаю. Никто не знает. Помоги, пожалуйста, помоги!

Страшный стыд, порожденный сегодняшней ночью, в одно мгновенье отодвинут и забыт.
В ее глазах боль и мольба. И надежда.

- Конечно, конечно. Спокойно. Мы все выясним.

Хаус

Болезнь Рейчел все расставила по местам и вернула мне Кадди настоящую.
Игры в равнодушие закончились. Все стало по-прежнему.
И сегодня ее глаза снова говорят мне, что я не чужой, что я ей нужен.
Так игра была только в этом - в том, что я ей безразличен?

А Уилсон?
Как она смотрит на него. Они вместе. Я вижу, что они вместе.
Как я раньше не замечал, что они с полу-взгляда понимают друг друга?
И как он обнимает ее, как она прижимается к нему. Как он дотрагивается до ее руки, как это прикосновение вызывает у нее легкую ласковую улыбку. Это не игра. Они действительно по-настоящему вместе.
Как я мог этого не замечать? Не хотел? Не мог? Боялся, что это правда?
И сегодняшняя ночь ничего для них не изменила. Пока не изменила.

Уилсон

Как она смотрит на него. Все-таки она его не забыла.
Я знал, что просто не будет. Будет сложно. Или очень сложно.
Я смотрю на Хауса, смотрю на нее, и понимаю, что эти двое – все, что у меня есть.
Я сделал все, что мог. И будь, что будет.

Хаус

Кадди в палате у Рейчел. Все счастливо разрешилось, ложная тревога, но девочка некоторое время побудет в госпитале под наблюдением.

Сегодня утром я думал, что никогда уже не смогу посмотреть им в глаза без жгучего мучительного стыда. Что все испорчено безнадежно. А потом это несчастье с ее дочерью. Ужасная ночь и тяжелый день дали такую встряску, что не осталось никаких сил о чем-то думать или что-то решать. Мы с Уилсоном по молчаливому согласию стоим рядом плечом к плечу, прислонившись к стене в ожидании ее возвращения.

Она вышла из палаты и смотрит на нас. Переводит взгляд с него на меня и обратно. Я почти физически ощущаю, что она хочет развернуться и убежать. Но не убегает. Она делает несколько шагов к нам. Ни к нему. Ни ко мне. Она стоит между нами, спрятав лицо в наши плечи. У нее тоже нет сил что-либо сейчас решать.

Мы трое смотрим друг на друга, и не знаем, что с этим делать. То, что утром казалось таким унизительным и противоестественным, таковым уже не кажется. Почти не кажется. Все сложилось именно так. Они вместе, и я не хочу потерять их. Мы нужны друг другу. Все трое. А кто вообще сказал, что нужно выбирать? Просто нужно сделать какой-то шаг дальше, и я делаю этот шаг:

- Ну что, домой, дети мои?..

- Домой…

Мы сами загнали себя в угол.
И нам теперь надо как-то с этим жить.
Уилсон прав - будь, что будет.
И сегодня будет другая ночь.
И я хочу, чтобы эта ночь была нежной. Очень нежной.

Хаус

Лукас упорно хотел поговорить со мной. Зачем? И о чем?
Напросился в гости и теперь стоит в проеме входной двери, не решаясь войти.
Мы с Уилсоном флегматично подпираем косяки по обеим сторонам проема.
Мизансцена на сто баллов из ста.
Ну что, детектив, вопросы есть?

- Ребята! Как же я сразу не понял! Вы же спите втроем!

- Поздравляю, детектив! Версия спорная, но интересная. Уилсон, обед готов?

- Можно начинать.

- Тогда зови Кадди и Рейчел. Лукас, если понадобится психотерапевт, у меня есть один на примете. У тебя всё? А то у нас обед остынет.

Иногда лучшее прикрытие – не прикрывать ничего.

Они поняли, что не могут развязаться и просто сдались.
Кто знает, надолго ли...
Радужного хэппи-энда никто не обещал...
Все сложно. Или очень сложно.

Я рада, что тебе не скучно.

Именно.
Шепотом - у Моник будет свой вариант развития событий.