- Все, хватит. – Голос был сухим и каким-то чужим, как будто доносившимся откуда-то издалека. Никогда ему еще не было так трудно произнести эти два слова. А затем, привычно бросив взгляд на часы, добавить, - Время смерти 14 часов 32 минуты.
Он чувствовал, что еще не готов сдаться, не готов отпустить Его. И, похоже, не он один. Но они и так пытались уже слишком долго. И на этот раз Ему не выкарабкаться.

Джеймс Уилсон опускает взгляд и понимает, что все еще стискивает в руках бесполезный уже дефибриллятор. Швырнув прибор на стол, он поднимает глаза. Взгляд цепляется за незначительные детали в обстановке, мелочи, в общем-то, совсем не важные…но спасительно отвлекающие от человека, нет, уже тела, лежащего на кровати.
- Хаус… - совсем рядом слышится шепот. Кэмерон. Она, напротив, не может оторвать взгляда от своего бывшего начальника. Теперь уже точно бывшего.
На лице девушки застыло такое странное выражение…оно появляется только когда теряешь близкого человека. Смесь ужасающей силы горечи, страха, непонимания и, пожалуй, ненависти…ненависти к себе, ко всем окружающим и к Нему. За то, что не остался здесь, за то, что не смог этого сделать.
Чейз стоит рядом с ней. Он должен поддержать ее, помочь осознать…но пока и сам не может этого. Не может даже поверить в то, что все это закончилось.

Так и не взглянув на Хауса, Уилсон медленно направляется к выходу из палаты. Он больше не может здесь находиться. В дверях стоят четверо: Форман и новая команда диагносиста. Вернее, уже не новая. Уже даже ни старая.
Все они подошли позже того момента. Они не видели, как остановилось сердце Хауса. Остановилось, чтобы уже больше никогда не забиться вновь. Они расступились, освобождая проход, никто так и не сказал ни слова.

Идя по коридору, Джеймс все ускорял и ускорял шаг. Даже не взглянув в сторону лифта, он практически слетел вниз по лестнице, не особенно задумываясь над тем, что делает и куда идет. Только уже практически войдя в офис Кадди, Уилсон понял, что та до сих пор не знает. И он пришел ей рассказать.
Он может видеть ее сквозь стекло, прямо сейчас. Лиза сидит за столом, перебирая какие-то бумаги, на ее лице застыла странная улыбка, как от предвкушения чего-то хорошего.
Больше всего Джеймсу сейчас хотелось сделать так, что она не знала, как можно дольше…чтобы она вообще не узнала.
Рядом проходили люди, но к офису начальницы никто так и не подошел, и Уилсон благодарил судьбу за это. Ведь тогда и ему пришлось бы зайти…
Краем глаза онколог отметил, что со стороны лестницы в его сторону движется Форман. Вернее, двигался, пока не увидел Уилсона, в нерешительности замершего перед дверями; он кивнул онкологу и, развернувшись, устремился обратно.
А Джеймс, наконец, решился.

- Лиза.
Она быстро поднимает голову; что-то в его тоне насторожило ее. Очень насторожило. От прежней улыбки не осталось и следа. Но пока она молчит, ждет, пока он сам продолжит.
- Лиза, он…он… - Уилсон вдруг осознает, что случилось. Это острое, разъедающее понимание пронизывает все его существо, причиняя мучительную боль…и, в то же время, даруя облегчение. Вскинув голову, онколог быстро заканчивает, - он умер. Хаус умер.
Джеймс напрочь забыл о том, что отлично умеет сообщать такие новости по-другому, мягче, чтобы было не так больно; но это сейчас не имеет значения.
Тишина, тяжелая и вязкая, повисает в комнате. Она ничего не может сказать, прокручивая у себя в голове его слова снова и снова, беззвучно хватая ртом воздух. А он не может просто так уйти.
- Остановка сердца, - Джеймс и сам не знает, зачем продолжает говорить. Возможно, себя легче слушать, чем тишину, - мы ничего не смогли сделать.
И снова молчание. Уилсон какое-то время с надеждой смотрит на Кадди, но та, похоже, слишком глубоко ушла в себя.
- Лиза.
Она вздрогнула. Затем, ни слова не говоря, поднялась и пошла к выходу из кабинета. И пояснять, куда, не нужно.

***

Двадцать девять дней. Чуть меньше месяца. Но почему же им, собравшимся здесь, кажется, что после Его смерти прошло уже несколько лет?
Словно издеваясь над их горем, в небе ярко светит солнце. Воздух по весеннему чист и свеж. В такое время нужно радоваться жизни, каждому ее мгновению… Но у тех восьми человек, что стоят сейчас на старом кладбище, у могилы, это вряд ли получится.
Со дня похорон они впервые собрались здесь вместе. Те, с кем Он работал, те, кто хоть немного Его понимали. Те, кому не все равно.
Они все молчат. Кто-то, закрыв глаза и глотая соленые слезы, кто-то, просто опустив взгляд…или глядя на серый гранитный камень, возвышающийся над могилой. На эту надпись, кажущуюся совсем свежей “Грегори Хаус. 1959-2010” И никаких пафосных, никому не нужных слов. Ничего больше.

А издалека за ними наблюдает еще один человек. Мужчина, высокий, с взлохмаченными волосами и в мятом костюме. Он стоит, двумя руками опираясь на трость. Ту самую, с языками пламени.
Он пристально смотрит на тех восьмерых. И его лицо не выражает никаких, чувств; он просто смотрит. А в ярко-голубых глазах плещется боль.
Через минуту он быстро, резкими движениями, достает из кармана пиджака небольшой пузырек викодина. С трудом открыв крышку, мужчина привычным движением кидает себе таблетку в рот…а остальные просто выбрасывает в траву.
Он бросает еще один взгляд на людей вдалеке и тихо произносит:
- Идиоты.
А потом разворачивается и уходит, медленно тая в солнечном свете…