Буду рада вашим комментам!

НАЗВАНИЕ: Addicted
АВТОР: Dalgalina (GalKa)
РЕЙТИНГ: NC - 17
ЖАНР: Romance, agnst
РАЗМЕР: Миди
СТАТУС: Закончен
САММАРИ: После выхода из Мейфилда Хаус живет у Уилсона. Однажды вечером его друг уходит на свидание, а в дом по делу приезжает Лиза Кадди. Хаусу и Лизе обоим есть что скрывать друг от друга... и есть что сказать друг другу....

Проходя через гостиную, Уилсон демонстративно громыхнул ключами.
- Хаус, я буду поздно.
- Хорошо, мамочка, - тут же раздалось с дивана.
Пятничный вечер в этом доме коротался по заведенному некоторое время назад образцу. Джеймс Уилсон отправлялся на свидание. Грег Хаус устраивался поудобнее с пультом от телека в руках. Средство от одиночества у одного. Постреабилитационная терапия – у другого.
- Вернусь поздно. Возможно, не один.
Хаус безучастно кивнул. Зная цену этой демонстративной незаинтересованности, Уилсон начал закипать:
- Постарайся на сей раз без сюрпризов! Маленькие синенькие таблеточки, разбросанные по всей спальне – это не смешно!
- Просто у твоих пассий дефицит чувства юмора, - пробурчал Грег. – Конечно: когда ты пребываешь в душевном раздрае, тебе не до…
- Кларисса не пребывала в душевном раздрае. Что вполне объясняет тот факт, что она отказалась со мной встречаться, пока ты не уедешь.
Хаус снова кивнул. Уилсон, вздохнув, продолжил:
- Сегодня я ужинаю с Дженис…
- Дженис?
- Дженис Келли, онколог из госпиталя святого Франциска. Ты должен ее знать, она одно время работала…
- Мулатка, росточком и грудью не вышла, зато ее ноги дадут фору любой скаковой лошади…
- В общем и целом. Хаус, я не прошу понимания, но у Дженис сейчас нелегкий период, она разводится с мужем, и…
- …и доктор Уилсон тут как тут. Серьезно, Джимми: тебе еще не давали Нобелевскую премию Мира-в-отдельно-взятой-постели? Пока я отсутствовал, а?
- Пока, Хаус!
Джеймс Уилсон уже было шагнул на порог, как вдруг кое-что, вспомнившееся весьма кстати, заставило его замереть. Он даже глаза на секунду прикрыл, выравнивая дыхание и стараясь, чтобы голос его прозвучал до убедительного небрежно:
- Кстати, - вымолвил он, избегая встречаться с Хаусом взглядом. – Совсем забыл. Кадди должна завезти мне бумаги, но времени ждать у меня уже нет. Откроешь ей и возьмешь документы, идет?
На этих словах запас прочности Уилсона иссяк, да и Дженис уже, наверное, поглядывала на часы. Так что, звякнув напоследок ключами, он малодушно выскочил за дверь, не дожидаясь ответа.
Его собеседник, впрочем, и не собирался отвечать. Однако и делать вид, что не услышал, Хаусу было уже не перед кем. Досадливо щелкнув пультом, в наступившей тишине он откинулся на спинку дивана, закрывая глаза и взывая к Высшему Разуму Теории Вероятности, по которой Лиза Кадди вполне могла забыть, передумать или просто не успеть приехать сегодня с бумагами.

Они не виделись с той самой ночи. Тогда, шепнув ей на прощание «Я вернусь», он уехал с Уилсоном, добровольно вернулся, к немалому удовольствию лечащего врача. «Что ж, мистер Хаус, вы делаете заметные успехи. Ваше решение о возвращении к реабилитационной программе – осознанный шаг. А тот факт, что свою временную свободу вы употребили не на поиски алкоголя и викодина, а на попытку поиска ответов на интересующие вас вопросы, дает нам право полагать, что….»
Бла-бла-бла. Хаус поморщился, вспоминая эти слова. Они были правдивы, он не отрицал. Всё так. Не алкоголь, не викодин, а серьезный разговор.

Вот только к Кадди он не вернулся.

С растущим беспокойством он поглядывал на часы, физически ощущая, как метроном внутри него отмеряет минуты оставшейся спокойной жизни. Не желая вдаваться в анализ, Грегори Хаус просто договорился с собой, что не хочет СЕЙЧАС видеть Лизу Кадди. Чертов Уилсон, наверняка все подстроил: Хаус помнил, как этот лис пытался выведать, что же такое произошло у них той ночью, и почему оба так старательно избегают не только разговоров, но и любых упоминаний друг о друге.

«Чертов Уилсон», - пробормотал Хаус.

Он понимал, что рано или поздно им с Кадди придется увидеться – хотя бы как начальнику и подчиненному, если, конечно, он планирует вернуться в учебный госпиталь Принстон-Плейсборо. Он понимал, что сегодняшний вечер ничем не хуже и ничем не лучше других, которые еще предстоит ему скоротать на диване Уилсона с попкорном в одной руке и пультом от телека - в другой. Так почему бы ему не встретиться лицом к лицу с Лизой Кадди именно сегодня?
Лицом к лицу. Глаза в глаза. Снова увидеть ее после той ночи. После того, как они…

И после того, как он…

Грегори Хаус отчаянно трусил. Если бы он мог, то отложил эту встречу на когда-нибудь потом. Если бы у него было в запасе время, он бы плюнул на обещание, данное Уилсону, сдернулся с места и уехал бы в бар. Но времени у него не было. Внутренний радар, настроенный на Лизу Кадди, не подвел. И за секунду до того, как раздался стук в дверь, Хаус судорожно нажал на кнопку пульта, делая звук погромче.

… Стоя у двери квартиры Уилсона, Лиза Кадди отчаянно трусила.

Она в тысячный раз проговорила себе, что только отдаст Джеймсу бумаги и уйдет. Она в миллионный раз успокоила себя, что Хаус, наверняка, даже не выйдет из своей комнаты. Она в миллиардный раз напомнила себе, что видеться им не нужно.

После того, как они…

И после того, как потом она…

Лиза Кадди решительно тряхнула готовой и постучала, сжимая папку в руке как оправдательный приговор. Она до того натренировалась произнести скороговоркой, тоном ужасно занятой женщины: «Привет-Джеймс-держи-бумаги-ну-я-пошла», что, когда дверь открылась, успела протараторить «Привет, Дже…»

В дверном проеме взору Лизы предстала удаляющаяся по направлению к дивану в гостиной спина Грегори Хауса.

Поколебавшись, она прошла в комнату. Хаус, вытянув больную ногу, полулежал на диване, с преувеличенным вниманием пялясь в телек. С экрана неслись характерные стоны: нормальная практика для кабельного в пятницу вечером.

- Недержание сфинктера прямой кишки, - хладнокровно диагностировала Кадди, бросая взгляд на экранную девицу, которую в данный момент имели в зад во всех красочных, приближенных к камере подробностях.
Играть в молчанку больше не было смысла, и Хаус, помедлив, нажал на off.

- Уилсон… - Лиза оглядывалась, то ли определяя, куда лучше положить папку, то ли выискивая того, к кому, собственно, пришла.
- Уилсона нет, - буркнул Хаус. – Можешь оставить бумаги, и…
- Даже не предложишь мне сесть? – она, похоже, немного освоилась. С нескрываемым интересом и чуточку насмешливо Лиза смотрела на полулежащего мужчину, словно выискивала в нем какие-то изменения. Взгляд этот заставил Хауса занервничать, и он резко сел, схватившись по привычке за ногу.
- Уилсона нет, - повторил диагност. – Не смею тебя задерживать. Дома маленький ребенок – вот и отправляйся к нему.
- С Рейчел ночная няня, - спокойно пояснила Кадди. Хаус, напротив, напрягся в предвкушении, почувствовав хоть какую-то зацепку для развития разговора в нужном ему русле.
- Не справляешься, значит, - протянул он, - Так я и думал…
Лиза вдохнула, как всегда, набираясь сил перед разговором с ним. То, как Хаус умел походя нажать на самые больные точки собеседника, неизменно приводило ее в бешенство. Но сейчас было самое время продемонстрировать всю свою хваленую выдержку, благодаря которой она, Лиза Кадди, и стала успешным администратором крупной больницы.
- Я не супермама, Хаус, - на выдохе сказала она. – Ночная, как и дневная, няня, – норма для современной женщины, живущей в ритме…
- История с тобой бы поспорила, - Грег покачал головой. Чем дальше их разговор удалялся от опасной темы, тем лучше он себя чувствовал. – Видишь ли, Кадди, исторически взаимоотношения матери и ребенка складывались так, что, чем выше был у женщины социальный статус, тем меньше внимания она уделяла своему отпрыску. Знатные дамы с рождения передавали наследника в руки кормилицы, затем няни, бонны, гувернантки… Крестьянки же, не имея средств на собственную прислугу, вынуждены были воспитывать своих детей сами. Так что твоя ситуация – исторически обусловлена, можешь спокойно считать себя потомком какого-нибудь аристократического рода. Или, с поправкой на твое еврейское происхождение, кем-то из отпрысков Давида и Соломона…
Она терпеливо выслушала всю эту тираду. Только в самом конце глянула на него так, что он смешался.
В наступившей тишине Кадди откашлялась.
- Раз уж я здесь, - голос ее звучал с хрипотцой, - Могу я поинтересоваться, как ты себя чувствуешь? Спрашиваю исключительно как твой босс: кажется, Уилсон говорил, что ты изъявлял желание вернуться…
- Что еще наговорил тебе Уилсон? – брякнул он, не подумав.
- Уилсон говорил… - она помедлила, словно решая, стоит ли броситься в омут с головой, или лучше обойти его стороной, - Уилсон говорил, что твоя реабилитация в Мейфилде прошла более чем успешно. Во многом благодаря доктору Нолану. А также… одной женщине. С которой у тебя, по словам Джеймса, случился роман.

Если бы Хаус мог, он бы зажмурился. Исчез. Сделал что угодно, чтобы избежать этого разговора. Но вместо этого зачем-то медленно встал, глядя в глаза Лизы Кадди. Для человека, знавшего эту женщину поверхностно, могло создаться впечатление, что сейчас она деловита, спокойна и собрана. Для Хауса, знавшего ее до всей глубины ее сердца, было очевидно, КАК тяжело дались ей эти слова.

Уилсон ей все рассказал. Грег был готов рычать от бессилия. А Кадди, очевидно, чтобы добить его, продолжала:
- Все в порядке, тебе незачем передо мной оправдываться. Кстати, Джеймс был впечатлен тем, какое целительное действие оказали на тебя эти отношения. Что ж, я рада была услышать, что ты способен на нормальные человеческие чувства. В конце концов, всё, что идет на пользу моим подчиненным, идет на пользу моей больнице. Так что…
- Кадди. Кадди, - остановил он. – Ты же не это хотела сказать…
- А что ты хочешь услышать, Хаус? Что я ревновала? Рыдала в подушку, не понимая, как ты мог поступить так со мной после той ночи? Наивно надеялась, как последняя идиотка, что ты появишься на моем пороге и сам мне все объяснишь? Считала дни до того дня, как тебя выпишут из Мейфилда, а потом считала недели, не понимая, почему ты нарушил свое обещание и не вернулся?! Возможно, все так и было, а может. И нет. Какая теперь разница?! Не знаю и знать не хочу, как ты расстался с той женщиной и почему сидишь сейчас на диване Уилсона, а не в ее постели, но со мной ты обошелся точно по-хаусовски. Малодушно, разяще, уничтожающе. Спасибо уже за то, что не дал нашим отношениям продлиться какое-то время, не дал мне… привыкнуть к тебе. Хороший урок для любой, кто всерьез задумывается об отношениях с тобой, Хаус. Могу только подивиться выдержке Стейси: она продержалась с тобой дольше всех! Видимо, ее подвиг уже никому не повторить. Я, во всяком случае, сошла с дистанции! Это ты хотел услышать?!
Лиза не заметила, как перешла на крик. Желая успокоить ее, Хаус сделал судорожный шаг, оказываясь совсем близко, и протянул руку, касаясь мокрой от слез щеки. Она в гневе отшатнулась.
- Не приближайся ко мне!
- Позволь мне объяснить, - пробормотал он.
Она покачала головой, стряхивая слезинки.
- Позволь объяснить… Лиза…
- К чему, Хаус? Я не желаю слушать, как страсть захватила тебя и придала смысл твоей никчемной жизни. Если кому-то удалось сделать тебя лучше – могу только поздравить ту счастливицу. Мне, как видишь, это оказалось не под силу.
- Это была не страсть, - выдавил он.

… Это была не страсть. Не то всепоглощающее, грозящее потерей здравого рассудка чувство, которое он, Грегори Хаус, испытывал к Лизе Кадди. До переломного момента с галлюцинацией ему удавалось сдерживать этот напор под контролем, однако одна ночь прорвала плотину изнутри, и на волю хлынули все те эмоции, из-за которых он совершенно потерял себя. Тогда-то и прозвучало: «Я спал с Лизой Кадди», «Давай съедемся», «Ты нужна мне»…
Сбежав из Мейфилда, он шел к ней за подтверждением – или опровержением того факта, что флюиды между ними переросли во что-то осязаемое. Во что-то, чему уже можно было дать название. Страсть. Желание близости. И даже… любовь.
Та ночь наедине с Лизой, их разговор, их спонтанный бурный секс убедили его: у них может получиться. Они должны попробовать. Однако, вернувшись в Мейфилд, все больше Хаус чувствовал, как его охватывает беспокойство, смешанное с приближающейся паникой.

Он пообещал Лизе Кадди вернуться. Он связал себя обещанием. Он высказал готовность окунуться в пучину этих странных, болезненных отношений. Он прекрасно знал, что у них не будет плюшевой любви с валентинками и утренним кофе в постель. От этих отношений, помимо первоклассного секса, он мог ожидать только ссор, взаимного непонимания, постоянного выяснения отношения на тему «кто главней».

Избавляясь в Мейфилде от викодиновой зависимости, Хаус чувствовал, как его вот-вот поглотит другая, еще более опасная зависимость. Зависимость от Лизы Кадди. Он понимал, что балансирует на краю: стоит сделать еще шаг к этой женщине, стать ближе к ней, и ему уже не выпутаться из этих безумных, сумасшедших, захватывающих дух отношений. Он был уверен: жизнь с Кадди станет похожа на вечную борьбу, в которой не будет передышек. В последнюю секунду, уже занеся ногу над бездонной пропастью под названием «Лиза», под пропастью наслаждения и сладкой муки, которая могла поглотить его, Хаус вдруг отдернулся.

Он снова струсил. Как тогда, на крыльце ее дома. Тогда он развернулся и уехал, и она даже не знала, что он был так близко. Сейчас развернуться было сложнее: ведь там, за порогом Мейфилда, Кадди ждала его, наверняка так же терзаясь и сомневаясь в правильности принятого ими совместного решения, но все же ждала.

Он оказался уже между двумя пропастями: имя одной было Кадди, второй – Предательство. Кто знает, к чему бы он пришел до того, как закончилось бы лечение, но вдруг Предательство обрело женское лицо. Одна из посетительниц Мейфилда, Лидия, однажды заговорила с ним, проявив явную заинтересованность к небритому смутьяну, о выходках которого говорили и врачи и больные. И Хаус, не позволявший приехать ни Уилсону, ни Кадди, вдруг обнаружил, что может легко и свободно, как это бывает со случайным попутчиком в поезде, общаться с Лидией.

После бури эмоций, которую он испытал к Лизе Кадди, свидания с Лидией показалось ему тихой гаванью. И в надежде как-то упорядочить свою жизнь, придать ей размеренное течение, он пристал к этой гавани, начал с чистого листа, оставляя позади вместе с галлюцинациями и их причину.

Балансируя между болезненной зависимостью от Кадди и новыми, ни к чему не обязывающими отношениями с Лидией, он выбрал второе. Этот роман скорее походил на лекарство, весьма приятное на вкус, чего уж скрывать.

От этих отношений каждый взял то, что ему было необходимо в тот момент. Хаус почти убедил себя, что способен на нормальную жизнь. Лидия почти убедила себя, что способна обходиться без мужа. Но реабилитация в Мейфилде кончилась, и вместе с сеансами терапии и успокоительными таблетками кончился и их роман. Она вернулась в семью. Он оказался на диване Уилсона, соблюдая рекомендации доктора Нолана: не оставаться первое время одному.

Добавлено (21.09.2009, 08:51)
---------------------------------------------
…Как ускоренная перемотка кинопленки, промелькнули перед ним эти воспоминания: ночь с Кадди, возвращение в Мейфилд, встреча с Лидией, их прощание, переезд к Уилсону. Внезапно Грегори Хауса пронзило давно забытое чувство: каникулы закончились. Пора возвращаться в школу. Только это была взрослая жизнь, где уже невозможно было отговориться головной болью, чтобы не ходить на урок. Настала пора отвечать за свои поступки. И, как бы ему ни хотелось увильнуть, перед ним стояла женщина с мокрыми от слез щеками. Женщина, которая ждала его. Женщина, которую он предал. Женщина, ждущая объяснений.

Он решил попытаться объяснить ей, попробовать, начать. Однако гениальный диагност, способный дать определение любой болезни, вдруг не нашел самых простых слов для начала разговора. Он просто снова протянул руку к щеке Кадди, чтобы опять показать ей, хотя бы невербально, как много она значит для него.
А Лиза снова отдернулась, и бросила гневно:
- Не смей трогать меня, Хаус!
- Но я хочу… трогать тебя, - закрывая глаза, в бессилии пробормотал он.
Позднее он так и не смог определить, что же послужило толчком – ее непроизвольное движение назад, от него, или его прорвавшееся, наконец, желание выговориться. Но что бы это ни было, это что-то, не поддающееся анализу, оно заставило Хауса говорить.
Так и не открывая глаз, он начал признаваться Лизе: торопливо, хрипло и сбивчиво, но главное – искренне.
Он говорил о том, как нужна она была ему в тот момент, когда он принял решение завязать с Викодином, не подозревая, что галлюцинирует. Говорил, какой спокойной, собранной, заботливой и в то же время не назойливой она оказалась в его представлении, когда была с ним на протяжении той злополучной ночи. Сглотнув, проговорил и то, о чем не рассказывал никому: о том, что касалось только их двоих. О том, как, стоя у двери, она спросила его: «Ты же хочешь поцеловать меня?», и он ответил: «Я всегда хочу поцеловать тебя».
Он не собирался обсуждать Лидию с Кадди – эти две параллельные прямые в его жизни не должны были пересечься. Но, упомянув о ней, о ее роли в его терапии, он дал понять Лизе, что история с Лидией завершена – в том числе и потому, что та женщина не смогла, да и не пыталась заменить ему эту.
- Я испытывал к Лидии… определенные чувства, - признавался он. – Вот только они прошли. А мои чувства к тебе никак не хотят проходить. Как бы мне этого подчас ни хотелось.

Таким – смущенным, нервничающим, и в то же время необычайно открытым, - Лиза его еще не видела. Его искренность, столь не-хаусовская, сотворила для нее чудо, подобное удалению из сердца болезненно острого ледяного осколка, мешающего жить и любить. Она будто снова обрела способность верить ему. И, смаргивая застывшие на длинных ресницах слезинки, она подалась вперед, принимая его откровенность, и, сама теряя контроль и забывая о ровном дыхании из-за близости Хауса, прошептала то, что он мечтал услышать от нее:
- Ты все еще хочешь поцеловать меня?
- Я всегда хочу поцеловать тебя, - повторил он: уже наяву, не в галлюцинации. Явью была Лиза Кадди, стоявшая совсем близко, глазами, губами, языком тела дававшая ему разрешение на то, чтобы продолжить. Его Лиза, дававшая ему прощение.
Хаус медленно выдохнул, желая продлить восхитительный момент пред-близости. Он пообещал себе, что сегодня будет наслаждаться каждой секундой, проведенной наедине с Кадди. Их спонтанный секс в ванной в ту ночь был чрезвычайно хорош, и пылок, и страстен, и дал Хаусу немало приятных моментов для воспоминаний. Но сейчас, после того, как он максимально открылся перед Лизой, ему хотелось непривычной для себя нежности по отношению к ней.
Он легонько коснулся ее губ, увлажнив их кончиком языка и подув на них. Лиза вздохнула, закрывая глаза и откидывая голову назад. Плавясь от внезапно нахлынувшей на него, с головой скрывшей волны нежности, Грегори Хаус, привыкший действовать с женщинами резко и решительно, ласкал Лизу Кадди подушечками пальцев, кончиком носа, проводил колючей щекой по ее нежной щеке, вызывая румянец.
Он скользнул губами вдоль линии шеи, замерев на секунду у ключицы, и спустился ниже, разводя руками края ее блузки в стороны. Эластичная ткань поддалась без труда, и взору Хауса открылся мелькнувший в разрезе темно-бордовый бюстгальтер, отороченный кокетливым белым кружевом с какими-то бантиками.
Не в силах больше сдерживаться, Грег пробежал своими пальцами пианиста по маленьким черным пуговичкам, обтянутым тканью, как по клавиатуре, пока не дошел до самого низа, и блузка Кадди не раскрылась, обнажая ее грудь.
- Ммм, - он приник к ложбинке, одновременно поглаживая ее налитые полукружья, спрятанные под атласной тканью. Хаус теребил все эти бантичные кружева, наслаждаясь ими, как ребенок, не торопясь и не испытывая болезненного нетерпения, и чувствовал себя исцеляющимся. Быть может, их странные отношения с Кадди и впрямь могли перерасти в нечто новое?

…Лиза пыталась расслабиться до конца, не думая ни о чем, и полностью отдаваясь на волю рукам, губам, языку Грега. Постепенно ее дыхание становилось все более прерывистым, и трусики увлажнялись все больше, а соски ощутимо давили изнутри на чашечки бра, ожидая, когда их освободят из заточения и приникнут к ним губами. Вот только отключить голову ей так и не удалось, и, разнеженная физически, в мыслях Кадди оставалась такой же напряженной, как пять минут назад.

Возможно, Хаус и впрямь изменился. То, что он говорил ей про свои галлюцинации и ее, Лизы, роль в них, давало ей право думать, что и в бреду, и в сознании Грегори Хаус нуждался в ней. Сегодня он фактически признал это официально. Возможно, их странным отношениям и впрямь суждено перерасти в нечто большее?

Внезапно Кадди вздрогнула и отстранилась. Не может она так, это нечестно, в первую очередь – по отношению к Хаусу.

Обескураженный, Хаус взглянул на нее.
- Тебе… неприятно? – шепнул он.
Дело не в этом, - Лиза досадливо дернула плечом. Ей было и страшно, и неприятно, но отступать она уже не хотела. Лучше покончить с этим делом сейчас, одной фразой, выдать ему все – как будто рвануть лейкопластырь с кожи.

- Я не могу так, Хаус. – призналась она.
- Не можешь – что?
- Пока ты был в Мейфилде, в моей жизни тоже произошли… некоторые изменения.

Он смотрел на нее во все глаза, не понимая, не желая понимать.

Лиза мысленно зажмурилась – как перед прыжком. И «прыгнула»:
- У меня был роман. Я не хотела скрывать от тебя это.

Хаус сделал шаг назад. Ее слова почему-то колотились у него в висках какой-то тонкой жилкой, и вдруг внезапно эту жилку словно перерубили: он осознал. Что значат эти слова.

Она НЕ ждала его.

У нее был роман.

Кадди сама предала его.

Та ночь для нее ничего не значила.

Сквозь какую-то пелену, почти осязаемый шум мыслей Грегори Хаус едва услышал ее следующие слова:

- У меня был роман… с Лукасом Дагласом.

Хаус не мог и не хотел верить своим ушам. Хаус чувствовал себя не просто преданным, но и оскорбленным. Хуже романа с Лукасом мог быть только роман с Уилсоном. Он ведь ЗНАЛ Лукаса. Он ведь ВИДЕЛ, как тот тогда заинтересовался Кадди. Но, как всегда, самонадеянно решил, что, пока он, Грегори Хаус, находится рядом и держит всё, принадлежащее ему, а именно Кадди и Лукаса, под контролем, ничего нежелательного не случится. И вот, стоило ему ослабить контроль, как Лукас, подобно Бруту, всадил ему нож в спину.

Хаус почти осязаемо чувствовал, как этот нож поворачивается у него в спине. Гнев душил его, гнев рвал глотку, заставляя выплевывать самые мерзкие, самые отвратительные фразы, которые мужчина никогда бы не смог сказать женщине, которую любит.

Но Хаус больше не знал любви. Он чувствовал одну только ненависть, и не холодную и выдержанную, а кипящую и неистовую.

«В таком состоянии люди и убивают», - мелькнуло у него в голове. Он вообще плохо соображал, что именно говорил сейчас Кадди. Он словно со стороны, словно через какой-то шум в ушах слышал свои же слова.

Изощренно издеваясь, он вслух рассуждал о ее расфуфыренном нижнем белье в рюшах: такого белья устыдились бы даже самые дешевые шлюхи из его любимой службы заказа девок по телефону. Сарказм сочился как гной, когда он изумлялся, как это Кадди удалось поиметь хоть какого-то мужика с нормальной психикой, ведь клюнуть на нее может только тот, кто имеет глобальные проблемы с психическим здоровьем. И, между прочим, со стороны Кадди было этически преступно запрыгивать на него, Грега, пока он находился в эмоционально уязвимом состоянии. Тут же Хаус правдиво изображал, как его подташнивает, ведь с появлением в жизни Кадди маленького бастарда, от нее все время несет детской блевотиной и какашками, и находиться рядом небезопасно для обоняния. А еще Грег не сомневался – готов был СПОРИТЬ! – что после первой же ночи с нашей мисс-большой-задницей Лукас сбежал без оглядки, как сбегали от Кадди все мужики, включая его самого, потому что она органически не способна удержать рядом мужчину. Всё, что ей остается – это похотливо вилять бедрами, привлекая самцов, которые по глупости ведутся на дешевый развод с сексуальностью, а потом несутся от нее как от чумы, не в силах выдержать рядом с ней ни часа после соития …

Каждое его слово словно отпечатывалось на лице Лизы, подобно пощечинам. Будто под гипнозом, она неотрывно смотрела на говорившего мужчину, клеймившего ее сейчас так, что все его скользкие шуточки пяти прошлых лет показались невинными забавами. Ее колотило, как в лихорадке, но она не могла ничего поделать с собой, не могла произнести ни слова в свою защиту. И некому было уберечь ее от этого града словесных камней...

Только когда он на секунду прервался, чтобы набрать воздуха в грудь, с судорожным всхлипом Лиза развернулась и выбежала из квартиры, оглушительно хлопнув дверью.

Хаус остался стоять посреди комнаты, бессознательно сжимая и разжимая кулаки.

Сколько он так простоял – минуту, две, час? Из ступора его вывел резкий звук: кто-то молотил по двери, призывая немедленно открыть ее.

«Только бы не Уилсон», - с этой мыслью он дохромал до прихожей, распахивая дверь, не глядя в глазок. Было совершенно все равно кто там: свидетели Иеговы, консьерж, симпатичная соседка из квартиры напротив, давно строившая Джеймсу глазки… Лишь бы не сам Джимми, умевший читать по лицу Хауса как по раскрытой книге. Объяснить, ЧТО сейчас произошло в этой квартире, Грегори Хаус не смог бы просто физически….

Но это был не Уилсон. Это была Кадди, от ошеломленно-виноватого вида которой не осталось и следа. Напротив, декан медицины больницы Принстон-Плейсбро была теперь разъярена не на шутку, и, входя, практически пропихнула Хауса назад в гостиную, заставляя его схватиться за дверной косяк, чтобы не упасть.

- Ты думаешь, что можешь безнаказанно оскорблять, унижать, смешивать меня с грязью?! – к Лизе снова вернулся дар речи. – Ты думаешь, я посмеялась над тобой, развлекаясь здесь с Лукасом, пока ты, несчастный и одинокий, проходил терапию?
- Можешь не оправдываться, мне неинтересен календарь твоих случек, - он покачал головой.
- Заткнись, Хаус! Заткнись и выслушай меня, хотя бы раз в жизни. Ты не умеешь просить прощения за свои поступки, а я умею… но не стану. И только из-за того, что я чувствую себя обязанной…. Обязанной ТЕБЕ из-за той ночи (здесь он мотнул головой, будто освобождая ее от всего, что было тогда, но Кадди упрямо продолжала) Я объяснюсь.

Она глянула в его потемневшие от гнева глаза – прямо и открыто. Хаус, в свою очередь, впился в нее взглядом, пытаясь найти в ее лице хотя бы намек на ложь. «Скажи, что ты пошутила… позлила меня, солгала по поводу Лукаса», - беззвучно молил он. «Скажи это, и все вернется на свои места».

Грегори Хаус, не без оснований считавший себя особенным во всем, что касалось профессиональных дел, в делах личных был как большинство мужчин. Он был просто УВЕРЕН, что ЕГО измена ни в какое сравнение не идет с изменой женщины.

Да, он не хотел, чтобы Кадди узнала о Лидии. Да, он проклинал длинный язык Уилсона, когда понял, что нужно будет объяснять и оправдываться. Но при этом Грегори Хаус мог доказать САМ СЕБЕ, почему ему был необходим секс с той, другой женщиной, и почему это не имеет никакого отношения к его отношениям с Лизой Кадди.

А вот когда дело коснулось самой Лизы и ее измены, причем измены с Лукасом, - здесь рассудок Грега отключал рационально мыслящее полушарие и оставлял одни эмоции. Хаус, спокойно относившийся к промискуитету в общем, не мог даже думать о том, чтобы женщина, которую он считал безраздельно СВОЕЙ, могла обнимать, целовать НЕ ЕГО, вздыхать НЕ ОТ ЕГО прикосновений, стонать, когда в нее входил НЕ ЕГО член.

От отчаяния Хаус сам чуть не застонал. А Лиза продолжала говорить:

- Когда ты ушел, - она снова сорвала голос на хриплый всхлип, - Когда ты уехал обратно, в Мейфилд, я… Я давно не чувствовала себя ТАК. Я, как последняя дура, рисовала себе будущее… с тобой и Рейчел, с беспроблемной работой в больнице. Я гордилась тем, что смогла, наконец, повлиять на тебя. Я жила надеждой. И даже когда я на следующий день позвонила тебе, а мне передали, что ты запретил звонки ото всех, кроме Уилсона, я все еще была как на крыльях. Я верила: все произошло слишком быстро, тебе нужно время, чтобы все обдумать… Я и подумать не могла, что ты найдешь мне замену… так скоро…

- Это совсем другое, - буркнул Хаус.

- Конечно! – зло усмехнулась она. – Совсем другая женщина. Без обязательств. Без общего прошлого. Без нотаций, которые ты так не любишь получать от меня. Ты нашел себе ту, которая подошла под все твои эгоистические требования в тот момент. И было наплевать, что я, узнав об этом, рыдала как девчонка несколько ночей подряд.

- Решила отомстить? – понимающе усмехнулся он.
- Решила тоже… начать всё с нуля, - гневно бросила Кадди. – И почему ты считаешь, что мир должен вертеться вокруг тебя? Можно подумать, что изменить ТЕБЕ я могла только для того, чтобы позлить ТЕБЯ же. Но я решила отстать от тебя, Хаус. Не мучить больше ни тебя, ни себя. Наши отношения… они как болезнь, та же высокая температура и куча осложнений на выходе.

- В ту ночь высокая температура тебя устраивала…
-Тебя тоже. И, тем не менее, ты вычеркнул меня из своей терапии. Ты дал понять, что не желаешь ни видеть, ни слышать меня в Мейфилде. И я бы смирилась… если бы в это время ты не трахался вовсю с другой…
- Противоречишь себе, Кадди, - он покачал головой. – В тебе все же говорит ревность.
- Возможно, она кивнула, немного успокаиваясь. – Но еще во мне говорил здравый смысл. Я поняла, что не нужна тебе больше. Мне нужно было идти вперед. И тут появился Лукас. Он признался, что опять следил за мной… за нами… подтвердил информацию про твою Лидию… и предложил мне встречаться. Нормальный мужчина, Хаус! Конечно, и он немного фрик, но…
- Можешь переходить к той части, когда он от тебя сбежал, - Грег сузил глаза. Он не желал слушать, как Кадди говорит о Лукасе. Не желал представлять, как этот мудак вставлял ей, а она вскрикивала от удовольствия так же, как вскрикивала с ним, Хаусом…
От сдержанности не осталось и следа, и ярость, кипящая, подобно лаве, вновь начала подниматься в его груди:
- Оглянись вокруг, Кадди! Когда это мужчины хотели встречаться с тобой? Они хотят трахать тебя, и я здесь не исключение, но заводить отношения… с тобой… самкой паука, откусывающей самцам головы… никому в трезвом уме не придет это в голову. Так что продолжай цеплять на себя рюши, пока фигура позволяет, может, и заманишь в свое детско-какашечное логово еще пару идиотов…

Не веря своим ушам, Лиза уставилась на него. В груди ее, казалось, сердце вот-вот прорвется наружу, пройдет сквозь кожу и выпадет на ковер.

- Ты… Ты…, - повторяла она, задыхаясь. И, не найдя больше слов, внезапно залепила Хаусу увесистую пощечину, оставляя на небритой щеке широкий красный след от удара.

- Ты – СУКИН СЫН!!!
- А ты – ШЛЮХА!!!

Он перехватил ее руку, занесенную для второй пощечины, с силой сжал запястье, заставив
Лизу вскрикнуть от боли. Вне себя от злости, она попыталась пнуть его ногой в здоровое колено, он судорожно дернулся, увлекая ее за собой – и оба покатились по ковру, сражаясь за право оказаться сверху, повергнуть противника, прижать к полу, глянуть в побежденные глаза.

Грег оказался сильнее: победоносно пригвоздив Кадди к полу, он на секунду замер, рассматривая ее горящее от гнева и напряжения лицо – и вдруг прижался с силой к ее губам, вкладывая в свой поцелуй-укус всю горечь, ревность и ненависть, которую он в данный момент ощущал.

Добавлено (21.09.2009, 08:52)
---------------------------------------------
…Она извивалась под ним, и стонала протяжно: «Ненавиииижу тебя», и одновременно стаскивала с него рывком джинсы вместе с боксерами, и дергала его рубаху так, что маленькие пуговички градом летели во все стороны. А он оставлял по всему ее телу синяки от своих пальцев и засосы от своих поцелуев, и впивался зубами в ее обнаженное плечо, с которого сорвал тонкую ткань минуту назад, и грубо стискивал руками ее бедра, впечатывая ладони в нежную кожу.

Они занимались любовью не на жизнь, а на смерть, и ненавидели друг друга за это. И не могли остановиться, оторваться от этого кайфа сладкой боли, которую причиняли друг другу.

Внезапно Грег вскрикнул хрипло: Кадди задела больную ногу. Воспользовавшись этим, она перекатила его так, что оказалась, наконец, сверху, и в один момент содрала с него футболку, как сдирают пластырь с кожи, и вонзила острые зубки в сосок, вытягивая из Хауса протяжный стон. Он схватил ее волосы в хвост, приподнимая их на затылке, вынуждая ее оторваться от него и следовать за его руками. Взяв Лизу за талию, Хаус резко опустил ее на себя, нанизал ее лоно на свой вставший член, и двойное «оооохххх» прокатилось по комнате, подобно эху, а мужчина и женщина на полу уже неистово двигались в такт, заполняя пространство возбужденными вздохами и резкими стонами.
- Скажи… скажи… что я лучше… - не выдержал он, почти достигнув пика наслаждения, такого острого, что в пору было сдерживать рвущийся стон, а не говорить. Но Хаусу было необходимо это услышать. Именно сейчас.
- Хочу тебя… только тебя… тебя одного… - Лиза уже с трудом соображала, что говорит, она приближалась к кульминации, чувствуя, как набухает его член внутри нее, и как всё её тело, от кончиков пальцев до макушки, готовится содрогнуться в мощнейшей разрядке.

- Только… тебяяаааа!!!!! - выкрикнула она, кончая от ощущения его горячей спермы внутри себя. На краткий миг в глазах потемнело, и заложило уши, и мир вокруг них обоих пропал, растворился в темноте и тишине.

Они очнулись, как от обморока, приходя в себя друг на друге, склеенные общим потом, обессилено лежащие в окружении расхристанной одежды. Подняв голову, Кадди попыталась встать, однако теплые руки Хауса, обвив, удержали ее от этого шага.

- Еще не сбегаешь? – с сарказмом заметила Лиза, перекатываясь на бок и увлекая его за собой. – По твоему плану тебе сейчас следует бежать от меня что есть мочи, забыв про больную ногу. Я ведь самка паука, откусывающая головы. А ты опять повелся на дешевый развод с сескуальностью…

- Прости меня, - помолчав, сказал он.

Какое-то время они лежали без слов, восстанавливая дыхание и думая каждый о своем. Наконец, Лиза нарушила тишину:

- Ты был прав, Хаус. У меня не получается заводить длительные отношения. С Лукасом…
- Не хочу слышать о нем.
- С Лукасом мы продержались недолго, - упрямо закончила она. И добавила, вздыхая, - Наверное, дело во мне.

- Просто он тебе не подходит, - примирительно пробормотал Хаус. Внезапно он почувствовал колоссальную усталость – заряд адреналина исчез, лопнул, как проткнутый иглой воздушный шарик, и Грегори Хаусу теперь не хотелось ни выяснения отношений, ни слов, ни даже действий. Хотелось прижать к себе Кадди покрепче и уснуть, вдыхая ее запах.
- По твоему мнению, мне никто не подходит, - она зевнула, потеревшись носом о его плечо. – Ты еще с Мичигана отшивал всех моих кавалеров.
- Они тебе не подходили, - настойчиво подтвердил он.
- Доннован – подходил.
- Доннован – слюнтяй и подлиза, и сейчас платит за свой подлый характер по-полной, работая на побегушках у тестя – проректора.
- Ну да, все не без изъяна. Взять хотя бы тебя!
- Это ты так изящно намекнула на мое увечье? Стыдитесь, доктор Кадди!
- Уходишь от темы, - вздохнула она. – Как, впрочем, и всегда. Хаус, почему ты ведешь себя со мной, как мальчишка с любимым корабликом? Не даешь играть другим, и сам не спешишь брать в руки?
- Ну, сейчас мой кораблик в моих руках.
- Ты понимаешь, о чем я.

- Не знаю, Кадди.

Хаус нахмурился. Ему не хотелось ничего анализировать. Только не сейчас. Только не после опустошающего, сумасшедшего секса, который мог быть у него только с Лизой Кадди. Потому что только к Лизе Кадди он испытывал взрывную смесь любви и ненависти, сумасшедшей нежности и грубого, варварского желания, смешанного с непроходящей ревностью.

Он знал ответ. Просто не хот