Его рука на ручке, украшенной серебристым набалдашником — фрагмент античной статуи... Интересно, а раньше, до комы, я замечала, как он красив? Красота не плакатная, не броская, прячущаяся за неряшливыми мятыми футболками и рубашками, но почти совершенная. Твёрдые, мужские черты — скулы, угол челюсти, чуть запавшие виски, сдержанный рисунок губ, невозможные, с ума сводящие глаза. Нет, наверное, замечала — ведь обратила же на него внимание в книжном киоске медвуза. Идиотка, дура! Столько лет, как кошка, влюблена в человека, который готов ненавидеть меня, унижать, оскорблять, высмеивать, врать мне. Влюблена так, как только можно быть влюблённой в олицетворение любви и боли... Но как он трепетно замирает от одного только прикосновения ладони к щеке, как влажнеют глаза от ласки, какие мягкие у него губы, когда он осторожно целует мои закрытые глаза. Думаю, и у Уилсона есть на его счёт набор своих «но».

А сколько их было на самом деле? Я вот не помню...

- Не надо, - быстро говорит Хаус. - Не надо, не дури. Послушай, я...
Выстрел заглушает его слова. Но Триттер стреляет не в голову, не в сердце — он целит в коленную чашечку. В левую. Ствол дёргается или он сам дёргает его, и пуля уходит «в молоко». Ещё выстрел. Ещё...
По коридору топот ног. Врываются сразу несколько человек: охранники, Тауб, Чейз, Уилсон, Тринадцатая, Форман... Триттера сбивают с ног, валят, выкручивая кисть, отбирают пистолет...

И вдруг в разгар всех этих мыслей я чувствую на колене его ладонь.
- Не трусь, - говорит он очень тихо. - На коне не он — на коне мы с тобой.
И от этого «мы с тобой» слёзы, наконец, выходят из берегов. И я самым идиотским образом начинаю хлюпать и давиться.
- Продолжай, продолжай реветь, - шепчет Хаус. - В разводах туши и помады на физиономии ты выглядишь так, что у судейских того гляди поднимутся могучие бушприты под мантиями.
Тут уж я не выдерживаю и фыркаю. А он протягивает мне носовой платок — чистый и мятый, как, обыкновенно, и его владелец, да ещё и пахнущий тем самым парфюмом. И это я когда-то говорила, что Хаус ненадёжен? Да его носовой платок — уже воплощение надёжности.

Ох, на Тауба теперь вся надежда

признавайтесь, чем навеян вот этот маниачный кусочек?

но в голову всё равно лезет...

Ну, тут уж ... лезет - так лезет

я ж говорю - расходилась я что-то сегодня...

не знаю, что Вы мне щас сделаете

Но мне направление ваших мыслей неожиданно начинает нравиться...