Счастливое число Тринадцать

Вера-Ника

Дата: Четверг, 20.06.2013, 00:21 | Сообщение # 541

Кардиолог

Награды: 0

Группа: Персонал больницы

Сообщений: 759

Карма: 85

Статус: Offline

Цитата (hoelmes9494)

и оказалось, что твой папа — Хаус

Ну, наконец-то! Роберту теперь есть, о чём подумать. Хотя, жаль его конечно. И Рейчел тоже, сейчас, похоже, начнут косяком всплывать семейные тайны...

Эх, и за Уилсона снова тревожно - с чего это он тут лежит?

vtr178

Дата: Четверг, 20.06.2013, 18:35 | Сообщение # 542

Невролог

Награды: 0

Группа: Персонал больницы

Сообщений: 172

Карма: 105

Статус: Offline

Цитата (hoelmes9494)

Рэйчел, сидящая рядом с ним, фыркает. Похоже, Хаус подробно просветил её и насчёт мамы, и насчёт папы.

вот бы послушать бы эту лекцию Хауса biggrin

Ирэна7173

Дата: Четверг, 20.06.2013, 19:54 | Сообщение # 543

Кардиолог

Награды: 6

Группа: Персонал больницы

Сообщений: 626

Карма: 1178

Статус: Offline

Цитата (vtr178)

вот бы послушать бы эту лекцию Хауса

Да, я бы тоже не отказалась biggrin

Korvinna

Дата: Четверг, 20.06.2013, 21:15 | Сообщение # 544

Кардиолог

Награды: 4

Группа: Персонал больницы

Сообщений: 1063

Карма: 8200

Статус: Offline

Роберту сказали! smile

Успели вовремя, имхо. Старше будет - будет только тяжелее.

А Уилсон... ох, я надеюсь, это кризис, после которого улучшение. А?

Dixi et animam levavi

karima

Дата: Четверг, 20.06.2013, 23:34 | Сообщение # 545

Новичок

Награды: 0

Группа: Персонал больницы

Сообщений: 7

Карма: 20

Статус: Offline

да давно надо было сказать, а сейчас лишняя травма для ребенка

hoelmes9494

Дата: Пятница, 21.06.2013, 00:14 | Сообщение # 546

фанат honoris causa

Награды: 0

Группа: Персонал больницы

Сообщений: 4345

Карма: 6358

Статус: Offline

ХАУС.

Меня всегда удивляла, да и продолжает удивлять огромная жизнеспособность новорожденных. Ещё балансируя на грани жизни и смерти, эти маленькие, уязвимые на вид комочки живой плоти, выбирают жизнь и вцепляются в неё, как иксодовые клещи. Нам, взрослым, стоило бы поучиться этому, и вместо того, чтобы ныть, предаваться унынию и обижаться на судьбу, вцепиться в неё проклятую вот так, бульдожьей хваткой, и, наперекор всему, яростно и зло жить.
Ребёнок пробыл в обществе мёртвой, начинающей разлагаться сестры несколько часов, ему на семь минут перекрыли кислород, его, недоношенного, извлекли на свет противоестественным путём из чрева матери, в котором жизнь едва теплилась, благодаря заботам «системы аппаратного жизнеобеспечения», и всё-таки он был ещё жив. Реанимационные мероприятия в неонатологии — отдельная песня. Не смотря на то, что пациент такого размера, что почти умещается на ладони, здесь всё серьёзно — мешок амбу, отсос, дефибриллятор. Только «качать» вручную легче — толчки наносятся пальцами, а не двумя ладонями, и сил требуется куда меньше. И всё-таки на шестой минуте рука начинает болеть.
- Ещё отсос! Стимулятор! Давай же ты!!!
Телефон в кармане разрывается от настойчивых звонков. Но сейчас просто не до него. Краем сознания отмечаю только, что звонит Кадди.
- Есть тонус! - говорит неонатолог. - Теперь аппарат.
Я и сам чувствую, как крохотное тельце в моих руках вдруг вздрагивает, а ведь казалось тряпичной куклой, казалось, всё, нет уже никакой надежды. Ещё более активное движение, и слабое, сиплое: «э-э-э!». Не крик — на крик нет сил, просто сигнал: «я жив, я могу дышать».
- Подключайте к аппарату. Монитор, обогрев....
И только теперь на диктофон:
- Мальчик, вторая степень недоношенности, лёгкие жизнеспособны, ограниченно функциональны. Искусственная стимуляция жизненных функций. Кювез. Терморегуляция.
Когда после двух часов реанимационного напряжения я выхожу в коридор, стены приплясывают и жонглируют окнами. Я чувствую себя даже не как выжатый лимон — как снятый презерватив — сморщенная шкурка, и внутри только клейкая жидкость.
- Хаус? - я почему-то чуть вздрагиваю от её голоса.
- Кадди...
И — странное дело - я хочу спросить её о том, чем кончился суд, хочу рассказать о том, что произошло сейчас в операционной, а ведь произошло фактически чудо, но почему-то у меня слёзы щекочут горло, и я боюсь заговорить — только подхожу и, взяв за плечи, зарываюсь лицом в её волосы. И она гладит меня по спине, тихо всхлипывая:
- Ох, Хаус...Хаус...
- Тринадцатая умерла. - говорю я, наконец. - На этот раз окончательно. Её уже отключили от всех аппаратов. Одна из близнецов — тоже.
- Одна? - вскидывает она голову. - А вторая?
- Второй, - поправляю я. - Разные зиготы, разные плаценты... Он жив. Пока на аппаратном дыхании, но надежда есть. Ты Уилсона не видела?
- Видела... - выдыхает она — так, что я сразу понимаю: что-то не так.
- Что случилось?
- Я нашла его на полу в коридоре. Без сознания. Может быть, инсульт...
- Может быть?
- Анизокария неотчётливая. И глаз совсем завалился.Он сейчас на МРТ.
- Он пришёл в себя?
- Нет. У него высокая температура. Кровь уже взяли.
- Чёрт! Вот было же у меня ощущение, что что-то просматриваем! Этот субфебрилитет... Это не инсульт, Кадди. Это или нефрит, или миокардит — наверняка какая-нибудь стрептококковая хрень. Мочу ему взяли?
- Посеяли на стерильность. Микроскопически всё чисто. Это вряд ли нефрит... Хаус...
- Что?
-Наверное, сейчас не время, но я... я сказала Бобу, что ты — его отец.
- УЗИ сердца сделали?
- Там нет признаков миокардита. Ты слышишь: я сказала Бобу, что его отец — ты.
- Хорошо. Теперь ещё хорошо бы сказать Уилсону, что он — тоже кое-чей отец, но, ты говоришь, он без сознания — не услышит...
- Тебе что, не важны мои слова? - она как будто бы слегка оскорбляется.
- Важны. Только если Уилсон умрёт, тебе придётся ещё одному парню объяснять, куда подевались его родители.
- Почему это он должен умереть? - пугается она. - Ему ведь лучше — у него опухоль уменьшилась.
- Он без сознания, - напоминаю я. - И у него жар. А причины мы не знаем.
- Так узнай! - говорит она, и на миг, словно солнце в разрыв облаков, проглядывает полузабытый лик моей начальницы.
- Пошёл узнавать, - говорю, а сам буквально с ног валюсь - и не от усталости, а от нервного напряжения. Вся эта история с Тринадцатой, да ещё этот суд — многовато даже для меня. Ногу дёргает болью, в глазах муть... Стоп! - я вдруг останавливаюсь с размаху. - Если это многовато для меня, то для Уилсона должно быть запредельно. Да ещё Хедли его ударил. Плюс внезапно наполовину рассосавшаяся опухоль. Плюс Фишер... Она плюнула на него, он сказал? И его лишили лицензии на год. Его лишили лицензии, любимая женщина умирает вместе с двумя нерождёнными детьми, а тесть винит его... Кажется, я знаю, что с ним...
Муть исчезает — я, как могу быстро, хромаю в МРТ, где сидят и чешут затылки перед монитором наши неврологи — Форман и Пак.
- Нашли что-нибудь? - спрашиваю, хорошенько грохнув палкой, чтобы взбодрить.
- Ничего. Кровоснабжение мозга нормальное, - говорит Форман, словно бы даже чуть раздосадованно.
- Правильно. Его нужно седировать.
- Что? - они вытаращивают на меня глаза. - Зачем это? Он же и так без сознания!
- Затем, что болезни, которой он болен, нет на свете. И ни в какую МКБ она не включена.
- Хаус, по-вашему, самое время говорить загадками? - укоризненно говорит Форман.
- С тех пор, как мы лишились хвоста, - начинаю издалека, - мы приобрели такую штуку, как человеческая высшая нервная деятельность. Говоря проще, более молодая и неопытная часть мозга — кора — взяла под контроль работу более опытных и толковых образований, как например, центр терморегуляции или регуляции сосудистого тонуса. Возможно, это не так плохо — молодость прогрессивна, но возникает проблема: когда юный ломака решает, что с него хватит свежих впечатлений, он выключает телик и остальным. Это посттравматический нервно-психический синдром, Форман. В просторечии — нервная горячка. Седируйте его.
- А если вы ошиблись? - спрашивает настырная Пак.
- Тогда это не поможет.

Путь к сердцу мужчины лежит через торакотомию. Всё остальное - ванильная ересь.

Сообщение отредактировал hoelmes9494 - Пятница, 21.06.2013, 17:57

Конфетка

Дата: Пятница, 21.06.2013, 01:47 | Сообщение # 547

Кардиолог

Награды: 0

Группа: Персонал больницы

Сообщений: 755

Карма: 1812

Статус: Offline

hoelmes9494, спасибо за проду. Таки да, Роберту давно пора было сказать. Ох, а ещё ж и Рейчел ничего не знает... cry

Гугл сказал, что седирование - это анестезия. То есть, они его мозг попытаются успокоить, и тогда он сможет очнуться?

Цитата (hoelmes9494)

Телефон в кармане разрывается от настойчивых звонков. Но сейчас просто не до него. Краем сознания он отмечает только, что звонит Кадди.

Эмм... А он - это кто? Что-то я торможу... sad

И да, спасибо за спасённую жизнь. И теперь всё чудесно вяжется с рассказом "По спирали".

Korvinna

Дата: Пятница, 21.06.2013, 06:14 | Сообщение # 548

Кардиолог

Награды: 4

Группа: Персонал больницы

Сообщений: 1063

Карма: 8200

Статус: Offline

Цитата (hoelmes9494)

-Наверное, сейчас не время, но я... я сказала Бобу, что ты — его отец. - УЗИ сердца сделали? - Там нет признаков миокардита. Ты слышишь: я сказала Бобу, что его отец — ты. - Хорошо. Теперь ещё хорошо бы сказать Уилсону, что он — тоже кое-чей отец, но, ты говоришь, он без сознания — не услышит... - Тебе что, не важны мои слова? - она как будто бы слегка оскорбляется.

Угу, как всегда. Надо, понимаете ли, волосы на себе рвать в подтверждение. :sarcastic:

Dixi et animam levavi

Путник_

Дата: Пятница, 21.06.2013, 12:12 | Сообщение # 549

Новичок

Награды: 0

Группа: Персонал больницы

Сообщений: 19

Карма: 60

Статус: Offline

Вот и сын нарисовался, теперь все по канону)

Сообщение отредактировал Путник_ - Пятница, 21.06.2013, 12:15

hoelmes9494

Дата: Воскресенье, 23.06.2013, 21:31 | Сообщение # 550

фанат honoris causa

Награды: 0

Группа: Персонал больницы

Сообщений: 4345

Карма: 6358

Статус: Offline

Цитата (Конфетка)

Эмм... А он - это кто? Что-то я торможу...

А "он" - это баг-с biggrin

Сейчас поправлю. И спасибо за отлов!

Добавлено (23.06.2013, 20:14)

Итак, мы заканчиваем этот длинный-предлинный фик. Спасибо читателям за долготерпение.
---------------------------------------------
УИЛСОН.
Молочно-белый размытый свет. Море, подёрнутое утренней туманной дымкой. Следы на песке. Две девочки, взявшись за руки, бегут по берегу, оставляя ровную цепочку следов. И каждая из них — Реми, хотя их не зовут так. Их не успели назвать. Это мои неродившиеся дочери — обе, как капли воды одна на другую, похожие на свою мать. Почему, почему они так похожи? Ах, да, ведь они близнецы! Они убегают от меня всё дальше и дальше, а я не могу даже попытаться догнать их — совсем нет сил, ноги ватные и страшно хочется спать
- Реми...- зову я. - Реми... - но мой голос не громче шёпота. и ни одна из них не понимает, что я зову её — у них ведь нет ещё имён. Но всё-таки в какое-то мгновение они оборачиваются и машут ладошками: «Пока, па!». А потом я вижу, что их ноги уже не касаются песка — они бегут по туману, всё выше, выше, не оборачиваясь, смеясь, держась за руки. И я понимаю, что это сон.
Молочно-белый, размытый свет становится ярче, режет глаза, и я закрываюсь от него рукой. Зачем этот свет? Мне больше не видно за ним девочек. Почему мне мешают спать? Я так хочу спать. Что им нужно? Оставьте меня в покое! Я хочу спать... спать...
- Так не хочется просыпаться... Так сильно спать хочется, да? Ничего не решать, ни о чём не думать, ничего не болит, и даже смерть вроде как вынесена за скобки... Было бы здорово, если бы не было ложью... Открой глаза, Уилсон, посмотри на меня... Ну давай, давай, просыпайся... Проснись... - рука Хауса мягко, но уверенно треплет меня по плечу, голос Хауса звучит ласково - я даже не знал, что он может у него так звучать. - Ты почти трое суток проспал — пора просыпаться.
Белый потолок, писк монитора... ОРИТ? Нет, обычная палата — в ОРИТ другой цвет стен, другие жалюзи. Почему я здесь? Как сюда попал? Не помню... Рассудок, как и зрение, фокусируется медленно.
- Хаус? Реми... что...?
- Умерла. Завтра похороны.
- А я?
- Ты пока нет. - усмехается он.
- Это я как-то уже понял... Я спрашиваю, почему я здесь? Я... заболел? Ничего не помню...
- Называется: «запредельное торможение», неженка. Знаешь, сколько в тебя успокоительных влили?
- Не знаю... Зачем ты меня разбудил? Мне снились мои девочки... Их... отдельно...? Их вынули из неё или... прямо так... вместе...? - чувствую, как перехватывает горло. И это не смотря на все успокоительные. Здорово же меня забрало! Хаус прав: неженка я.
- Меняешь двух призрачных девчонок на одного живого пацана? - спрашивает вдруг он, склонив голову к плечу.
- Ты...не надо так... - говорю предостерегающе, а в груди что-то поднимается, не давая дышать.
- Ты только не психуй, ладно? Я тебе сейчас кое-что скажу, а ты постарайся отнестись спокойно.
Я стараюсь. Стараюсь проглотить это поднимающееся к горлу — и не могу. Глаза Хауса — средоточие добра и зла вселенной, туда надо сейчас взывать, туда молиться, а я растерял не только слова, но даже и мысли.
- У Реми была разноплацентарная двойня, - говорит Хаус. - Сиблинги, а не твинсы. Девочка — мертворожденная. Но другой ребёнок — мальчик — родился живым. Он слабый и недоношенный, но он уже почти сутки в нашей ОРН на самостоятельном дыхании и улучшается. Педиатры дают ему вполне приличный шанс, так что... У тебя сын, Уилсон... И знаешь что? Он отрицателен на гентингтон — я проверил ДНК.
Несколько мгновений я смотрю на него немо и бессмысленно, пытаясь понять до конца то, что он сказал, а потом понимание накрывает меня с головой... Боюсь, что я по меткому выражению Хауса, вот именно «психую». Потому что как иначе назвать сотрясающие меня конвульсивные рыдания, между которыми я едва успеваю втягивать воздух?
- Кончай... - в который уже раз безнадёжно просит Хаус. - Ну, правда, хватит уже тебе... Я понимаю: дети — это такой геморрой, но что уж так-то убиваться! На худой конец, можно сбыть с рук — в закрытую школу, например, или в интернат...
Я возмущённо вскидываюсь, но сквозь слёзы вижу, что его глаза смеются.
- Хочу... - всхлипываю длинным тройным всхлипом, - увидеть его...
- Можешь... - с лёгким сомнением откликается он. - Только он в кювезе — придётся пойти в ОРН, а с постоянным мочевым катетером, капельницей и пульсоксиметром будет не совсем удобно.
- Сними... это... с меня, - рыдания сотрясают, я едва могу говорить.
- Сейчас. Закрой глаза на минутку.
- Зачем?
- Ну, закрой, закрой — что тебе, жалко, что ли? Фокус покажу...
Я закрываю и чувствую укол иглы.
- Хаус!!!
- Тс-с! Перевари новость спокойно, а потом уже на экскурсии пойдём. А то разревелся, как девчонка — никак не успокоишься. Тебе это вредно. Спи, - и я проваливаюсь ещё на несколько часов, и мне снова снится мокрый песчанный пляж, но теперь я вижу себя ребёнком, и мы гоняем по мокрому песку на велосипедах с другим мальчишкой. И этот мальчишка одновременно и Хаус, и мой сын - у него растрёпанные кудри, синие, как небо, глаза и насмешливая и добрая улыбка. От этой улыбки на душе становится легко-легко, и я жму на педали, дёргаю звонок и что-то нечленнораздельно и восторженно ору — небу, солнцу, пляжу, этому мальчишке — моему сыну, моему лучшему другу. Сон тает медленно, но и когда я прихожу в себя, его ощущение остаётся со мной...

Однако, до похорон Тринадцатой своего сына увидеть я не успеваю. Педиатры успокаивают, говоря, что с ним всё нормально, а психиатр и Хаус не пускают меня, утверждая, что хватит с меня пока и похорон. «Ваша психика уязвима, доктор Уилсон. Нужно поберечься. Присутствие на похоронах уже большая нагрузка, оно нежелательно...», - и, - «Куда ты гонишь — не убежит твой спиногрыз, ещё сто раз надоесть успеет. Ему нужен нормальный отец, а не астенизированный истерик, у которого слёзки на колёсиках. Окрепни, дай психике стабилизироваться. Поешь лучше, а то у тебя ещё и гипогликемия будет».
Всё время похорон он рядом, и я почти постоянно чувствую на плече его ладонь. Это помогает, но мне всё равно тяжело. Отец Реми не подходит ко мне, не смотрит на меня, и я даже не знаю, сообщили ли ему, что у него родился внук. Несколько человек говорят надгробные речи — не длинно и не очень эмоционально, после чего гроб уезжает в кремационную печь, и я вздыхаю с облегчением, хотя и чувствую себя виноватым за это облегчение.
- Всё правильно. - говорит Хаус. - Ей это уже не нужно. Просто ритуал экзорцизма. Повод поставить точку, разойтись и заняться своими делами. Хоть по этому поводу не страдай.
- Соболезную, Джеймс, милый, - взволнованный голос Кадди заставляет меня обернуться, и она обнимает меня и целует куда-то в висок. - Ты нас так напугал — Роберт всё время спрашивает о тебе. И Рэйчел — тоже. Может быть, поедем сейчас к нам?
- Спасибо, Лиза. Мне очень хорошо у вас, но... Я вернусь в больницу.
- Пойдём, - говорит Хаус. - я тебя отвезу... - и Кадди: - Мы, может, ещё вернёмся — Уилсону просто надо младенца грудью покормить, сама понимаешь...
- И ничего смешного, - слабо улыбаясь, говорю я. - Вот начнётся у тебя лактация — поймёшь, как оно бывает.
- Слава богу, - с облегчением говорит он. - Ты опять становишься собой. Поехали...

- Посиди здесь, - говорит он, указывая на кресло в комнате матери и ребёнка в неонатальном. - Всё приспособлено для удобства кормящей мамочки — наслаждайся. Сейчас его принесут. Но... ты в порядке?
- Я — в порядке, - говорю, задыхаясь от волнения.
И тогда медсестра неонатального приносит голубой свёрток и осторожно кладёт мне на колени.
- Не забывайте, что нужно поддерживать головку, - напоминает она. - Потом позовёте — я вернусь за ним. Скоро кормление.
Она выходит, а я рассматриваю спокойное розовое личико спящего малыша и не могу поверить, что это — мой ребёнок, мой сын. Уже можно представить, каким он будет, когда вырастет. Глаза у него большие, красиво разрезанные, лоб высокий, в тоненьких губах уже угадывается будущий мягкий рисунок, он длинный, голенастый, ресницы тоже длинные, слегка загнутые. Ноготки не доходят до конца ногтевых фаланг, как это бывает у недоношенных, но их форма тоже уже намечена — продолговатая.
- Хаус, - шёпотом говорю я. - Он — просто красавец.
- Он — обычный сосунок, - возражает Хаус. - Это ты — просто обыкновенная взбалмошная мамочка. Как назовёшь?
- Не знаю пока... Может...
В это время малыш кряхтит, шевелится и открывает глаза. Я ожидаю плача, но он не торопится с этим — лежит и рассматривает меня так же пристально и внимательно, как я его. И, клянусь, в его ярко-голубых глазах появляется этакое знакомое мне скептическое выражение, он словно оценивает меня, прикидывает, чего от меня ожидать.
- Посмотри, какие голубые у него глаза. - шёпотом говорю я Хаусу.
- У новорожденных у всех голубые глаза, - отвечает он, приглядываясь. - Пигмент ещё не накопился. Наверное, будет кареглазым, как ты — видишь, какая яркая радужка.
И в этот миг младенец вдруг зажмуривает один глаз, и хотя я понимаю, что это всего лишь непроизвольное некоординированное сокращение круговой мышцы орбиты, полная иллюзия, будто он подмигивает мне, а потом показывает кончик языка.
- Грегори... - расслабленно говорю я, узнавая это выражение лица. - Назову его Грегори... Грэг...
- Только идиот, - хмыкает Хаус, - может назвать ребёнка паролем своего ноутбука, - и, отвернувшись, украдкой смахивает что-то с глаз.

ЭПИЛОГ (ТРИ ГОДА СПУСТЯ. КАДДИ)

Звонок телефона раздаётся в самый неподходящий момент. Я тянусь к тумбочке через Хауса, и его возбуждённое дыхание щекочет мне край щеки.
- Кто бы это ни был, он настоящий козёл, - ворчит Хаус. - Мне всего пары секунд не хватило.
- Лиза? - я не сразу узнаю голос, а узнав, вдруг покрываюсь гусиной кожей, как от холода.
- Майк?
Хаус заметно напрягается.
- Да.. Лиза, я освободился. Приеду за вами послезавтра. Собирайтесь.
- К-куда... собираться?
- Домой.
- Ты... ты с ума сошёл! Я и так дома.
- Дома - это значит в доме твоего любовника? Я — твой муж, Лиза. Мы не разведены. Объяснить тебе, что это значит? Собирай вещи — я не потерплю, чтобы мои дети были приживалками у твоего хромого кобеля.
- Майкл, ты с ума сошёл! Какие твои дети? Роб — его родной сын, Рэйч он удочерил ещё три года назад. Ты ничего не писал и...
- И ты, конечно, забыла обо мне? Забыла о человеке, которого вы с Хаусом посадили в тюрьму ради своего свободного кобеляжа? Ну ничего, я вам сам напомню о себе. Ожидай, дорогая...
- О чём ты думаешь? - тихо спрашивает Хаус, минуту спустя, тщетно растратив запас ласк и поцелуев — отдачи от меня не больше, чем от резиновой куклы из секс-шопа.
- Не знаю... Он... напугал меня. Вывел из равновесия. Я сама не понимаю, чего боюсь... Мне кажется, он способен на какую-нибудь фантастическую каверзу. Он очень самолюбив, и ещё он из тех, кто всегда добивается своего.
- Вряд ли он надеется добиться твоей любви или любви детей, действуя такими способами.
- Способы он будет менять. Я... не знаю. Это безотчётный страх. Я просто боюсь — и всё.
- Ну, ладно. Пора вставать, не то я на работу опоздаю. Что у нас на завтрак? Опять кукурузные хлопья?
В его вопросе чувствуется осуждение. Действительно, кукурузные хлопья — это безобразие. Это плохая хозяйка, плохая жена. Никого из домашних не должно волновать, что мне необходимо ещё сто двенадцать часов клиники для возобновления лицензии. Это — мои проблемы, но удержать возле себя мужчину кукурузными хлопьями семь раз в неделю невозможно.
- Так смешно, - говорит он, надевая носки. - У тебя все твои опасения и сомнения написаны на лице крупными буквами. Не терзай себя — просто нажарь завтра котлет. А сегодня уж как-нибудь обойдёмся хлопьями. Хорошо, что Триттера выпустили — появилась, по крайней мере, надежда на котлеты и на то, что ты помоешь, наконец, пол под кроватью. Иди, буди детей — им тоже в школу.
За завтраком Роберт вспоминает о вчерашнем задании по рисованию и конфликте с учительницей.
- Нам велели нарисовать про профессии отцов, - говорит он. - И я нарисовал твою доску, и твой мячик, и стол, и кресло. А мисс Грейди говорит, что это не имеет никакого отношения к медицине. Она велела нарисовать машину скорой помощи или человека в халате. Но ты не ездишь на машине и не носишь халат — зачем я должен рисовать всю эту чепуху? Настоящее враньё — и всё. Я отказался, а она говорит, что поставит мне за эту работу ноль. А мама говорит, чтобы я уступил ей и нарисовал, что она хочет.
- Нарисуй больничную утку, - говорит Хаус. - Санитаром я тоже работал.
- Чему ты его учишь! - прихожу я в ужас. - Он ведь так и сделает.
- Он у нас прямолинейный, как рельса, - добавляет Рэйчел. - Не клади мне хлопьев, ма, от них толстеют.
- От конфет — тоже. А конфет ты съедаешь больше всех, - мстительно заявляет брат.
- Конфет больше всех съедает папа.
- Папа худой, а ты скоро в дверь не пройдёшь...
- Ма-а!
- И в кого ты такая уродилась! Мама худая, папа худой...
- Неправда, - поспешно вмешиваюсь я. - Я в детстве тоже была полной. Просто сидела на диете, занималась фитнесом и...
- И много врала, - говорит Хаус, отправляя в рот ложку хлопьев, размоченных в молоке. - И продолжает врать. Ты внешне не похожа ни на неё, ни на меня, потому что ты приёмная дочь, Рэйч.
У меня сердце обрывается. Я чувствую, что готова убить Хауса прямо здесь и сейчас. Рэйч, приоткрыв рот, смотрит на него, её глаза светлеют.
- Помнишь, ты в детстве рассказывала мне как-то сказку про пиратов? - спрашивает Хаус, невозмутимо пережёвывая свои хлопья. - Да нет, конечно, не помнишь — как ты можешь помнить! Ты рассказывала, что мама не родила, а спасла тебя, когда пираты спрятали тебя в сыром подвале. А твоя мама-королева умерла. Наверное, к тебе как-то просочились крохи информации — может быть, ты слышала обрывок разговора или что-то ещё, но там, в своей сказке, ты нечаянно очень близко подошла к истине. Твоя мама — биологическая мать — действительно, умерла. Она, конечно, не была королевой — просто школьницей, очень молодой, очень неопытной, роды вышли неблагополучные... Она была нашей пациенткой, и когда она умерла, её врач — вот, наша мама — захотела, чтобы ты стала её дочкой. Она полюбила тебя, как дочку. И ты стала её дочкой. А потом я тоже полюбил тебя, как дочку, и тоже захотел, чтобы ты стала моей дочкой. Вот так всё и было. Не думаю, что такое простое объяснение стоит твоего открытого рта, или слёз, или чего-то ещё в этом роде. И не задумывайся об этом, не сочиняй себе лишнего — тут всё просто, как дважды два. Ты же, наверное, знаешь, как мужчина и женщина становятся мужем и женой — в кулуарах школы это уже проходят. Они не родственники, вот как мы с мамой, но они любят друг друга и становятся родными. Потому что так хотят. С тобой у нас то же самое. Мы стали родными потому что так захотели. Поэтому ты на самом деле наша дочь, а я и мама — твои папа и мама.
- Но вы врали мне! - выпаливает Рэйчел, - Вы столько лет врали мне! - и я невольно зажмуриваюсь — ну вот, началось...
- Никогда мы тебе не врали, - спокойно возражает Хаус и берёт себе ещё хлопьев. - Ты не спрашивала, кто тебя родил. Не говорили — это да. Предпочли бы и дальше молчать, но сейчас появилась опасность, что ты узнаешь об этом и помимо нас — не хочу, чтобы ты не была готова, не хочу, чтобы ты засомневалась в нашей любви. Слова, конечно, мало, чего стоят, но ты до сих пор нам верила не потому, что мы говорили слова. Верь и дальше. Ничего не изменилось. А вот хлопьев, действительно, лучше есть поменьше.
Рэйч молча отодвигает тарелку. У неё отрешённый вид.
- Я знаю, - говорит Хаус, слегка наклоняясь к ней. - Ты сегодня будешь такая весь день. Ты будешь думать, мучаться, сочинять парадоксы и пытаться разрешить их. Наверное, получишь в школе пару двоек за невнимательность и, может быть, даже расплачешься. Но день закончится — и ты вернёшься сюда, домой, потому что это — твой дом, и я отругаю тебя за двойки и помогу тебе с уроками, а мама приготовит тебе к ужину фруктовый салат, который ты так любишь, а потом вы подерётесь с Бобом из-за телевизора или из-за красок, а потом ты захочешь спать, и я приду посидеть с тобой перед сном, как я иногда делаю, когда у меня есть время. Или... не приду, если у меня не будет времени, или если нога слишком разболится, и ты, засыпая, поймёшь, что ничего не изменилось. И не изменится...
- Слушайте, вы там не оглохли? - раздаётся из прихожей голос Уилсона. - Я, наверное, битый час сигналю. Вы вообще как, на работу-в школу собираетесь?
- Уилсон! - вскакивает с места Роб. - У нас тут такое! Оказывается, Рэйчел родила совсем другая женщина, а не мама. Мама просто захотела, чтобы она была её дочкой.
- А какая вам разница, кто её родил? - спокойно спрашивает Уилсон. - Она же всё равно ваша Рэйчел. Ну-ка, давайте оба с ней в машину — Грэг там один, а он на многое способен, знаешь... Только чур сигнал не давить!
- Что случилось? - тихо спрашивает он у Хауса, когда ребята выбегают на лестницу. - Кто ей сказал?
- Я.
- Зачем?
- Триттер вышел. Обещал устроить много интересного. И знаешь, я ему верю... - тут он замечает, что я подслушиваю и принимает горделивую позу, перехватывая трость, как жезл:
- Иди в вигвам, скво! Разговоры мужчин не для женских ушей.
Я стараюсь улыбнуться в ответ, но улыбка получается плохо. И тогда он, хлопнув Уилсона по плечу, чтобы шёл, возвращается ко мне.
- Я изменился, - говорит он серьёзно. - Я буду защищать тебя и детей. Я буду защищать свой дом. Верь мне.
Я качаю головой:
- Ничуть ты не изменился, Хаус. Ты всегда был таким, и ты всегда был готов защищать меня, детей и свой дом. Прости, что я не понимала этого раньше.
- Прощу, но только если вечером ты позаботишься, как следует, чтобы я всё-таки кончил.
- Ты сволочь, Хаус, - говорю я, смеясь. - Я люблю тебя.
- Я люблю тебя, - эхом откликается он.
- Рэйчел справится?
- Конечно.
- Ты заберёшь их из школы?
- Уилсон заберёт.
- Ты его прямо-таки в личного шофёра превратил.
- Это взаимовыгодный контракт. Роб и Рэйчел хоть на время нейтрализуют это торнадо на тоненьких ножках. Вот тоже, кстати, причудливое наследование: Тринадцатая не была сорвиголовой, а Уилсон — так просто флегма. В кого этот вождь краснокожих, хотел бы я знать?
- Если хочешь послушного ребёнка, - назидательно говорю я, - не стоит давать ему имя Грегори. К тому же, он родился тринадцатого числа, в понедельник. Это тоже что-нибудь, да значит.
- Просто счастливое число, - говорит Хаус, и в его ярко-голубых глазах вспыхивает и на мгновение зависает печаль...

Тhе еnd!

Добавлено (23.06.2013, 21:31)
---------------------------------------------
И, как обычно, ссылка на фик целиком, выложенный на прозе.ру http://www.proza.ru/2013/06/23/1842

Путь к сердцу мужчины лежит через торакотомию. Всё остальное - ванильная ересь.

Сообщение отредактировал hoelmes9494 - Воскресенье, 23.06.2013, 20:32

Вера-Ника

Дата: Воскресенье, 23.06.2013, 23:31 | Сообщение # 551

Кардиолог

Награды: 0

Группа: Персонал больницы

Сообщений: 759

Карма: 85

Статус: Offline

Вау!
Отличный финал, за Уилсона, всё же, можно порадоваться, несмотря ни на что - опухоль "самоликвидировалась" (да ведь? вопрос остался невыясненным до конца, но надеяться мы можем?), детеныш выжил и даже оказался без гентингтона!

Однако, жаль, что нет подробностей, как Хаус и кадди вылезли из родительского кризиса с Робертом... И *очень тихим шёпотом* нарисовавшийся на горизонте Триттер вселяет надежды на то, что данная веточка ещё не засохла?

И вот я не поняла, что с лицензией у Кадди? Из-за болезни? И три года спустя ей ещё нужно отрабатывать часы для возобновления?

Ну, и традиционное - спасибо, и за проду, и за весь фик. Это было здорово! flowers

hoelmes9494

Дата: Воскресенье, 23.06.2013, 23:38 | Сообщение # 552

фанат honoris causa

Награды: 0

Группа: Персонал больницы

Сообщений: 4345

Карма: 6358

Статус: Offline

Цитата (Вера-Ника)

что с лицензией у Кадди?

Ну, она, похоже. эти три года не работала. После перерыва всегда необходимо подтверждение.

Путь к сердцу мужчины лежит через торакотомию. Всё остальное - ванильная ересь.

Korvinna

Дата: Понедельник, 24.06.2013, 05:20 | Сообщение # 553

Кардиолог

Награды: 4

Группа: Персонал больницы

Сообщений: 1063

Карма: 8200

Статус: Offline

Цитата (hoelmes9494)

Ну, правда, хватит уже тебе... Я понимаю: дети — это такой геморрой, но что уж так-то убиваться! На худой конец, можно сбыть с рук — в закрытую школу, например, или в интернат...