Вот уже только за это хочется обнять и расцеловать, уж простите если что У меня до сих пор сильные впечатления от ваших историй по третьему сезону.
Отдельная благодарность за пейринг, точнее его отсутствие, и вашу манеру письма как будто прямая трансляция из многострадальной головы Хауса. Читаешь и мороз по коже.

А поскольку действительно сильно уже ломает без Хауса, становишсь эгоистичной ..., жадной до таких вещей сверх всякой меры.

Очень жду продолжения.
СПАСИБО. Будь моя воля этим словом всю страницу бы исписала

Уилсон, пытающийся выглядеть убедительным...

— Делайте что хотите, но чтобы через полчаса в лесу было светло, сухо и медведь!

2.
Уилсон
Нужно поспать. Обязательно нужно поспать…
На то, чтобы передумать и уйти из клиники, пациенту дают ровно два часа. И их мне нужно использовать с пользой. Закрываю глаза, но сна нет. Какое-то опустошение в душе. Даже нечего сказать. Не могу представить его в койке, накаченным галоперидолом, утратившим интерес ко всему, кроме своего внутреннего мира, сосредоточенного на своих болезненных переживаниях. Так не должно быть. Так не правильно.
Помню его руки, закрывающие лицо. Тонкие пальцы, набрякшие вены.
Я не знаю, что с ним. Он не знает тоже. Это уже о чем-то говорит. Мы твердим о викодине – потому что это самое лучшее из того, что может быть. Стоит очистить организм от наркотиков и симптомы должны сойти на нет. На этот раз он пройдет эту чертову детоксикацию. Полную и безоговорочную. Если не вернется сюда в течении двух часов. Он не вернется. Он же не идиот. Решение принято, альтернатив нет. Но что он, что мы все будем делать, если это не бунт затравленного опиатами тела?

Хаус
– Вы должны заполнить две графы. Имя, которым вы желаете, чтобы вас называли, и имя человека, которому вы доверяете расторгнуть этот договор. Он и только он может прервать лечение.
– Можно написать Микки Маус?
– Я рада, что вы в хорошем настроении, мистер …
Пожимаю плечами
– Аррингтон. Грег Аррингтон.
Мне нравится, как это звучит.
– Думаешь, тебе это поможет?
Я бросаю взгляд в сторону. Сучка стоит рядом и играет прядками своих волос.
Да, я думаю, мне это поможет. Хуже точно не будет. Ведь та история кончилась хорошо. Деду повезло, что ему попался хороший врач. То есть я. Может и мне повезет.
– Второе имя. Впрочем, вы можете его не писать.
– Джеймс Эван Уилсон – вывожу я. Больше некого. Но это бессмысленно. Ни за какие блага мира Уилсон не избавить меня от этого. Я его понимаю. Но все равно, пусть будет. Я знаю, что пути назад нет. И может быть он прав, может быть мне и впрямь полегчает. До того момента, разумеется, когда я останусь со своей ногой один на один. Хотя нет нас будет трое – я, нога и боль.
Срок пребывания – не менее пятнадцати дней и не более девяносто. Подписываю договор и протягиваю его девушке за стойкой. У нее красивые глаза. Обстановка здесь как в дорогом отеле. Небольшая пальмовая роща на входе, кожа и стекло.
– Пройдите пожалуйста с медбратом в комнату для приема, потом вас проводят в палату.

Комната для приема больных функциональна до предела. Ничего не осталось от нарочитой роскоши рецепшена. Кафель, линолеум – все молочно белого цвета. И пахнет недавно проведенной дезинфекцией.
Верхняя одежда, обувь, трость – отобрали все. Правильно, вдруг я нафаршировал свою клюку героином? Или пропитал шнурки раствором морфина? Остальные шмотки и вещи тщательно осмотрены, запечатаны в пластиковый пакет. Всего и осталось – пара футболок, джинсы, белье, упаковка носок и плеер. В заводской неповрежденной упаковке. И флеш карта. Все как сказано.
– Раздевайтесь.
Вот еще новости. Хочу спросить, зачем, но мне уже суют в руки больничный халат.
– Обычную одежду получите через несколько дней. Когда закончиться острая фаза.
Да ты парень оптимист…
Чужие руки пробегают по волосам, ощупывают все тело. Лезут с фонарем в рот. Да, смотри получше – к левому клыку я привязал леску на конце которой гондон с таблетками викодина.
– Наклонитесь.
Совсем оборзели? Я вскидываю голову и вижу Эмбер, закатывающую глаза в притворном ужасе – боже, какое унижение!
– У меня ничего нет, – пытаюсь я оттянуть неизбежное.
– Таковы правила.
Это говорит человек, вошедший в комнату. Высокий, выше меня ростом, чуть ли не на полголовы, массивный, темноволосый. Он прислоняется к косяку и скрещивает руки на груди.
Твою мать, ищи где хочешь, у меня ничего нет, кроме того запаса, что содержится у меня в крови.
Одеваю халат и сажусь на кровать. Черт, почему-то захотелось курить. Кусаю губы, чувствую, что меня всего трясет. С чего бы это? Со мной еще ничего не делали. Такого, что может причинить вред.
Но это не надолго. Мордоворот у двери отлипает от коска входит в комнату и садиться на стул как раз напротив меня.
– Я доктор Хантер. Стивен Хантер. Ваш врач. Был рад повидать вашего друга, мистер Аррингтон.
Я молчу. И что самое важное – молчит Эмбер. Слушает зато внимательно.
– Вы знаете, что можете покинуть клинику в течение … он смотрит на свои часы, – еще сорока минут?
Я киваю.
– Сейчас вы как я понимаю, под воздействием викодина. Когда вы принимали его последний раз?
Смотрю на Беспощадную Стерву, она загибает пальцы.
– Четыре часа назад.
– Какие-то неприятные ощущения?
– Пожалуй, только в заднем проходе, – говорю я мрачно.
– Хорошо. Возьмем кровь и мочу на анализ. Нужно точно знать уровень.
Кровь он берет умело, замечаю, что он ненавязчиво осматривает мои руки. Думаешь, я в добавок к своим беленьким дружкам, еще и колюсь?
Медбрат дает мне пластиковый стаканчик и указывает на ширму…

– Следующая стадия налоксоновая проба. Вы знаете, что это такое?
Неужели Уилсон не сказал что я врач?
– Я… позавчера делал себе укол.
– Большая ошибка, – шипит Эмбер. Я хмурюсь.
– Вы видите здесь еще кого-то?
Сжимаю кулаки. Кого я пытаюсь обмануть?
– Уилсон говорил о галлюцинаторном-бредовом состоянии, но вы выглядите удивительно спокойным для такого симптома.
– Я знаю, что ее не существует.
– Почему вы так уверены?
– Она умерла. Я убил ее.
Супер.
Мой коронный номер. Сказать такое, что все вокруг застынут с разинутыми ртами. Врач подбирает челюсть с пола и сообщает осторожно:
– Уилсон ничего не говорил об убийстве.
Потом переглядывается с санитаром и я понимаю, что перестарался.
– Нет… не в том смысле. Она погибла из-за меня. Приехала за мной в бар и мы вместе попали в аварию. Я жив. Она нет.
– Хорошая попытка, – встревает Эмбер. – Правильно. Дай ему другую версию. Что у тебя отстроченный ПТС, а не передоз викодином. Глядишь, оставят тебя на таблетках.
– Нет! – тут же говорю я. – Нет, я… это не имеет значения. Я смотрю на потолок, пытаясь успокоиться и говорю четко и ясно, так словно читаю то, что там написано: – Я знаю, что должен пройти детокс, но я боюсь его, боюсь боли, поэтому говорю то, что может увлечь вас в сторону неверного диагноза.
Врач кивает головой.
– Хорошо. Давайте ваши внутренние проблемы оставим на потом, сосредоточимся пока на наркотиках. Значит вы вводили себе нолаксон.
– Да, – киваю я. – Позавчера. Хотел избежать всего этого, – обвожу безликую комнату глазами. – Наверное.
– И что случилось?
– Не смог. Когда стало совсем хреново, снова принял викодин.
– Поподробней не хотите рассказать?
Что рассказывать? Не смог и все. Первый раз смог. Давно, очень давно, почти пять лет назад. Когда поспорил с Кадди смогу или нет, тогда когда я еще не считал себя наркоманом. С тех пор не получалось.
А что было потом – неважно. Не имеет отношения к делу. Так что и рассказывать не зачем.
– Ну и зря, – бормочет Беспощадная Стерва. – Очень трогательная история. Мог бы и рассказать. Мог бы и порадовать своего врача. Смотри, как у него глаза горят. Ты ему нравишься. У тебя так же глаза горят, когда ты видишь то, чего не понимаешь. Ты любишь докапываться до сути? И он тоже. Вы подружитесь.
Закрываю глаза, чтобы не брякнуть: «пошла вон, сука».
Еще бы уши заткнуть.
Не дождавшись ответа, врач говорит:
– Давайте вернемся к пробе. По правилам, как вы знаете, ее проводят через 24 часа после последнего приема наркотика. Если не будет выраженного синдрома отмены.
– Он будет, можете не сомневаться.
– Есть предложение сделать тест сегодня. Мы сэкономим день…
– Что насчет ультрабыстрой детоксикации? – спрашиваю я.
Врач молчит, впрочем, я знаю, что он скажет.
– С вашей историей болезни, это довольно рискованно. Когда мы обсуждали варианты лечения с доктором Уилсоном, данный вопрос не рассматривался.
– Уилсона здесь нет. Вы можете обсудить варианты лечения со мной.
– Мы их обсудили… Условия были оговорены в договоре. Вы же его читали.
Пожимаю плечами. Чудес не бывает. Надежда вспыхнула на пару секунд, чтобы улечься на место. Так всегда бывает. Ненавижу надежду.
– Ну, так как? После определения уровня зависимости, вам введут морфин, вы хорошо отдохнете, затем начнем снижать прием викодина, или, что лучше, откажемся сразу и будем снимать симптомы. Вы должны понимать, что у нас нет намерения протащить вас через ломку, только чтобы внушить мысль о вреде наркотиков. Такие методы для медикаментознозависимых пациентов неприемлемы. Вы согласны со мной?
Конечно, я согласен! Я всегда говорил, что наркотики для меня не блажь, а жизненная необходимость. Похоже, этот врач знает свое дело.
Я киваю. Я согласен почти на все. Морфин в качестве приза выглядит слишком заманчиво. Действительно нужно отдохнуть, перед тем…
– Перед тем как попробуешь морфин в последний раз – шепчет Беспощадная Стерва и целует меня в висок. От нее пахнет землей. Правильно, тварь, скоро я загоню тебя на твое законное место…

Добавлено (21.05.2009, 19:31)
---------------------------------------------
Уилсон
– А где Хаус? – в кабинет просунулась голова Тауба.
– Его не будет некоторое время, – отвечаю я.
– А по точнее можно?
– Что, Форман невыносим?
Тауб пожал плечами.
– Да не особенно. Сегодня было двое больных, но случаи легкие, он расщелкал их как орешки. Мы расщелкали, – поправился он. – Так что с боссом?
– Думаю, его не будет от трех недель до пары месяцев.
То, что его может не быть вообще, я не упоминаю. Это лишнее.
– Значит это не отпуск.
Я развел руками.
– Извини, больше ничего не скажу.
Хотел бы да не могу. Похоже, из всей новой команды только этот маленький еврей относится к Хаусу если не с симпатией, то с сочувствием. Разумеется симпатия исключительно одностороння. Хаус доводит его с особым садизмом. Впрочем, как всех кому он не безразличен. Возможно, Тауб поймет это со временем. А возможно нет – тогда возненавидит Хауса как Форман, или самоустраниться как Тринадцать.
– Передайте ему, если вы его увидите, что я… желаю ему всего наилучшего.
– Хорошо.
Дверь закрылась.
Я помассировал голову. Устал жутко.
Да, парень единственный кто спросил меня о моем друге. Тринадцатая взяла отгул, Форман наслаждается своей должностью главы диагностического отделения, надеюсь временно, Кемерон и Чейз укатили в свадебное путешествие. Кадди обещала зайти вечером, но так и не зашла. Это было удивительно, но возможно она слишком занята? Я замкнул кабинет, рабочий день закончен, самое время растянуться на часик перед телевизором и лечь спать по раньше.
В кабинете Кадди горел свет. Я стукнул в дверь, и вошел, не дожидаясь приглашения.
– Как дела? Все в порядке?
Она подняла голову от бумаг, в глазах отразилась вина.
Дежурный вопрос, собственно говоря, но как часто нам не хватает именно таких дежурных вопросов. Задай его она два дня назад, возможно мне не пришлось всю ночь вести машину.
– О, прости, пожалуйста, не смогла зайти! Эта проверка меня убивает! Как он? Как все прошло?
– Ну… скажем так, в клинику я его доставил. И, судя по всему, он согласился на лечение.
– Детоксикацию?
– И это тоже, как начальный этап.
Она сдвигает брови. Но ей идет это выражение лица.
– Ты же не думаешь… что… его видения…
– Галлюцинации, – поправляю я. Она кивает
– Да, галлюцинации… признаки… шизофрении?
Я думал об этом очень много раз. Нет, могу со спокойной совестью сказать, что это не напоминает ни коим образом тот тип шизофрении, что лично мне хорошо знаком. Поведение Хауса эксцентричное, не всегда адекватное, не вежливое, вызывающее, но никогда и никак невозможно было бы заподозрить его в неладах именно со своей головой. Все, что он делал, говорил – всегда имело логичную, обоснованную причину. Она могла быть скрыта, неясна многим, ее могло заменить дурное расположение духа, бессонница, боль – но объяснить его поведение было можно. Абсолютно всегда. По крайней мере, я думал так…
– Я обязательно съезжу к нему. Кадди встала из-за стола, бордовый костюм с черной отделкой эффектно подчеркивал ее грудь и бедра. И они все еще хороши. В комнате полумрак, он скрывает следы усталости на ее лице, но они там, я знаю.
– Я бы не советовал, – отвечаю я.
– Почему?
– Он… расстроен.
– Конечно, он расстроен! Странно было бы если бы он не был расстроен! Он не увидит больше своего замечательного викодина, он доелся его до чертиков в глазах!
– Ты злишься, значит ты не права.
– Я злюсь? Да я в бешенстве! Я готова была его уволить за этот бесстыжий, отвратительный фарс!
Я вздыхаю. Не люблю спорить с женщинами.
– Ладно, – говорю я, – уже поздно, я домой.
– Нет подожди! Подожди. Объясни, почему ты считаешь что я не должна его проведать?
– Ну это очевидно… Если ты зла на него, то ты либо транслируешь ему свои негативные эмоции, что совершенно лишнее, либо будешь притворяться, что он сразу же почувствует и что тоже не принесет ему пользы…
– Ты считаешь, что я в чем-то виновата?
– Нет, – я качаю головой. Потом вру легко и непринужденно: – Он почти не помнит, что было… Точнее сказать, он не уверен…
– Я могу тебе сказать, что было! Этот сукин сын пришел ко мне… сказал, что моя девочка, моя Рей, – голос Кадди внезапно поднялся, она судорожно вдохнула, почти всхлипнула, похоже в нашем госпитале нервное расстройство просто фактор жизни; потом сказала почти спокойно – он сказал, что она гадкий ублюдок которого я кормлю грудью, чтобы ощущать себя матерью… Я велела ему убираться!
– Хорошо, хорошо, – я киваю. – Не стоит так нервничать. Он болен, он не отвечает за свои слова.
– Я понимаю. О, черт! Кого я пытаюсь обмануть?
Она смотрит на меня виновато, потом садиться за свой стол, молчит долго, затем быстро говорит:
– Он пришел как раз тогда, когда я собиралась домой. Я спешила, у меня все мысли были заняты домом. Я не вижу своего ребенка! Я так хотела ее иметь и теперь отдала, нет, сплавила девочку няньке, словно ухаживать за ней мне неприятно, но это не так…
– Лиза, мы это уже обсуждали, все, что ты сделала – было сделано абсолютно правильно.
– Да… Да. Но я чувствую, что забросила ее, что все это не всерьез, не по настоящему… но это не так…
«Господи, женщина, ты можешь подумать о чем-нибудь еще, кроме себя?» – Я говорю это мысленно, но очевидно она читает в моих глазах легкую укоризну.
– Я… спросила его, что ему надо, сказала, что я тороплюсь, потому что он просто пришел и стоял тут молча. Я думала он решил провернуть какую-то очередную пакость… Хотя последнее время надо признать он вел себя почти по-человечески… за исключением этого дня… но я должна была обратить внимание… Он сказал, что увольняется… А я..я…
– Кадди ты не обязана была знать…
– Обязана! – она вскакивает из-за стола. – Обязана, черт меня возьми. Я решила, что это его какая-то изощренная блажь, спросила, что ему хочется – стол побольше или чтобы у медсестер была более облегающая форма? И тогда он сказал… ну то что я говорила. Если бы я спросила «Что случилось?» или «Как ты себя чувствуешь?» Боже мой, мы все так далеки друг от друга. Я же знала, что он сильно расстроен из-за Каттнера, мы все были расстроены, что не видели, не поняли что что-то не в порядке…
– Да, его самоубийство потрясло всех. Но не вини себя еще и за Хауса. Ну… он попал бы в больницу на сутки позже. Теперь это не важно. Важно то, что он был болен, и ты не должна думать о его словах и действиях, как оскорблении лично на тебя направленном.
Хотя именно это оно и было.
У меня большой практический опыт на тему как успокоить рыдающую женщину и переспать с ней потом. Второго у меня в планах нет, и я просто глажу прижавшуюся ко мне Кадди по голове, продолжая говорить:
– Может быть оно и к лучшему. Как иначе его было загнать на детокс? Рано или поздно но что-то такое должно было случиться.
– Прости… – она отстраняется, снова пытается стать собой. – Может быть сходим поужинаем? Я ужасно хочу есть. Даже не знаю почему.
– С удовольствием, – отвечаю я…
Хотя с еще большим удовольствием я бы пошел домой и заснул.
– Мы не долго, – отвечает она, – ты, наверное, устал….

Ресторан уютный, но без претензий. Недалеко от госпиталя, большой плюс, я часто забегаю сюда. Мы заказываем ужин. Оказывается, я тоже хочу есть. Большой, хорошо прожаренный стейк выглядит просто замечательно. Я пододвигаю тарелку себе поближе, с трудом удерживаясь, чтобы тут же не накинуться на кусок мяса.
Моя начальница ест как всегда изящно, даже чуть отстраненно. Она довольно равнодушна к еде.
– Ему правда привиделось, что я провела с ним ночь? – Лиза Кади смотрит на меня сквозь бокал вина.
И краснеет?
– А ты бы не хотела? Мне показалось, что все эту зиму ты только этим и занималась – завлекала его…
– Я?
– Ну не я же!
– Ну… не знаю…
– Ты же хотела чего-то большего, ведь так? Не отрицай… Знаешь… я думал у вас получиться.
– С ним невозможно иметь дело!
– А ты пробовала? У Стейси получилось…
– О, да, замечательный пример.
– В декабре он притащился ко мне серди ночи и начал говорить о тебе. Я сказал ему заткнуться и сделать хоть что-нибудь. Знаешь, что он сделал? Он приехал к твоему дому, постоял там полчаса, но так и не решил зайти. Сказал, что долго смотрел в окно как ты пила чай.
Я делаю паузу, потом спрашиваю:
– Или зашел?
– Что? Нет!
Она смущена? Это довольно диковинное зрелище – смущенная Лиза. Определенно она мне нравиться такой.
– Вы что ВСЕ обсуждаете между собой?! – она не только смущена, она злиться.
– Ну надо же о чем-то говорить. Еще вина?
– Да, пожалуй. Она залпом допивает то, что у нее было в бокале. Медлит секунду, потом твердо спрашивает:
– И что он рассказал тебе про воображаемую ночь?
– Ты имеешь ввиду эту ночь? Или ту когда… – так забавно ее дразнить. Не удивительно, что Хаус никак не может удержаться.
– Уилсон! – она почти шипит.
Я вздыхаю.
– Ты точно хочешь это знать?
– Да, да! Говори, не тяни уже.
– Он сказал, что ему нужна твоя помощь. Ты позвонила няне, и пошла с ним к нему домой. Там он ввел себе налоксон, что кстати говоря правда, и ты провела с ним ночь, поя его чаем и помогая пережить ломку, не дала сорваться. Ну а утром ты предложила заняться сексом, на что он с радостью согласился. Кто бы сомневался. Черт, Кадди ты не видела его когда он пришел ко мне и сказал, что он прошел детокс раз и два, что вы переспали – он просто светился счастьем и довольством, как кот, наевшийся хозяйской сметаны. Я даже не понял, что он просто под кайфом. А потом он решил развить успех, в свое манере разумеется, ну а дальше ты знаешь, что было…
Ее щеки просто пылают, она молчит, но я знаю, что это не конец, Лиза обдумает все со всех сторон прежде чем сказать или сделать что-нибудь еще.
– Думаешь с ним все будет в порядке?
– Надеюсь.
– Он сильно расстроен?
Я вздыхаю…
– Лиза, расстроен – не то слово. Он почти уничтожен… Он… ощущает что его предал не кто-то со стороны, с таким он бы справился, не первый раз, а предал тот, единственный, кому он доверял полностью и безоговорочно… Кто никогда его не предавал. И не мог предать – он сам.
Мы доедаем в тишине, потом я усаживаю Лизу в такси и еду домой. Телевизора не надо.
Только кровать.

SilverWind,

— Делайте что хотите, но чтобы через полчаса в лесу было светло, сухо и медведь!