Добавлено (04.08.2016, 18:09)
---------------------------------------------
Уилсон заглушил мотор, слабо представляя, что делать дальше. Ему не нравилось это место, но он отлично изучил его, как центр окружности в восемь кварталов, где он потратил месяцы, разыскивая своего пропавшего брата.
Навыки тех поисков не прошли даром – например, он точно знал, где припарковаться, чтобы видеть внутренность столовой церкви Св. Джозефа через окно.
Он уже успел расспросить Кэролайн о её посещениях клиники во всех подробностях. Её объяснения на первый взгляд выглядели убедительными – просто некоторая неуклюжесть. Она сказала, что поранила голову о металлический шкаф, когда неосторожно наклонилась в столовой, где она трудится, как волонтёр, а сломанный палец, действительно, придавила автомобильной дверцей.
Уилсон уже склонялся к диагнозу «невезуха», но что-то всё-таки заставило его оказаться здесь и наблюдать, как Кэролайн выдаёт посетителям кукурузные лепёшки?
Она оживлённо болтала со своим соседом, разливающим соус-чили, улыбаясь и кивая каждому, кто подходил за очередной порцией еды. Уилсон по привычке скользил взглядом по лицам стоящих в очереди мужчин и женщин. Один человек с торчащими из под красно-фиолетовой вязаной шапки седыми клочьями волос выделялся из всех тем, что почти пополам переламывался от приступообразного кашля. Уилсон проследил за ним взглядом и отметил озабоченность Кэролайн, как раз в этот момент положившей на поднос старика лепёшку.
Он наблюдал ещё несколько минут, сам не понимая, чего ждёт. Уже собравшись уезжать, он вдруг снова увидел Кэролайн, идущую между столами с кружкой в здоровой руке. Она всунула кружку в руки кашляющего человека, очевидно, убеждая его выпить. Уилсон подался вперёд и положил руки на руль.
С четверть часа, пока человек понемногу отхлёбывал из кружки, его кашель, к удивлению Уилсона, сошёл на нет. Когда же он встал, чтобы уйти, Уилсон снова поискал глазами Кэролайн, но её больше не было в поле зрения. Он вышел из автомобиля и двинулся к боковой двери церкви, собираясь проникнуть внутрь и поискать её там.
Обойдя угол, он услышал чей-то кашель – задыхающийся, клокочущий, здорово напоминающий кашель при обширной пневмонии. Кашляла Кэролайн, прислонившись к стенке и зажимая рот забинтованной рукой.
Уилсон протянул ей носовой платок.
Она посмотрела на него удивлённо, но платок приняла и даже, обуздав немного свой кашель, слегка улыбнулась.
-Вы должны кому-то показаться с таким кашлем, - сказал Уилсон, когда она утёрла лицо.
- Я так и сделаю. Спасибо за платок, я его выстираю и принесу вам в больницу, - она повернулась, чтобы уйти, но Уилсон удержал её за руку.
- Требуется не меньше шести часов, чтобы заполучить такой кашель.
Она обратила на него взгляд своих тёмных, широко раскрытых глаз:
- Я не понимаю, о чём вы.
- С вами было всё в полном порядке, когда я видел вас сегодня днём, а вечером у человека в красно-фиолетовой шапке был точно такой же кашель, когда он пришёл сюда, чтобы поесть. А теперь этот кашель – у вас.
Она высвободила у него свою руку:
- Что вы хотите, доктор Уилсон?
- Когда вы заходили ко мне после смерти вашей матери, уходя, вы казались до смерти уставшей, а я, наоборот, как будто выспался.
Она схватилась за ручку двери:
- Теперь у вас разыгралась фантазия. Мне нужно вернуться в церковь, а вам лучше пойти домой и отдохнуть.
Он опередил её и тоже ухватился за дверь, не давая ей войти:
- Доктор Киркпэтрик сказала, что у вашей матери было куда больше энергии, чем можно ожидать при её состоянии.
Она задохнулась и отступила назад, подальше от него:
- Пожалуйста, доктор, уходите домой.
Уилсон выпустил дверь и прислонился к ней:
- Думаю, вы понимаете, о чём я говорю, даже если я сам этого хорошенько не понимаю. Что происходит, Кэролайн?
Она снова закашлялась, и сквозь кашель с трудом, невнятно пробормотала что-то вроде:
- Вы всё равно не поверите. Пустите меня, я пойду, - и двинулась к центральному входу.
- Кэролайн! – окликнул Уилсон, он догнал её и удержал за плечи. – Подождите!- он силой развернул её, заставив смотреть себе в глаза. – Я не уйду! Я, может быть, догадываюсь о том, что происходит, но я должен знать наверняка. Я могу вам помочь с этим кашлем и без визита в клинику, но помогите и мне. Прошу вас!
Она нерешительно посмотрела на него, продолжая покашливать.
- О чём же вы догадываетесь и что я должна подтвердить?
- Возможно, я сошёл с ума, но я думаю, что вы каким-то образом принимали на себя все эти раны и инфекции. Я думаю, что и эту пневмония, и сломанный палец вы забрали себе у их настоящих владельцев, - он жестом указал на её шинированную руку. – И я думаю, что вы можете научить меня, как это сделать.
- Зачем? Зачем вам это?
- У меня есть друг, - признался Уилсон. – Если я прав, вы могли бы показать мне, как ему помочь.
- И как бы вы ему помогли? – спокойно спросила Кэролайн.
- Я… вылечил бы его.

Она ещё мгновение смотрела ему в глаза, потом отвела взгляд в сторону и вся словно сгорбилась, делаясь меньше ростом:
- Пойдёмте. Есть место, где мы можем поговорить, - и она указала на дверь, от которой они только что ушли.

…………………………………………………………………………………………………………………………………

В пятницу вечером Уилсон явился в квартиру Хауса, как обычно, нагруженный свертками с провизией. Он слышал, что Хаус плещется в ванной и, по всей видимости, это означало, что его нога вела себя сегодня паршиво.

Хаус не особо обратил внимание на его возню в кухне, хромая без трости из ванной. Нога вела себя отвратительно, доводя его да отчаяния во время работы, особенно во второй половине дня, пока ему не удалось кое-как дотащиться с ней до дома. Он, должно быть, уже несколько месяцев не чувствовал себя хуже. Горячая вода вместе с викодином немного умерили боль, и его слегка развезло.
Одевшись, Хаус втайне порадовался, что Уилсон не чувствует себя прощённым – желая загладить вину, он обычно вкуснее готовил.
Они поели, почти не разговаривая, прислушиваясь к негромкому бормотанию телевизора, только и нарушавшему тишину. Уилсон получил долгожданный шанс попробовать новый марокканский рецепт курицы, и оказался вполне доволен результатом. Хаус, одобрительно ворча, очистил свою тарелку, и Уилсон слегка улыбнулся столь щедрой похвале.
Забирая тарелку Хауса с его коленей, Уилсон спросил:
- Как насчёт чая?
Хаус насмешливо выгнул бровь:
- Как насчёт пива?
- Здесь не жарко, ты принял некие таблетки, и после цыплёнка по-мароккански
полагается пить чай.
Хаус закатил глаза:
- Можно подумать, ты был в марокканском ресторане?
- Ну, нет, - признался Уилсон. – Возможно, я что-то домыслил.
- То есть, соврал?
Уилсон повесил голову
- Я вступил на порочный путь, да?
- Именно, - усмехнулся Хаус, устраивая голову на диванном валике.
- Чёрт с тобой! Я хочу чай, - он двинулся на кухню.
Вслед Уилсон услышал драматический вздох:
- Ну, если уж ты всё равно пошёл…
Пока он мыл посуду, чайник вскипел. Готовя чай, Уилсон краем уха слышал комментарии Хауса по поводу фильма, но думал о другом – об инструкциях Кэролайн. Она говорила, что главное в ритуале отчётливо мысленно проговорить, что он обменивает и искренне хотеть, чтобы обмен состоялся.
Заклинание и воля: что-то вроде сюжета из фэнтези или комикса. Нечто совершенно невозможное. Но это работало. Он видел, как это работало с ним самим. Кэролайн сказала, что это – древний семейный ритуал, возникший в её семье ещё до торжества рационального объяснения мира и холодной трезвости науки. Но холодная трезвость науки не смогла помочь Хаусу. И Уилсону уже нечего было попробовать, кроме вот этого.
Он взял кружки из одного посудного шкафчика, пакетики чая из другого, слегка сожалея, что не прихватил своей заварки из дома. Наливая горячую воду в кружку Хауса, он начал размеренно повторять, что сказала ему Кэролайн: «Арвенион` ч бейча», - слова были иностранными и трудными для произношения. Уилсон попытался сосредоточиться на её наставлениях и думать о предмете обмена - его здоровье на боль Хауса. Она советовала не вдаваться при этом в медицинские тонкости. «Это, возможно, будет для вас даже труднее, как для врача, - сказала она, - но лучше доверьтесь старинному волшебству и оно само позаботиться об определении материального субстрата обмена». Чай был уже почти готов, когда он пробормотал, вдогонку к заклинанию: «Я однажды сказал тебе, Хаус, что готов поменяться с тобой, готов взять твою боль на себя». Выбросил в мусор использованные пакетики и поднял кружки, с глубоким вздохом сказав самому себе «Ну, надеюсь, это сработает».
Вернувшись в гостиную, он поставил кружку Хауса на журнальный столик поближе к нему, а сам устроился на стуле рядом с кушеткой. Хаус только покосился на него и поднял кружку. Уилсон с удивлением почувствовал, как замерло у него сердце, едва Хаус сделал первый глоток. Стараясь ничем себя не выдать, он потягивал свой собственный чай.
В душе Хаус невольно признался себе, что чай после острой закуски обладает успокаивающим эффектом. Как ни странно, но казалось, что, вместе с таблетками и горячим душем, чай смирял дёргающие разряды боли в нервных окончаниях его бедра.
Не обращая внимания на то, что там транслируется, Уилсон наблюдал за беспечно уставившимся в экран телевизора Хаусом, когда ощутил начинающуюся боль в плече и под лопаткой. Конечно, плечо Хауса постоянно испытывало не предназначенную для него нагрузку. По всей видимости, старинный ритуал начал действовать, передавая ему то, что он определил для себя как «Боль Хауса».
Напряжённость стала спадать с лица Хауса, он откинулся на подушки дивана и отпил ещё один глоток, побольше, после чего поставил кружку на живот. Уилсон чувствовал, как боль распространилась от плеча вниз, к руке и частично в поясницу. К тому же болевые ощущения появились и в правой голени, заставив его заёрзать на стуле.
Уилсон закрыл глаза и откинул голову. Хаус, покосившись на него, посоветовал: «Иди домой, поспи - дерьмово выглядишь».
«Кто бы говорил!» - усмехнулся Уилсон. Почувствовав назойливый зуд в правой руке, он поднёс её к лицу и увидел пересекающую ладонь плотную мозоль. Ему пришлось сделать вид, что он просто потёр глаза, чтобы скрыть это движение от Хауса.
Хаус сделал ещё один солидный глоток - так хорошо он себя не чувствовал даже после кетаминовой блокады. Чёрт, да он не чувствовал себя так хорошо уже давным-давно, начиная с инфаркта. Он посмотрел на свои босые ноги, закинутые на журнальный столик, и был немного удивлён, что ещё не растекся лужицей тёплого киселя.
Уилсон же чувствовал, что всё его тело выкручивается и выгибается с каждым новым болезненным ощущением. Боль в правом бедре началась, как покалывание, но каждый раз, когда Хаус отпивал глоток чая, его интенсивность нарастала. Он мучился вопросом, что будет, когда волшебный ритуал Кэролайн завершится.
Гадать пришлось недолго. Последним большим глотком Хаус допил свою кружку.
Уилсон не смог сдержать вопль, когда кожа его измялась, мышца бедра исчезла, а разрушенные нервные окончания внезапно взвыли в агонии. Его штанина провалилась в яму рубца.
- Что? - резко спросил Хаус, отставляя кружку на журнальный столик и всматриваясь в Уилсона, судорожно вцепившегося в правое бедро.
Лицо Уилсона побелело, он дышал прерывисто, с дрожью. На лбу бисером выступил пот. Он думал, что подготовился лучше. Он думал, что Хаус преувеличивает интенсивность своей боли и, жалел, что не принял заранее болеутоляющее.
Хаус внимательно смотрел на него, не двигаясь, однако, с места.
- Что это? Ногу свело?
- Ох, - выдохнул Уилсон. - Что-то вроде того… Он боялся, что если ослабит хватку, случится что-то жуткое, но всё же посмотрел на Хауса и попытался улыбнуться, хотя от боли не мог спокойно дышать.
Хаус подозрительно прищурился на него:
- Если ты так улыбаешься больным, чтобы их ободрить, ты худший онколог, чем думаешь.
Уилсон решил, что лучшим планом действий будет поспешное отступление. Он поднялся с места, перенеся свой вес, в основном, на левую ногу, и, обойдя стул, двинулся к ванной. Хватая ртом воздух, он говорил сам себе между вдохами: «Я должен… уйти… отсюда…» в надежде, что сможет преодолеть эти восемь шагов от стула до стены прихожей, за которую можно будет схватиться.
Но, наступая на правую ногу впервые, он не учёл, что Хаус, передвигаясь без трости, всегда выносит эту ногу чуть в сторону, чтобы как-то удержать вес тела.
Уилсон понял свою ошибку, когда нога подломилась, а у него не было ничего подходящего для опоры, чтобы устоять. У него даже не было мгновения для крика - он рухнул на пол, потеряв сознание ещё до того, как упал.
Хаус услышал короткий всхлип и сразу за ним звук падения тела.
- Эй! - окликнул он, и не получив ответа, тяжело поднялся и двинулся к распростёртой на полу фигуре Уилсона, обошёл его и потыкал тростью в плечо:
- Это не смешно. Мне впервые за день было неплохо, и я сейчас не в настроении для игр.
Поскольку Уилсон не ответил, Хаус опустился на пол и мягко перевернул безвольное тело. Он осмотрел ему голову, ища след ушиба, оттянул веки и прижал два пальца к шее, проверяя пульс на сонной артерии. Пульс частил, и дыхание было поверхностным. Хаус нахмурился.

Нескольких мгновений разглядывания Уилсона Хаусу хватило, чтобы припомнить, что перед тем, как встать, Уилсон схватился за правую ногу. Мышечного спазма едва ли хватило бы, чтобы спровоцировать у кого-то обморок, таким образом Хаус начал мысленно прикидывать список необходимых тестов, чтобы понять, что, в действительности, произошло, одновременно потянувшись к колену Уилсона. Он провёл пальцами по ходу мышцы, ожидая найти спазмированный участок.
Впадина в мышце с горным хребтом ткани шрама в середине должна была быть ему знакома, но он никогда не ощупывал её под таким углом. Он уже дошёл до середины ноги, когда понял, что именно чувствует под хлопком штанов Уилсона. Он отдёрнул руки и резко отшатнулся: «Что это, чёрт побери?»
Уилсон в ответ застонал и пошевелился.
Тяжело дыша, Хаус снова протянул руку и провёл по бедру Уилсона. Нет, ему не показалось: на бедре Уилсона была длинная вмятина, которой там быть не должно.
Быстро придвинувшись, он распустил пояс штанов Уилсона. Неловко стащив их к его коленям, он резко со свистом втянул воздух, потому что смог рассмотреть его ногу.
Он сидел неизвестно, сколько времени, изучая шрам с того ракурса, с которого его прежде могли видеть все, кроме него - в тех редких случаях, когда он позволял им смотреть. Это было невозможно. Его шрам на ноге Уилсона. Хаус провёл правой рукой от собственного бедра до колена. Под его джинсами отчётливо определялся рельеф мышцы - мышцы, которой там не должно было быть. Его рука на бедре словно закостенела. «Это не имеет смысла», - пробормотал он.
С трудом переводя дыхание, он встал, поражаясь лёгкости этого акта и отсутствию боли, и спустил к лодыжкам собственные джинсы. Хаус смотрел на свою совершенно нормальную, здоровую пару бёдер и чувствовал, что не прочь и сам хлопнуться в обморок прямо сейчас.