Добавлено (29.08.2016, 11:13)
---------------------------------------------
Глава 4: Кровавое воскресенье

Хаус проснулся от оглушительного грохота пульсирующей в ушах крови. Он почти задохнулся и уставился в темноту, пытаясь сообразить, на каком свете оказался. Тело, подстёгиваемое адреналином, рвалось куда-то бежать. Разум помнил, что это невозможно.
Привычно осторожно он сел и машинально потер рукой бедро, удивившись отсутствию боли. Почему он спал в гостиной на диване? И что с его телевизором? Похоже, тот отрастил себе странный придаток в виде небольшого колеса… Уилсон! -толчком вернулась к нему память о последних событиях. - Уилсон занял его кровать - вот почему он сам на диване. Да! И он теперь вполне может побежать, если…
Короткий задавленный вскрик из спальни - и Хаус сорвался с места.
…………………………………………………………………………………………………………………………
Уилсон проснулся с воплем, выдавившим весь воздух из его легких, на вдох новой порции не было сил, вернее, он не мог вспомнить, как надо дышать. Его ногу жгло огнём и, одновременно, нанизывало на ледяное копьё, сведённая судорогой мышца превратилась в камень. Он не мог дышать, не мог думать, он мог только сжаться в комок, обхватив колени и замереть так - больше ничего
Чьи-то руки, ухватив за плечи, заставили его немного разогнуться, распутывая и разнимая его судорожную хватку, отчаянный крик умер, задохнувшись от недостатка воздуха, превратившись в жалобный всхлип. Грубый голос над ухом показался райской музыкой. Хаус! Хаус знал бы, что сделать.
Тёплые сильные пальцы принялись разминать и растирать камень в его бедре, кроша и размалывая его острые грани, и тогда он, наконец, нашёл в себе силы для жалобного воя.
Хаус действовал энергично и жёстко, растирая спазмированную мышцу, морщась от сознания того, что причиняет боль в процессе, но более щадящего способа помочь, просто не было. Уилсон с воем вцепился в его запястья, и Хаус прикрикнул на него. Хватка вокруг его запястий не ослабла, но, по крайней мере, попыток оттолкнуть его руки больше не было.
- Мне жаль, приятель, - сказал он. - Но это - лучшее, что можно придумать, поверь мне.
Хаус разминал его спазмированный мускул, погружая в бедро костяшки пальцев, растирал его ладонями снова и снова, как делал тысячи раз, только теперь он массировал чужую ногу под непривычным углом. Он глядел на пальцы Уилсона, всё ещё сжимающие его запястье, и припоминал редкие случаи, когда позволял Уилсону помогать себе. И теперь, особо не задумываясь, он бормотал в такт движениям бессмысленные успокаивающие слова, как когда-то делал Уилсон.
Руки Уилсона постепенно расслабились и он перестал цепляться за Хауса, а ещё через несколько минут чуть обмякло и всё тело.
Продолжая одной рукой массировать ногу Уилсона, Хаус другой рукой потянулся и, вытащив из тумбочки маленькую электрогрелку, включил ее в розетку у изголовья кровати. Розовое махровое покрытие грелки выглядело неуместно жизнерадостным даже в мягком свете настольной лампы. Почему-то раньше Хаус об этом не задумывался. Дождавшись нужной температуры, Хаус обернул её вокруг бедра Уилсона.
Тепло от грелки довершило работу, начатую Хаусом, и истерзанные мышцы наконец расслабились. Уилсон глубоко вздохнул, вздох перешел в тихий стон. Его простыни и пижама промокли насквозь, и он, пожалуй, годился бы в участники конкурса мокрых футболок, если бы не чувствовал себя переваренной лапшой.
Хаус поднялся и принялся рыться в шкафу в поисках сухой одежды. Найдя футболку и спортивные брюки, он бросил их на постель рядом с Уилсоном.
- Переоденься. Будешь лучше спать.
Уилсон, глядя в потолок, слабо шлёпнул рукой по простыне, что, видимо, следовало расценивать, как пренебрежительное: «и так сойдёт».
Хаус присел рядом с ним на кровать и слегка пихнул в бок:
- Помочь?
Уилсон согласно моргнул.
Хаус осторожно приподнял вялое тело приятеля в полу сидячее положение и принялся стягивать с него влажную футболку. Уилсон покорно наклонился вперёд и уронил голову Хаусу на плечо.
Сухая футболка была уже у Хауса в руках, но он медлил. Измученный Уилсон так доверчиво и беззащитно прильнул к нему, ухватившись для равновесия одной рукой за бедро Хауса, что они фактически были близки к объятию. У Хауса от жалости перехватило дыхание.
Плечи Уилсона дрогнули в коротком судорожном и горьком вздохе, как будто этим вздохом он хотел пожаловаться на боль, на ношу, которую принял на себя, и о настоящей тяжести которой не подозревал. Хаус свободной рукой провёл по его спине, на мгновение задержав это почти объятие.
- Я знаю, - шепнул он куда-то в волосы Уилсона. - Давай, поднимай руки.
Они вдвоём сражались с одеждой, сначала надевая на Уилсона футболку, а потом стягивая с него влажные треники, после чего, по взаимному молчаливому соглашению, решили, что сухая пара штанов прекрасно подождёт до утра.

- Прими таблетку, пока не отключился, - кивнул Хаус на пузырек с викодином и стакан воды на тумбочке.
Уилсон, гримасничая, повернулся к часам.
- Четвёртый час, - негромко сообщил Хаус. «Слишком рано, - подумал он, - для непрошеных размышлений о том, почему наблюдать за чужими муками вдруг оказалось тяжелее, чем преодолевать свои». - Выпей уже таблетку и поспи.
Он встал и повернулся к двери, но Уилсон придержал его за руку.
- Спасибо.
Хаус не обернулся, но слегка кивнул, прежде чем высвободить руку и уйти.