Фотография, десять на двенадцать,
С наивной подписью «На память».
Фотография, где мог ты улыбаться.
Хотя улыбкой вряд ли что исправишь…

Часть 1. Фотограф Эмма Слоан.

Эмма укачивала своего беспокойного малыша и свою беспокойную совесть. И в очередной раз пыталась доказать себе, что это не ее дело и ей не следует вмешиваться. Но сегодня у нее это плохо получалось. Эти врачи спасли ей гораздо больше, чем жизнь. Они спасли жизнь ее ребенка, что гораздо важнее. А сегодня она носила маленького в клинику Принстон-Плейсборо, единственную клинику, которой доверяла своего ребенка, и кое-что там увидела.
Обычно она видела там только Лизу. Так уж получилось, что они с Лизой стали подругами. В том, что она ее боготворила, не было ничего удивительного. То, что она сделала, невозможно переоценить. Но почему Лиза к ней так отнеслась, она не знает. Сама Лиза говорила: «Эммочка, ты даришь мне надежду на то, что и у меня когда-нибудь все будет хорошо». У Слоан была куча других объяснений. Может, потому, что у них обеих, успешных деловых женщин бальзаковского возраста, не было подруг и не было на них времени? Может, потому, что у обеих нелепо складывалась личная жизнь? Может, от того, что они обе отчаянно жаждали завести ребенка? Одна сумасшедшая мать всегда поймет другую. Они и понимали друг друга без слов. Именно Эмма смогла успокоить Лизу после того ужасного случая, когда Хауз обозвал ее паршивой матерью.
Ох уж этот Хауз! Все дело в нем. Дело в том, что сегодня она увидела их всех, троих. И ужаснулась. Юную докторшу она сперва даже не узнала. Да и та ее тоже, хотя они столкнулись у выхода нос к носу. Горькие складки у рта, лицо - как маска, жесткий, какой-то безнадежный взгляд. Ничего от той солнечной, доверчивой девочки, которую она с таким удовольствием запечатлела на фотографии. Эту фотографию забрал тот молодой светловолосый доктор. Он так смотрел на нее, что она отдала ему эту фотографию. Теперь ее не узнать. Да и его тоже. Его лицо непостижимым образом перестало светиться. Он как будто погас изнутри.
Эмма знала, что эти двое теперь живут вместе. Лиза была этим очень расстроена. Она говорила, что им не стоит быть вместе и сокрушенно качала головой. А недавно она сказала удивительную вещь. Лиза думала, что Кэмерон останется с разбитым сердцем, но они страдают оба. Это разрушительный союз.
Она осторожно достала фотографию из кюветы. Фотографии, сделанные для души, должны быть черно-белыми и мокрыми, а не сухими цветными картинками на компьютере. Слоан подняла влажную фотографию над головой, вновь всмотрелась в лицо этого странного человека, этого ущербного гения, этого сумасшедшего, никем не понятого дон-кихота. Никем, кроме Лизы. Женщины, бывшей для него только другом. Даже женщина, которую он любил, не понимала его. Впрочем, в этом нет ничего удивительного. Любовь, как известно, глаза застит. И, к тому же, надежно отключает мозги. Ей ли, Эмме Слоан, не знать об этом. В своей жизни она ничего уже не исправит. Но, может, исправит в чужой? Ах как велик соблазн… И как она боится совершить ошибку. Но сегодня ей показалась, что ошибку она уже совершила. Несколько лет тому назад. Когда отдала фотографию не тому человеку.
Эмма прошла на кухню, отпила глоток уже остывшего кофе. Кофе показался ей неожиданно горьким. Она присела к столу и написала прямо на большом коричневом конверте для фотографий: «Уважаемый доктор Хауз. Несколько лет тому назад Вы спасли меня и моего ребенка. Я хотела тогда подарить Вам фотографию на память, но она была одна и она исчезла. Я решила, что сделаю это потом, но закрутилась. Одной с маленьким ребенком так тяжело. Посылаю сейчас сразу несколько. Надеюсь, еще не слишком поздно. Интересно, узнаете ли Вы там кого-нибудь? И простите меня».
Эмма по привычке поставила свою размашистую подпись в конце. Он конечно ее не помнит. Лишь бы не выбросил конверт, не вскрывая. С него станется. Она вложила туда подготовленные фотоснимки, сделала глубокий вздох и заклеила конверт. Отправлять или нет? Она его совсем не знала. Как он отреагирует? От нее зависело счастье троих людей. Она всего лишь фотограф, немного знающий людей, чтобы там Лиза не говорила о ее потрясающей интуиции. Она впервые подумала о том, как тяжело быть богом.
Да ладно! Эти трое несчастнее уже не будут. Она может положиться на чуткость доктора Хауза. Его рука была первой, за которую ухватился ее новорожденный сын. Ее сын ему верил, значит, и она ему верит. Эмма тряхнула головой, отгоняя прочь сомнения. Завтра на прогулке с сыном она опустит чертов конверт и будет ждать последствий. Была не была. Можно, случайно сойдя с тропинки, раздавить прекрасную бабочку и изменить ход мироздания в худшую сторону. Но она будет надеяться, что, намеренно сойдя с тропинки, раздавит ядовитую гусеницу, пожирающую чужое счастье.

Часть 2. Доктор Грегори Хауз.

Грег смотрел на фотографии, рассыпавшиеся по всему полу, с высоты своего немаленького роста и руки его дрожали. Зачем, за что? Что надо этой женщине? И, главное, почему она ждала столько лет? Что, что он должен здесь увидеть?! Но он и сам отлично знал, что. Знал, потому что он это видел. Не мог не видеть.
В отчаянии он скрипнул зубами, тяжело опустился на колени и стал собирать фотографии. Что с ними сделать: выбросить, порвать, сжечь? Еле добравшись до дивана, он сел. Это ему наука. Будет в следующий раз, перед тем, как открывать незнакомую почту, предварительно наливать себе скотч и садиться. Дурацкое любопытство. Хотел вспомнить, кто эта женщина. Думал, что она прислала ему свое фото с ребенком. Хотел посмотреть, как выглядит дурочка, способная послать такую фотографию ему. Да еще спустя несколько лет. А если бы в конверте был белый порошок?
И тут же Грег подумал: Господи, лучше бы там действительно был белый порошок. Черт, он же чуть в обморок не грохнулся, как кисейная барышня. Уилсон сказал бы, что виноват викодин. У Уилсона во всем викодин виноват. Если Хаузу упадет на голову кирпич, то и тогда его лучший друг скажет, что виноват викодин. Мысли об Уилсоне отвлекали, с ними было как-то легче. Вот, есть же что-то еще, помимо этих фотографий. Он отхлебнул приличный глоток чистого виски прямо из бутылки и, с каким-то непонятным мазохизмом, начал раскладывать фотографии на журнальном столике.
Вот он. Вот Кэмерон. Вот Чейз. Вот снова Кэмерон. Вот опять он. Вот еще Кэмерон. И еще Кэмерон. И еще. Он закрыл глаза, но это не помогло. Перед глазами мелькали и мелькали черно-белые снимки. Которые не оставляли ни малейшего сомнения в отношении чувств, по крайней мере, одного персонажа. Белый снег на черной земле. Черный след на белом снегу. Его след. Господи, что же ему делать? Он посмотрел на викодин, стоявший на рояле. Когда позвонил почтальон, он как раз играл на рояле. Сможет ли он когда-нибудь снова играть на рояле? Он перевел глаза на початую бутылку виски. Пить он точно сможет - мелькнула злая, горькая мысль.

Часть 3. Доктор Элисон Кэмерон.

Кэмерон достала обе фотографии из шкафа, где она прятала их от Чейза. Сегодня вечером он не придет, у него дежурство. Можно расслабиться. Хорошо, что они больше не работают вместе, иначе она свихнулась бы. Ей нужен был секс, но не настолько. Скорее, ей нужно было ощущение, что она кому-то нужна. Что она нужна мужчине. Она использовала его и знала об этом. Она ненавидела за это себя и постоянно срывалась на Роберте. И ненавидела себя еще больше. И, чем больше она себя ненавидела, тем злее становилась. Она не узнавала себя. Никогда раньше она не была такой жестокой. Что с ней стало?
А все эта непрошеная любовь, свалившаяся к ней на голову. Ну, не может она нести этот крест. Не по силам он ей! Элис ненавидела себя, но еще больше она ненавидела его. Хауза. Даже в мыслях она произнесла его имя, как будто выплюнула. Бывают же такие сволочи, которым ничего не стоит растоптать другого. Самое ужасное, что теперь она лучше понимала Хауза, его ненависть к себе и стремление отыграться на других. На тех, кто рядом. На тех, кто любит. На тех, кто не может ответить ударом на удар. Она пыталась отвечать. А потом рыдала в подушку и кусала губы до крови, вспоминая об этом.
Отец Эрика, пытаясь наставить ее на путь истинный, рассказал ей одну библейскую притчу. Про женщину, которая пожаловалась богу на то, что крест ее слишком тяжел. И тогда бог запустил ее в свою кладовую, чтобы она смогла выбрать себе другой. Женщина обошла кладовку несколько раз и, наконец, указала на маленький изящный крестик из кипариса. Господь улыбнулся и молвил: Да ведь ты его и несешь. Она пыталась. Она честно пыталась поверить в эту историю. Но, видимо, в кладовке у бога все кресты перепутались. Она не может больше этого вынести.
Автоматически, бездумно, как почти каждый свободный (от Чейза) вечер она совершала привычные действия. Разожгла камин. Убрала фотографию Чейза. Ту, где он еще мог светиться. Поставила две другие фотографии на стол. Зажгла свечи на камине и на столе, накрытом красивой скатертью. Налила в бокалы красное вино. Бокалов было два. Так и спиться недолго - подумалось ей, но как-то мельком. Поставила диск в музыкальный центр. Сегодня пусть это будет «Лунная соната». Не только Хаузу любить музыку. Верхний свет она погасила и теперь комната освещалась только языками пламени. Живой огонь, на котором горит ее душа. Жанна Д,Арк сгорела за несколько часов, а ей гореть сколько? Неужели любовь к мужчине наказывается строже, чем любовь к Родине?
В комнате было тепло, но ее пробирал озноб. Она ухитряется мерзнуть на костре, вот почему никак сгореть не может. Собственный истеричный смех, раздавшийся в пустой квартире, напугал ее. Чаепитие сумасшедшего шляпника. А ведь когда-то она считала себя Алисой в Стране чудес. Она подошла к зеркалу и взглянула на свое отражение. На ней было красное платье с глубоким вырезом. Гранатовое колье пересекало шею кровавой чертой. Помада нестерпимо алела, оттеняя бледное лицо с заострившимися чертами и ярко горящие глаза, окруженные глубокими, как мировая скорбь, тенями. Соседка, заставшая ее как-то в таком виде в неурочный час, прокомментировала: «женщина, которой обладали не неврастеники».
Да, Хауз, ты имеешь меня даже на расстоянии! - ожесточенно подумала Элис. Ненависть, это та же любовь, только вывернутая наизнанку. Также, как ты вывернул всю мою жизнь. Отражение начало расплываться и таять, уходя в глубь. Так вот ты какое, Зазеркалье! Верните Алису обратно, в Страну чудес. Я не хочу всю жизнь пить чай с сумасшедшим шляпником. Кэмерон испугалась. Она что, сходит с ума? Как может исчезнуть отражение в зеркале. Она провела рукой по лицу. Рука стала мокрой. Все в порядке, это просто слезы. Все хорошо, она еще не разучилась плакать. Вот только воздуха немного не хватает. Она толкнула дверь, чтобы выйти на площадку и вздрогнула от неожиданности - перед ней стоял Хауз. И, по видимому, уже давно.

Добавлено (06.08.2008, 05:46)
---------------------------------------------
Сорри, может кто сюда фотографии добавит? Не нашла у себя подходящих, а они сюда так и просятся. Фотороман, все же.