Сельское хозяйство и торговля? И это их девиз, когда они могут похвастаться такими личностями как, Джонни Кэш, Тина Тернер, Бесси Смит, Уильям Кристофер Хэнди «Отец блюза», Долли Партон, Арета Франклин, Карл Перкинс и Элвис Аарон Пресли? Что ж, осмелюсь заметить, правительству штата в Нэшвилле, разумеется, виднее… но кажется, для девиза немного нескладно.

Мемфис – самый большой город в Теннесси и, конечно же, родина Грейсленда (поместье Элвиса Пресли – прим. перевод.), одного из самых популярных туристических объектов. В действительности - это второе место по посещаемости в Америке после Белого дома. Столица Нэшвилл, с его легендарным мюзик-холлом The Grand Ole Opry, называет себя родиной кантри. Но я отправился в горы Теннеси для того, чтобы исполнить свою давнюю мечту и услышать другой жанр американской музыки. Я хотел услышать музыку жителей Аппалачей.

Блюграсс!

Моя страсть к блюграссу (необъяснимое, но такое подходящее название для стиля музыки, за которым я и отправился) началась в тот момент, когда я влюбился в заглавную мелодию, написанную Лестером Флэттом и Эрлом Скраггсом к американскому ситкому 60-х «Деревенщина в Беверли-Хиллз» («The Beverly Hillbillies»). Я смутно помню само шоу, которое смотрел еще ребенком, но годами позже я купил альбом Флэтта и Скраггса, в составе группы «The Foggy Mountain Boys». На том диске мастер игры на банджо Скраггс сыграл свою бессмертную песню «Foggy Mountain Breakdown», и я подсел на всю жизнь. Еще некоторое время спустя я пошел в кино, чтобы увидеть фильм «Освобождение» («Deliverance») Джона Бурмана, одну из четырех или пяти кинолент, изменивших мой взгляд на все – кино, людей, себя и мир в целом. Там был замечательный момент (нет, не сцена «Я заставлю тебя визжать как свинью» - другая), известный как «Дуэль Банджо» (The Duelling Banjoes), где Ронни Кокс (Rohny Cox) (играющий на гитаре, как оказалось) противостоит местному юноше с внешностью коренного южанина, играющему на самом норовистом и быстром банджо на Юге.

Я знал, что любители кантри - исполнители и танцоры настоящего блюграсс, - живут на холмах над Таунсендом в Теннеси. Мне поведали о том, что некоторые из них встречаются в заброшенной школе, которую переделали под место проведения своих музыкальных встреч. Они не играют для жаждущей билетов толпы, они играют для себя. Но гостям здесь тоже рады.

Я приехал в Rocky Branch Club в девять вечера, и там уже веселились. То, что раньше было школьным коридором, уставленным шкафчиками и увешанным картами «Нашего штата», теперь было заполнено людьми, которые… Ну что сказать? Они действительно являли собой воплощение деревенщины в представлении самого чопорного и старомодного кастингового агентства. Там были мужчины с длинными бородами, которые просто обязаны зваться Зик (мужчины, а не бороды), танцующие в сабо или с тяжелыми набойками на обуви. Покачивался под музыку в заплатанных джинсовых комбинезонах и молодняк с длинными шеями, огромными кадыками и зубами наружу, и женщины вообще без зубов, выглядевшие так, словно родили семерых еще до своего двадцатилетия.

Из каждой комнаты по коридору, из каждого бывшего класса доносились звуки. Да еще какие. Полтора часа я слонялся из комнаты в комнату, ошеломленный получаемым наслаждением. За этим я и приехал: аутентичная деревенская музыка и танцы исключительно ради удовольствия.

Эта музыка создается только струнными. Она берет свое начало, и даю слово, вы можете услышать это в жалобных мотивах из пяти нот, в кельтской народной музыке Шотландии и Ирландии, в джиге и риле (быстрый шотландский танец – прим. перев.). Гитара, бас, мандолина, скрипка и банджо – вот основная комбинация для блюграсса. Все ударные представляют собой: энергичное бренчание, пощипывание, пошлепывание, скребки и удары по струнам.

Я нашел Джэка, парня, которого я заметил чуть ранее, блестяще выстукивающим что-то на пианино в абсолютном одиночестве. Теперь он играл на гитаре. Я изумился крайней виртуозности и преувеличенной важности исполнения. В тот момент, когда Джек перестал играть, он тут же превратился в пример южной вежливости и по-домашнему уютной сдержанности.

«На скольких инструментах ты играешь?»
«Я играю на гитаре, сэр. Играю на банджо. На мандолине. На пианино. Я не играю на скрипке. Я не люблю скрипку. Угощайтесь, сэр»
«Угощайтесь» относилось к горшку с чем-то мокрым, черным и плохо-пахнущим, который он подсунул мне под нос.
«Это что?»
«Это табак, сэр. Разве вам не нравится?»
«Боюсь, я бросил курить»
«Этот табак не для курения, а для жевания», - Он отщипнул большой кусок и засунул его за щеку.
«Сколько тебе лет, Джек?»
«Семнадцать, сэр»
«И давно ты жуешь табак?»
«Ну…», - он смачно сплюнул в жестяную банку и ущипнул струну, - «С тех пор, как мне исполнилось четыре, сэр. Моя бабушка научила меня»

Позже, команда убеждала, что он меня просто разыгрывал, но я не был бы так уверен.

В другой комнате я нашел Джея, замечательного игрока на банджо, который, несмотря на чуть менее….но совсем чуть-чуть… деревенский вид, нежели у лопоухого и коротко-стриженного Джэка, оказался смотрителем Национального парка Грейт-Смоки-Маунтенс. С ним был Стивен, скрипач, играющий с группой, состоящей из гаражного механика и бывшего профессора Университета Теннесси в Ноксвилле.

«Я играю тремя пальцами», - говорит Джей, - «Я не могу делать «молоток».
«Неважно», - говорю я, не имея ни малейшего представления, о чем идет речь.
«Хотите, мы сыграем «Foggy Mountain Breakdown»?

И они сыграли. Они играли без притязаний или применения теории, или желания произвести впечатление. Они играли, потому что принадлежат этой музыке, которая произросла из этих лесов и холмов, как собаки, которые лижут себя, потому что могут.

Утки!

Я хотел направиться дальше, на другую сторону Смоки-Маунтинс, к Северной Каролине. Но прежде сделал крюк, чтобы заехать в Мемфис. Меня заманили утки.
Никакая организация на всем юге не гордится своим вежливым радушием и обходительностью Старого Света, как Отель Пибоди в Мемфисе, фойе которого находится там, где заканчивается Дельта (или начинается, смотря, откуда вы едете). Стайка прекрасных уток живет на его крыше. Каждое утро Распорядитель Уток (постоянная должность в Пибоди) сопровождает их к лифту. Толпа туристов уже ждет внизу. Ровно в 11 часов под раздающийся из динамиков марш Джона Филиппа Суза «King Cotton» двери лифта открываются, и утки торжественно ковыляют по красной дорожке к мраморному фонтану в центе фойе, где они будут плескаться до 5 вечера, когда весь ритуал повторится снова, только в обратном порядке.

Мне оказали величайшую честь, официально назначив на должность помощника Распорядителя Уток на одну церемонию. Сертификат и трость с серебряным набалдашником (в форме утки, конечно же) были выданы мне как знак отличия моей временной должности. Я присоединился к Опре Уинфри, Кевину Бейкону, Королеве Иордании Нур и другим выдающимся личностям, удостоившимся этой привилегии. В мои обязанности входило помогать Распорядителю Уток гнать птиц из пентхауза, по крыше к лифту. К счастью, был еще один человек, который вытирал за ними какашки.

Но утиные фекалии (это на самом деле так же неприятно, как и звучит) были еще цветочками по сравнению с тем, что ожидало меня впереди.

Трупы!

Ноксвилл - третий по величине город, после Мемфиса и Нэшвилля, где построен Университет Теннесси. В нем работает научный сотрудник, с которым я бы предпочел никогда не встречаться. Уверен, она очень милая, но я сомневаюсь, что еще когда-нибудь захочу наблюдать за ее работой.

Я приехал к университету и, как было велено, направился на пустынную парковку. В углу стояла серая Honda Civic. Я припарковался поблизости. Женщина вышла из машины и подошла, чтобы пожать мне руку. Она повела меня к обнесенным колючей проволокой, связанным цепью и закрытым на амбарный замок воротам в конце парковки. Ворота запрещали вход, но ничем не намекали на то, что может находиться за ними. Был только один знак с надписью «Частная собственность». Ребекка достала связку ключей, открыла ворота и повела меня в сад.
Пока Ребекка закрывала ворота, я бегло осмотрелся вокруг.

Я стоял в саду. С деревьями, маленьким домиком, горшками, овощной рассадой и тропинкой, ведущей вверх по холму в рощицу или лесок.

«Вот», - Ребекка протянула мне резиновые перчатки для рук и бахилы для ног, сделанные из толстой бумажной ткани. Как только я их одел, пришло ощущение, будто нечто невыразимо ужасное затекает в мое тело через нос. Это был минутный след чего-то настолько злого, что даже такое мизерное количество испугало меня.

«Сюда», - сказала Ребекка.
Так началась моя экскурсия по «ферме трупов».

В 1971 году доктор Уильям М. Басс Университета Теннеси, кафедра Судебной Антропологии, подумал, что его факультету не хватает знаний о разложении тел и ему негде их получить. Так он и основал это место. Всевозможные останки, которые привозятся сюда отовсюду, разлагаются под наблюдением – все данные фиксируются и исследуются.
Ребекка шагнула к черному пластиковому листу под деревом и подняла его.

«Видите личинок и жуков?», - с энтузиазмом спросила она.

«Боже мой! Они же….это же….», - я сделал над собой усилие, дабы оставаться «профессионалом», чтобы это ни означало, когда ты сталкиваешься лицом к гниющему лицу с человеческими останкам, которые бурлят, скручиваются и жужжат от десятков тысяч летающих насекомых, жуков и личинок.

«Вы можете определить время смерти с поразительной точностью, используя насекомых», - проворковала Ребекка, с теплотой глядя вниз, - «Разные виды жуков и мух откладывают яйца и выводят личинки в разное время. Точность почти до часа»

«Как в сериалах «CSI»?

«Почти. Но есть и другие изменения, данные о которых могут понадобиться полиции и судебным лабораториям. Что случится, если оставить тело, например, в мусорном ведре? Пойдемте!», - Ребекка провела меня в другой угол сада и подняла крышку мусорного ящика, - «В закрытом месте, как здесь, получим…»

Я глянул вниз на коричневое пятно грязи с торчащими из него костями.

«Разжижение».

Сразу за ужасным видом в полную силу до меня дошел отвратительный запах. Он буквально заставил меня отпрыгнуть.

За все мои пятьдесят лет жизни, прожитых на этой планете, я ни разу не видел труп до этого момента. В течение пяти минут, Ребекка показала мне еще двадцать тел, некоторые из которых были в таком отталкивающем состоянии гниющего разложения, что все, что я могу сделать при воспоминании о них - это сдержать рвотные позывы. Но этот запах - отвратная, сжимающая, удушливая вонь - уже никогда и никуда не денется. Однажды вдохнув его, забыть уже невозможно.

«Нам еще столько всего предстоит узнать», - говорит Ребекка, - «Что случится с останками в холодном климате в багажнике грузовика. Или в жарком? Под столом в доме? Под разными видами почвы? Что случится, если их подожгут? Или засунут в кислоту? Мы узнаем»

«Как вы… что могло заставить кого-то делать такую работу?»

«Ну, вы упомянули шоу «CSI». Мы получаем тысячи заявок в год от его поклонников. Большинство удирает, как только обнаруживают, что реальная работа немного отличается от телевизионной версии. Но тем, кто остаются, она нравится. Мы узнаем от полиции о преступниках, которых они поймали, благодаря нашим показаниям и установленным нами датам. Вот, что по-настоящему важно. И мы заботимся об этих останках. Я, безусловно, оставлю свое тело этому учреждению».

«Серьезно?»

«Да. Вот, кстати, этот труп интересен. Она умерла в автомобильной катастрофе. Обратите внимание на раздробленную правую скулу…»

Несмотря на мои возраст и опыт, до приезда на «ферму трупов», внутри меня все еще жил маленький, нежный и застенчивый цветок невинности. После - его не стало.
Теперь я был более чем готов вдохнуть свежий воздух гор Северной Каролины.