Это мой первый неожиданно написавшийся фик. Тапками швыряться можно, только без излишней агрессии. Оно того не стоит.

Доктор Форман ужасно не любил рождественские праздники. Эта неприязнь возникла у него еще в период далекого криминального прошлого, когда его лишили подарков за невыполнение годового плана по угнанным машинам. «Не очень-то и хотелось», - обиженно сказал он и, чтобы отвлечься, пошел в книжный магазин, где украл три учебника по внутренним болезням и пособие по неврологии. Так началась его новая жизнь.
В дальнейшем отношения с указанным праздником продолжали складываться не лучшим образом. На конец декабря постоянно выпадали самые неприятные мероприятия – сдачи зачетов и экзаменов. Светящиеся огоньками елки и праздничные витрины не могли избавить прилежного студента Формана от необходимости вгрызаться крепкими зубами в гранит многочисленных наук, в то время как его менее успешные, но при этом куда более счастливые бывшие собратья по гетто, радостно гогоча, делили трофеи и запивали дешевым пивом восхитительно холестериновые гамбургеры. Форман утешался хорошей успеваемостью и коллекцией из пяти галстуков, которые были призваны положить начало гардеробу Воистину Успешного Парня.

Рождественские праздники не стали привлекательнее и после окончания учебы. Необходимость дарить подарки, растрачивая при этом суммы денег, которым можно было найти куда лучшее применение, раздражала Формана и наполняла его горечью и раздражением, которые он успешно скрывал, в результате поссорившись лишь с четырьмя-пятью коллегами. Такие мелочи, впрочем, не стоили серьезного внимания – начальники ценили Формана за обширность познаний и представительный вид.

Еще одно Рождество сыграло роковую роль в судьбе успешного невролога. Он, неожиданно для себя, решил отметить его с размахом, пригласив в квартиру, которую он снимал с очередной подружкой (большеглазая мулатка с отличной фигурой, тупа как пробка, но одним своим видом умело поддерживает имидж Успешного Парня) несколько коллег. Почему эта странная идея пришла ему в голову, Форман не мог себе объяснить и по прошествии многих лет. Разговор зашел об успешных врачах, и кто-то из гостей упомянул, как интересно и захватывающе работать в отделении диагностики у знаменитого доктора Хауса. Разумеется, добавил он, попасть туда просто так совершенно невозможно. Последний, кому это удалось, был сынком одной большой медицинской шишки и проник в этот диагностический рай, как это часто водится, исключительно по знакомству. Простым парням вроде Формана путь туда совершенно заказан.

Доктор Форман ощутил знакомый зуд в теменных долях мозга. Оказаться в диагностическом отделении под началом врача с мировым именем, попасть туда, куда попасть практически невозможно – вот она, новая ступень его успеха. Каким-то непостижимым даже для себя самого образом он оказался через несколько месяцев в Принстон-Пленсборо. Хорошо одетый доктор с приятной внешностью окликнул Формана в коридоре и поинтересовался, не кандидат ли он в штат отделения Хауса. Доктор (как гласил бейджик, его звали Джеймс Уилсон) смотрел на Формана испытующе и, казалось, с едва заметным сочувствием. Форман насторожился, но не подал вида, внутренне репетируя идеально подготовленную речь, которую он собирался произнести потенциальному боссу. Внезапно по коридору раздался звук быстрых шагов, сопровождаемый странным шлепающим звуком, и из-за угла показалась фигура высокого, ужасающе небрежно одетого человека с тростью. С удивительной для хромого скоростью доктор Хаус (Форман, разумеется, знал о физическом недостатке знаменитого диагноста, и потому не спутал его с заблудившимся пациентом) приблизился к озадаченному невропатологу и ехидно поинтересовался, не тот ли он врач, чье резюме так полно отражает его многочисленные успехи, и не поможет ли он своему будущему начальнику угнать машину одной знакомой администраторши. Подавив в себе странное желание немедленно выполнить эту просьбу, Форман понял, что принят.
Адаптацию в сумасшедших условиях отделения Хауса Форман в последующем вспоминал с ужасом и легким оттенком ностальгии. Привычные, отработанные до автоматизма хорошие манеры здесь не имели никакой ценности. Мотивы любого, самого ничтожного поступка были кристально ясны этому гениальному ублюдку, поэтому притворяться хорошим здесь оказалось совершенно бессмысленно. По прошествии некоторого времени Форман оценил преимущества такого положения вещей, и началась его обратная трансформация из хорошего парня в холодную бесчувственную сволочь. В новой реальности можно было безнаказанно украсть чужую статью, пожертвовать чужой жизнью ради спасения своей, вламываться в чужие дома, а главное, нагло врать и манипулировать. Первое время эта безнаказанность наполняла Формана энтузиазмом, однако его третье по счету Рождество в Принстоне порадовало целой чередой неприятных событий (главным из которых была блокировка денег на формановском счету), и невролог всерьез задумался о побеге из этого опасного места. Для этого следовало, разумеется, вновь отрепетировать доброжелательные манеры и придумать хороший повод для ухода. Случай с двумя больными мальчишками подсказал ему наиболее верную тактику – весь госпиталь поверил в доктора-Формана-уходящего-потому-что-он-не-хочет-быть-похожим-на-Хауса. Только Хаус, как обычно, понимал, что Форман безумно хочет быть на него похожим, это раздражало и ускоряло процесс сбора вещей в разы.

Впрочем, и следующее Рождество Форман встретил в Принстон-Плейнсборо, ставшем, к его ужасу, единственно возможным местом работы. Оставалось лишь вновь приспосабливаться к знакомым условиям существования. Приспособление началось с того, что доктор занял законное место во главе стола и большую часть времени проводил в чтении одного и того же медицинского журнала – это создавало иллюзию безумно занятого и к тому же постоянно совершенствующего свои знания человека.

Форман всерьез задумался о том, что Рождество должно, наконец, принести ему удачу – и потому не погнушался поцеловать в этот отвратительный праздник ужасного вида женщину из новой команды. Ее активное сопротивление заставило упорного карьериста развить бессмысленные отношения (тут пригодились навыки из прежней прекрасной, дохаусовской жизни). В результате он оказался в постели Тринадцать, в смысле, Реми. Как и ожидалось, этот роман вскоре пришел к своему логическому завершению, чему Форман в глубине души был даже рад (свои безумные поступки, связанные со спасением Реми от жуткого недуга он предпочел забыть, как временное помутнение разума, объясняемое регулярной половой жизнью).

Итак, Рождество две тысячи девятого года Форман встречал в своей одинокой квартире (две комнаты, гардероб с двадцатью пятью костюмами, ста сорока пятью галстуками и шестью стильными кепками для вламывания в чужие дома, шестнадцать наиболее уважаемых медицинских журналов со статьями доктора Формана, неброская, но недешевая мебель). Двадцать пятое декабря было снежным и умеренно холодным, камин уютно потрескивал полусожженными дровами, в бокале пенилось чешское пиво. Внезапно из камина выскочил непонятно откуда взявшийся мужчина в красных брюках, красной же курточке и заросший ослепительно белой бородой. «Санта-Клаус», - подумал не до конца забывший свое полукриминальное детство Форман. Мужчина стряхнул с брюк золу, поправил на плече большой красный мешок и пристально посмотрел на немного опешившего хозяина. «Привет», - радостно пробасил он, - «я новогодний волшебник. Загадывай свое заветное желание, и оно обязательно исполнится». Форман судорожно пытался вспомнить, с какими препаратами, изменяющими сознание, он мог столкнуться в последнее время, потом, по привычке, дотянувшись до лежащего на столе молоточка, проверил чувствительность и сухожильные рефлексы. Все было в норме. «Значит, я просто сошел с ума. Меня отправят по знакомству в Мэйнфилд и, может быть, даже вылечат». Мысль была успокаивающей настолько, что Форман решил пообщаться с неожиданным гостем. «Мое самое большое желание», - сказал он, - «это быть непререкаемым авторитетом, настоящим боссом, чтобы все слушали только меня и верили каждому моему слову». Бородатый человек мудро улыбнулся и взмахнул белой перчаткой…

…Форман проснулся под утро. Мороз нарисовал причудливые узоры на стекле, рассвет окрасил их во все цвета радуги, создав приятную для глаз картину. Спина Эрика затекла, на лбу, похоже, отпечатались следы папок, на которых он заснул вчера, устав от трудного дня. Усталому взору предстали знакомые очертания комнаты, стол красного дерева, дорогие кожаные диваны. На столе, как прежде, стоял дорогой письменный прибор, который ему подарили кореша в честь удачного выполнения плана по угнанным машинам в далекой юности. Предстоял трудный, но интересный день, ожидалась встреча с очень важными членами криминальных группировок из соседних штатов. Форман потянулся и улыбнулся во все свои тридцать два идеально отбеленных зуба. Он был счастлив.