Автор: Irga
Название: Цена победы
Жанр: Angst, bad romance.
Рейтинг: PG-13
Пейринг: Хадди
Статус: законченный
Размер: миди
Саммари: Жестокие игры. После Дня Благодарения лично я уже ничему не удивлюсь.
Посвящение: Антрекотовой, прочитавшей и вычитавшей
От автора: Захотелось сильного ангста. А еще начиталась переводных MSR, что не могло не сказаться.

Цена победы

Я знал, рано или поздно это случится. По теории вероятности я должен был ей понадобиться для решения какого-то важного вопроса. Просто не представлял, ЧТО это за вопрос. Думал, начнутся проблемы с каким-то пациентом. Или проверочная комиссия обнаружит что-то, и Кадди понадобится прикрыть свою задницу. Или, в конце концов, очередной спонсор готов будет отсыпать денег, лишь бы вылечили от странной болезни его сына… или любовницу… или его самого… Я не торопил события: не подделывал документы, не подкупал пациентов, прося их изобразить острую заинтересованность во мне. Я сидел и ждал. И сразу определил для себя цену, которую возьму с Лизы Кадди за помощь.

К чему я не был готов – так это к ее прерывающемуся хриплому голосу в телефонной трубке посреди ночи.

- Хаус… Приезжай, прошу… Рейчел плохо.

Ну хорошо: я допускал и такой вариант. Где-то в самых темных тайниках сознания даже бродили смутные образы внезапной эпидемии, которая заберет с собой и Лукаса, и девчонку, и оставит нас с Кадди вдвоем, как было прежде. Но умом я понимал, что прежними нам уже не быть, да воображение отказывалось рисовать картины Кадди, теряющей дочку…обезумевшей Кадди… Кадди в трауре…

Я не желал этой девочке зла. Но вот теперь ей было плохо, причем настолько, что не годилась ни сама Кадди, ни целый взвод ее ручных врачей и медсестер, готовых в любую минуту встать под знамена своего главврача.

Ей нужен был только я. И эта мысль защищала от резких порывов ветра лучше любого шлема, когда я мчался в ночи на мотоцикле к ее дому. Другие мысли – к примеру, о том, что в доме будет еще и Лукас, Сочувствующий и Поддерживающий Лукас для Кадди и Раздражающий и Мешающий Лукас для меня, всё в одном лице, - предпочитали облетать меня стороной, уносимые морозными рывками ноябрьского зюйд-веста.

***
Доктор на пороге вашего дома ночью – вестник беды. Кому, как ни главврачу крупной больницы, знать это. Но для меня вестником беды предстает сама Кадди, открывающая дверь. Кадди, с губ и щек которой исчезли все краски, Кадди, завернутая в мышино-серый халат как в саван, Кадди с отчаяньем и ужасом в глазах.

- Ты приехал, - бормочет она, втягивая меня внутрь. – Господи, ты приехал.

Рейчел в спальне, в своей кроватке, Лукас наматывает круги около. Его рукопожатие чересчур суетливо, его рассказ слишком тороплив. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять: виновник случившегося – он. Разумеется, это несчастный случай. Перед сном они с Рейч, как всегда, дурачились – я пропускаю мимо ушей это «как всегда», для постановки диагноза оно не имеет ни малейшего значения, - и он отвернулся лишь на секунду. Этой секунды хватило, чтобы девочка ударилась об угол кровати – причина для синяка, но только не в этом случае.

- Она закричала как от сильной боли, потом потеряла сознание, а когда очнулась – вот… - сбивчиво перечисляет Лукас, и мысленно перед моими глазами - привычная доска с маркером, и невидимая рука пишет симптомы в столбик: резкая боль, потеря сознания… Что еще? Я поворачиваюсь, наконец, к кроватке: девочка кривится от боли, но на полноценный плач, похоже, у нее просто нет сил. Алый рубец на лбу – знак столкновения с углом кровати – объект пристального внимания Кадди, она всерьез уверена, что причина странного поведения ее дочери в дурацком ударе головой. Меня же гораздо больше занимает рот Рейчел – из него текут слюни, а языком девочка беспрестанно делает выталкивающие движения, словно что-то мешает ей там, между зубами.

Я нахожу глазами Кадди – и понимаю, что криком сейчас ничего не добьешься. И, несмотря на то, что мне хочется это проорать, я выговариваю каждое слово максимально спокойно и тщательно, стараясь отправлять звуки напрямую к подкорке ее мозга.

- Почему. Ты. Не. Отвезла. Её. В. Больницу.

Кадди смотрит на меня, словно ожидает чего-то другого – диагноза, не иначе, - и начинает лепетать про то, что она сначала хотела… и не хотела бы, чтобы… и еще…

Ясно. У каждого есть уязвимая точка – стоит прижать ее посильнее, и человек теряет способность к логике и трезвому мышлению. Точка Кадди – материнство. Она окончательно рехнулась со своей дочерью, и главврач в ней с каждой секундой бледнеет, превращаясь в тень самого себя, уступает дорогу обезумевшей самке, женщине, чьему ребенку угрожает опасность.

Счастье, что у меня нет детей.

Но ведь она не сделала бы ничего такого, что навредило ее ребенку, так? Я машинально иду по следу мыслей Кадди, тех мыслей, которые она сама не осознавала из-за паники. Счет шел на минуты. А звонок мне и мой приезд обошелся в гораздо меньшее количество минут, нежели поездка до Принстон-Плейнсборо и кутерьма, вызванная появлением в больничной палате Дочери Большого Босса. К тому же я бы все равно приехал сюда – или отправил кого-то из команды, чтобы проверить уютное гнездышко на предмет токсинов, грибка и прочей опасной фигни. «Вломись-в-дом-к-пациенту-и-узнай-про-него-все» - девиз нашей фирмы, и моя начальница прекрасно знает, что исключений для этого правила не существует.
Итак, неосознанно Кадди сделала все верно, и неважно, что она лепечет сейчас, глядя на меня беспомощно и умоляюще одновременно. Сейчас главное – не облажаться мне.

Секунду я разглядываю светло-розовую стену детской, борясь с искушением начать писать прямо на ней. Но здравомыслие в кои-то веки побеждает, так что приходится повторять уже имеющиеся симптомы про себя, параллельно с осмотром пациентки. Редкий случай: я не читаю карту, не подкидываю мяч, не гоняю во рту леденец. Я диагностирую лично, не получая особого удовольствия от процесса, но памятуя, что выбора нет.

Ведь это не обычная пациентка.

Градусник, тщательный осмотр рта, в котором – сюрприз! – ничего нет… симптомы, как по учебнику. Понижение температуры, замедление пульса, усиленное слюноотделение. Ничего из ряда вон в моем понимании. Если бы Кадди не была парализована ужасом, даже до нее бы дошло…

Гораздо интереснее другое. То, ради чего я иногда изменяю своему правилу, отправляясь на контакт с родственниками или друзьями пациента. То, что подтверждает мою излюбленную теорию.

Ложь.

Кто-то из вас двоих, ребята, сейчас будет врать. Ставки приняты, время пошло, истина где-то рядом. И…

- Кто с ней гулял сегодня?

И, дамы и господа, это Лукас Даглас.

Странно, что я не чувствую неловкости, перед тем как выступить невольным судьей человеку, который… Ладно, не был он моим другом. Но с ним было интересно, и, чего греха таить, он немало помог в той истории с Уилсоном…
Вот только сейчас, глядя на то, как он успокаивающе проводит по рукаву халата Кадди, я не чувствую ни симпатии, ни благодарности.

Злорадства тоже нет. Мне придется объяснить, что к чему. То, что последует за этим объяснением – не моя забота.

Выкручивайтесь сами.

Дыхание прерывается небольшим вздохом – возможно, для этой тирады мне понадобится чуть больше кислорода. Я собираюсь сказать многое, но выдаю только одно:

- Свинец.

- Свинец?! – на глазах передо мной оживает администратор, прирожденный хозяйственник, который не допустит на подвластной территории ничего, хотя бы отдаленно угрожающего жизни и здоровью. Я понимаю, мой диагноз звучит в ее ушах обвинением, и она с негодованием отвергает его.

- Хаус. В моем доме…

- Это могло случиться вне дома. Во время прогулки. Твой личный нянька отвлекся на минуту. Или выудил из груды мусора старинную побрякушку. Или посадил ее на подоконник, выкрашенный свинцовыми белилами, которые она и пожевала немножко. Выбирай любую версию, Кадди.

Кадди шокирована, но я смотрю не на нее. На лице Лукаса гримаса недоумения внезапно сменяется пароксизмом страха, и я понимаю, что попал в точку.

Я попал в точку, а он просто попал.
Кадди не простит.
Все что угодно. Только не вред, причиненный ее дочери.
Знаю по себе.

- Симптомы, впрочем, несколько необычные, я бы сказал, типичные скорее для тетраэтилсвинца. Парестезия… - я указываю на рот Рейчел, и Кадди, наконец-то, впивается взглядом в него, отмечая, как старательно девочка выталкивает наружу язык. Как будто во рту клубок ниток.

Но безумная мамаша в ней все еще сопротивляется врачу:

- Хаус, тетраэтилсвинец в Штатах запрещен.

- С 1986 года, - киваю я. – И именно из-за возраставшего свинцового отравления среди детей. Но, может, твой дон Жуан все еще ездит на этилированном бензине?

С лица Лукаса можно снимать показания, он даже прикрывает глаза на секунду. Его выход.

- Лиза, я… - бормочет он, и она переводит на него невидящий взгляд, - я… не знал, что так все обернется, правда… Помнишь, я рассказывал тебе о деле Сандерса? Подпольная торговля дешевым бензином… меня попросили разобраться негласно… Сегодня днем я ходил к Сандерсу в его гараж. Под видом заинтересованного покупателя, и Рейчел была со мной… мы не вызвали подозрений… Я не заметил, когда она отошла… увлекся беседой и съемкой… там, в гараже, была щель, разве что для собаки… или для ребенка… Она пробыла в том ангаре недолго, клянусь. Не прошло и пятнадцати минут. Я не знал, Лиза…

Как по нотам.

- Вполне достаточно для начальной стадии, - подхватываю я. – Учитывая возраст – даже для энцефалопатии. Затронут мозг или нет – сейчас понять невозможно. Надо ехать в больницу.

***
После того, как я произношу всё это – в своем стиле, напористо и вместе с тем слегка отстраненно, будто это меня не касается, в глазах Кадди вдруг просыпается что-то, смутно знакомое мне. Держу пари, такой ее Лукас не видел. Это Кадди, наоравшая на Воглера, Кадди, лжесвидетельствовавшая перед судом и Триттером, Кадди-способная-на-все, если дело касается чего-то поистине важного.

Только раньше дело всегда касалось спасения моей шкуры. Теперь на кону – шкура ее дочери.

Гнев, пробуждающийся в ней, перекрывает на секунду все прочие эмоции – и отчаяние, и ужас, и надежду. Волна этого гнева, проходящая по всему ее телу, заставляющая побелеть ноздри и костяшки пальцев, выплескивается наружу через рот, мощным взрывом одного только слова:

- Уходи.

Лукас еще на что-то надеется – он растерян, он предупредителен, он готов ползти за ней на пузе, объяснять и извиняться… но все его поползновения разбиваются о новую волну, заключенную в обманчиво спокойное, даже царственное:

- Просто уйди.

И он просто уходит. Не знаю, смог бы я на его месте… Но я – на своем, и в данный момент цели моего нахождения в этом доме, как их видим Кадди и я, совпадают. Редчайший случай! – но сейчас больше всего нам хочется одного и того же.

Понять, что не так с Рейчел Кадди, и исправить это.

Разумеется, помимо очевидной причины, у меня здесь еще и своя корысть. Это оно – то, чего я ждал с обманчивым спокойствием, то, ради чего терпел дни и недели, проводимые Кадди с Лукасом.

Реши это дело, Хаус, и ты сорвешь джек-пот.

Мой внутренний дьявол шепчет, обольщая, пока руки и голос совершают все те автоматические движения, которые требуются от них в данный момент. Я отправляю Кадди собрать девочку для госпитализации. Затем беру ключи от машины с полочки в прихожей.

По пути к гаражу я делаю несколько звонков. Трубку домашнего телефона Формана снимает заспанная Тринадцатая, и в любой другой раз я бы нашел, что сказать по этому поводу. Но сейчас мозг лишь фиксирует: «онисновавместе», откладывая эту мысль в дальнюю стопку дел для обдумывания и решения.
По сотовому Тауба отвечает его бдительная жена, и вновь – это лишь информация для автоматической регистрации в моей памяти, не более. Сарказм – роскошь, ведь на него нужно время, которого у меня, увы, нет.
И даже тот факт, что Чейз не отвечает ни по тому, ни по другому телефону, не выводит сейчас из равновесия. Я всего лишь оставляю голосовое сообщение, надеясь, что он услышит его, где бы ни находился.

Концентрация мыслей предельна, и я не могу разменивать их на пустяки. Команда интересует меня исключительно как рабочая сила, способная помочь в решении вопроса.

Вопроса, от которого зависит не только жизнь и здоровье Рейчел.

***
Мы приезжаем раньше остальных; персонал уже предупрежден, нас встречают с каталкой и препровождают в палату vip со всеми предосторожностями, словно везут не девочку, а вазу эпохи Мин.
Но вот необходимые датчики подключены, и медсестра, кинув напоследок преувеличенно деловитый взгляд на монитор, выходит, повинуясь одному нетерпеливому движению руки своей начальницы. Мы остаемся вдвоем – маленькую спящую девочку я не считаю.
Кадди – в который раз за вечер – поднимает на меня глаза, нехотя отрывая их от распростертой на больничной простыне дочки, и мольба льется с ее языка:

- Господи, Хаус… Прошу тебя… Если она поправится…

Я смотрю на Кадди пристально, ожидая окончания фразы, но это всё. Недосказанность – не ее конек, и мне хочется уточнения. Но, прежде чем я успеваю подумать, с губ срывается, подстрекаемое моим личным дьяволом, безжалостное и недвусмысленное:

- …Я получу тебя?

Она дергается, как от пощечины, и я понимаю, что только что произнес. Цена назначена; пожалуй, этот поступок можно записать в анналы Перечня Низостей Грегори Хауса. Впрочем, до такого я вряд ли когда-либо опускался. Колокольчик здравомыслия в голове набирает силу, раскачиваясь подобно похоронному набату, но личный дьявол не дремлет.

На что готова женщина ради спасения своего ребенка?

Кадди прожигает меня взглядом, и тут я осознаю, что от истерики ее сейчас удерживает только тревога за дочь. Предательство Лукаса, следом – мое… не многовато ли для одной ночи?

ЧертКаддиЯНеЭтоХотелСказать…..

Не знаю, что на меня нашло. Не знаю, как повернуть время вспять. Не знаю, как оправдаться теперь перед женщиной, которая за одну секунду стала такой отстраненно-чужой – куда только девалась горячность во взгляде! Теперь ее глаза – голый лед, и язык царапает бескровные губы в тщетной надежде расшевелить их на сколь-либо достойный ответ.

ОбъясниЖеЕйИдиот

Но я успеваю только вдохнуть воздуха в рот – в палату врываются Форман и Тринадцать, через пару секунд – Тауб. Время разговоров ушло, настал черед действий. С Кадди я объяснюсь потом. Если только она пожелает меня слушать.

- Лиза… Вам лучше отойти, - Форман берет ее за руку, и она выходит из оцепенения. Команда уже окружила Рейчел, Кадди ничего не остается, как раствориться на задворках этой сцены, подобно обычной мамаше, переживающей за своего ребенка и комкающей носовой платок в руке.

***
Чейз, помятый и сонный, и явно с бодуна, приезжает только под утро, когда основные исследования уже проведены. Идет хелатотерапия; команда безотрывно дежурит у постели девочки, отмечая малейшие изменения в поведении, отслеживая показания датчиков. Если интоксикация не перейдет легкую стадию, Рейчел отделается лишь несколькими днями в больнице и промыванием желудка, а ее мать – огромным чувством облегчения, что все закончилось именно так. Но если свинец затронет мозг…

Я сижу в своем кабинете в темноте, подкидывая в руке мяч и думая о вещах, которые не должны меня касаться. Прелесть диагностики в том, что после постановки диагноза пациент перестает тебя интересовать. Ты не обязан думать о том, что ждет его с этим диагнозом дальше: пусть волнуются родители и жены, дети. И слова «болезнь нельзя вылечить, но ее можно контролировать» для врача – всего лишь привычная фраза, произносимая с налетом необходимого оптимизма.

Скольких детей мы отправляем отсюда, снабжая родителей пачкой рецептов на лекарства и распечатками строгих диет. Их головы обычно пухнут от полученной информации, и вся жизнь впереди на то, чтобы узнать, что же означает диагноз, поставленный их ребенку.

Болезнь Крона – бесконечные колоноскопии, невозможность есть большинство привычных продуктов, системные глюкортикоиды, вызывающие резкий набор веса и депрессивное состояние.

Ревматоидный артрит – постоянная выкручивающая боль в суставах на протяжении всей жизни, почечная недостаточность, в итоге – невозможность обслуживать себя, инвалидная коляска и постоянный присмотр.

Свинцовая энцефалопатия - судороги, центральный паралич, атрофия зрительного нерва, психическая заторможенность, задержка умственного развития.

Я пытаюсь представить Кадди матерью ребенка-инвалида. Они обычно чрезмерно бодры, эти матери – энтузиастки, и слишком часто произносят слова «мой ребенок - особый». Чуть нервно произносят, с легким вызовом. И каждый, кто видит их дите, поспешно соглашается: особый…

Они оставляют работу, эти матери, и посвящают себя уходу за своим особым ребенком.

У Рейчел не должна развиться энцефалопатия. Слишком малый интервал между отравлением и лечением. Слишком хороший иммунитет. Она уже однажды выжила, эта девочка, когда по всем показателям должна была умереть, в том доме, на руках у бомжей.
Теперь она должна поправиться.

Я замечаю, что говорю это вслух, только когда рядом раздается осторожное покашливание.

Тауб пришел сообщить, что все в порядке.

Говоря это, он поглядывает с любопытством, но я никак не реагирую. Просто хватаюсь за трость, чтобы встать и идти вниз, на больничный этаж.

Я сам сообщу Кадди новость.

Добавлено (16.01.2010, 21:09)
---------------------------------------------
***
… В больничной палате тихо, но даже по дыханию спящего ребенка я могу определить, что девочка просто спит, набираясь сил. На краешке ее кровати – темный силуэт, который и в сумерках нельзя спутать с точеной фигуркой Кадди.

- Ей уже сказали, и я отправил ее домой ненадолго, - шепчет Уилсон, не оборачиваясь. - Езжай…

Джимми не договаривает. Я слишком хорошо знаю его. А он слишком хорошо знает меня и Кадди, и, разумеется, заметил отсутствие Лукаса. Я благодарен ему за то, что он не развивает тему.

Хотя, безусловно, знает, куда я поеду, прежде чем я сам соображаю это, выпаливая адрес в телефонную трубку диспетчеру такси.

***
Мой мотоцикл все еще возле ее дома – да и вряд ли Кадди стала бы вымещать эмоции на нем. Проходя мимо, я касаюсь тростью хромированного бока, и трусливая мысль на секунду проскакивает в уставшем сознании, подобно испуганной мыши.

Сесть и уехать прочь. Без объяснений.

Останавливает только одно: Кадди услышит звук мотора. Встанет у окна и будет смотреть мне в спину. А может, заткнет уши руками.

Ее дверь не заперта. Случайность? Умысел? Кого здесь ждут – меня? Лукаса? Есть только один способ проверить это.

Кончик моей трости осторожно пробует пол под собой, словно палка сапера – минное поле. Я иду наугад, поскольку Кадди может быть где угодно. В гостиной. На кухне. В детской. Или…

- Пришел за своей наградой?

В спальне.

Она не выглядит ни отдохнувшей, ни посвежевшей, хотя явно приняла душ – на это указывает возвращение мышино-серого халата до пят. Под которым, впрочем, нет белья. Это открытие настолько очевидно, что, я бы даже сказал, Кадди умышленно сделала его таковым.
Ее первые же слова подтверждают мое предположение. Судя по безжизненному тону, разговор предстоит серьезный – или не предстоит вовсе, так что я, несмотря на усталость, собираюсь отставить в сторону трость и сосредоточиться, глядя ей прямо и только в глаза.

А вовсе не на грудь, которая бесстыдно-приглашающе выглядывает из слишком небрежно запахнутого халата.

- Желаешь сначала сходить в душ?

Ее глаза сужены и – боже, женщина! – таким тоном можно кастрировать мужчину, но никак не возбудить. Похоже, Кадди и не преследует эту цель – она явно блефует, ожидая от меня потока извинений и заверений в чистоте помыслов. И, хотя изначально я ехал сюда именно с ними, личный дьявол внутри меня вновь поднимает свою рогатую башку, стоит моей извечной партнерше невольно обозначить правила новой игры.

- Было бы неплохо, - киваю я, не совершая никаких телодвижений.

Твоя очередь.

Но играть со мной она не намерена. И блеф, похоже, блефом не был. Или я уже ничего не понимаю в блефе.

- Хаус, - тяжелый глоток. – Я прекрасно понимаю, за чем ты приехал сюда. Сделка остается в силе, так? Я получаю здоровую Рейчел. Ты получаешь, – снова глоток, – меня.

Я выжидаю, глядя исподлобья. Кто-то из нас сломается раньше. Кто-то должен первым сказать, что весь этот бред не имеет смысла. Нам обоим нужен тайм-аут. Сложная ночь – у меня, безумная ночь – у нее. Брейк. Самое время пожать друг другу руки и разойтись по своим углам ринга.

А Кадди все еще не намерена отступать.

- Ты подловил меня, - безжалостно продолжает она. – Застал врасплох в самом уязвимом состоянии. Что ж. Победителей не судят. Свою награду можешь взять прямо сейчас.

А награда, Лиза Кадди, – твое роскошное тело. Не меньше, но и не больше.

Поскольку я по-прежнему нем, наша храбрая девочка решает перейти от слов непосредственно к делу. Мышиный халат ползет с плеча, обнажая светлую кожу, и сглатывать приходится уже мне. Ее руки тянутся к поясу – и я невольно делаю судорожный шаг вперед, спасая Кадди от нее самой. Поймать слетающий кусок материи у меня получается лишь в районе ее локтей, и после секундной молчаливой борьбы я натягиваю халат обратно на плечи.

- Что, черт возьми, ты делаешь?!

- Ты разве не этого хотел?! – теперь Кадди кричит, и ее судорожные всхлипы – предвестники истерики, и так отсроченной на несколько часов, почему-то сжимают мне горло.

ЯНеЭтогоХотелПоверь….

Мотаю головой – она не видит. Бьется в моем захвате так, что полы халата хлещут меня по ногам, и орет, по-детски размазывая злые слезы руками:

- Ты же ясно дал понять! На! Бери! Как ты хочешь, Хаус?! Стоя? Сидя? Лежа, сверху? Или поставишь меня в позу, в которой я и так уже ощущаю себя, по твоей милости?!

Наверное, я заслужил это. Держать ее в руках, чувствовать движения теплой плоти под своими ладонями, - и пытаться успокоить вместо того, чтобы накинуться, взяв то, что давно уже считаю своим по праву.

В какой-то момент Бушующая Кадди побеждает – я теряю равновесие, и мы валимся на кровать, услужливо подставляющую нам свою мягкую середку. Ураган Лиза набирает силу – теперь она пытается молотить руками и ногами, и я хватаю ее за что придется, непроизвольно отмечая тонкость запястий… узость ступни, лягающей меня, и, черт, нежность замши на кончиках моих пальцев, которые вскользь проводят по ее обнаженному бедру.
Это не может так продолжаться. Я ведь, в конце концов, мужик.

Первое – поймать Кадди за плечи, встряхнуть как следует, чтобы она замерла на секунду.

Второе – вновь закутать ее в чертов халат.

Третье – подмять под себя, сжимая так, чтобы до нее дошло: дальнейшее сопротивление бесполезно.

Потихоньку она расслабляется, вздрагивая от всхлипов, проходящих разрядом через все ее тело, и, убедившись, что Ураган ушел, оставив минимум разрушений – моя эрекция не в счет – я оставляю ее лежать, свернувшись калачиком, на кровати. После недолгих поисков на кухне находится седативное в каплях, двойная доза отправляется сначала в стакан с водой, а затем – в кривящийся от судорог плача рот Кадди.

- Ссссукин ссын, - выговаривает она, стуча зубами.

Я усмехаюсь, придерживая ее за шею. Люди не меняются. И мы, как шашки в новой игре, раз за разом оказываемся на тех же исходных позициях.

Препарат действует быстро, вот уже Кадди вытягивается на боку, дрожь оставляет ее. Последние всхлипы, трогательное шмыганье носом – она похожа на девчонку в скаутском лагере, и я, невольно чувствуя себя большим и сильным, тянусь за одеялом, чтобы укрыть.

- Пожалуйста, уходи, - бормочет Кадди, проваливаясь в спасительный сон. Вряд ли она отдает себе отчет в том, что уже второму мужчине подряд говорит одни и те же слова. От ощущения дежа вю у меня сводит горло. И все же я дожидаюсь, пока ее дыхание выровняется, прежде чем, поправив одеяло, встать и убраться восвояси.

Ночная дорога – в моем полном распоряжении, и ветер, так и не сменивший гнев на милость, сдувает с меня остатки сна.
Рейчел поправится, и больше это дело не имеет для меня никакого значения.

AndTheWinnerIs…

Вот только вкус победы на языке отдает желчью.