Осенние яблоки горчат или это мне только кажется? Куда бы пристроить этот вкус? Мне всегда казалось, что у свободы вкус отчаянно мятный, как холодок под ложечкой, когда взмываешь на качелях в небо. После детства свобода бывает только на качелях - чудом сохранившийся рудимент. А начало любого романа пенится, шипит и пощипывает за язык, как бокал хорошего шампанского. На нетрезвую голову в какой только полон не попадёшь. Но всё проходит и остаётся вот этот, совершенно особый, в очередной раз узнаваемый вкус осени. Прохладно, сыро, тянет сквозняком из неплотно прикрытого окна, пахнет мокрыми листьями, полынью и, совсем немного, гнилыми яблоками.
- Я тебя почти разлюбила… – шепчу горестно.
Всё дело в этом «почти». Или в том, что я не люблю яблоки. Надо бы на все его претензии отвечать:
- А я ем яблоко и смотрю в окно.
Но я не люблю яблоки. Ну не люблю. А что я люблю? Ну… да, бессовестных мужчин. И как вы догадались? А вы вообще кто? Впрочем, какая мне разница. Я давно приучена разговаривать сама с собой – рефлекс Павла. Был у меня один Павел. Так вот - с ним, если сама с собой не поговоришь, насмерть соскучишься. Или кучу интересного о себе узнаешь. Домашний психолог был, но в промышленных масштабах. Бог с ним, с Павлом. Ведь ещё вчера:
- Эй, не спи, замерзнешь.
- А ты ближе придвинься, вот и не замерзну.
- Не жди, не придвинусь. Вставать давно пора, вообще-то.
Зачем вставать, если сегодня воскресенье, мы друг у друга есть и нам больше никто не нужен? Вот вечно он так, всегда знает, как мне лучше. И яблоки любит. Ест их килограммами. Я только недавно заметила, что при этом он всегда в окно смотрит и меня не слышит. Говорит, что ему хруст мешает. Никогда бы не подумала, что у свободы вкус яблок. Или это у одиночества такой вкус? Всё зависит от того, с какой стороны на это смотреть. Если с мужской, то да, свободы, а с моей женской всё как-то больше одиночество видать. Свобода – это осознанная необходимость. А одиночество неосознанная обходимость, что ли? Надо будет осознать её на досуге. Сейчас-то я слишком занята для такого пустого занятия - учусь есть яблоко и смотреть в окно. Ну-ка, что там, в окне, интересного? Какое же яблоко попалось безвкусное, вата да и только! Вот и учись на таком материале, как хочешь.
- О чём ты вообще думаешь?
- Повторите ваш вопрос, профессор. Только без вообще, если можно. Wie bitte?
- Прекрати разговаривать со мной на языке, которого ты не знаешь.
- Ты меня тоже не знаешь, но ты же со мной разговариваешь?
- Ты себя вообще слышишь?
- Я себя слышу не вообще. А ты?
Подхожу к клетке с волшебным беленьким кроликом, купленном мною в зоомагазине совсем недавно и по необъяснимой прихоти, как мне было сказано. Протягиваю малышу кусочек яблока. Берёт обеими лапками, хрумкает. Доволен так, аж противно. Интересно, он это яблоко ощущает как свободу выбора, или как необходимость пожрать, сиречь физиологическую потребность организма? Спрашиваю об этом животное на всех языках, которые могу вспомнить, или не могу до конца забыть. Кролик смотрит на меня ласково, как на полную дуру. Яблоко как яблоко воспринимает, не отдаёт, даже слегка переваривает, кажется. И за щёку положить не забыл, и в заначку заныкал. Немного свободы в правом углу клетки, если вдруг обнаружится нехватка. И немного одиночества в левом. Вдруг всё осточертеет? Век живи, век учись. Мне бы так. Перед тем, как упасть в новые отношения, заныкать всего по чуть-чуть: свободы, воли, гордости, самоуважения, чувства собственного достоинства и других безделушек, что так украшают жизнь многоклеточного. Одноклеточный, не вполне совершеннолетний и ограниченно дееспособный кролик, и тот допетрил, что надо делать подкожные запасы. Потому, что плохо, когда сердце прямо под кожей начинается и тотально распространяется на весь организм. Плохо, вредно и опасно.
- Что ты обо мне думаешь?
- Люблю... – на автомате, на стеклянном глазу, не отрываясь от своей жизни, как от сочного яблока.
- Я не спрашиваю, любишь ты меня или нет. Я спросила, что ты обо мне думаешь.
- Я о тебе вообще не думаю, я думаю о деле. Не всем же порхать с цветка на цветок, как бездумные бабочки.
- Думать о такой ерунде, как женщина, с которой ты спишь, разве это не означает думать?
- Что ты мне тут сцены устраиваешь? Не нравлюсь – так и скажи. Думать надо было раньше!
- Откуда ты знаешь, что у бабочек нет мыслей, ты же никогда не был бабочкой? – говорю в удаляющуюся спину. Вы никогда не обращали внимания, какая это выразительная часть тела у мужчин? Эта каменная стена, за которой тянет укрыться, легко превращается в каменную стену между вами, стоит ему отвернуться со значением. Она может обижаться, может выражать снисходительное терпение устало поникшими плечами или удивляться бабьей дурости чуть приподнятыми. Сейчас спина обливает меня презрением и уходит на кухню, есть приготовленный мною суп. И от назойливой дуры бывает польза. До тех пор, пока не найдётся другая дура, которая совсем не умеет думать. Или немая, на худой конец. Выключаю телевизор, за которым ему так удобно думается о делах, и иду на кухню, составлять компанию злому ёжику. Да и посуда чистоту любит. Только для моего мужчины это означает, что он должен всё съесть, чтобы не обидеть меня, а для меня – что я должна её потом вымыть, чтобы не обидеть ларов и пенатов домашнего очага.
- Почему повсюду валяются твои книги?!
Книги чётко делятся на две категории: его – серьёзные книжки, важные и нужные, без которых человечество погибнет. Например, правила дорожного вождения. А что? Попробуйте поспорить. И мои – для развлечения рефлексирующих интеллигентов и незамужних дамочек элегантного возраста. Например… Да бог с ним, с примером. Меня такое потребительское отношение к книгам бесит в принципе. Книга, она же просто друг. И зеркало, на которое неча пенять.
- Если бы в том, что ты читаешь, была система. Посмотри, что ты читаешь. Книги такие разные. Мы то, что мы читаем. Надо быть разборчивее. И ставить на место книги нужно, сколько раз говорить?! Валяются, как попало. Я в курсе, что ты читаешь несколько. Нормальный человек так делать не должен. Нормальный человек берёт в библиотеке всё, что ему в настоящий момент нужно, а не разводит пыль дома. В конце концов, я же купил тебе интернет?
Опля! Я живу с Биллом Гейтсом и не знала этого. Ехидные слова рвутся в бой, но я себя сдерживаю. Раз уж зашла речь о нормальных людях и долге, мне лучше заткнуться. Сел на своего любимого конька, спорить бесполезно. Объяснять ему, что книги – это ещё и уют в доме, и поддержка в трудную минуту, что я так дом оформляю и впускаю в него добрую энергетику, напрасный труд. В энергетику он не верит, он верит в астму, хотя сам здоров, как бык.
- Алло? – зеваю спросонья, пытаясь нашарить халат вслепую. Стоять на полу босиком холодно, ловлю ногой тапочек. Сперва один, потом другой. В трубке сопенье.
- Ты меня вообще слушаешь?!
- Я тебя почти слушаю, – трубка, с силой брошенная им на рычаг, клацает, как затвор. Шалишь, не убьешь. Уже только холостые патроны остались, я-то знаю, а вот он пока ещё ничего не понял. Не радуюсь. Говорю в пустоту, грустно:
- Я тебя почти люблю!
Сказала, словно жирную точку поставила. Всё дело в этом «почти». Молчит телефон. Трубку осторожно на рычаг повесить и скорее к окну, яблоки жевать. С интересом смотрю на пустое блюдо, беру последнее, испорченное яблоко, аккуратно объедаю подгнивший бочок. Зачем-то всё-таки доедаю горьковатый кусочек. Пахнет дымом, как от сжигаемой прелой листвы. Я не люблю осенние яблоки, но завтра куплю себе их ещё три килограмма.