Добавлено (06.03.2015, 20:00)
---------------------------------------------
Сон больше не вернулся. Хаус лежал и смотрел на ползающие по потолку узоры от света фар редких автомобилей, проезжающих мимо. Последнее время его жизнь существенно опустела - вернее сказать, он сам её опустошил, сделал то, в чём всегда упрекал Уилсона: сузил круг интересов до бездумного домашнего существования. «Это называется старость, - нашёл он вдруг нужное слово. - Ты сделал круг, пытаясь убежать от старости, и вернулся к ней добровольно, как дурак в зеркальном лабиринте. Тот минотавр, которого ты боялся, высунул морду из-за ближайшего поворота, и ты радостно кинулся ему на шею. Выходит, Уилсон был прав…
Он потянулся за телефоном и набрал номер.
- Слушаю… - хриплый, сонный голос.
- Проснись, босс, дело есть.
- Хаус, вы спятили? Четвёртый час.
- Ты руководишь больницей, Форман, ты всегда должен быть на посту. Завистники не дремлют, мой мальчик.
Очевидно, Форман пришёл к мысли, что лучше уж не сопротивляться, не то дело, каким бы оно ни было, затянется, и покорно пробубнил:
- Я вас внимательно слушаю.
- Что ты знаешь о Уилсоне?
- О Джеймсе Эване Уилсоне? - на всякий случай уточнил он.
- Да, о твоём бывшем сотруднике Уилсоне, об инвалиде Уилсоне, человеке-уникуме, лишённом мозга.
- Забавно, - говорит Форман. - А он сегодня спрашивал о вас. Может, вам объявить временное перемирие и общаться без посредников? Тем более в такое время суток.
- Сегодня? И где вы пересеклись? Он… приходил?
- Я приходил, - поправил Форман. - К нему домой. Его сын просил осмотреть его из-за припадков.
- Гм… И что ты насмотрел?
- Не всё понятно. Для человека с прогрессирующей эпилепсией он выглядит слишком, слишком…
- Сохранным? - угадал Хаус.
- Да, пожалуй. Да. То самое слово. Сохранным. Я бы заподозрил что-то… что-то вроде…
- Истерии?
- Не на пустом месте. Возможно, мозг, действительно, серьёзно повреждён, но я привык к тому, что повреждение мозга… серьёзное повреждение мозга - должно проявляться чем-то ещё. Он печален, немного отстранён, но всё в рамках нормы реакции. Я бы сказал, депрессия, но не слишком депрессивная депрессия, я бы сказал.
- А сам он что думает? Вы не говорили об этом?
- Он не вполне адекватно оценивает своё состояние, - уклончиво ответил Форман.
- В каком смысле?
- Сказал, что хотел бы выйти на работу. На самом деле он не хотел бы - просто проверял, насколько он ценный кадр по сравнению с вами.
Хаус почувствовал, как кольнуло сердце. Он слишком хорошо знал и Формана, и ответ.
- Что ты ему сказал?
- Что больница обойдётся без него. Следовало притвориться и наврать?
- Ты бы не стал.
- Верно, - сказал Форман - он, кажется, совсем проснулся и спешно подтягивал оборонную мощь. - Я - его босс. Не друг. Не моё дело. Сказал, как есть.
- Эй, кто-то включил электронный нож, чтобы порезать твои фразы на кусочки? Что-то ты стал слишком немногословен для хорошего босса - больше напоминаешь хренового друга, которого мучает совесть.
- Никогда мы не были друзьями! - возмутился Форман. - Не пытайтесь спихнуть на меня свои обязанности. Больница без него обойдётся. Вы - нет. И это вас мучает совесть. Не за мой счёт. Спокойной ночи, Хаус.
- Подожди, - остановил он уже готового закончить разговор Формана. - Если я вернусь, дашь ему работу?
- В каком качестве вернётесь? - насторожился главврач.
- В прежнем. В качестве рекламы твоего богоугодного заведения.
Несколько мгновений Хаусу казалось, что он слышит скрип из-за напряжённой работы извилин подозрительного декана «Принстон-Плейнсборо-клиник»
- Дам, только не заведывание, - наконец, согласился Форман.
- Реальную работу, о`кей?
- Онкологом в онкологическом отделении. Амбулаторный приём и консультации.
- И сам его пригласишь. И будешь упрашивать, если начнёт отказываться.
- И курс лекций, - сказал Форман.
- И ни за что не расскажешь ему о нашей сделке.
- И амбулаторный приём. По два часа ежедневно.
- Я - инвалид! - возмутился Хаус.
- Он - тоже. Я хочу врачей, а не актёров, халатно исполняющих роли врачей.
- Гробовщика и геймера, - пробормотал Хаус.
- Что-что?
- Я согласен.
- Ну, и слава богу, - буркнул Форман. - Может, наконец, уснёте и дадите поспать другим.

перебивайте, пожалуйста

Добавлено (10.03.2015, 00:06)
---------------------------------------------
Перебирая карты для амбулаторного приёма, он вдруг увидел на одной из них знакомое имя - Эмили Кормик. Он лечил её от рака Педжета пять лет назад и, поскольку надеялся, что пролечил радикально, почувствовал некоторую нервозность. С чем она пришла? Неужели рецидив. Нервно похлопывая папкой по ладони, он прошёл в первую смотровую
- Здравствуйте. Эмили. Не скажу, что рад видеть вас - честно говоря, надеялся, что не встретимся. Не на этой территории, во всяком случае. Что вас привело?
- Доктор Уилсон? - она вытаращила на него глаза в изумлении, словно увидела привидение - настолько явном, что оно даже показалось Уилсону наигранным.. - А… а как же… говорили же…
- Что именно говорили, Эмили? - решил он слегка помочь, видя, что пациентка совсем растерялась.
- Господи Иисусе! Но ведь это же совершеннейший бред. Говорили, что вам ногу отрезали, что вас парализовало, что вы умерли…
- Последнее точно преувеличение, - улыбнулся он, но улыбка получилась натянутой и как будто резиновой.
- Да ведь у меня двоюродная племянница работает здесь, в реабилитационном отделении, она инструктор, и это она говорила, будто бы у вас ногу отняли.
Уилсон поморщился:
- Так и есть. Ваша племянница не солгала вам, хотя я не помню, чтобы обсуждал это с кем-то из инструкторов по лечебной физкультуре.
- Ну, так это потому, что она - не ваш инструктор. Не то бы она слова о вас не сказала, уж вы мне верьте! Так вам и правда ногу отрезали? Ужас какой! Как же вы теперь ходите?
Уилсон вздохнул - двоюродная племянница Эмили Кормик явно трактовала этические нормы по-своему, а её тётя в смысле тактичности дала бы фору любому гиппопотаму.
- У меня протез от колена, и я пользуюсь тростью, - сказал Уилсон. - Пожалуйста, миссис Кормик, у меня ещё довольно много пациентов. Скажите, что вас беспокоит, и я постараюсь помочь.
Простой вопрос почему-то привёл пациентку в замешательство.
- Беспокоит? - переспросила он. - Ах, ну да, конечно - я собиралась пожаловаться на мои суставы. Они стали чрезмерно чувствительны. И при движении я слышу какой-то скрип, какие-то хрустящие звуки.
- Хорошо. Сейчас я стану сгибать вам ногу в колене, и как только вы почувствуете боль…
- Вот-вот, я уже чувствую, - с готовностью откликнулась она, не напрягая мышц и не мешая Уилсону продолжать сгибать свою ногу.
«Она симулирует? - про себя удивился Уилсон. - зачем она симулирует?» Ответ пришёл сам собой: «Никаких болей в суставах. Эмили Кормик увидела его имя на доске и пришла поглазеть. Её изумление не просто показалось ему наигранным - оно и было наигранным, изображённым ради того, чтобы завязать разговор». Уилсону не стал разоблачать симулянтку - прописал общеукрепляющее и выпроводил её из кабинета , говоря себе с горечью, что всё правильно: бутафорский врач, взятый только из-за протекции Хауса, и должен лечить бутафорских пациентов.
Ещё два пациента оказались самыми настоящими, но, слава богу, лёгкими, потому что будь они посложнее, он, возможно, не справился бы - его подташнивало, а в глаза то и дело плескало знакомой синевой, пугая и мучая. Выпроводив мужчину со свечами от геморроя, Уилсон понял, что не справляется. Он быстро и аккуратно запер дверь, отодвинул к стене стул, отбросил в сторону трость, расстелил пиджак на полу и улёгся на него боком, спеша сделать все приготовления до того, как синие кляксы сольются в сплошную крутящуюся пелену. «Слава богу ещё, - подумал он, закусывая рукав пиджака зубами, - что аура такая отчётливая, куда хуже было бы, заставай меня это врасплох. Пожалуй, я бы и машину успел припарковать - в тот, первый, раз я просто не ждал…»
Он очнулся, чувствуя привкус крови и рвоты во рту с больной головой. В дверь ломились, что-то выкрикивая. Медленно он поднялся с полу, ощупывая голову - кажется, обошлось без повреждений. Сплюнул в раковину, смыл - шум воды привёл толпящихся за дверью в состояние нажатой паузы - смолкли и стук и выкрики. Он поднял испачканный пиджак и тоже принялся замывать следы рвоты - спокойно и неторопливо. Замыл. Повесил пиджак на спинку стула, глянул в зеркало, ладонью потёр онемевшие щёки, пригладил волосы, поправил галстук, тоскливо оглянулся на окно, как возможный путь отступления, шагнул к двери и повернул ключ.
- В чём дело?
Форман, Чейз, Кадди, охранник и оба Хауса уставились на него, как будто бы всерьёз лишившись дара речи. Уилсон мысленно поздравил себя - в прежние времена добиться такого эффекта удавалось только Хаусу.
- Ты заперся! - наконец, обличающе воскликнул Форман.
- Я заснул. Я имею на это право - у меня есть законный перерыв на отдых - я инвалид и работаю на условиях неполного рабочего дня с двумя перерывами.
- Но ты заперся! Мы чуть дверь не снесли - почему ты не открывал?
- И на это я имею право, - Уилсон скрестил руки на груди, вдруг сообразив, что стоит, не опираясь на трость. Лучше бы он этого не вспоминал - равновесие немедленно нарушилось, он вынужденно ухватился за косяк. Роберт Хаус молча скользнул мимо него, разыскал и подал трость.
Всё это время Форман открывал и закрывал рот, как рыба на суше.
- Мы думали ,что у тебя случился припадок, - сказал Чейз.
- Нет. У меня больше уже не бывает припадков. Я просто заснул.
- Но…
- Извините, мне нужно работать. - сказал он и шагнул вперёд, оставив пиджак на спинке стула. Форман отступил, и он вышел и пошёл по коридору, чувствуя, как их взгляды сверлят его спину. В голове была ледяная и кристальная ясность, что кстати, весьма ставило под сомнение эпилепсию, сопровождающуюся, как известно, неполным восстановлением сознания и сонливостью после припадка.
Его кабинет всё ещё был его кабинетом, привычным, уставленным тоже привычными безделушками с развешенными по стенам постерами и фотографиями. Усевшись посреди всего этого на стул, Уилсон глубоко вздохнул и почувствовал, наконец, что успокаивается. А что, собственно, произошло? Просто ещё один припадок, спровоцированной старой дурой Кормик… «Вот оно! - он нервно сжал ручку, и пластиковый корпус хрустнул, ещё раз подтверждая, что, несмотря на инсульт, Уилсон обошёлся без пареза. - Именно, спровоцированный. Это не органика, это - психика. А если это психика, с этим можно справиться силой воли не ты ли проповедовал такое постоянно Хаусу?»
Ещё через полчаса в кабинет зашёл Роберт.
- Грэг звонил мне, что сегодня занят. Я вызову такси?
- Постой, - сказал Уилсон. - Зачем такси? Ты же на мотоцикле?
И без того узкое лицо Роберта вытянулось:
- Дядя Джеймс, не сходите с ума. На мотоцикле вы не поедете.
- Конечно. На мотоцикле поедешь ты - я просто мирно посижу у тебя за спиной и подержусь за твой пояс.
- Дядя Джеймс!
- Это совершенно не опасно, Роб.
- А если у вас припадок начнётся?
- У меня уже не бывает припадков.
- Да ну? - губы Роберта скривились в усмешке - точь-в-точь Хаус.
- Внезапно не начнётся. У меня отчётливая аура: если что-то почувствую - крикну тебе, ты успеешь остановиться и согнать меня с седла на травку. Роб!
Роберт мягко прошёлся по комнате - у него были длинные ноги и тонкая талия, но он не выглядел ни излишне худым, ни неуклюжим, как это часто бывает с мальчиками его роста, из-за подтянутой спортивности фигуры. И голубоглазое чуть вытянутое лицо с отчётливыми скулами и копной тёмно-русых кудрей притягивало взгляд - просто странно, почему он давно не сделался предметом вожделения всех девчонок курса, а всё бегал, как щенок, высунув язык, за какой-то Мелли Райт. Может быть, потому, что слишком часто на его лице читалась хмуроватая озабоченность - вот как теперь.
- Дядя Джеймс, почему вам это важно? - спросил он, останавливаясь. - Такси удобнее…
- Такси меня старит, - сказал он, как будто речь шла о свитере или брюках.
Роб улыбнулся.
- Непохоже. Вы весь последний месяц пользуетесь такси, а вам сейчас шестидесяти не дашь.
- Комплиментщик! - фыркнул Уилсон. - Прибереги для девочек.
- Ну, если я скажу Мэлли Райт, что она и на шестьдесят не выглядит…
Уилсон рассмеялся - так легко и освобождено, как раньше мог только с… Хаусом?
- Неважно, почему мне это важно, Роб, - сказал он, отсмеявшись. - Важно - и всё. Фишка, каприз, примета - можешь считать, что я загадал. Поехали?
- У меня нет запасного шлема, - попробовал ещё раз отговориться Роберт.
- А у меня есть своя мотоциклетная каска, - обрадовался Уилсон, ныряя в нижнее отделение шкафа. - Смотри. Когда-то твой отец подарил мне эту штуку - ей столько же лет, сколько тебе, - он вытряхнул из каски на стол несколько авторучек, точилок, ластиков и канцелярских зажимов и надел её на голову. - Как?
- Вы в ней похожи на гитлеровского сержанта мотопехоты, - честно сказал Роб.
- С очками ещё круче. Давай, сынок, не тормози - твой вороной застоялся в деннике, - Уилсон с размаху больно хлопнул Роберта по плечу и той же рукой развернул его к двери. - И не спорь.
- А куда вы денете свою трость, когда заберётесь на мотоцикл? - кажется, Роберту нравилось возводить перед ним преграды. Но и на этот раз Уилсон только отмахнулся:
- Ты гоняешь на старой «хонде» Хауса, а у него есть зажим для трости сбоку. Я тебе покажу, если ты ещё не видел.
- Видел, - буркнул Роберт, очевидно, почувствовав что все доводы «контра» кончились. Он не чувствовал уверенности в том, что делает что-то правильное, но Уилсон был другом отца, Уилсон был авторитетом для Роба, и ещё он был, как минимум, в три раза старше и мудрее. С другой стороны, машина Уилсонов всё ещё не вернулась из починки, а на шее дяди Джеймса, когда он поворачивал голову, всё ещё розовел короткий шрам - след врезавшегося стекла. Но на этот раз за рулём-то будет сам Роберт.
- Дядя Джеймс, - жалобно спросил он, уже спускаясь на парковку. - Вы мне точно не врёте насчёт ауры и «успеешь»? Не хотелось бы разбиться и провести вечер в качестве клиента морга - сегодня бейсбол по телевизору.
- Не мандражируй, поц. Для нас сегодня не существует неудачи.
- Дядя Джеймс, - Роберт посмотрил на него, склонив голову к плечу. - Извините ,конечно, а вы, часом ,не обдолбались чем-нибудь?
- Я - в порядке. Просто начал новый курс реабилитации по совету одного очень мудрого врача.
- Что за врач? - осведомился Роберт, дёргая ногой стартер.
- Шикарный врач. Доктор Джеймс Эван Уилсон. Ценный кадр. Не веришь - у Формана спроси.
Он замешкался, садясь на мотоцикл - с протезом не очень-то получалось, но, наконец, занял своё место, поёрзал на сидении и ухватил Роберта за пояс:
- Вперёд!
Роб тронул с места так осторожно, словно седок за его спиной был из хрусталя.
- Ты и Грэга катаешь так, словно покойника на кладбище везёшь? - громко проворчал Уилсон, перекрикивая треск мотора.
- Нет, именно потому, что я не хотел бы везти покойника на кладбище, я…
- Да прибавь же ты скорости, трусливый поц! - рявкнул седок.
Ему, наконец, удалось разозлить Роберта настолько, что тот забыл об осторожности. Ветер засвистел в ушах, и Уилсон крепче вцепился в ремень его брюк.

Добавлено (11.03.2015, 13:09)
---------------------------------------------
Это не Роб - это Грэг Хаус, ещё без боли, без хромоты, зато с азартом в сияющих глазах, мчится, пришпорив своего железного коня, и тридцатилетний Уилсон, держась за его ремень, хохочет и кричит, давясь встречным ветром, и его упругий каштановый чуб встаёт торчком, а рукава раздуваются пузырями.
- Поворот! - Хаус разворачивается круто, почти укладывая мотоцикл, почти чиркая по асфальту защитным наколенником - с другим седоком не рискнул бы, но Уилсон знает, как надо отклониться, чтобы удержать равновесие, и отклоняется, только испуганно и весело орёт, а когда мотоцикл выравнивается, обзывает Хауса идиотом и самоубийцей, нервно хохоча.
- Памперсы поменять не пора? - ответно хохочет Хаус.
- Да стой уже!
Он и останавливается лихо, с пижонским разворотом.
- Ты нас когда-нибудь убьёшь, - всё ещё смеясь, говорит Уилсон и вытирает лицо платком.
И он по-настоящему испугался, когда снова увидел у Хауса эту игрушку, несколько лет спустя после инфаркта. Даже заспорил, называя «сэкондхэндовскую» «хонду» «катафалком для хромого ублюдка» и «новой игрушкой камикадзэ-любителя». Но когда Хаус приглашающе похлопал по кожаному сидению, осторожно и неуверенно, но он подошёл. На нём был длинный плащ, портфель в руках - он никак не был похож на мотоциклиста. Но Хаус улыбнулся, а он тогда нечасто улыбался, и протянул ему шлем, и он покорно уселся, прикидывая в уме, во сколько обойдётся химчистка. Портфель остался у Чейза, и Уилсон, всё ещё думая, что эта поездка - плохая затея, машинально помог ногами, когда Хаус оттолкнулся, и так же машинально, на мышечной памяти, откренил своим телом на повороте, отплёвываясь от упорно лезущего в рот галстука.
И ещё одна поездка запомнилась на всю жизнь. Но тогда Хаус ехал медленно и напряжённо, больше всего на свете беспокоясь, как бы тонкие и бледные, почти прозрачные, пальцы не разжались бы от слабости, как бы Уилсон не упал, как бы у него не закружилась голова, не стало плохо с сердцем. Но он не мог отказать - Уилсон сам попросил, а он до сих пор ни о чём не просил, и Хаус, дрожа от страха, провёз свою драгоценную ношу по дорожке вдоль каменистого пляжа, причём настоял на том, чтобы Уилсон был в шлеме, и рокот мотора наконец-то отогнал сварливых крикуний-чаек. Но когда он остановил и обернулся к своему пассажиру, он увидел, что на глазах у Уилсона слёзы. Это немного испугало его.
- Что с тобой? - мягко спросил он. - Ты, может быть, устал?
Уилсон в ответ только покачал головой, не в силах справиться с наплывом эмоций, а ответил много позже:
- Я… не думал, что когда-нибудь ещё… смогу так… с тобой.
- Ты сможешь ещё не так, - серьёзно и тепло пообещал Хаус и погладил ладонью его по голове - круглой и ушастой, без единого волоска.

Роберт сбросил скорость и остановился. Только теперь очнувшийся от воспоминаний Уилсон понял, что они перед его дверью, и что он не может разжать пальцы, всю дорогу сжимавшие ремень Роба.
- Не говорите Хаусу, что я вас подвозил, - с виноватой улыбкой попросил Роберт. - Не то мне влетит.
- Я уже почти месяц с ним не разговаривал, - тоскливо сказал Уилсон. - Вряд ли захочу позвонить только для того, чтобы сказать, что ты подвозил меня... Кстати, тебе уже не по возрасту пользоваться мотоциклом, это несолидно. Тебе нужен автомобиль, чтобы в нём хватило место клеить девчонок и потом обжиматься с ними на заднем сидении... Послушай, у меня есть хорошая скидка в автосалоне, а у тебя скоро совершеннолетие по законам даже самого консервативного из штатов, так вот я подумал…
- Не надо, - быстро перебил Роберт. - Мне уже обещали автомобиль. Отчим.
Уилсон чуть заметно передёрнулся - он ненавидел Триттера, кажется, даже больше, чем Хаус, а того, как Роберт называет его «отчим», вообще слышать не мог.
- Неужели он тебе ближе, чем… - невольно вырвалось у него, и, слава богу, что он успел прикусить язык, не то вышло бы совсем плаксиво и жалко.
- Вовсе нет, - серьёзно сказал Роберт. - И именно поэтому, я думаю, автомобиль стоит взять. Не обижайтесь, дядя Джеймс; вы и Грэг дарите мне каждый день гораздо больше, чем стоят все автомобили мира. Но это - другое. Если я не приму чёртов автомобиль, он предпримет что-нибудь ещё - например, устроит отца за что-нибудь в тюрьму, а потом сам же его оттуда благородно извлечёт И это, кстати, более, чем вероятно - он мечтает сквитаться за то, что Хаус в своё время отказался свидетельствовать против него. А «квитается» он по-своему.
- Злом за добро?
- Ну. не знаю… Это больше похоже на лозунг. Но… в общем, да, где-то так… - Роберт опустил голову и, пожав плечами, чуть дёрнул бровями и уголком рта.
- А ты, я смотрю, не так прост, а? - удивлённо проговорил Уилсон, глядя на него с чем-то, похожим на уважение, но уважение, пожалуй, неприязненное. - Предпочитаешь подкармливать и держаться подальше?
- А что, узнали тактику? Я вас зеркалю, да? - Роб нахально растянул губы в улыбке, сделавшись в этот миг очень похожим на своего отца.
- А ты нахал!
- Только в пределах допустимого. Дядя Джеймс… - он вдруг сделался серьёзным и смущённым.
- Ну?
- Что, если сказать Хаусу, будто машину подарили вы?
Брови Уилсона взлетели вверх.
- Майкл будет доволен, а Хаус не расстроится… - неуверенно проговорил Роб.
У Уилсона тоскливо засосало под ложечкой - появилось привычное чувство изолированности и отстранения. Майкл будет доволен, Хаус не расстроится, Роб убьёт одним выстрелом двух зайцев, а что при этом будет чувствовать Джеймс Эван Уилсон - малосущественный пустячок, на который наплевать.
- Если тебе это, действительно, нужно, Роб… - промямлил он, пряча глаза.
- Серьёзно? Вы мне подыграете? - воспрял духом Роберт.
Уилсон подумал, как будет «подыгрывать» - представил себе звонок от Кадди, косой взгляд Хауса. Да, и ведь Кадди может обсудить это с Триттером, тогда Триттер обязательно найдёт способ сообщить Хаусу, как «этот святоша Уилсон не захотел тратиться на тачку, но захотел выглядеть щедрым дарителем за чужой счёт». Непременно найдёт, зная, что Хауса это ранит. А он ведь и тогда не выдаст, кто зачинщик - скажет, конечно, что сам попросил Роберта, и будет выглядеть ещё хуже. Но Роберт… Он же не врёт? Это же не просто желание владеть автомобилем? Да нет, конечно, не просто, не то он согласился бы принять подарок от Уилсона. Но какое у парня разрушительное желание всё усложнять! Ему не слишком легко придётся в жизни - Уилсон почувствовал, что тревожится за Роберта Хауса едва ли не больше, чем за собственного сына.
Все эти соображения вихрем пронеслись в его голове, но он тут же встряхнул ею и, старательно растянув губы в улыбке, кивнул:
- Конечно, старик, без проблем.

Добавлено (13.03.2015, 20:17)
---------------------------------------------
Уже несколько недель Уилсон изо всех сил старался чувствовать себя другим человеком, проводя в жизнь программу реабилитации по Джеймсу Эвану Уилсону. Он очень хотел бы надеяться, что это не то же самое, что было с Кайлом Кэллоуэем, что он, действительно, меняется, но иногда его всё-таки одолевали сомнения. Он начинал день с того, что Хаус называл в своё время «выковыривать пух из пупка». Потребность в этом настигала его при первых мгновениях бодрствования и была такой настоятельной, что он просто не мог ей противостоять. «Может, скадрить кого-нибудь в больнице», - даже задумался он, но тут же отмёл эту идею, представив себе, как седой, как лунь, одноногий старик, трясясь от вожделения и пуская слюни, «клеит» медсестру или регистраторшу с «рецепшен». От такой картины запросто могло и стошнить. Тем не менее, его либидо взлетело до небес, и, судя по всему, с кровообращением в пещеристых тельцах тоже всё было в полном порядке - если бы не ежедневная утренняя разминка, подростковые мысли ,пожалуй, занимали бы его гораздо большее время суток, чем он мог позволить.
Покончив с этой своеобразной утренней гимнастикой, он переходил к другой, и довольно жёсткой: оставив костыли, сначала прыгал на здоровой ноге, словно играя в «классы», потом пытался, балансируя, удержаться на протезе, оторвав другую ногу от пола; наконец, вставал на еле ползущую ленту беговой дорожки и, держась за поручни, учился ходить, переступая ногой и протезом. Несколько раз дорожка подсекала его, и он либо повисал на поручнях, либо падал, но, к его удивлению, и сердце, и лёгкие с такой нагрузкой вполне справлялись, давление и пульс оставались в допустимых пределах.
После подобных развлечений просыпался зверский голод, и завтрак он и готовил, и съедал с упоением, после чего с полчаса медитировал в душе, настраивая себя на контроль над телом и день без припадков.
На работу он по-прежнему добирался на такси, но иногда стал пользоваться автобусом и уже не нуждался в сопровождении Грэга. Правда, зная, что сын всё равно волнуется за него, он каждый раз отзванивался от дверей больницы - это превратилось в ритуал. Его припадки сделались редкими, но избавиться от них совсем не получалось. Зато чётко определилась связь с душевным волнением и переживаниями. А основная причина для волнений и переживаний оставалась всё та же: отношения с Хаусом. Вернее, отсутствие таковых.
Хаусу становилось хуже - он ходил, тяжело опираясь на две трости сразу, и он начал ходить медленно. Вот к этому, действительно, было трудно привыкнуть - Хаус больше не проносился по коридору широким хромым шагом, перекособочившись и словно рассекая воздух, как воду, выдвинутым левым плечом, каждый раз чуть напрягая желваки, когда вес тела приходился на правую ногу - теперь он, медленно и мелко переступая, плёлся, не отрывая взгляда от своих кроссовок, от лифта до двери в свой офис. И больше за весь день из кабинета не выходил, даже в туалет, предпочитая терпеть до конца рабочего дня. Кофе и ленч ему приносила Кадди.
Однажды Уилсон не выдержал и перехватил её в коридоре:
- Лиза! Всё очень плохо?
Она посмотрела с недоумением, и он заметил, что две верхние пуговки её блузки расстёгнуты, а на шее, сильно посвежевшей за последнее время, очень недвусмысленный петехиальный кровоподтёк, и тоже весьма свежий.
- Я о Хаусе… - потерянно пробормотал он, соображая, что синячок с «очень плохо» как-то не вяжется.
- У него очень плохо с ногами, - помолчав, ответила Кадди веско. - Хаус - в порядке. А ты, Джеймс? Ты отлично выглядишь, но у тебя очень грустные глаза.
- Тебе кажется, Лиза, - старательно улыбнулся он. - Я - в порядке. Передавай привет мужу.
Она ушла, а он ещё долго терзался, почему он сказал «муж», словно хотел дистанцироваться, почему он просто не рассказал ей, что ему плохо, что он скучает, что он не решается подойти первым, потому что если Хаус его оттолкнёт - а так, скорее всего, и будет - он уже ни за что не решится на вторую попытку и даже не сможет больше жить надеждой на примирение, как сейчас.
Он вернулся в свой офис и бесцельно перебирал бумаги некоторое время.
А ещё через день с утра зарядил проливной дождь, и он подсмотрел, как Хаус мочится в стеклянную банку в своём кабинете, используя балконную перегородку, как прикрытие и сделав равнодушное лицо. Впервые он позволил себе это на работе, и Уилсон понял, что завтра, пожалуй, он совсем не придёт. От этой мысли на душе стало серее, чем в небе, и он скорчился на своём диване, несчастный и одинокий, любуясь синими хвостатыми кляксами.
Утром Хаус взял больничный, но весь день висел на телефоне с Чейзом, который, бросив диагностическое отделение на заместителя, снова подозрительно много времени проводил в геронтологии и лаборатории. Похоже было, что его студенты в очередной раз отрабатывали зачёт крысоловством - во всяком случае, Роберт попался Уилсону в коридоре с отчаянно воняющей и шебуршащей коробкой.
- Новый виток изобретения перпетуум мобиле? - Уилсон постарался быть ироничным, что сегодня удавалось ему неплохо - зарядивший дождь и для его обрубка не был лучшей погодой.
- Появились новые данные, - загадочно сообщил Роберт и подмигнул. - И знаете что, дядя Джим? Эта штука всё-таки в первую очередь скажет своё слово в онкологии.
- Ты хочешь меня вовлечь? - невесело усмехнулся он.
- Не-а. У доктора Хауса нет охоты делиться лаврами.
Это был первый случай, когда в разговоре с ним Роберт назвал отца «доктор Хаус». Уилсон посмотрел на него с удивлением, и почти сразу понял, что это была дань уважения юного коллеги, а ещё что отношения между Робертом и Хаусом, по крайней мере, здесь, в госпитале, вышли за рамки семейных, за рамки «отец-сын». И он с внезапным уколом зависти вдруг подумал, что его сын, Грегори Уилсон, никогда не назовёт его «доктор».
Вяло простившись с Робертом, он вернулся в свой кабинет и снова зарылся в бумаги - большей частью никчёмные. Он перекладывал их из одной стопки в другую, как безумный жонглёр-бюрократ, пока вдруг не поймал себя на том, что, на самом деле, уже давно закончил самокопаться, и гадает, о каких «новых данных» говорил Роберт. Тем более, постольку, поскольку речь шла об онкологии. Подхватив прислоненную к столу трость, он встал и пошёл к Форману.
- Хочу обследоваться.
Форман, углубившийся в какой-то протокол, не сразу заметил его и не сразу расслышал, что он сказал, но, постепенно всё-таки осмыслив его заявление, оторвал взгляд от страницы и поднял голову:
- Ты хочешь…
- У меня медстраховка без ограничений, - сварливо сказал Уилсон, постукивая тростью в пол и не поднимая глаз, что делало его сейчас очень похожим на Хауса, только он не видел себя со стороны и не знал об этом. - Хочу полное обследование и анализы - вдруг я чем-то болен. У меня есть жалобы, я имею право.
- Ты что, в самом деле…
- И я не хочу, чтобы эта конфиденциальная информация о моём здоровье стала достоянием лиц, непосредственно не вовлечённых в исследование.
- Например? - буркнул Форман, явно начиная догадываться.
- Я имел в виду, - Уилсон поднял голову и прямо посмотрел ему в глаза, - что заведующему геронтологическим отделением доктору Грегори Хаусу эту информацию предоставлять я запрещаю. А также доктору Чейзу, доктору Кадди, студенту-медику Хаусу и волонтёру…
- Волонтёрам никакая медицинская информация и так не предоставляется, - мягко перебил его Форман, и Уилсон оценил тактичность и услугу декана.
- Спасибо, - тихо шепнул он, снова опуская голову.
- Тебя положить или хочешь обследоваться амбулаторно?
- Амбулаторно. Я должен работать.
У Формана дёрнулся уголок рта.
- Я прекрасно знаю, - повысил голос Уилсон, - что ты позвал меня из-за Хауса, что ты считаешь, что я - дерьмовый врач и ничего не стою…
- Ты - хороший врач! - резко перебил Форман. - Просто… просто…
- Ты перестал доверять мне из-за моей полуампутированной головы? Хочу перелицензирование.
- Уилсон!
- К чёртовой матери, Форман, я начинал здесь, когда ты ещё вскрывал автомобили на парковке! Я - не дряхлый старец. Я могу работать нормально, а не строя из себя марионетку в театре инвалидов! Я не хочу, чтобы ты держал меня здесь из милости или в память. Дай мне подтвердить лицензию и поверь в меня - я ещё лет десять на тебя отпашу, - он замолчал, потому что снова почувствовал приближение припадка. Этого не хватало! Нужно убираться отсюда, моментально убираться отсюда, потому что если он сейчас в корчах свалится под ноги Форману, вся его пламенная речь не будет стоить выеденного яйца и пойдёт псу под хвост. Уилсон на миг закрыл глаза, закусил зубами щёку изнутри и сдавил изо всех сил. Он когда-то читал, что Юлию Цезарю это помогало избежать припадка во время важных переговоров или на военном совете. Рот наполнился вкусом крови.
- Давай так, - помолчав, мягко проговорил Форман. - ты сам решил обследоваться. Я хочу получить решение экспертного совета по твоей трудоспособности, а потом мы, может быть, снова поговорим о перелицензировании… Тебе случалось раньше справляться с приближающимся припадком? - вдруг спросил он. - Ты сядь. Сядь сюда, в кресло. Откинь голову, расслабься, развяжи галстук… Ты принимаешь габапентин?
- Я снизил дозу, - сказал он, и, говоря, испачкал губы в крови. - Я уже заметил, что припадки у меня бывают только тогда, когда я не в себе. Но сейчас я почти не бываю не в себе. Это не эпилепсия - это истерия. Ну, или какой-то ещё неврологический синдром. Я не деградирую умственно. Я даже не чувствую сонливости после приступа.
- Но сознание ты всё-таки теряешь… - задумчиво пробормотал Форман. - Ладно, Уилсон, ты сам захотел. Отправляйся на томограф, потом пойдёшь сдавать анализы и на кардиомониторинг. Что, если проблема решается проще, чем кажется?

перебиваем, плиз