Больше никто не заметил. Кстати, тоже случайность, но мне понравилось.

Да нет, конечно заметили, просто мну раньше об этом написала))))

12 глав это даже не хорошо, это просто отлично - главное чтоб запала хватило, я в вас верю, начало мне понравилось!!!

А это первая работа, или еще что есть?

Как быстро летит время, вот уже и июль заканчивается. Боже, сколько еще работы… Посмотрим, как идут дела… Что они там в диагностическом делают с этим парнем? Четвертый день подряд куча анализов и тестов. Форман говорил, что картина не ясная, но пациенту с каждым днем становится только хуже. Неужели они не справятся? Целый месяц дела шли неплохо: три пациента, три поставленных диагноза, но сейчас явно что-то не то.
Надо позвонить няне, спросить, как там Рэй. Она уже ползает со скоростью реактивного самолета и все, разумеется, тащит к себе. Вчера это были мои новые туфли, а позавчера ваза на столике, пришлось полвечера убирать осколки. А еще говорят, девочки спокойые. Хотя куда уж спокойнее, разбила вазу и уже примеряется, куда направиться дальше. Звук был такой, что у меня чуть сердце не остановилось, а эта красавица сидит и хлопает своими глазищами. Они у нее еще неопределенного серо-голубого цвета, как у всех младенцев. Мне до жути интересно, какие они будут: голубые, как у того парнишки, ее отца, или темные, как у той бедной девочки. А что, если они будут синие как это летнее небо, как у… Ну вот опять. Все, нужно работать.

Телефон. Мой секретарь.
- Доктор Кадди, к Вам родственники Майкла Прескота, это пациент из диагностического.
- Пусть войдут.

Вот только этого мне и не хватало. Тяжелый получасовый разговор. Родственники в панике: когда Майкл попал к нам, он был просто болен, а сейчас он умирает, и мы до сих пор не знаем, почему. Форман заверяет, что сам справится, но я не хочу рисковать. Я должна подстраховаться, хоть это может оказаться и не лучшей идеей.

И я снова поехала с Уилсоном в Мейфилд. Вот уже неприятное место! Главный корпус больницы построили более ста лет назад, может поэтому у нее такой мрачный и гнетущий вид. Даже сейчас, среди цветущего лета, от Мэйфилда веет холодом и каким-то отчаянием. Не хотелось бы мне сюда попасть в любом качестве.
Но Хауз, казалось, уже привык к этому окружению, по крайней мере, таким угнетенным, как в прошлый раз, не выглядел. Скорее, равнодушным. Но когда увидел у меня в руках историю болезни, у него прямо глаза вспыхнули. Быстрым движением он выхватил папку и погрузился в чтение, что-то бормоча себе под нос. Теперь все, пока не дочитает, разговаривать не будет.
Мы сидели на скамейке во внутреннем дворике, где обычно гуляют пациенты. Если не присматриваться, то почти обычный сквер. Хотя странная одежда на некоторых гуляющих и несколько санитаров портили эту идиллическую картину. Пока Хауз изучал историю, я осматривалась вокруг и вдруг встретилась глазами с одной из пациенток, которая одиноко сидела на скамейке недалеко от нас. Небольшого роста, с черными волосами и пронзительными глазами, она не отрываясь смотрела на меня. Хорошо одета, на сумасшедшую вообще не похожа, только вот глаза как рентген. Мне вдруг вспомнились слова Уилсона о какой-то «подружке» Хауза. Может, это она?! Неприятная особа. Так уставилась…

В этот момент Хауз отвлек меня вопросами о пациенте, и я забыла о странной женщине. Когда снова посмотрела в ту сторону, ее уже не было. Мы втроем сидели еще больше часа, обсуждали разные версии, но ничего не получалось, все это Форман уже отбросил. Честно говоря, я была уже почти в отчаянии, когда Хауз сказал, что нам пора уходить, потому что мы ему мешаем. Это было не то, на что я надеялась, но ничего другого нам не оставалось. Я возвращалась в Принстон в ужасном настроении. Мне снова начало казаться, что все кончено, что Хаус уже никогда не вернется в Принстон Плейсборо… И что мне пора с этим смириться.

На следующий день Уилсон ошарашил меня новостью: Хаус справился! Форман с остальными сейчас проверяют его диагноз, но он как минимум подходит под все симптомы. Этот Майкл Прескот встречался с партнерами из Азии за месяц до начала болезни. Кэмерон дописала это в его историю, когда пыталась собрать как можно более широкий анамнез за день до того, как мы поехали к Хаузу. Мы не придали этому значения, а следовало бы.

Хотелось бы мне знать, мог ли Форман с командой самостоятельно найти решение до того, как пациент скончался бы. Потому что то, что он все равно не обошелся без Хауза, ему не понравилось. Кажется, даже изрядно разозлило. Но ерунда, Форману это только полезно, хотя иногда он ведет себя так, будто он и есть начальник диагностического отделения, а не временно исполняет его обязанности. И что никакого Хауза просто не существует.
К концу дня стало известно: лечение действует.

Через три дня я уже собиралась домой, когда ко мне в кабинет постучал Уилсон.
- Что-то срочное? – спросила я.
- Да нет. Просто зашел попрощаться. Кстати, только что видел в коридоре Формана с Патом Дэвсоном. У Совета директоров что, какие-то вопросы к диагностическому отделению?
- Да вроде нет.
-А, это хорошо. Просто я подумал, что они скоро могут начать задавать тебе вопросы относительно контракта Хауза. Он же не может брать такой длительный отпуск без очень веских оснований. А настоящие основания лучше им не сообщать.
- Я что-то придумаю, - говорю я, хотя не имею ни малейшего понятия, что именно.
-Надеюсь. Ты же знаешь, этот Дэвсон терпеть не может Хауза. Интересно, о чем он говорил с Форманом.
Мне тоже интересно. Но это подождет.

Следующие несколько дней я только и делала, что думала. О рекомендациях доктора Смолла, об амбициях Формана, об опасениях Уилсона, об интригах Дэвсона, обо всем. А самое главное: о том, что будет лучше для Хауза. И что будет лучше для больницы. Наконец после долгих размышлений я приняла решение и была уверенна, что Уилсон меня поддержит. Однако, оставалась одна проблема: уговорить на это самого Хауза. И простит ли он меня за это, когда наконец узнает правду? На следующий день я вызвала Формана.

О чем ты говорил с Патом Дэвсоном? – я решила сразу перейти к делу.
- Да ни о чем. Он спрашивал, где Хауз. Дэвсон же весь июнь по конференциям мотался, несколько отстал от жизни.
- И что ты ему сказал?
- Что у Хауза какие-то личные проблемы.
- Он поверил?
- Честно говоря, не знаю.
- Ясно. Теперь слушай внимательно. При удобном случае заговори с Дэвсоном и скажи ему вот что…
Я дала Форману четкие указания относительно будущей беседы и отпустила его. На душе у меня было тяжело. Я была уверена, что он справится, он толковый парень, пока дело не доходит до его отношений с Тринадцать, а вот относительно себя у меня были большие сомнения. Господи, как же я это сделаю?

Следующие две недели у меня было полно забот. Нужно было подготовить бумаги, обсудить все детали, а самое главное найти нужные слова. Я уже несколько раз репетировала свою речь в ванне перед зеркалом, но еще ни разу не смогла ее закончить. Я выглядела фальшиво, говорила фальшиво, это был какой-то кошмар. Наверное, вся проблема в том, что я сама себе не верю, не верю, что это действительно лучшее решение. Мне нужно как-то в этом убедиться. Только вот что для этого сделать, я не знаю.

Тоже жду.

Ну вот и все, дело сделано. Я была просто великолепна: решительная, собранная, убедительная, даже шутила. Наверное, я не ту профессию выбрала: надо было становиться актрисой. Хлопала бы ресницами и несла вздор во всяких сериалах, ну вот, например, в тех, которые так нравились Хаусу, и не было бы у меня всех этих забот. Черт, как гадко на душе. Я медленно иду к машине Уилсона и обессилено опускаюсь на переднее сиденье. Это же надо, руки даже дрожат.
Я сижу в машине, слушаю новости и прокручиваю в голове весь разговор. Все вроде прошло как надо, если, конечно, это можно так назвать. Хауз мне поверил. Боже, какое у него было лицо! И что он еще скажет Уилсону… Вон он уже возвращается.

Следующие дни я провела как в тумане. Не могла дождаться этого решающего дня и одновременно боялась его приближения. Внезапный звонок мобильного заставляет меня вздрогнуть. Уилсон.
- Ну что, есть новости?
- Смолл позвонил. Хауз вчера выписался из Мэйфилда, - голос Уилсона звучит слишком спокойно для такой новости.
- Значит, не дождался тебя?
- Не захотел. Придумал какую-то историю для Смолла и выписался.
- Как ты думаешь, куда он поехал?
- Думаю, сначала сюда, а потом… не знаю, - Уилсон делает паузу. – Разве можно угадать, что сделает Хауз? Да еще в таком состоянии?
- Может он и сейчас у себя?
- Может. Лиза, мы же договорились!
- Да. Но я не могу это выдержать. Просто не могу. Я поеду туда! – бросаю телефон и выбегаю из кабинета. Люди в холле, кажется, удивленно смотрят мне вслед. Да все равно! Может я еще смогу все исправить!

Через десять минут я стою перед знакомой зеленой дверью. Странно, как это меня полиция не остановила, учитывая как я ехала. В последний раз я была здесь очень давно, уже и не помню когда. Стучу. Молчание. Тогда осторожно нажимаю на ручку, и незапертые двери медленно открываются.

В квартире полный беспорядок, на полу валяются какие-то вещи, книги, диски. Я медленно переступаю через них и осматриваюсь. У Хауза было примерно несколько часов, однако, судя по открытому полупустому шкафу и дыркам на книжных полках, забрал он достаточно много. К тому же, нет одной гитары на стене. Значит, возвращаться в ближайшее время он не собирается. Я останавливаюсь возле открытого пианино, касаюсь пальцем холодных блестящих клавиш. Белая, черная, белая, черная, белая. Никогда не слышала, как он на нем играет. А ведь когда-то хотела.
Странно, но свою роскошную аудиосистему он тоже оставил. Может, побоялся перевозить? Сама не знаю зачем, я подхожу к ней и включаю, из колонок раздаются первые игривые аккорды, и я почти сразу узнаю эту мелодию. «Enjoy yourself» в исполнении Гая Ломбардо, старая добрая классика. Я слушаю и сглатываю слезы.
Скачать песню

You work and work for years and years, you're always on the go; you never take a minute off, too busy makin' dough (Годами и годами ты только работаешь, все время чем-то занят; у тебя не бывает даже минуты свободной, ты слишком занят зарабатыванием денег)

Это обо мне. Только и делаю, что работаю, не останавливаюсь ни на минуту. Даже отпуск почти никогда не беру. Разве что интересуют меня не деньги.

Someday, you say, you'll have your fun when you're a millionaire - Imagine all the fun you'll have in your old rockin' chair. (Ты говоришь, что однажды ты станешь миллионером, вот тогда ты и начнешь наслаждаться жизнью – Представь, сколько же удовольствия ты получишь, прикованный к старому креслу-качалке).

Ну, стать миллионершей мне точно не угрожает. А представлять, чем мне предстоит утешаться в старости, как-то не хочется.

Your heart of hearts, your dream of dreams, your ravishing brunette; She's left you and she's now become somebody else's pet. Lay down that gun, don't try, my friend, to reach the great beyond; You'll have more fun by reachin' for a redhead or a blonde. (Восхитительная брюнетка, твоя сладкая мечта, твоя сердечная боль; Она ушла от тебя и уже с кем-то другим. Положи пистолет, не стоит спешить на тот свет; Гораздо лучше найти себе блондинку или рыженькую.)

Если бы это было так просто. Сколько я уже пыталась начать встречаться с кем-то, а ничего из этого не вышло.

Enjoy yourself, it's later than you think; Enjoy yourself, while you're still in the pink. The years go by as quickly as a wink - Enjoy yourself, enjoy yourself; it's later than you think. (Наслаждайся жизнью, прошло куда больше времени, чем ты думаешь, наслаждайся жизнью, пока ты еще в расцвете лет. Года бегут как одно мгновение - Наслаждайся жизнью, прошло куда больше времени, чем ты думаешь.)

Может действительно уже поздно… Сколько лет уже прошло, а ничего … хорошего …не происходит. И, наверное, уже и не произойдет. От того, что когда-то огнем опалило сердце, осталось лишь кучка золы. Я должна забыть об этом, и наслаждаться тем, что есть… Рэй, работа… Как же это все горько и больно…

Я слышу шаги в коридоре и быстрым движением вытираю щеки.
- Кадди! – это Уилсон. Он останавливается в дверях и изумленно осматривает квартиру.
- Его здесь нет, - говорю я, не оборачиваясь.
- Да заметил. А это что?
На столике возле дивана лежит знакомая мне папка. Я раскрываю ее, и первое, что я там вижу, это обычный белый конверт, на котором рукой Хауза написано «Уилсону». Для меня ничего.

- Это для тебя, - я передаю ему конверт. Пока он возится с ним, я просматриваю то, что осталось. Подписанное заявление об отставке и незаполненный контракт Достаточно красноречиво.
- Ну что там? – спрашиваю Уилсона. В ответ он читает мне короткую записку: «Прости, но видимо должность консультанта не для меня. Если не вернусь через месяц, откажись от квартиры и сдай куда-то вещи на хранение. Потом сообщу, куда их переслать. Мое заявление об отставке передай Кадди, пусть повесит у себя в в рамочке у себя кабинете. Надеюсь, это ее осчастливит. Хауз.»

Мы с Уилсоном молча начинаем складывать разбросанные вещи. Проходит не менее десяти минут, прежде чем я решаюсь спросить:
- Думаешь, он вернется?
- раньше, чем через месяц? Не думаю. Кажется, он хорошо все обдумал.
- И что нам делать?
- То же, что и раньше. Ждать.

Я верчу в руках поднятую с пола книгу, и меня охватывает странное ощущение, что я сделала ошибку. Очень, очень большую ошибку. К сожалению, Уилсон прав: все, что нам теперь осталось, это ждать.

**************************** Конец второго раздела*********************************

Если кто-то хочет подправить перевод песни - You're always wellcome.

Это была последняя глава с Кадди. Дальше будет Барнард-Ривер.

Присоединяюсь, КОГДА ПРОДА??? Безумно интересно, чем всё закончиться!!!

Любовь - история в жизни женщины и эпизод в жизни мужчины. (с)

Барнард-Ривер оказался типичным для Новой Англии, но достаточно симпатичным городком недалеко от Бостона. Я ехал на такси в гостиницу, в которой Кэлеген заказал мне номер, и пытался представить, на что похожа та больница, в которой придется работать. Судя по всему, тут жителей и тридцати тысяч не наберется. Океан совсем близко, а значит летом все кишит курортниками, но сейчас, в самом конце сентября, их, слава Богу, уже нет.

В гостиничном номере я в первый раз за последнюю неделю посмотрел на себя в зеркало. Ну и вид, неудивительно, что таксист косился на меня с подозрением. Я уже свыкся с бородой, но для первого рабочего дня на новом месте она не подходит. Так что я решительно взял в руки бритву.
Странно, но этот процесс так увлек меня, что я не сразу услышал настойчивый телефонный звонок.
- Доктор Хауз? - я узнал голос Кэлегена.
- Да. Добрый вечер, доктор Кэлеген.
- Рад Вашему приезду. Я заеду к Вам завтра утром с Биллом Саферштейном, местным риелтором. Я попросил его подобрать для Вас несколько вариантов.
- О, спасибо, - после четырехмесячного пребывания в Мэйфилде я и забыл, что должен где-то жить. – До встречи.

К моему облегчению, все эти заботы не отняли много времени. Уже второй вариант, который мне предложил Саферштейн, невысокий говорливый блондин, мне подошел. Квартира, которая занимала четверть дома в колониальном стиле, чем-то напоминала мое жилье в Принстоне и даже стоила на треть дешевле. На обратном пути Кэлеген сделал небольшой круг, чтобы показать мне город. Когда мы проезжали мимо большого блока магазинов, часть которых пустовала, он кивнул в ту сторону.

- Тут находится «Таун-лейн драгз», самая старая аптека здесь, в Барнард-Ривере. До сих пор обслуживают треть всех жителей. Они единственные в городе работают до восьми, поэтому мы почти всегда направляем пациентов сюда.
- Разве в больнице нет своей аптеки? – удивился я.
- Мы держим небольшой запас самого необходимого. Просто люди тут чертовски консервативны, ходят в те же заведения, что и двадцать лет назад. В понедельник я скажу им, что у нас новый врач, потому что мы часто делаем заказы по телефону.
- На твоем месте, Дик, я бы так не спешил, - вдруг вмешался в разговор Саферштейн.
- Чего это вдруг?
- Разве ты не слышал? Я купил для одного клиента весь этот блок и аптека скоро закроется.
- Да, ты купил блок, Билл, но у Марка Кестлера там аренда на десять лет. Он в жизни не откажется от аптеки, несмотря ни какой кризис. Если ты хочешь знать мое мнение, ты здорово влип.
Мы уже подъехали к отелю, поэтому Саферштейн торжественно пожал мне руку, пообещал привезти бумаги в понедельник и уехал. Мы остались с Кэлегеном вдвоем. Честно говоря, вопреки моим опасениям, он мне понравился. Высокий, почти такой как я, широкоплечий брюнет. Женщины от таких млеют. Как-то сложно представить, что он был пациентом в Мэйфилде. С другой стороны, себя я там тоже раньше не представлял.

- Вы на редкость вовремя, - сказал он. – Мы спровадили Вашего предшественника на пенсию еще в мае, но летом тут не очень много работы. А теперь с этим свиным гриппом все как с ума сошли. Сплошные вызовы домой, никто не хочет ходить на прием.
Это было слишком не похоже на то, к чему я привык в Принстоне.
- Но вызовы домой должны стоить кучу денег, - сказал я.
- Так и есть, но тут в основном живут обеспеченные люди, больше еврейская община, почти у всех есть страховка. Поэтому во второй половине дня мы ездим на вызовы. У Вас есть машина?
- Нет, оставил в Принстоне.
- Я что-то придумаю. Полагаю, сможете взять в аренду на несколько месяцев, а там посмотрим. И еще один вопрос. Насколько я понимаю, Вам самому нужен… врач?
Своевременное замечание, так как таблеток у меня осталось на два дня. Я киваю.
- Если это Вас устроит, то Вашим врачом буду я. Другой больницы здесь нет. Ваши будущие коллеги – отличные ребята, но чем меньше людей будет в курсе, тем лучше. Скажете, что хромаете из-за аварии, никто не будет расспрашивать. Жду Вас завтра в девять. Больница в двух кварталах отсюда.

На следующей неделе я был занят по горло. Мои свежеприобретенные подчиненные, доктора Дэниел Раш и Мэган Риверс, еще до моего появления поделили обязанности, так что после недолгих раздумий я решил ничего не менять. Дэниел принимал пациентов с утра, а после обеда занимался не очень большим стационаром. Мэган, которая собиралась специализироваться на педиатрии, вела весь детский прием. Мне достался прием с утра и вызовы домой после обеда. Эту часть работы я делил еще с несколькими врачами: кардиологом Эдом Коэном, эндокринологом Джоном Вэлчем, неврологом Мэлом Гудвином и самим Кэлегеном. Больница была небольшая, аскетично оформленная, но стараниями Кэлегена неплохо оборудованная.

Все они называли друг друга исключительно по имени, так что постепенно мне пришлось смириться и начать отзываться на «Грег». Лишь одна Мэган подчеркнуто называла меня «Доктор Хауз». На четвертый день моей работы в Барнард-Ривере она зашла ко мне в кабинет и с возмущенным видом разложила на столе карточки пациентов за два последних дня.
- Доктор Кэлеген требует, чтобы документация велась тщательно, а тут и половины информации нет.
- Там есть главное. Кто, что и чем.
- Я как-то совсем…
-А вчера казалась почти сообразительной. Имя, диагноз и что назначено. Все остальное пусть заполняет тот, кто больше ни на что не способен. Например, ты.

Мэган молча собрала папки и вышла. Мне казалось, я слышу, как она скрежещет зубами. Готов поспорить, рванула к Кэлегену. В ожидании разворачивания событий, я пригласил следующую пациентку. Это была тихая и чрезмерно стеснительная женщина лет сорока. Запинаясь на каждом слове и не подымая на меня глаз, она попросила провести обследование, потому что «мой муж ездил по делам, а вы знаете, как это бывает, когда мужчина уезжает из дома». После того, как медсестра взяла все необходимые мазки, я мягко, как мне показалось, посоветовал ей давать мужу презервативы в дорогу вместе с сандвичами. Она пулей вылетела из кабинета, так что чуть не врезалась в Мэган. К моему удивлению, та вернулась с карточками, но без Кэлегена. Подойдя к столу, она хлопнула ими передо мной и проговорила сквозь зубы:
- Подпишете.
Вот так-так. Не нравится мне что-то это овечье смирение.

В выходные я поехал на побережье. Уже был октябрь, начинался сезон постоянных бурь. Я сидел на скалах, смотрел как серые пенистые волны разбиваются о берег и слушал резкие крики чаек. Недалеко виднелся длинный мыс со старым маяком, который уже давно не работал, начал разваливаться и поэтому производил странное впечатление. Ветер с моря начал усиливаться, до меня уже несколько раз долетали соленые брызги, но я не обращал на это внимания. Первый раз за четыре месяца я чувствовал себя абсолютно свободным.

Когда-то давно, в одной из многочисленных школ, у меня была учительница американской литературы, влюбленная в поэзию Лонгфелло, которая заставляла нас учить на память целую кучу стихов. Тогда я это ненавидел, считал дурной тратой времени, но родители думали по-другому. Я вдруг вспомнил как начиналось стихотворение, которое особенно нравилось матери:

Гряда камней уходит в море, в мрак.
А там, вдали, на черной крутизне,
Гранитной башней высится маяк.
Днем в облаках, а ночью он в огне.

Там, вижу издали, прибой ревет,
Катясь к подножью башни без конца,
Как гнев, который вспыхнет и спадет,
Как ярость искаженного лица.

А в сумерках, когда горит заря,
Когда багровый ширится закат,
Лучи мерцающего фонаря
Сияньем белым дали озарят.

Дальше я не мог вспомнить. Вдруг от дороги послышались резкие голоса, это какая-та толстая семейная пара пыталась успокоить своих детей.
- Милли, не беги в воду, будешь вся мокрая. Джереми, не лезь на камень, он скользкий. Господи, Бак, зачем мы сюда приехали, смотреть на эту старую развалину? Да что в ней интересного?
Пузатый лысеющий Бак смахивал капли пота со лба, уставившись в какую-то карту и не отвечал. Нужно сматываться.

Следующая неделя была ничем не лучше предыдущей. Ангина, насморк, растяжение связок, простуда, незначительные инфекции и так по кругу. Некоторое оживление произошло в четверг, когда мне пришлось помогать Мэган утихомиривать разъяренную мамашу одного десятилетнего болвана.
Мегера ворвалась в мой кабинет и начала визжать, что эта дура (судя по всему, Мэган) не в состоянии поставить диагноз ее сыночку. Ему, бедному, так плохо, а эта… - на этой фразе мамаша попыталась испепелить Мэган взглядом - несет какой-то вздор про аллергию. Я осмотрел парня, который стонал и держался за правый бок. На шее и сгибах рук красовались мелкие красные пятна.
- Это и есть аллергия. Наверное, шоколадом объелся или еще чем-то, но лучше сделать анализ. Мэган, вперед.
- Да откуда у него может быть аллергия?! – Мамаша переключилась на меня. – Мы едим исключительно здоровую пищу, никаких фастфудов, никаких сладостей, ничего такого. Дома исключительно безопасные средства…
Она продолжала вопить, а я снова повернулся к парню. Из кармана штанов у него торчал уголок чего-то, похожего на… Я решительно залез туда рукой и вытащил целую горсть оберток от батончиков. Я доставал и доставал их из карманов, как ловкий фокусник носовые платки на сельской ярмарке. Тщательный обыск выявил целых двенадцать штук. Я выложил их рядом на столе и пересчитал.
- Для аллергии должно было хватить, можете мне поверить.
На мамашу нельзя было смотреть без слез.
- Да как же это… Колин… как ты мог…
- Голодная диета на три дня, хофитол для печени и лоратадин от аллергии. Когда все пройдет, советую Вам давать ребенку хотя бы одну шоколадку в неделю. Мэган, сделай ему инъекцию нош-пы.

Когда мамаша с обжорой-сыночком наконец ушли, Мэган постучала в мою дверь.
- Неплохая работа, - улыбаясь, сказала она.
- Да брось, я же тебе не нравлюсь.. Наверное, до сих пор плачешь в подушку, вспоминая бывшего начальника.
Судя по откровенно удивленному взгляду в ответ, я ошибался.
- Ваш… предшественник, - задиристо ответила она, - был старой нудной задницей, весил около триста пятьдесят фунтов, все время потел, сопел и сморкался. К тому же, путал диагнозы, пару раз назначал не то, что нужно, да и еще пытался меня облапить!
Я тихо фыркаю.
- И что из этого перечня было набольшим грехом?
- Один из этих случаев Ричард еле замял, - она ловко отбивает подачу. – Просто доктор Лоусон работал тут больше тридцати лет, а его племянник - член городского совета, так что от него было трудно избавиться. Когда в мае у Лоусона случился инсульт и он был вынужден уйти на пенсию, парни даже тайком устроили вечеринку.
- И вот появляюсь я, и твои мучения начинаются вновь.
- Да вы по сравнению с ним просто ангел. Ну, почти, - после некоторой паузы добавляет она и выходит из кабинета.
Эта девчонка удивляет меня уже второй раз за десять дней. Рекорд.

Вечером в пятницу я чувствовал себя абсолютно без сил. Нога болела просто ужасно, а я принял таблетку всего час назад. К счастью в тот день мне нужно не было ехать на вызовы, поэтому я сидел, сцепив зубы, в кресле в кабинете и думал о той громадной глупости, которую сделал, приехав сюда. Если бы я был сейчас в Принстоне, то уже заставил бы кого-то выписать мне двойную дозу обезболивающего, несмотря на все последствия для печени. Лежал бы дома на диване, слушал бы музыку… Черт.. Я мысленно боролся с желанием немедленно проглотить еще одну таблетку. В таком состоянии меня и застал Ричард, который внезапно вошел в кабинет.

- Привет, что ты.., - он умолк, увидев мое лицо. – Совсем плохо?
Я коротко кивнул в ответ. Он закрыл дверь и подошел ближе.
- Когда ты принял лекарство?
- Час назад.
-Должно было уже подействовать. Боль могла усилиться от того, что ты стал больше двигаться. А ну, ложись на кушетку.
- Отстань.
- Заткнись и ложись. Здесь я твой врач.

Когда я, чертыхаясь и бормоча себе под нос о разных идиотах, которые лезут не в свое дело, наконец лег, Кэлеген начал осторожно разминать мне ногу, внимательно наблюдая за моей реакцией.
- Снимай штаны.
- Ты что, спятил? Лучше выпиши мне большую дозу.
- Ты держишь запасную печень дома в морозилке? Снимай, говорю. Стыдливость тебя не украшает.

Кэлеген осторожно растирает ногу, хотя как-то не так, как это мне делали раньше. Он сосредоточено ищет какие-то точки на ноге, снова разминает бедро, потом переключается на руку и спину. Как ни странно, но все эти манипуляции приносят мне некоторое облегчение.
- Что это было?
- Так, увлекался когда-то, - отвечает он с некоторой заминкой. – Было у меня несколько пациентов с сильными болями, я начал интересоваться, кое-что изучать, но уже несколько лет и не вспоминал об этом. А руки помнят. Помогло?
- Немного.
- В понедельник еще раз сделаю. Не перегружайся в выходные.
Он что, издевается? Можно подумать, я тут по утрам кроссы бегаю. Диван, телевизор и несколько медицинских журналов за этот месяц, которые мне дал почитать Вэлч, невысокий молчаливый эндокринолог, - вот и вся моя программа на выходные.

Сожалею, что не нравится, могу сразу предупредить, что действие в Принстон, по крайней мене физически, не вернется. так что...