Добавлено (19.03.2012, 22:16)
---------------------------------------------
Часть вторая.
Горячее и холодное.

От автора: простите за еще одну душераздирающую главу. (Вот что получается, когда вы просите меня написать что-нибудь подлиннее)
Рейтинг: R
Отказ: Я осознаю, что Кадди является для Хауса сердцем, душой, объектом сексуального желания и надеждой. В связи с этим понятно, что к шоу я не имею отношения.

Когда Кадди была уверена, что Хаус крепко спит, она тихонько зашла в его палату.

Встав рядом с постелью, она наблюдала, как он дышит. Он скинул одеяло в конец кровати. Он часто так делал. Теперь оно кучей лежало у него в ногах. (Когда они встречались, ей всегда было холодно, а ему — всегда жарко. Он называл ее «холодной мамой».) В больничной рубашке, с закрытыми глазами (все впадали в экстаз от его глаз, а она была неравнодушна к его длинным ресница, как у девчонки), он выглядел таким умиротворенным, почти невинным.

— Убила бы тебя, — прошептала она, и тихонько посмеялась над иронией этой фразы.

Раньше она наблюдала, как он спит. Она наблюдала, как он спит, удивлялась его спокойствию, и задавалась вопросом, сможет ли она когда-нибудь усмирить весь шум в его голове. Конечно же, она не могла. Никто не мог.

Ей так хотелось прикоснуться к нему, но она не хотела его будить, разрушать свое прикрытие.

Вместо этого она тихо сказала:

— Хаус, поправляйся, пожалуйста.

После этого она ушла из больницы и уехала домой, в Вашингтон.

***

Два дня спустя.

Хаус обернулся на дверь палаты и застонал. В дверном проеме стоял доктор Эндрю Ратнер, глава психиатрической службы.

— О боже мой, какой неприятный сюрприз, — сказал Хаус.

— Ты же знаешь, что мы не можем тебя отпустить, пока я не подпишу документы, Хаус, — сказал Ратнер, закрывая за собой дверь. — Но мы так же можем и повременить.

— Ты же понимаешь, что даже если ты уменьшишь мою голову вдвое, я все равно останусь вдвое умнее тебя, — сказал Хаус.

— Да, я это понимаю, — не возражал Ратнер. Он пришел не для того, чтобы спорить или обсуждать хаусов сарказм или его высокий интеллект.

Хаус чуть заметно довольно ухмыльнулся.

— Ну и как это работает? Я уже лежу. Мне нужно встать?

— Я просто хочу немного поговорить, — сказал Ратнер, переставляя стул ближе к кровати. – Я знаю, что будет трудно, но я должен тебя спросить, зачем ты это делаешь?

— Тебе придется выражаться поточнее. Зачем пытаюсь себя укокошить? Или зачем отказываюсь от подписки на Нетфикс? Потому что я обнаружил, что оказывается большинство фильмов можно нелегально скачать в интернете.

— Хаус, зачем ты пытался себя убить? – спокойно спросил Ратнер.

— А ты как думаешь? – в ответ спросил Хаус.

— Я не знаю. Именно поэтому я здесь.

— Потому что мне больно, — сказал Хаус.

— Это физическая боль?

— Понятное дело, — фыркнул Хаус.

Ратнер заглянул в карту Хауса.

— Здесь нет никаких записей о том, что у тебя усиливалась боль в ноге.

— Оооо, так мило, что ты решил побыть настоящим доктором, — сказал Хаус.

— Значит, речь идет и об эмоциональной боли, верно?

— Ты в курсе последних событий в моей жизни? По сравнению с ней «Анна Каренина» просто какая-то комедия.

— Да, я знаю о происшествии в доме доктора Кадди.

— Происшествия. Отлично подбранный эвфемизм, док, — заметил Хаус.

— Я знаю, что ты дорого заплатил за это.

— Совершил преступление – отсидел, — беспечно прокомментировал Хаус.

— Ты уже полгода как вышел из тюрьмы. Тебе трудно приспособиться к жизни?

— Что? К жизни на свободе? Это же не «Побег из Шоушенка», Ратнер. Я не какой-нибудь преступник с пожизненным заключением, который не может привыкнуть к жизни вне тюрьмы. В моей жизни ничего не изменилось.

— Ничего?

— Ну, у нас новый, не столь привлекательный главврач. Больше ничего...

— Ты говорил с доктором Кадди?

Хаус сверкнул взглядом в его сторону.

— Шутишь что ли?

— Нет. Это был серьезный вопрос. Ты пытался с ней связаться? Извиниться?

— Она не хочет со мной разговаривать, — сказал Хаус, скрещивая руки на груди.

— Ты уверен?

— Я развалил ее дом, — сказал Хаус. – Я перевернул всю ее жизнь – и в переносном и в прямом смысле. Ты что думаешь, она хочет хлеба со мной преломить? Сходить вместе на маникюр-педикюр? Она ненавидит меня всей душой.

— Может быть, она готова тебя простить, — сказал Ратнер.

— В моих мечтах, — вздохнул Хаус. Ратнер посмотрел на него по-уилсоновски всепонимающим взглядом.

Вот дерьмо, — подумал Хаус.

— Она тебе снится? – спросил Ратнер.

— Она мне снится постоянно, — сказал Хаус, пытаясь говорить легко и беспечно. – Тебе как будто не снится.

— Ты помнишь свой последний сон о докторе Кадди? – спросил Ратнер.

— Ратнер, я никогда не думал, что ты такой извращенец, — ответил Хаус.

В палате воцарилась тишина, и оба мужчины глядели друг на друга. Хаус моргнул первым.

— Если тебе этот так нужно, то пару дней назад мне приснился очень реальный сон, — сказал он.

— Расскажи мне, — попросил Ратнер.

Хаус откинулся на подушки. «Хаус, какой же ты идиот. Зачем ты вообще упомянул об этом дурацком сне?»

— Ну, Кадди была здесь. И Стейси. И тётушка Эмма. И Тотошка тоже.

— Стейси – это кто? – спросил Ратнер.

— Бывшая подруга, — пробубнил Хаус.

— До доктора Кадди?

— Да, я одновременно встречаюсь только с одной женщиной. Я не мормон.

— Как ты думаешь, что в твоем сне олицетворяла Стейси?

— Она олицетворяла мое желание летать. О, нет, постой... это бессмысленно. Вообще-то, я думаю, что она олицетворяла себя.

— В этом сне она с тобой говорила?

— Да. Правда, что странно, на языке эльфов, которым я не владею.

— И что она сказала?

— Amin khiluva lle a' gurtha ar' thar. Что бы это могло значить?

— Я серьезно, Хаус.

Хаус почесал голову.

— Она сказала, что я жалок, — наконец ответил он.

— Правда?

— Более менее, — сказал Хаус.

— Расскажи мне про более.

— Она сказала, что прежний я возненавидел бы нынешнего.

— Прежний ты?

— До болезни, — пояснил Хаус.

— Понятно. И...

— Я согласился, — сказал Хаус.

— И это всё?

— Еще она сказала, что я достоин любви, — пробормотал Хаус.

Ратнер посмотрел в карту и сделал запись.

— С этим ты тоже согласен?

— Нет, — ответил Хаус.

— Конечно же, часть твоего подсознания должна верить в то, что ты достоин любви. Иначе тебе бы это не приснилось, так? – сказал Ратнер.

— Ааааа, так вот так работает подсознание, — саркастично заметил Хаус. – Спасибо, что объяснил.

— А доктор Кадди? Что сказала она?

Хаус пробубнил что-то себе под нос.

— Что, прости?

— Сказала, что я часть ее, и что если бы я умер, часть ее тоже умерла бы.

— Судя по этому, она тебя очень любит, Хаус, — сказал Ратнер.

— Какое слово из «во сне» ты не понял?

— Ты правда думаешь, что доктору Кадди на тебя теперь наплевать?

— Да.

— Совсем?

— Совсем.

— И как ты себя по этому поводу чувствуешь?

— Как будто хочу проглотить всю пачку таблеток. Ой, постой, я же это уже делал.

Ратнер покачал головой.

— Знаешь как в аэропорту? Шутки про терроризм принимаются очень серьезно. Вот так же и с психиатрами. Только в этом случае шутки про суицид, — сказал Ратнер.

— Я не собираюсь опять сводить счеты с жизнью, — сказал Хаус.

— Почему нет?

— Потому что Уилсон мне не даст. Он за мной круглосуточно наблюдает.

— Это он тебя нашел, да?

— Да.

— Откуда он вообще знал, что тебя нужно искать? Что нужно ломать дверь?

— Это надо спрашивать у него, — сказал Хаус.

— Ты говорил ему, что думал о самоубийстве?

— Нет. Это было сиюминутное решение. Вот такой я спонтанный.

— Так откуда он знал? В тот день что-то произошло?

— Нет, — ответил Хаус.

— Это было 22 мая. У этой даты есть какое-то особенное значение?

Хаус посмотрел на свои руки.

— Это было что-то вроде годовщины, — сказал он.

— Что за годовщина?

— Два года с тех пор, как я навсегда просрал свою жизнь, — ответил Хаус.

— Авария, — понял Ратнер.

— Бинго.

— Значит, ты пытался убить себя в день аварии, — подытожил Ратнер и покачал головой. — Эх, доктор Кадди, как же это отвратительно.

— Что?! — воскликнул Хаус и сел. — Это еще что значит?

— Самый лучший способ сказать ей, что ты не можешь простить себя, верно? И оставить ее с чувством вины на всю жизнь.

— Я не этого хотел... Это совершенно не так!

— Правда?

— Абсолютно, — сказал Хаус.

— Знаешь, что я думаю, Хаус? Я думаю, что ты не способен на маленькие жесты, — сказал Ратнер, делая еще какие-то записи. — Ты ревнуешь, потому что она встречается с другим? Ты въезжаешь на машине в ее дом. Ты хочешь попросить прощения? Ты пытаешься поконичть с собой. Но есть идея получше — просто попроси прощения.

Хаус глядел на него.

— Я не могу, даже если и хотел бы. Я не знаю, где она живет, — сказал он.

— У тебя хорошие связи, Хаус. Я уверен, что ты можешь найти ее телефон.

— Она никогда не ответит, — сказал Хаус

— Как ты можешь знать, если не пробовал?

Хаус молчал.

— Я выпишу тебя, Хаус, — сказал Ратнер. — Не потому, что считаю, что ты здоров, а потому, что будет больше пользы, если ты не будешь лежать в этой постели. Но я настаиваю на том, что мы должны еженедельно встречаться, пока я не скажу, что эти встречи нам больше не нужны. Эти условия приемлемы?

Хаус слабо кивнул. Он задумался.

— Хорошо. Моя ассистентка позвонит тебе и договорится о времени встречи. Удачи, Хаус. Не пытайся свести счеты с жизнью. Ты слишком умен, чтобы быть таким идиотом.

***

Через несколько часов Хаус уже был одет и готов к выписке.

Сестра Пэт, наверное, самая старая в больнице — ей было где-то около 70 — с короткими седыми волосами и более округлых форм, чем располагающие к объятиям, помогала ему упаковать вещи.

— Так значит, вы их наконец достали и они решили вас отпустить, да? — спросила она.

Хаусу всегда нравилась сестра Пэт: несмотря на ее пухлую внешность, она была крепким орешком. Она не покупалась на его выходки.

— Еще не поздно помыть меня в ванной и обтереть губкой, — сказал Хаус, улыбаясь во все тридцать два. Она его ударила.

— Я вас даже видеть больше не хочу в этом отделении, ясно? — серьезно сказала она.

— Сестра Пэт, вы меня обижаете, — сказал Хаус.

— Я имею ввиду, как пациента. Ты можешь без проблем приходить сюда и флиртовать со мной, голубоглазый.

— Договорились, — сказал Хаус и закинул в сумку несколько книг, принесенных Уилсоном, и туалетные принадлежности.

— Если что-то хорошее и случилось из-за всего этого бардака, так это то, что мне удалось повидаться с доктором Кадди, — сказала сестра Пэт, возясь с мониторами у кровати.

Хаус замер на месте и уставился на нее.

— Что? — переспросил он.

— Я сказала, что была рада видеть доктора Кадди. Без нее тут всё совсем не так.

По ее глазам было видно, что она понятия не имела о значении ее собственных слов для Хауса. И почему-то — чисто интуитивно — он не хотел обнаруживать свое волнение.

— Да, совсем не так, — хрипло сказал он.

— Я всегда надеялась, что вы поженитесь, — сказала она как будто себе под нос. — Но это просто мечты старого романтика...

— Видимо, да, — сказал Хаус.

Сестра Пэт отдала ему выписку и похлопала по руке. Она не посмела его обнять, хотя ей и хотелось.

— И помните, Хаус: не позволяйте всяким засранцам вставать у вас на пути.

***

Хаус моментально ринулся в кабинет Уилсона. Тот удивленно уставился на влетевшего Хауса.

— Хаус, тебя отпустили...

— Почему ты мне не сказал, что она была здесь? — рявкнул Хаус.

Вот дерьмо.

— Откуда ты узнал?

— Неважно, откуда я узнал, — зашипел Хаус. — Принимая во внимание то, что в последний раз, когда у меня были галлюцинации, я оказался в психушке, ты не считаешь, что скрывать от меня визит Кадди несколько по-свински?

— Она была здесь, но не заходила в твою палату, — сказал Уилсон. — По крайней мере не в ту ночь, когда она тебе привиделась.

Хаус рухнул в стул напротив Уилсона.

— Точно? — переспросил он.

— Я всё время был с ней. Она была в коридоре.

— Ясно, — сказал Хаус.

— Но это была не галлюцинация, Хаус, — стал уверять Уилсон. — По-моему, это был просто очень реалистичный сон. И даже если бы это была галлюцинация, то это от того, что тебя накачали сильными лекарствами. Ты в порядке.

— Но она была здесь, — повторил Хаус.

— Да.

— Из-за меня.

— Да.

— Потому что она беспокоилась за меня, — сказал Хаус. Это не укладывалось у него в голове.

— Хаус, неужели в это и правда так сложно поверить?

— Вообще-то, да, — сказал Хаус. — Как она узнала о случившемся?

— Я ей рассказал.

— Зачем?

— Потому что я знал, что она хотела бы знать.

Хаус начинал понимать.

— Ты рассказывал ей о моей жизни?

Уилсон замешкался.

— Иногда, — сказал он. — Мы общаемся.

— Ты мне ни слова не говорил, — сказал Хаус.

— Она просила не говорить.

— Где она живет?

— Я не могу сказать.

— Она счастлива?

— Хаус... Я не могу сказать.

— Тогда дай мне ее номер телефона.

— Этого я тоже не могу.

— А ты не считаешь, что это несправедливо, что ты разговариваешь с Кадди обо мне, а я сам не могу с ней поговорить?

— Я считаю, что ты утратил свое право на справедливость, когда въехал в ее дом, — сказал Уилсон.

Хауса слегка передернуло.

— Прости, — сказал Уилсон, сожалея о сказанном. — Это был удар ниже пояса. Послушай, она просила меня не давать тебе информацию. Ты должен уважать ее просьбу.

— Тогда скажи ей, чтобы позвонила мне, — упрямо настаивал Хаус.

— Я очень сомневаюсь, что она это сделает...

— Тогда прекрати рассказывать ей о моей жизни. Если она хочет знать, как у меня дела, пусть позвонит мне сама. Я серьезно, Уилсон. Больше никакого вмешательства.

Уилсон нехотя кивнул.

— Я поговорю с ней, — сказал он, — но я ничего не обещаю.

***

В тот вечер Уилсону позвонила Кадди.

— Как он? — спросила она.

— Его сегодня выписали, — ответил Уилсон.

— Хорошо.

— И...

— Что — и?

— И он знает, что ты была здесь.

— Уилсон! Я же тебя просила не...

— Я ничего не говорил. Наверное, кто-то из сестер. Ты же не думаешь, что бывшая главврач останется незамеченной?

Кадди вздохнула.

— Ну да, — сказала она.

— Он хочет, чтобы ты ему позвонила, — сказал Уилсон.

Она фыркнула.

— Да, еще чего! — сказала она.

— Он просил меня перестать рассказывать тебе о нем, — сказал Уилсон. — Он сказал, что если ты хочешь знать, как у него дела, ты должна сама ему позвонить. И честно говоря, я... согласен. Кадди, ты же по-прежнему беспокоишься о нем. Прошло уже два года. Может быть, пришло время всё прояснить?

Повисла долгая тишина.

— Черт, — наконец сказала она. — Я думала, что у меня с ним все кончено.

— Я знаю, — сказал Уилсон.

— Любовь к Хаусу как вирус, — угрюмо сказала Кадди. — Этот вирус спит в твоем организме, а потом неожиданно просыпается.

— Уместная аналогия, — Уилсон слегка улыбнулся. — Так ты будешь ему звонить?

— Не знаю. Я должна подумать.

— Тогда думай.

Они попрощались и повесили трубки. Кадди долго сидела, уставившись на свой телефон. Потому посмотрела на часы. Десять вечера. Он уже, наверное, дома. Вероятно, ест что-нибудь из китайского ресторана и пьет виски. Или слушает эту свою депрессивную музыку. Или смотрит какое-нибудь идиотское реалити шоу.

Она собралась с силами и набрала знакомый номер.

Продолжение следует...