эм. такое чувство, что этот раздел вымер.

Her_name_is_Caroline, прекрасный выбор произведения, очень хочется знать, что же будет дальше

Добавлено (20.11.2010, 20:17)
---------------------------------------------
Глава третья. Погруженные во тьму.

Он верен ей.

Даже когда он снимает шлюх, он мысленно трахает ее.

Сейчас он хочет посадить ее на стол, раздвинуть ноги и погружаться в нее, пока удовольствие не заглушит боль.

Он хочет быть глубоко в ней, чтобы горячая пульсация пронзала ее изнутри. Фантазия начинает лихорадочно работать. Он хочет сгореть в ней.

Я страдал от лихорадки в детстве..

«Я чертовски инфантилен. Но это не моя настоящая сущность», - думает он.

Кто ты? Кто ты? Кто же ты?

Я призрак, который желает добра.

Если бы он только мог ласкать ее стройные ноги, проводить языком между пальцев, пока она не начнет стонать..

Ее руки на моей груди, язык прокладывает жаркую дорожку внизу живота и ниже..

О господи.

Электрические заряды проходят сквозь ногу. Он возбужден.

Он такой твердый.

Эти мысли можно бы было довести до логического конца, если бы не боль, сводящая с ума.

Ему настолько больно, что он мечтает об ампутации.

Он страдает. Боль никогда не была такой сильной. Он относится к животным, которые откусывают поврежденные конечности.

Шприц морфия на столе. Он не может оторвать от него взгляд.

Разница между викодином и морфием такая же, как между Молли Шеннон и Анджелиной Джоли, спичечным коробком и BMW.

Он обещал Кадди, что не сделает этого снова. Но он солгал.

Морфий стирает боль в ноге, но размывает разум, отупляет. Делает его скучным.

Быть скучным – самое последнее, что он хочет испытать на себе. Это конечная станция жизненного пути.

Он задрал здоровую ногу на стол, массажируя бедро.

Скоро он начнет шкорябать руку гвоздями, как настоящий мученик.

Кофе без сахара. Горькие мысли, как жареные бобы, как цвет Формана.

О боже, как он сентиментален. Он знает это, но нет свидетелей. Он заработает отвращение к себе за такие мысли. Он уже живет с ним.

Ради бога, Кэмерон, ради того бога, в которого никто не верит, дай мне немного прикосновений. Иди сюда, но будь осторожна. Я не знаю, на что способен.

Как, черт возьми, она смогла так глубоко запасть в душу?

Он так облажался. Если бы он был пациентом, то назначил бы себе кардиограмму мозга. Или навязал бы себя Чейзу в качестве наказания.

Слава богу, что Уилсон не маячит перед ним сейчас.

Он хочет видеть только ее.

И она пришла.

Кэмерон появляется в его офисе глубокой ночью, когда его боль невыносима. Она появляется, и он не может это объяснить.

Почему она пришла после всего того, что он сделал и сказал ей? Неужели она простила его вранье о смертельной болезни, о том, что он умирает?

Возможно.

Она принимает его таким, какой он есть.

Он не отпустит ее по личным причинам. Часть его устала от борьбы с болью. Другая – предчувствие, что Кэмерон способна заполучить его. Целиком.

Он пересек линию. Он думал, что не сделает этого, когда заставил всех поверить в свою смерть. Он не пытался обмануть их.

Это не было как тогда, когда он украл медкарту Стейси у ее терапевта. Он признает, что пошел бы на все, чтобы узнать, что она чувствовала к нему, плевать на последствия.

Тут все иначе. Это было исключительно о нем. Если бы только Уилсон оставил его в покое – но этого никогда не произойдет. Наверное, единственный способ убрать Уилсона и Кадди, пытающихся узнать о его жизни – вести себя как нормальный человек, то, что они меньше всего ожидают.

Он любит хранить дистанцию, это правда. Редко заботится о том, что думают другие, предпочитает быть в одиночестве.

Но команда стала чем-то на подобии неблагополучной семьи – его неблагополучной семьи – и он ненавидит слово «неблагополучный». Слова избили его собственную семью, и это не каламбур.

Он постоянно тычет в них тростью, как трезубцем, а они, как шары в боулинге, постоянно летят не туда.

Он говорит, что они скучные, но что бы он делал без них?

Он находит их интересными. У каждого есть история, тайна, которая не раскрыта. Пока что. Он не успокоится, пока не узнает о них все.

Другая причина, по которой он должен впустить Кэмерон – он не хочет отпускать ее.

Поцелуй.

Он сохранил его.

С того момента, как она пересекла порог офиса, он знал, что произойдет. Рекомендательное письмо, мужественные речи, нежность и продуманный ход, движение рядом с ним, пересечение взглядами. Ничего не остается, как встать и помочь ей. Он знает, что она хочет. Мотивы носят смешанный характер.

Ее руки на его лице. Прикосновения лечат. То, как ее прохладные пальцы проводят по его губам, изучая его лицо, это как одна из тех головных френологий. Тепло ее рта обезоруживает. Его последняя мысль об измене, ударе ножом в спину. Ему никогда не хватит времени насладиться ее губами. Их языки соприкасаются, он чувствует ее зубы. Он держит ее за плечи, проводя по спине рукой. Она такая миниатюрная.

Все это в прошлом.

Вина Уилсона в том, что он спускает его бдительность на «нет».

« Хаус, ты становишься предсказуемым. Мне кажется, Кэмерон скучно с тобой, но она терпит. Все кончится тем, что никто не будет обращать внимания на твои выходки. Они начнут воспринимать тебя как.. скучного человека, а не эксцентрика. Твои шутки станут.. устаревшими. В итоге твое желание исполнится. Все оставят тебя в покое. Как ты будешь развлекать себя, если больше не будешь ссорить и мирить нас всех?

Уилсон прав. Но он никогда, никогда не признает этого.

Этой ночью он побудет нормальным человеком. Он может попрактиковаться на Кэмерон.

Поэтому, когда она входит, он дает ей возможность начать.

Все, что он говорит ей – «Привет». Как пятиклассник. Он знает, что это банально.
- Больница – это дом вдали от дома, - шутит он.

Это печально.

- Я не настроен на разговор, если ты, конечно, не собираешься ввести мне инъекцию чего-нибудь веселого.

Его глаза указывают на шприц, но Кэмерон игнорирует это.

- На что это похоже? – она кивает на его ногу.

- Сидела на электрическом стуле? – он задает риторический вопрос, делая все возможное, чтобы скрыть боль, - конечно нет. Я тоже. Но я думаю, это – именно то, на что это похоже. Это или электрошоковая терапия, или удар молнии.

Она подходит ближе, садится на его рабочий стол и дотрагивается рукой до кедов. Ее присутствие помогает дыханию нормализоваться. Даже сумасшедшая похоть понемногу отступает, хотя искра желания все еще жива. Он может оставить в покое свою ногу, которую он массажировал.

На некоторое время.

- Ты дала всем понять, что не веришь в Бога, - говорит он, - во что ты веришь, Кэмерон?
Ему действительно хочется знать.

- Снимите обувь, - командует она.

Он надеется на большее. «Снимай штаны» - единственное что приходит на ум, но он подчиняется, спрашивая:
- Что ты замышляешь?

- Просто расслабьтесь, Хаус. Отдыхайте.

Когда она тянется к его ноге, он непроизвольно хочет сопротивляться. Она обхватывает ее своими маленькими, хрупкими руками. Ее ловкие пальцы находят нужные точки, и она начинает разминать мышцы, начиная с передней части.

Ощущения в паху доводят до истерики, но боль в ноге сильнее; мозг выключается, ее прикосновения расслабляют.

- Вы спросили, во что я верю, - тихо говорит она, - я верю в кости, потому что они вечны. Я верю в ДНК, потому что она никогда не врет. Я верю фактам.

Что он может ответить на это? Он отдыхает.

Какое-то время он смотрит ей в глаза. Иногда они серые; чаще зеленые. Маленькая настольная лампа освещает ее сверху.

Он читает ее лицо.

В ее серьезных глазах он замечает юмор, боль, ум и гордость. Сейчас ее лицо расслаблено, глаза задумчивы.

Если бы я мог читать твои мысли, милая, какую историю они рассказали бы мне..

О чем она думает? Он может спросить, он знает. Когда-нибудь он это сделает. Сейчас он больше не хочет думать.

Он заставляет себя не думать.

Не думать, куда приливает вся моя кровь, когда она поглаживает ногу, когда ее пальцы нежно проводят по ней. Она знает, что она делает со мной?

Он закрывает глаза. Она сказала, чтобы он расслабился и отдохнул. Он послушался ее без лишних слов.

Слушать ее. Наверное, Уилсон мог бы предложить что-то подобное. Вполне возможно, что он должен с ним согласиться. Если бы он это сделал, то свидание с Кэмерон могло к чему-то привести, и он не имеет ввиду секс. Если бы похвалил ее серьги, как Уилсон, она бы удивилась и подарила ему искреннею улыбку. Это было бы бесценно.

Цветы были его идеей. Изысканно и банально.

Он задержался в цветочном магазине, пытаясь выбрать между лилией-однодневкой, розой и пионом. Он не хотел дарить ей гвоздику, не его клише. Пионы не связаны с похоронами? Они словно восковые, пахнут распадом. Роза значила то, чего он не хотел ей говорить. Какой цветок будет связан с Кэмерон? Астра? «Что-то фиолетовое», - думал он.

В своей кожаной куртке и грязной футболке, небритый и помятый, опирающийся на трость – он чувствовал себя неуютно в этом круговороте цветов из теплиц.

Орхидея – слишком экзотична и холодна. Гладиолус – слишком громоздкий. Дельфиниум? Он не мог вспомнить, как он выглядит. Гиацинты слишком сладкие, приторные. Что-то похожее на нарциссы, но они слишком желтые.

Полевые цветы – то, что ему нужно. Он подбросил монетку, чтобы выбрать между маком и ромашкой.

Букет стал хитом. Ресторан, который он выбрал, был огромным. Он был готов к обсуждению смертельного интерьера забегаловок, или к болтовне о погоде. Как насчет тех кучевых облаков?

А потом, как всегда, он все испортил.

Это в прошлом, мы живем настоящим.

Начнем с того, что предложил Уилсон. Разделить кусок пиццы с другом.

И побольше идиотской психологии его друга-онколога.

По некоторым причинам позиция Уилсона заставляла его задуматься. Когда Хаус превращается в циника – почти всегда – он использует насмешки Уилсона для общения с ним.

После развода Уилсон решил, что может раздавать свои бестолковые советы насчет отношений. Возможно он знает, как стать другом, но знает ли он ответ на это:

Как вернуться к той жизни, до этой дикой боли? Что произойдет, когда ты не вспомнишь момент, с которого все начиналось? Как жить с чувством отвращения к собственному отцу? Как из этого выйти?

Ответ в очередной шутке доктора Кокса из «Клиники»*, секрет очередной радости Хауса. Все это – прикрытие стыда. Физическая боль, с которой он жил после инфаркта – простая причина, по которой он не лезет в драку.

Он никому не скажет об этом. Он не хочет говорить об этом вслух. Он слышал голос отца в своей голове, целый куплет из слов: «идиот, дурак, иди в сарай и оставайся там, пока не сдохнешь от немоты». Хаус блокирует эти воспоминания, пока слушает музыку в iPod.

Как он собирается научиться любить заново, черт возьми, жить, если он не знает, с чего начать?

Уилсон сказал бы начать с этого куска пиццы.

Заключенный в тюрьме боли. Хаус будет пытаться выбраться оттуда.

Он уверен, что сможет. Он терпеть не может скучного однообразия.

Кэмерон закончила массаж, ее рука просто лежала на ноге.

- Спасибо, - говорит он.
Что насчет мастурбации? Он не может отделаться от мыслей об этом. Это привычка.
- Спасибо за это.

- Ты голодна? – спрашивает он.
Хочешь оседлать меня?

- Немного. Как ваша нога?

Он стоит, морщась после положения в сидячей боли. Схватив трость, он кладет ее на плечо, и опирается на Кэмерон.

- Весьма хреново, но жить буду. Я собираюсь пожить еще немного. Или много. Пойдем, Кэмерон, я разделю с тобой кувшин воды и пиццу.

Она кивает в знак согласия, - мы можем поиграть в дартс.

«Всего на одну ночь», - напоминает себе Хаус, когда они выходят из офиса, покидают больницу. Подальше от Принстона, поближе к пицце.

Всего на одну ночь.

*Автор полагает, что Хаус смотрит "Клинику", и никто не знает об этом, вот.)

Добавлено (20.11.2010, 20:43)
---------------------------------------------
блин, не могу свой первый пост исправить. что за фигня с этим словом "ангст", постоянно буквы путаю

с каждой главой все труднее и труднее, они все больше и больше. следующая будет около 4-ых страниц сплошняка. но! я же справлюсь.

Добавлено (22.11.2010, 21:29)
---------------------------------------------
Глава четвертая. Ты и Я, малыш, как тебе это?

Бар, в который он потащил ее, назывался «Deuces»*. Кэмерон никогда не слышала о нем. Типичное место для любителей покера, без сомнения. Это кажется лишним. Но если там делают пиццу, она не против.

Кажется, Хаус понимает это, и этого ей достаточно. Она рада быть там, где ему хорошо.

- Это наше секретное место, - шепчет он ей на ухо, когда она слезает с байка и избавляется от шлема, - даже Уилсон не в курсе. Ты сможешь не выболтать об этом своим страшным подружкам в розовых халатах?

- Обещаю, я не приглашу вас сюда, - с улыбкой отвечает она.

- Не верю. Ты хранишь секреты так же, как Лиз Тейлор хранит брачный обет, - уставился на нее Хаус.

Она не отрицает.

Ее тело было идеально сзади него, пока они ехали. Тепло, исходящее от нее, было родным для него. Она чувствовала, как вибрирует мотор под ними, как клитор прижимается к его спине. Жар между ног сводил ее с ума. Это было похоже на детство, когда она скакала на лошади. Близость мужчины и рев машины заставили ее закрыть глаза. Она сделала над собой усилие, чтобы не тереться об него сзади.

Он берет ее за локоть и ведет внутрь. От этого прикосновения ее соски твердеют, как от удара током.

Помещение почти пустое. Несколько человек ждут своих последних заказов. Хозяин, платиновый блондин в белом фартуке, расставляет салфетки.

- Закрыто, - говорит он, не глядя на них.

- Так откройте, - отвечает Хаус, постукивая тростью по столу. Мужчина посмотрел на них, и выражение его лица было не из приятных.

Хаус поворачивается к Кэмерон и указывает на стол, застеленный красно-белой скатертью в клеточку. В углу стола стоит простенькая ваза с сиренью.

- Садись.

Кэмерон наблюдает со своего места в партере, как Хаус приближается к официанту. Сначала она думала, что Хаус начнет ругаться. Он застыл в полуобороте, изображая языки пламени руками. Она понимает, что «Американский Язык Жестов» можно добавить в его резюме. Он превосходно владеет им . Он резко поднимает брови, и тычет тростью в сторону Кэмерон. Он делает знак «психу», а затем шепчет одними губами: «у нее ПМС».

Она может поклясться, что видит доллар в руке Хауса.

В этот момент он присоединяется к ней, усаживаясь напротив и вытягивая ноги под столом. Он по-прежнему выглядит уставшим: круги под глазами, но ей кажется, что боль отступает.

Глухонемой парень подходит к столу, неся на подносе бесцветное пиво, и ставит по одному стакану перед ними.

- На что это похоже? – спрашивает он, и его речь трудно понять из-за его болезни.

Они думают о плюсах и минусах начинки пиццы.

- Ананасы? Это для таких, как Уилсон. Он бы такое заказал, - состроил гримасу Хаус.

- Высушенные помидоры? – парирует Кэмерон, - не думала, что у вас такой оригинальный вкус.

- Зеленые оливки? Только Джеймс Бонд рискнет засунуть их в пиццу, предварительно вымочив в мартини. Кроме того, это похоже на соленья.

- Потому что они зеленые? Что такое, Хаус, мамочка не разрешит пойти погулять, пока не доедите все овощи?

- Не говори подобным образом о моей матери, мошенница, или мне придется побить тебя своей большой палкой.

- Лук. Он противный, как бы вы выразились. Плюс, что будет, если мы захотим скрепить наше свидание поцелуем? – с улыбкой спрашивает она. Хаус по-прежнему выглядит осторожным.

- Это не свидание, - он сузил глаза и почесал подбородок, - скорее рандеву.

- Одно и то же. В любом случае вам плевать на лук.

Наконец Хаус делает заказ, и парень читает по его губам.

- Это твой друг? – спрашивает Кэмерон, когда рыжеволосый исчезает на кухне.

- Он не мой друг, - отвечает Хаус, - он – человек-пицца. Играет со мной в покер по четвергам. Уилсон настаивает, чтобы я называл его по имени. Понятия не имею, как его зовут.

- Хаус, только вы можете сказать слово «друг» как грязное ругательство.

Он смотрит на нее с полуулыбкой. Тепло и усмешка скрываются за его глазами. Его взгляд приносит странное чувство внизу живота, которое распространяется все ниже и ниже. Если она чуть двинется вперед, то колени будут соприкасаться с его ногами под столом. Черт побери его небритую кожу, гипнотический взгляд. Она хочет схватить его лицо и целовать, пока пиво не зальет чертову скатерть.

Последние святые запивали выстрелы и, пошатываясь, встречали рассвет.

Их было двое.

Ты и Я, малыш, как тебе это?

Из музыкального автомата доносится Dire Straits – «Ромео и Джульетта». Это не для них.

Не дай бог.

«И я не Ромео», - думает Хаус, закатывая глаза под аккорды песни.
Не стремлюсь. Я не воспринимаю его как романтический материал для «Крутой больницы», чуть меньше как трагического любовника в классике жанра.

С одной стороны – философский подход. С другой – горькие мысли. В этот момент он задумывается, что было бы, если.

Что было бы, если бы отец не причинял ему боль? Что было бы, если бы он не пережил инфаркт? Что бы случилось, если бы Стейси осталась с ним? Ушла боль? Он бы мог нормально ходить?

Он поднимает глаза и видит Кэмерон. Напротив него ее прекрасное лицо, на котором нет и намека на жалось, она не думает о том, что было бы, если бы что-то произошло иначе.

«Он не Ромео», - напоминает себе Кэмерон.
Он далек от него. Хаус такой же подвижный и непредсказуемый как мистер Рочестер, загадочный как Девинтер, но не как Ромео или Хитклиф.

Вот и все.

Две его сущности лицом к лицу в этом ресторане, объятые паром от пиццы, пирога со шпинатом, грибов анчоусов на верхушке.

- Вы любите анчоусы, но от куска маринада корчитесь как младенец, - наблюдает за ним Кэмерон.

Хаус приходит в себя.

- Я сложный.

Тогда Кэмерон делает все возможное, чтобы поддержать разговор. Она не хочет повторять ошибок их первого, отвратительного свидания. Итак – ни одного вопроса, который мог бы задеть психику Хауса: только его эго, или суперэго, такое, какое оно есть.

«Оставлю это Уилсону», - решает она.

Она хочет посмотреть, что изменит эта ночь. Она держит свои козыри около груди. Фокус в том, чтобы заставить Хауса смотреть на ее лицо, а не на грудь. На ее губах улыбка Моны Лизы.

Она понимает, что легче сказать, чем сделать.

Он смотрит на свои руки. Он боится смотреть на нее, боится, что не сможет оторвать взгляд.

Она стройная и красивая в этих джинсах и простой белой рубашке. Несколько пуговиц наверху расстегнуты, он может видеть очертания ее груди. В отличие от груди Кадди она маленькая, утонченная.. жаркая. Он хочет протянуть руку и чувствовать ее тепло сквозь одежду. Он хочет смахнуть скатерть с пиццей и изучать ее формы, дать ей возможность дотронуться до него, особенно внизу, где очень горячо и твердо. Он хочет провести ладонью между ее ног и подразнить, прежде чем хорошенько оттрахать.

Гребаный Марк Нопфлер и его не менее гребаная лирика.

Я не умею так говорить, как на ТВ,
И не умею писать любовные песни
Так, как нужно,
Я не умею всего, но я бы сделал всё для тебя,
Я умею лишь одно – любить тебя

- Хаус.

Ее голос заводит его, и он ничего не может с этим поделать. Он смотрит в ее лазурные заволакивающие глаза. Он пожирает ее взглядом. Это выше его понимания. Он всего лишь посмотрел на нее, теперь он не сможет отвести взгляд.

- Что? – потрясенно спрашивает он.

Не спрашивай, что я испытываю к тебе.

- В зубах не застрял шпинат?

Знаешь, ты превосходна даже когда нервничаешь.

- Ой, там анчоус застрял между задними коренными. А шпината нет.

Она закрывает рот, улыбаясь маньячной улыбкой, и снова смотрит на него.

Его дыхание ускоряется.

- Поиграем? – спрашивает она, пытаясь скрыть его минутную слабость.

- О чем ты?

- Взгляд. Мы делали так в средней школе. О, перестаньте закатывать глаза, Хаус. Они могут застрять сзади орбит, и вы пожалеете об этом. Ну давайте, это же весело. Тот, кто дольше продержится и не оторвет взгляд, получит..

- Конфетку? Свидание? Новую машину? Микроволновку? Путевку до Аляски на самокате?

- Хорошо, Госпожа Элегантность.

- Это что, никнейм? Или проявление нежности?

- Оставайся такой же саркастичной, ты в этом эксперт. Как тебе такой ход: если я выиграю, тебе придется застрять в комнате с Уилсоном с заклеенным ртом. Тебе придется выслушивать все, что он будет молоть.

- У Уилсона скоро День Рождения? Он подстрекал вас?

- Уилсон – сама невежественность.

- Что это значит для вас?

- Я хочу понаблюдать за этим со стороны. Знаешь, садистские наклонности и все такое.

- Так что вы хотите в случае выигрыша?

Нужно выбрать что-то одно? Боль вернулась, и он сконцентрировался на всем, что хочет испытать с ней, и на том, что никогда не сможет познать. Голова раскалывается. Он избегает мыслей о чувствах.
Всего немного.

В музыкальном автомате теперь Пит Таунсент. Он не так раздражает, как это ужасное детище The Who. Чего-то недостаточно. Чего-то маловато. Твоя лучшая ставка в жизни, Пит Таунсент. Только викодин способен притупить боль.

Это правда. Чтобы быть минималистом, нужно платить. Иногда. Памятью, тактильностью и психикой, поцелуем с Кэмерон, он далеко ушел в собственных фантазиях. Он повторяет это, углубляет, расширяет, делает то, чего она не могла себе представить. О боже, он кончает в нее.

Еще один поцелуй.

Он представил всю прелесть медленного акта любви. Ее тело в его мыслях как карта, которую он изучает пальцами. Он раздвигает ее половые губы своим языком, а потом горячей головкой члена. Он входит в нее, с каждым разом увеличивая амплитуду, открывая ее для себя. Он чувствует теплую влажность внутри нее.
От этих мыслей голова начинает кружится.

Она спросила, что он хочет, если выиграет.

Он может выбрать свидание, чтобы вывести ее из себя. Она знает, что он не заткнется со своими саркастичными замечаниями, попросит сделать минет, станцевать стриптиз, увеличить грудь, секс втроем с Кадди; неделю поработать в клинике бесплатно, если он поцелует ее в задницу французским поцелуем, или что-нибудь в этом роде. Бог его знает, что придет ему в голову.

- Игра для малолеток? – меняет тему Хаус.

Она смеется.

- Вы скажете мне, Хаус. Вы знаете. Спросите у магического восьмого шара, как делают взрослые.

Он хмурится.

- Да ладно. Викодин откроет ваш третий глаз. Вы возились с бутылкой в кармане как Фродо возится со своим драгоценным кольцом.

Он думает, что таким образом викодин появился на свет. Он смывает наркотик большим глотком пива.

- Если я выиграю, ты пошлешь Чейза. – говорит он, - твои чувства не должны в этом участвовать. Твоя вагина начнет молить о пощаде, но ты должна подарить ей стриптизера-проститутку, и , кроме того, Чейз любит доминанток, поэтому он выбывает.

Кэмерон откинулась на спинку стула с непроницаемым лицом.

- Ничего себе. Дайте минуту на размышление.

- Я не собираюсь спрашивать о твоем выборе или решении. Это факт. Чейз – слабак.

- Тогда почему вы не уволите его?

- Форман не простит. Чейз – его прекрасная мишень для издевательств, а он нуждается в этом, пока сам является моей мишенью для издевательств. Все счастливы.

- Я согласна. Не могу в это поверить, но мне нужно с этим закончить. Я собираюсь сказать ему это так, как я захочу, Хаус. Это никогда не станет частью сделки.

Она почти не спит, это все из-за этого. По крайней мере она так думает.

- О! Выигрываю я – выигрываешь ты. Смотри. Если я выигрываю, то расскажу тебе то, чего не знает ни Уилсон, ни Кадди, ни моя мамочка и даже Стейси.

- Если я выигрываю, то выигрываю Я, - радостно отвечает Кэмерон.

- Заткнись. Давай сделаем так.

- У меня идея, - говорит Кэмерон. Она хватает его левую руку своей правой. – Локти на стол. Армрестлингу способствует визуальный контакт. Но помните, мы играем глазами, а не руками. Идет?

Ее прохладная после пива рука касается его. Викодин и ее прикосновения заставляют кровь циркулировать быстрее.

- Хорошо, - он делает серьезное лицо, - как мы начнем? Будем лимитировать время? Закроем глаза и на «раз, два, три»? Каков протокол? И как у тебя получалось в средней школе?

- Я была некрасивой. Я ходила с кривыми зубами до десяти лет, а потом с брекетами. Я до сих пор не ем кукурузу, потому что боюсь, как бы она не застряла между ними.

Он вздрагивает. – Оу. Перед тем, как начнем – одно условие. Я хочу музыкальное сопровождение. Какая-нибудь банда лоботрясов.

- Музыку? Вы ребенок, Хаус.

- Я в полном расцвете сил, молод, и к концу ночи превращусь в скелет.

Он встает и хромает в сторону автомата, почти наобум тыкая в кнопки. Он выбирает «Ramble On» в исполнении Led Zeppelin, и «Good Times, Bad Times» - Cracker.

- Эй, - говорит он, садясь обратно напротив Кэмерон, - мы можем болтать, пока пялимся друг на друга? И есть ли еще правила, которые я должен знать? Знаю, под скрытной личиной американской девочки с темным прошлым скрывается хитрая начинка.

- Мне нечего скрывать, вы все знаете. Единственное – держите свободную руку так, чтобы я ее видела. Не хочу никаких махинаций под столом.

Он кивает. – Готова?

- Да. Начали!

Он прикусывает нижнюю губу, как она любит. Он опускает голову, а его глаза поднимаются на нее. Это почти что сексуальный вызов, но она не уверена, что он это подразумевает.

Их взгляды сплетены.

Он наклоняет голову вправо, затем влево.

- Можно мигать?

- Да, Хаус.

Ее глаза расширяются, когда Хаус приоткрывает рот и шевелит языком как Мик Джаггер.

- Я хочу вас.

Она невозмутима.

Его глаза – синее стекло, из-за викодина и усталости, как подсказывает ей интуиция.

Их руки переплелись, и он в одно мгновение приложил ее руку к столу.

Он восхищается видом ее крошечной ручки в его руке.

Вместо того, чтобы ослабить хватку, он аккуратно переворачивает ее ладонь, подносит к губам и проводит кончиком языка по внутренней стороне.

Она не может дышать.
- Хаус.

- Ты сказала, что я знаю все правила.
Ее глаза уже с трудом фокусируются.

- Мм.. Приятно.

Ее глаза небесно-голубого цвета с крапинкой зеленого. Он видит свое отражение в них так же четко, как и золотые искры в глубине зрачков. Ее ресницы темнее, чем кожа Формана.
Писк пейджера. Он вытаскивает его, нажимая на кнопку.

- Не могу. Я даже встать не могу. Проанализируешь мой ответ позже.

- Кто это был? Уилсон?

- Кто же еще.

- Когда-нибудь играли в игру для автомобилистов? Один человек говорит слово, другой – которое начинается на последнюю букву слова, сказанного ранее.

- Моя семья не любила ролевые игры про водителя. О, дай угадаю. Ты хочешь, чтобы мы играли, пока пялимся друг на друга. Жаль, тут совсем пусто. Ставки, собрали бы денег для Кадди, чтобы она смогла позволить себе хирургическую операцию. А то ее задница уже напоминает задницу мамонта.

- Ну что, поиграем? Чтобы усложнить задачу, ограничим слова медицинской тематикой. Я начну. Тиф.

- Фрамбезия. Можешь закатать рукава? Ладно, я сам. Могу делать это не глядя.

- В чем дело, Хаус?

- Кэмерон сказала, что я знаю все правила. И все же она постоянно задает вопросы на каждое мое движение, – почти шепчет он, а потом резко переходит на крик, - Кэмерон! Твоя очередь!

Она смотрит на него. Это весело, но она хочет притянуть его лицо поближе, чтобы рассмотреть, изучить.
- Язва.

- Апокалипсический удар. Кэмерон, это скучно.

Хаус расстегнул пуговицы на ее манжетах и стал задирать ткань, обнажая нежную кожу. Он хочет смотреть на ее руки, наслаждаться голубыми венами на запястьях, целовать их, чувствуя ее пульс под губами.
Песни из автомата нарушил тишину, иногда вкупе со звуками посудомоечной машины.
Вкупе с их дыханием.

- У вас красивые глаза, - робко произносит она.

Она чувствует его дыхание на своем лице, как его руки бережно берут ее за подбородок.

А потом тишина умирает.

- Хаус, твою мать! Шесть утра! – кричит человек-пицца ему в ухо.

А он громкий.

Минуты счастья закончились.

* Карта - двойка.

Ничего себе! Почти на "Войну и мир" тянет.

Конечно справишься! Мы в тебя верим!

Звук от удара трости об стол разрушил всю атмосферу. Последний напряженный момент: их глаза связаны невидимым канатом, они выглядят как соперники, либо как любовники. Что бы не планировал Хаус, но подбородок, зажатый в его руках, их смешанные дыхания, все это не вязалось с орущим человеком-пиццей, который ударил по столу, тем самым разрушив момент.

Его действие все меняет: причина и следствие. Кэмерон взметнулась на стуле так, что теперь была похожа на ровный стенд; скотч падает на пол, и алкогольные пары растворяются в атмосфере. Человек-пицца орудует тростью как битой, громко требует сваливать.

Хаус не прекращает игру, его глаза немного сужены, и он продолжает смотреть на нее. Она потеряла нить, потеряла фокус. Она отдергивает свою руку, теперь ее взгляд выражает смесь страха и раздражения.

-Вы чуть не довели его до инфаркта, - говорит она, и ее тихий голос полон злости.

- Простите, - отвечает он, - я просто очень устал.

Она кивает в сторону Хауса, а потом язвительно произносит:
- Хотя, после всех этих сэндвичей его сердце в плохом состоянии.

Губы Хауса дергаются в едва заметной улыбке, но Кэмерон не замечает. Когда она снова поворачивается к нему, чтобы продолжить игру, то уже поздно. Он выиграл пари.

- Бросай его. До понедельника, - говорит Хаус. Его брови ползут вверх, и он смотрит на нее, наклоняя голову вбок: - Чудно, не правда ли? Избавишься от этого болвана и перестанешь быть такой неразборчивой. Ты теряешь только секс с Чейзом, всего-то. Думаю, что вибратор будет доставлять больше кайфа, чем секс с бывшим семинаристом, и это не личный опыт.

Мысленно Кэмерон взвешивает секс-чемоданчик трюков Чейза со своим повышенным давлением и улыбками.

- Не думаю, что вы захотите слушать о моих мыслях по поводу вибратора, - говорит она, понимая, что выпила слишком много пива, - Чейз вспотел, когда я рассказала ему о женском оргазме и своих ощущениях в сексе. Вы знаете, это может длиться около часа, и тогда мне казалось, что он потеряет сознание от желания. Вам бы было не легче, если бы я рассказала об электрической щетке и мощной струе душа.

Хаус самодовольно улыбается, спускаясь взглядом от лица к горлу, испытывая жажду поцеловать нежную кожу ее ключиц. Он смотрит на ее грудь, зная, что лифчик по краям обшит кружевами, он видит ее возбужденные соски. Это сбивает с толку. Член ведет себя предсказуемо, он снова чувствует его твердость.

- Иногда не могу поверить, что принял тебя на работу, - раздраженно говорит Хаус, - не смогла понять, что я страдаю от острой похотливости? Действительно думаешь, что мне не хочется слушать о том, как ты мастурбируешь? Ты должна уже знать меня достаточно хорошо, чтобы понять, что я всегда получаю то, что хочу, - он эротично облизывает нижнюю губу, - ты выиграешь, если скажешь что-нибудь непристойное, опустив глаза в пол.

- Мне плевать, - Кэмерон решила весело принять поражение, - я поговорю с Чейзом в понедельник. Вы выиграли, все честно и справедливо.

Человек-пицца фыркает на это. Он стоит рядом с их столиком, сметая битое стекло. Останки 12-и дюймового пирога на краю стола, кусочки шпината, которые вызвали бурю ненависти Хауса к зелени. Парень улыбается и качает головой.

- В чем дело? – спрашивает Кэмерон. Раздражение шнурует мягкий тембр ее голоса. Глаза зажигаются, и она чувствует пустоту, последствия ночной усталости.

Рыжий парень снимает кепку «Нотр-Дам» и чешет голову, а после сцепляет их в замок за спиной.
- Леди, если вы знаете Хауса, то наверняка в курсе, что он собирается сделать.

- Если вы к тому, что он – лжец и манипулятор, то да, я знаю. Если речь идет обо мне – где доказательства?

- Не хочешь отвечать, - Хаус прочищает горло, - ответ – «последствия».

Теперь очередь Кэмерон вскинуть брови от удивления. – О, это про него.
Она внимательно смотрит на человека-пиццы. Метафорический свет взрывается в мозгу яркими шариками.
- Вы помогли ему подставить меня, да? Дайте угадаю. Это было тогда, когда он пошел к музыкальному автомату. Я не наблюдала, я ела. Он, вероятно, дал вам знак, чтобы вы подошли через некоторое время и устроили театральное представление с тростью. Я права?

Человек-пицца подходит ближе и протягивает руку.

- Поздравляю, леди. Быстро учитесь. Можете поиграть в покер со мной в любое время. Я Фиц, владелец этого места. Хаус – настоящая заноза в заднице, да? Что у вас с ним?

- Ничего. А у тебя? И, кстати, ты глухонемой?

Фиц переглядывается с Хаусом. Он чуть заметно кивает человеку-пицце, а Кэмерон наблюдает, скрестив руки на груди.

- Нет, здесь я чист. Я всего лишь среднее американо-ирландское чмо.

- Он херовый актер, - шипит Хаус, - хотел заплатить ему половину до и половину после, но, очевидно, он типичный бесталанный клоун. Иногда это на пользу, особенно в ночной партии покера.

- Ну разве он не ягодка? – грубый голос Фица источает сарказм.

- Ничего из этого не противоречит правилам, которые ты установила, Кэмерон. И поэтому я честно и справедливо выиграл. Кстати, ты сидишь, выставив руки перед собой, открывая мне чудесный вид на грудь.

Хаус наклоняется через весь стол и умиленно строит глазки ее бюсту. Она хватает его за плечи и толкает на спинку стула, представляя себе ощущения, если бы он разорвал ее рубашку и дразнил соски языком. Они уже не вмещаются в кружевной лифчик. Картинка яркая. Если он дотронется хотя бы до пальца на ее руке, то тепло от его тела перейдет в клитор, вызывая бешеную пульсацию между ног.

Она ерзает на своем стуле. Иногда ей кажется, что пора снять номер в отеле.

- Вы правы, Хаус, победа за вами. Но я хочу еще одно пари. Насчет Уилсона, обмотанного скотчем, и вас, вернее вашего анализа.

- Вы заслужили это, леди. Хотя бы за терпение и выдержку с Хаусом, черт возьми.

- Держись подальше от этого психа, иначе теплым вечером в четверг я устрою тебе сумасшедшую ночку с Уилсоном.
Хаус стоит, опираясь на стол.
- Вернемся к этому чуть позже. Сейчас я должен заключить сделку века.
Ковыляя, он выдергивает трость из рук Фица.

Кэмерон откинулась на спинку стула, положив руки перед собой, в то время как Фиц занят уборкой.

Вдруг Кэмерон широко улыбается. – О, ничего себе.

- В чем дело? – спрашивает Фиц.

Она с усмешкой смотрит вверх, - вы всего лишь повысили ставки. Я не проиграла.

Его лицо выражает такое удивление, что она не может сдержаться.

- Хорошо. Не знаю, к чему я это вспомнила, но я как раз думаю о первой встрече с Хаусом. Я тогда прошла свою стажировку в клинике Майо, а Мия Коэн, моя лучшая подружка, была одержима им. Любила рассказывать истории про него, и так смешно вспоминать это сейчас. Столько всего произошло с тех пор.

Одним солнечным днем Мия нашла ее в кафетерии. Она была на одной из немногих Хаусовских лекций в Принстоне, и теперь сидела и бредила им за чаем и салатами.

- Он никому не нравится. Слыша о нем? Репутация как у скунса.

- Слышала, что он лучший диагност, - ответила Кэмерон, - и инфекциониста лучше не найти. Это все, что я знаю.

- Эллисон, иногда мне кажется, что ты живешь в пещере.

- Да, я настоящая лабораторная крыса. Так что там насчет доктора Хауса?

- Он хромает, - сказала Мия таким голосом, словно это номинант на «Золотой глобус»

- Ну и что? Стивен Хокинг в инвалидной коляске. Ты не получишь дополнительный кредит, имея инвалидность.

- Да, но тут есть доля сексуальности, как, к примеру, если бы герой мыльной оперы носил бы повязку на глаз.

Кэмерон скептически посмотрела на нее.
- Герой мыльной оперы? Оксюморон? Для меня это в одной категории со спортом. Это ниже твоего интеллекта.

- О да. Все, что вне микроскопа, не интересно для нашей Кэмерон.

- Вернемся к хромому сексуальному парню.

- Такой же мудак, как и гений. Никто не остался без его насмешек. Ходит с тростью, используя ее как опору в туалете, как поля шляпы.

- Мечешь метафорами, - сказала Кэмерон, улыбаясь подруге.

Мия отмахнулась.

- Высокий как Бог, голос – шипение змеи, а объемы эго..

- Техасские?

- Я хотела сказать, как Тихий океан, - усмехнулась Мия.

- Любишь американский фольклор? Звучит так, будто он – воплощение Пола Баньона в медицине.

- Ты никогда не слышала, на что он способен. Судя по всему, он играет на пианино как Владимир Горовиц, или Рэй Чарльз, или, может быть, как Элтон Джон. Говорят, он любит героин, и никогда, никогда не видит своих пациентов.

Кэмерон засмеялась, и несколько орехов упали с ее вилки.

- Все это ты узнала из лекции? Можешь рассказать, о чем он говорил? И насколько это будет правдой7 Судя по твоим фразам, около 75-и процентов – твое воображение.

- Кое-что – только слухи, - призналась Мия, сверкая черными озорными глазами. Она почти не красилась, и ее волосы свободно падали на плечи, без заколок и других излишеств, - но я слышала, что он ищет иммунолога для своей команды в Принстон Плейнсберо. Думаю, ты могла бы многому у него научиться.

Кэмерон отодвинула тарелку, допивая чай.

- Я посмотрю на него, - пообещала она.

- Хорошая память, не правда ли? – спрашивает Фиц.
Он сидит напротив, пока они ждут Хауса из туалета.

- Это напоминает мне о том, как я сильно скучаю по ней. Она все еще в штате Миннесота. Надо позвонить ей и пригласить в гости. Я благодарна за то, что она когда-то привела меня к Хаусу. А как давно вы знаете его?

Фиц улыбается и качает головой. Созвездия веснушек сияют на его лице. Глаза необыкновенно синие, но цвет теплый, как Карибский бассейн. Если бы не несколько лишних килограмм, то он вполне мог бы сойти за красавчика.

- Я дал слово не распространять личную информацию о Хаусе, но я скажу вам, потому что вы милая, симпатичная девушка. Хаус никогда не приводил сюда друзей. Нет, приводил кого-то, но тут другое. Я видел, вы играли в какую-то игру, и готов поклясться, он хотел поцеловать вас.

Кэмерон прикасается пальцем к губам, когда Хаус подходит к столу.

- А вы хорошо смотритесь. Брысь, - бросает он в сторону Фица, который уже встает, освобождая место для Хауса.

- Итак, что же это? Не свидание, не вечеринка, это непонятно что.

Она не хочет, чтобы ночь заканчивалась. События последних часов отпечатались в мозгу, как незаконченные дела. Взгляд Хауса гипнотизировал. Хоть это была игра, но иногда она чувствовала, что попала в плен радужной оболочки, в глубокую синеву его глаз. Это интимно. Потом, когда Фиц прервал их, это пропало. Она понимала, что близость исчезла. Как прохладный ветерок среди тропической жары.

Цвет его глаз напоминал ей любимую картину L`Embrace, работу Пикассо, не из-за преобладающего оттенка. Эта картина – знак доверия и близости. Как две сильные личности стянуты застежкой счастья. Кэмерон помнила его поездку в Европу. Ее реакция была такой же быстрой, как и желание. Она рыдала. Воспоминания всплыли в комических рамках. Она жила с этим. Иногда Хаус помогал ей забыть об этом, отвлекая ее видеоиграми, проститутками, избавляющими его от боли. Чаще она чувствовала себя одиноко рядом с ним, думая о том, что у них ничего не получилось.

Она вспомнила о том, что должно было навсегда умереть в подсознании. Первая встреча с Хаусом, но на тот момент она не знала его.

В Принстоне, куда она приехала на собеседование для РРТН, она встретила незнакомца на улице. Высокий мужчина с тростью, с фантастического цвета глазами. Между ними прошел заряд, когда глаза встретились, и он прошел мимо. Факт, судьба, но их взгляды тогда пересеклись. Она была уверена, что никогда не видела его, и, вероятно, никогда больше не увидит.

Когда Кадди привела ее в кабинет Хауса на собеседование, она не была готова к собственной реакции при виде мужчины с тростью и пронзительным взглядом. Он посмотрел на нее сверху вниз, но сделал вид, что никогда не встречал.

Хаус стоит перед ней, с беспокойством читая эмоции на ее лице. Но они резко пропали, как вода в пустыне.

- Хочу стоять здесь и смотреть на твое лицо, прекрасное не по твоей вине, - говорит он. Комплимент из его уст звучит как оскорбление. – Но мы устали. Мы оба устали.

Надежда растет в ее сердце. До этого момента она не могла отвести от него взгляд, думая, выиграла ли она пари. Теперь она смотрит на него, беспокоясь, что больше не увидит его таким. Его остроумие режет, но маленькие лучи нежности освещают ее сердце.

Опять. Он не может отвести от нее глаз.

Неужели мы не можем быть вместе, как фанаты тупых стишков Китса, которые любит Уилсон, как те, кто хочет, но никогда не целовались? Его лихорадит, как от туберкулеза.

Сердце объявляет войну причинам. Иногда чувства угрожают разрушить стены его крепости.

Он устал, физически исчерпан. Способность мыслить ставится под сомнение.

- Есть предложение. Без каких-либо тупых-намеков-для-взрослых, Кэмерон.

- О чем ты? – спрашивает она.

- Сложный вопрос для похотливого мужчины, симптомы могут передаться и тебе.

- Хаус, серьезней.

- Приглашаю тебя в постель.

Кэмерон с удивлением смотрит на него, и он не замечает школьного ужаса в глазах. Ее рот изумленно приоткрыт.

- Миг Джаггер сказал бы иначе: «»Проведем ночь вдвоем». Это не шутка. Мы оба устали. Твоя машина на больничной парковке, и я живу ближе. Как там дети говорят? Упс. Уилсон давно уже окрестил мой диван..

Волна усталости окатила ее. Она не способна садиться за руль. Но ее конкурсный характер по-прежнему не покидает ее.

- Может, заключим пари? Насчет Уилсона.

Хаус чешет подбородок, прежде чем ответить.

- Ты как собака с крыльями. Мы можем поговорить об этом во второй половине дня, когда гробовщик будет будить нас пинками в задницу.

- Боже, борьба?

- Можно и так. Будет настоящая схватка.

- Каковы ставки?

- Поиграем в «двадцать вопросов». Ставки обсудим позже.

- Моя семья играла в эту игру, это весело. Идет.

Она чуть не говорит, что жалеет об этом. Игра с Хаусом как русская рулетка, только с полностью заряженным револьвером.

Она чуть не зевает, когда Хаус тянет ее к себе за руку. Она качается рядом с ним, вдыхая запах кожи в сочетании с теплом его тела, чуть не падая от этих ощущений. Он колеблется минуту, массируя больную ногу, а затем дает ей шлем, одевая собственный.

Она почти засыпает в дороге. Ей так хорошо, и она сладко улыбается, вдыхая воздух маленькими порциями.

Ему, наверное, неудобно.

Она чистит зубы указательным пальцем. Рояль занимает главное место в его квартире, она помнит. Хаус приготовил диван, и тянет ее, приглашая лечь. Они стоят около него. Хаус сильно опирается на трость, а она – такая маленькая рядом с ним. Она смотрит на него, чувствует сексуальную энергию, заполняющую ее. Пульс выбивает ритм между ног. Он наклоняется к ней на усталых ногах, и тянет назад. Они как солдаты, которые борются со сном. Он смотрит на нее. Этот взгляд она не забудет.

- Спокойной ночи, - бормочет он, поворачиваясь в сторону спальни.

- Доброе утро, - отвечает она ему в спину.

Добавлено (27.11.2010, 23:33)
---------------------------------------------
Глава шестая. Он знает все.

Она просыпается первой.

Она не понимает, где находится. Всего одну минуту. А дальше – погружение в воспоминания. Ее ночной визит в офис, где человек практиковал способы борьбы с болью, ее массаж, а потом – спонтанная поездка в бар с пиццей и напитками. Она помнит взгляд Хауса, свой проигрыш.

Солнечный свет пробивается сквозь шторы, покрывая ее лицо светлыми полосками. Она мигает и щурится. Влажные пятна на наволочке – она пускала слюни на подушку. Если медицинский колледж и работа в клинике чему-то и научила ее, так это сну в товарном виде: принять, когда есть возможность.

Очевидно, это по ее вине. Часы на книжной полке показывают начало третьего. Ей хватило восьми часов, это рекорд. По субботам она просыпается в шесть, но это не обычная суббота. Не все субботы следуют за пятницами, которые заканчиваются в баре с поеданием пиццы, с Хаусом, и сном на диване в его квартире.

Она протирает глаза и садится. Рядом с часами есть что-то, что она не может рассмотреть. Откинув плед, она скользит с дивана, чтобы изучить поближе. Голубой горшок с кактусом. Его поставили на самое солнечное место. Рядышком закреплен маленький блокнотный листик.

Хаус.

Счастливого Рождества. Я вспоминаю о вас, так что можете подумать о метафорическом значении этого подарка на досуге. Ваша заботливая подчиненная,

Эллисон Кэмерон.

Она улыбается, читая это. Хаус, снова и снова, с его дерзкой позицией и небритым лицом. Тем не менее привлекательный. Кактус зеленый, но иногда проскальзывают желтые и розовые вкрапления. Приятная симметрия. Несмотря на все, желания подходить к растению ближе нет. Подойдешь ближе – пострадаешь. Инструкции, прилагаемые к кактусам, гласят, что они не терпят пренебрежения.

Ее тронул тот факт, что Хаус не выбросил кактус и не выплюнул в ее поздравление жвачку. Это знак признания, который он так редко показывает? Или то, что веселит его.

На цыпочках она подходит к роялю, на крышке которого лежит гора книг. На глаза попадается коллекция стихов Йейтса. Она садится за рояль, открывает его. Там надпись:

Доктору Хаусу, который верил в мой рассудок вопреки всему. С благодарностью, Люси Палмейро.

Кэмерон улыбается, вспоминая случай, когда у женщины было подозрение на шизофрению. Ее сумасшествие очаровало Хауса. Как только они выяснили, что это было отравление тяжелыми металлами, он потерял к ней интерес.

Хаус хотел узнать, что заставляет людей свихнуться. Кэмерон часто думает, на что похоже ее психическое вращение.

В книге, кое-где, были загнуты уголки, но она не уверена, что это сделали Хаус или Люси. На одном из стихотворений она остановилась, пойманная линиями, которыми были подчеркнуты строки:

Там, где под светом лунным
Волнуется прибой,
По отмелям и дюнам,
Где берег голубой,
Мы кружимся, танцуя
По музыку ночную
Воздушною толпой;
Под луною колдовской
Мы парим в волнах эфира –
В час, когда тревоги мира
Отравляют сон людской.

Кажется, прошли годы, пока она читала.

Муж читал ей это вслух. Английский майор, он наделся стать писателем, был кротким парнем, ненавидящим спорт. Зато обожал литературу. Не был неженкой, и был, наверное, таким же милым как Чейз, но не страдал от переизбытка тестостерона. Он влюбил ее в себя сердцем, а не физической силой. Незадолго после свадьбы рак приковал его к постели.

Ей было грустно, недавно она вспоминала о нем. Она работала в клинике, времени на мечтания не оставалось, и она понимала, что постепенно забывает Джона. Ее психика была предательски захвачена Хаусом. Он вытеснил мысли обо всех остальных из самых укромным уголков и трещинок ее сознания, и эти мысли были далеко не безвредны. Она была рада, что никто не прочитает ее мысли – предательское сексуальное влечение к нему.

Джон и она – любовь и дружба, а не похоть. Не было такого секса, которого она хотела. Ей казалось, что секс – не ключевой момент в отношениях. Она была совсем неопытна.

Теперь все иначе.

Врач, любитель экспериментов, она с любопытством, страстью, много думала о сексе. Она все еще смущается, вспоминая, как рассказывала Чейзу о чудесах женского оргазма и сексуальной активности.

Секс с Чейзом требовал больше энтузиазма и энергии, чем мастерства.

А потом был Хаус.

Почти везде он был упертым. И, конечно же, упорно преследует ее подсознание, мечты, занимает пространство в ее голове в течении дня, когда ей нужно сосредоточиться на работе.

Она сравнила Хауса с Джоном – воспоминаниями о Джоне. Умирая, он был сухим. Его тело был мертво, и с тех пор влечение было эстетическим.

С Хаусом все резко изменилось. Он был другим, ярким, не таким, каким должен быть калека, имеющий слабость к наркотикам. Он был полон жизненной силы. Он был несчастным, и в тоже время - примером силы. Его увечье не мешало впечатлению о нем как о самом умном и сексуально-привлекательном человеке, которого она когда-либо знала.

Он думал, что ее любовь связана с жалостью.

Она с улыбкой думала, что трость – часть образа.

Она осматривает гостиную в поисках интересных вещей, как, к примеру, копии Камасутры. На самом верху стеллажа – Джон Генри Джайлс, личный экземпляр Хауса.

Ее мысли идут от секса к музыке. Кэмерон просматривает диски, замечая, что несколько полок забиты старыми виниловыми пластинками. Она уверена, что некоторые из них он обожает. «Rolling Stones» и «The Who» занимают видное место. Зная его страсть к роялю, она не удивлена записям «Traffic», «Steely Dan», «Ray Charles», »Yes», «Ben Folds Five» и других гениальных клавишников. Есть даже несколько записей Дэвида Боуи, те, в которых Рик Уэйкман и Майк Гарсон играют на фортепиано.

Она молча благодарит старшего брата, Чаза, за обширные познания в области рок-н-ролла, и ей интересно, кто повлиял на вкусы Хауса.

Имена Глены Гульд, Симона Бэйрера, Владимира Горовица, а так же многих других джазовых музыкантов, о которых она никогда не слышала. Она вытаскивает записи и видит имена Пайнтола Перкинса и Джимми Янси в буклете, наряду с записями чикагского фортепианного блюза.

Она выбирает запись Янси, ей нравится название песни. Она вставляет диск в дисковод, предварительно опуская вниз регулятор звука.

«How Long Blues» - меланхоличная, колючая мелодия заполняет ее внутри. Кэмерон садится на пол, принимая одну из поз йоги – акт протеста жесткому дивану Хауса. Следующая песня – «Trouble in Mind», с вокалом. Она слышит женский голос. Его жена? Она не знает.

«Я положу свою голову на одинокие шпалы, и пусть ночной грузовой поезд успокоит мои мысли», - поет глубокий женский альт.

Да, последние несколько дней в таком настроении.

И в эти несколько дней – блюз и кофе, вот что нужно.

Она идет на кухню и открывает ящик в поисках кофе. Какой марки предпочитает Хаус? Она находит пакет из местного кофеварочного магазина, который славится качеством бобов. Она открывает и нюхает. Улыбка озаряет ее лицо, и она понимает, что Тиффани – лучший кофе на земле, но Хаус никогда не покупает его в офис. Она собирается исправить это.

Она смотрит вокруг, в ожидании черной магии из недр его кухни.

Полка рядом с кухней усыпана письмами. Она наугад проводит пальцами по конвертам. Счета, тотализатор, а рядом, на фоне хаоса – аккуратная стопка писем. Других. Нераспечатанных. Она смотрит на обратный адрес. Имя, нацарапанное в левом углу, принадлежит его отцу.

Хаус. Что она собирается делать с ним? Почему не может просто уйти? Несмотря на все то, что он сделал? Симуляция рака сразу приходит на ум. Он был таким очаровательным, приняв решение не быть сволочью на одну ночь.

Аромат кофе пьянит обоняние. Кэмерон заметила, что дверь в его спальню приоткрыта. Она хочет его увидеть.

Она хочет его увидеть.

Ее нервы посылают импульсы, но любопытство побеждает.

Она просто не может быть далеко от него.

Она прокрадывается в его комнату, как Стив Маккуин.

Хаус все еще спит.

Он растянулся на спине с подушкой под головой, и легкое одеяло закрывает его мышцы. Одна рука раскинулась в сторону; другая - в области желудка. Даже в расслабленном состоянии его бицепсы и сухожилия в напряжении, и Кэмерон представляет, как эти руки сжимают ее, опрокидывая на кровать.

Форма и объем очерчены тонкой тканью, лицо расслаблено. Одна нога торчит из-под одеяла. Она помнит, как массировала ее, проводя по чувствительным местам.

Сценарий мгновенно вырисовывается в ее воображении: он сверху, в глазах немой вопрос, затем он скользит вниз, так, чтобы член дразнил ее, а пальцы в это время лениво ласкают ореолы сосков. Он улыбается своей полуулыбкой и проводит пальцами по ее губам.

Она всегда знала, что за всеми эгоцентричными триадами, решетками замечаний и незрелыми актами скрывается это чувственная сторона. С их первой встречи она поняла, что он знает все ее слабые места, может играть ее телом, хоть и ни разу не прикасался к ней. Она понимала, что он узнал бы ее, если бы они встретились в следующей жизни в темной комнате. Он бы зажег ее внутренний свет. Часть его – тело и ощущения, существование, где действуют медленные и сенсорные правила, где каждое прикосновение приводит к инсульту возбуждения, где удовольствие заполняет каждый пустой канал тела.

Когда-то ее желание затормозилось. Но не сейчас. Она смотрит на Хауса и испытывает жжение в бедрах.

Ее сердце переполняет нежность.

Весенние слезы на ее глазах, она так сильно хочет его. Она болит им, жаждет его, и удивляется, как может удерживать это в себе, когда он открывает глаза и смотрит на нее.

Он знает все.

Рейтинг возрастает к М, автор обещает возврат к Т в последующих главах.

В его фантазиях она сверху.

Визуальный праздник – ее сливочная кожа на дисплее. Волосы каскадом обрамляют лицо, язык проводит вдоль губ, раздвигая их. Ее маленькая грудь в тени. Она берет его лицо в ладони, заставляя смотреть ей в глаза, признать ее лихорадочное желание.

Он никогда не был таким твердым.

Наклоняясь над ним, она обхватывает губами член, двигая бедрами так, чтобы его колено упиралось между ее широко раздвинутых ног, где было горячо и влажно.

Она завязала ему рот. Он не может кричать.

Если бы он мог, он бы сказал:

Хочу раздвинуть твои ноги так, чтобы ты была полностью открыта мне. Хочу заполнить тебя до отказа. Хочу, чтобы ты почувствовала меня глубоко внутри.

Я медленно заполню тебя, а ты будешь смотреть мне в глаза.

А потом я трахну тебя.

Слово «трахать» заставляет его эрекцию увеличиться. Это возбуждает больше, чем фантазии о диком сексе. Трахать Кэмерон.

Он что-нибудь скажет, прежде чем войти в нее.

Он будет стонать, ругаться, кричать. Он будет трахать ее.

Трахни меня.

Он хочет прикасаться к ней, дразнить ее клитор языком, флиртовать с ним, используя пальцы, рот и язык – трахать ее рукой.

И вытащить, пока тугие и горячие мышцы сжимают ее.

Повалить ее на спину и позволить эрекции довести ее до оргазма.

Войти в ее недра и двигаться, сантиметр за сантиметром, а потом резко выйти, и повторить это – если она попросит.

Если она будет умолять – он будет двигаться в ней снова и снова, заполняя ее.

Но его руки слабо привязаны к кровати.

***

Хрупкая фигурка Кэмерон опирается на дверной косяк в его спальне. Руки сложены под грудью, голова склонена набок, она внимательно наблюдает за спящим начальником.
Она одета в его футболку, и он видит ее оголенные колени.

Приглушенный свет из-под жалюзи освещает ее: красные блики устраивают световое шоу в волосах, проскальзывает по плечам. Она прикусывает нижнюю губу. Даже идиот мог бы понять, что она испытывает: желание с оттенком надежды и грусти.

Она знает:

Я должна уйти из его спальни, одеться, выпить кофе, сделать завтрак, почитать газету и решить кроссворд.

Только не это.

Вместо этого она подходит к кровати. Глаза Хауса закрываются, и она думает, что он в парадоксальном сне.

Ее взгляд скользит от его лица к эрекции, к выступающим из-под одеяла формам. Иногда ей кажется, что она любит все, что видит под микроскопом. Ей кажется, или она видит вены на его члене? Это ее воображение, или он не обрезан?

Она ругает себя как врач, опираясь бедрами на кровать. Ночная эрекция – побочный эффект REM, возникающий в результате прерванного парадоксального сна.

Но есть визуальный эффект. Она все еще возбуждена. Если бы кто-то посмотрел на нее сейчас – краска залила ее лицо, губы раздвинуты, а соски выступают сквозь ткань.

Низ ее живота сладко ноет, когда она приближается к Хаусу. Клитор наливается кровью, ожидая его ласк.

Я знаю, чего хочу. Знаю, что хочу от него.

Как она похотлива.

***

Все, что хочет Хаус, когда просыпается – это работать. Его мокрая мечта была совсем не мокрой, и ему кажется, что он сейчас кончит.

Немного вазелина, фотография Анджелины Джоли и действия руки – это должно помочь.

Он открывает глаза.

Полуголая Кэмерон стоит у его постели. Ее маленькая фигурка плавает в его футболке, и ее выражение лица захватывает сознание. Либо он галлюцинирует, либо она смотрит на то, что торчит из-под одеяла, словно пытаясь определить сторону света.

Его физиологической необходимости насладиться ее вниманием к своему члену нужно выйти.

Его рука резко хватает ее за футболку. Краска заливает ее щеки. Ее глаза смотрят на него, смущенно, но там есть что-то еще.

- Ты около витрины или в магазине? Это важно, потому что я не разрешаю слоняться по помещению.

Кэмерон открывает рот, чтобы ответить. Жар его синих глаз сжигает ее. Она молчит, не в состоянии отвести взгляд.

- Ну как, налюбовалась? Понимаю, ты не привыкла, ведь столько лет рассматривала через микроскоп малютку Вилли Вонка у Чейза в штанах.

Кэмерон пытается отойти от кровати.

- Хаус, я..

- Ой, не надо скромничать, любительница сока любви в смотровых кабинетах клиники.

- Я только..

- Вернулась на землю с Небес Секса?

- Конечно нет..

- Конечно, но откуда этот взгляд, как будто обнаружила останки «Титаника»?

- Хотела убедиться, что он не поврежден, - отвечает Кэмерон, чувствуя землю под ногами.

Хаус приподнимается на постели, и одеяло сползает, открывая грудь и низ живота.

- Хаус..

- Итак. Ты увидела все, что было необходимо? Обычно ты более придирчива к количеству информации об объекте. Он в порядке? Так и быть, я дамся, осмотри его.

Его улыбка душит сердце так же, как и запас эвфемизмов.

Мой Сексуальный Хитрец, Огромный Род Джонсон, мой Спутник Любви, Красный И Острый Перец Чили, мой Однорукий Бандит, мой Пульсирующий Омар, Мистер Бо Джэнглс, мой Норвежский Лес, мой Дятел, мой Великий Член.

Выбор слишком сложный.

- Эрекция Дракона.

- Отпустите футболку, - просит Кэмерон, - я посмотрела. Не говорите, что вы удивлены.

Непроизвольно она смотрит на его член еще раз, а затем встречается с ним взглядом.

- Он больше, чем корзинка для хлеба, но меньше, чем ваш эгоцентризм, - с улыбкой говорит она, - на самом деле корзинка больше, но я думала, что это поднимет вам настроение.

Хаус поднимает на нее глаза, потом спускается к груди, и смотрит на ее голые ноги.

- Настроение? Для каких целей? – с рычанием спрашивает он.

- Игра в «Двадцать вопросов». Давайте, поднимайтесь. Кофе на кухне.

Она замирает в дверном проеме.

- В чем дело, Хаус? Неужели вы не хотите поиграть?

genarek90, tanchik, спасибо за отзывы))