23 июня Хью Лори второй раз стал гостем в старейшей программе на британском радио "Desert Island Discs". Он выбрал восемь песен, которые бы взял с собой на необитаемый остров, и побеседовал с ведущей о своей жизни до и после "Хауса", о семье, о музыке и о славе.
На этой неделе кораблекрушение у моего необитаемого острова потерпел Хью Лори — актер, писатель, режиссер, музыкант. Если бы история развивалась по прямой, он оказался бы на нашем острове благодаря своим победам в чемпионатах по гребле, но его многообещающие достижения на водной дорожке были прерваны болезнью, так что ему пришлось довольствоваться жизнью мировой суперзвезды в индустрии развлечений. Очень британская комедия, фильмы с очень большим бюджетом, очень успешный телесериал — за свою тридцатилетнюю карьеру он прошел путь от программ местного значения вроде «Шоу Фрая и Лори» до огромной роли в истории телевидения. Он играл в американском сериале «Хаус» на протяжении восьми лет, и его мировая аудитория составляла 81 миллион зрителей. Так зачем он решился рискнуть своей прекрасной репутацией, занявшись музыкой? «Как только я осознаю, что нечто пугает меня и несет риск публичного унижения, я чувствую, что обязан это сделать», — говорит он.
Но в этом все дело — кажется, пока вам, Хью Лори, удалось избежать какого-либо публичного унижения. Ваша музыкальная карьера развивается хорошо, а телевизионная карьера, особенно в Америке, развивается необычайно хорошо.
Да, наверное, это так. Мне очень-очень повезло, но я все время слышу шум крыльев за спиной. Я всегда ожидаю катастрофы, ощущаю ее совсем рядом.
В «Хаусе» вы работали с великолепной командой, особенно со сценаристами. Но осознание того, что 81 миллион зрителей следят за тем, что вы делаете, нервирует, выводит из равновесия, радует?
Эту идею ужасно трудно охватить, особенно потому, что это шоу в такой степени основано на языке, оно идиоматично, чрезвычайно смешно, замысловато. Не могу себе представить, каково смотреть его на турецком. У нас не было автомобильных погонь или взрывающихся вертолетов, ничего подобного. Именно по этой причине я считаю, что моя роль вполне справедливо оказывается не такой значительной, это триумф сценаристов и переводчиков, благодаря которым сериал смог затронуть столь многих.
У вас за спиной уже 30 лет работы. Здесь в Британии вы впервые появились на экране в 1983 году. Какая именно роль принесла вам наибольшее удовлетворение?
Иногда я думаю о чем-то и смотрю что-то, что мы сделали со Стивеном в «Шоу Фрая и Лори», чем я чрезвычайно горжусь, думаю, были некоторые моменты в «Черной Гадюке», и в особенности — третий сезон «Дживса и Вустера», когда все так гармонично сочеталось. Но я не могу оглянуться на что-то, что я сделал за последний месяц и сказать: «Ха, а вот это у меня хорошо получилось!»
Когда вы говорите об этих проектах из прошлого, у вас на лице написано искреннее удовольствие, и я этому очень рада, потому что на протяжении многих лет из-за вашего образа в прессе люди думали, что вы — этакий противник гедонизма, не способный ни от чего получать удовольствие. Вы кажетесь очень мрачным и недовольным.
Нет, я вовсе не мрачный.
Нет!
И я напрасно позволил укорениться такому мнению. На самом деле я довольно жизнерадостный. Особенно сейчас — я хожу по Лондону и думаю, что это самый красивый город на свете, он весь в цвету и просто великолепен. Меня очень легко порадовать, я очень доволен и хожу летящей походкой.
Вернемся к вашим выбранным мелодиям. Учитывая, как важна для вас музыка — не только как исполнителю, но и как слушателю — как вы выбирали свои восемь композиций?
Эти песни были моими друзьями всю мою взрослую жизнь. И я заметил, что все они старые. Я не слушаю музыку, написанную год назад. Не знаю, отчего так.
Расскажите мне о первой песне. Что мы будем слушать?
Это «The Letter» Джо Коккера, версия с концерта в Филлморе, штат Нью-Йорк. Каждый раз, когда я слышу ее, у меня создается полное впечатление, что я оказался среди зрителей одного из самых ярких и совершенных в музыкальном отношении представлений за всю историю.
Это был Джо Коккер, «The Letter». Мне кажется, что вы меня обманули, вас сейчас здесь не было — вы были в каком-то потрясающем месте.
Я испытывал блаженство, и я испытываю его каждый раз, именно поэтому я настолько уверен в этой первой песне — потому что я никогда до самой смерти не устану от этой записи.
Актеры вроде Доминика Уэста в «The Wire» (Прослушка) и Дэмиана Льиюса в «Homeland» (Чужой среди своих) — от них ожидали всего этого. Мы ожидали, что эти прекрасные британские актеры отправятся в Америку и снимутся во всех этих отличных программах, но когда это сделали вы, этого никто не ожидал. Расскажите о своем прослушивании, это было в 2004, когда вы проходили прослушивание на роль в «Хаусе».
Да, 2004. Сначала я сделал видеозапись и отправил ее на студию.
Правда ли, что вы записывали ее в туалете отеля?
Да, в туалете отеля в Намибии. А потом я полетел в Лос-Анджелес и прошел прослушивание перед римскими императорами. Именно так это ощущалось — там было около 30 телевизионных руководителей. Когда я прочитал весь сценарий, я подумал, что это может стать чем-то уникальным. Если ты чувствуешь, что что-то может получиться хорошо, ты стремишься к этому.
Вы играете врача, Грэга Хауса. Что именно он делал?
Он был главой диагностического отделения. Это удивительная идея и удивительный персонаж. И в то время он был более удивителен, чем сейчас. Потому что до тех самых пор у героев телевизионных драм были прекрасные густые волосы, великолепные зубы и красивые линии челюсти. И увидеть кого-то столь грубого, не вписывающегося в общество, испытывающего такие муки саркастичного мизантропа в центре драмы в то время было очень необычно. Сейчас…
Сейчас это необходимое условие.
Это необходимое условие!
Известно, что они думали, что вы американец. Это правда? Я так часто читала об этом, но не могу поверить, что это правда.
Не знаю. Я тоже не могу в это поверить. Когда Брайан Сингер, поставивший пилотную серию, увидел кассету с пробой, которую я снял, он решил, что я американец. Вот уж ему, наверное, медведь на ухо наступил!
Вы говорили о грубых чертах лица, отсутствии идеальной формы лица или идеальных американских зубов или идеальных волос. Они пытались вас как-то изменить?
Они начали поправлять мне волосы. На самом деле я участвовал в этом заговоре, потому что когда я начал съемки, я был еще довольно молодым человеком, с небольшим, несильным намеком на лысину. И нам не хотелось, чтобы в тот момент, когда я поворачивался к камере спиной, единственным впечатлением зрителей было: «о, да он лысеет!». Они должны думать: «о, пациент умирает!», а не о том, что человек на экране лысеет. И я сам себе создал этим трудности, потому что затем это превратилось в борьбу с естественным обветшанием.
Что это было, парик?
Нет, они обсыпали меня чем-то вроде порошка, зачерпывали это вещество и прилепляли к моей голове.
Я смотрю на ваши волосы, на вас сейчас нет этого вещества. Вы им не пользуетесь.
Я им не пользуюсь, нет-нет! Я с гордостью ношу свою лысину.
Не знаю, как мы пришли к этой теме в разговоре.
Нет, давайте развернемся и покинем этот переулок.
Давайте послушаем прекрасную музыку. Расскажите о своем втором диске, что вы выбрали?
Это песня сестры Розетты Тарп «My Journey to the Sky». Я не могу слушать голос сестры Розетты, не испытывая восторга до самого нутра. Я не религиозен, но каждый раз, как я слушаю ее, я в некотором роде становлюсь религиозным.
Сестра Розетта Тарп, «My Journey to the Sky». Давайте обратимся к прошлому и поговорим о ваших родителях. Кажется, ваш отец был прекрасным человеком. Он многого добился, и вы не знали о большей части его достижений вплоть до своей юности. Он завоевал золотую медаль в гребле на Олимпийских играх.
Да, в 1948 году.
И он вам об этом не рассказывал.
Он мне не рассказывал. Да и никому другому тоже. Он был чрезмерно скромным человеком.
Как вы узнали, что он золотой олимпийский медалист?
Я пошел с ним на рыбалку. Мне было около десяти. Мы сели в лодку и поплыли по озеру, чтобы порыбачить. Отец взялся за весла, и я помню, как я прошептал маме: «А он умеет грести?». И она ответила: «Да, он умеет грести». Он держал свою медаль в ящике с носками, она не была гордо выставлена напоказ. Он очень ей гордился, но таким уж он был человеком. Думаю, это было связано и с его поколением. Они многое пережили — они пережили войну, и они не особенно обращали внимания на такие вещи, как медали и всякие декоративные знаки успеха.
Расскажите о своей матери.
Она могла быть чрезвычайно веселой в какие-то моменты, но могла быть и очень мрачной. Думаю, если я в какой-то степени и склонен к мрачности, я унаследовал это от нее. Да, она могла быть мрачной.
Когда она была в таком настроении, вы старались обходить ее стороной, не попадаться ей под ноги?
Да, старался, и я… слово «соревновался» не подходит, но мы оба могли долго дуться. Я научился дуться и пребывать в дурном настроении у нее. И могу с радостью сказать, что наконец достиг в жизни момента, когда я избавился от этого умения.
Вам казалось, что вы ей не нравились?
Да, иногда я чувствовал, что она во мне разочарована. Ну, я сам себе не нравился.
Но это нормально, а вот когда ты не нравишься собственной матери, это не столь нормально.
Да, наверное. Думаю, так было потому, что она по какой-то причине имела завышенные ожидания. И когда я не оправдывал их — что было часто, или… дайте подумать, всегда!
В чем?
В учебе, может быть, я прикладывал недостаточно усилий, она считала меня легкомысленным. Возможно, дело было в том, что я не пережил того, что пережила она. Например, войну, необходимость обходиться без многого. И я не виню ее за это.
То есть ее отношение зиждилось на мысли, что вы получили все эти возможности и это спокойствие на блюдечке с голубой каемочкой, и самое меньшее, что вы можете сделать — это добиться превосходных результатов.
Самое меньшее, что вы можете сделать — это добиться превосходных результатов, или мучиться от того, что получили все эти привилегии. Они прожили 15 лет в Африке, и видели и хорошо знали, что такое корка хлеба. Поэтому какая-либо расточительность подвергалась анафеме. Во мне это тоже есть, я не могу видеть, как вещи выбрасываются или растрачиваются просто так. Даже в вымышленном мире — я не могу смотреть, как ломают вещи или разбивают машины в кино. Я каждый раз говорю: «О, нет, не надо! Ты мог бы сделать вид, что это сломано, этим ведь еще можно было пользоваться!»
У нас есть еще музыка. Ваш третий диск. Что мы будем слушать?
Это мелодия Рэнди Ньюмана «Louisiana 1927». Я всегда любил эту песню, но она снова привлекла внимание публики после урагана Катрина. Это песня об ужасном наводнении 1927 года. Я считаю ее очень красивой и безукоризненной.
Это был Рэнди Ньюман, «Louisiana 1927». Мне интересно, когда вы говорите о скромности, которая была принята в вашей семье, этакая пресвитерианская этика… Будучи обладателем двух Золотых глобусов, двух наград Гильдии киноактеров (SAG), четырех наград People’s Choice Award и звания Офицера Ордена Британской империи, как вы относитесь к похвале? Этот груз наград не тянет вам плечи?
Следует отметить, что прямо сейчас на моих плечах этого груза нет, хотя иногда…
Я неправильно выразилась. Но вы поняли, что я имела в виду.
Я не до конца это осознаю. Мне кажется, была допущена какая-то ошибка, я найду какое-то возможное объяснение, которое по крайней мере развеет эти сомнения. Но я думаю, что сомнения — это хорошо, страх — это хорошо. Я уверен, что все актеры и исполнители должны испытывать страх. Стоит бояться того, что ты делаешь, иначе вполне может оказаться, что это не стоит усилий.
Я читала, что в вашей жизни был момент, когда вы перестали испытывать страх. Вы делали нечто опасное и не испытывали вообще ничего, ваше настроение не менялось, и это вас обеспокоило. Это правда?
Да, это было во время автомобильной гонки. Я не помню всех обстоятельств, но помню, что машины вокруг меня взрывались. Там буквально полыхало пламя, я петлял между горящими машинами, и я помню, что мне было скучно. Я не испытывал ни страха, ни восторга. Я решил, что это ненормально. Так что я решил разобраться.
И что вы выяснили?
Удивительно, но если вы спросите психиатра или психотерапевта, не может ли у вас быть депрессии, они склонны ответить да. Если, сказав да, они смогут заставить вас прийти еще раз и заплатить им 55 фунтов в час за консультации, то ответом на ваш вопрос будет да.
Я ни в коей мере не хочу намекнуть на возможность, что вы можете страдать от легкой депрессии, но я хочу поговорить о гонке между Оксфордом и Кембриджем, которую, насколько я понимаю, вы до сих пор вспоминаете. Расскажите о вашей роли в этом, расскажите, что случилось.
Так и есть, но у меня к этому очень глупое отношение — я по-прежнему не хочу доставить своим конкурентам из той второй лодки удовольствие, признавшись, что я не могу из-за этого спать по ночам. Я до сих пор настолько ощущаю дух соперничества. Мы проиграли, мне кажется, с минимальным преимуществом в истории — мы проиграли пять футов на дистанции в четыре мили с четвертью.
И внесем ясность — вы были в команде Кембриджа.
Я был в кембриджской команде, я был в лодке проигравших, да.
Давайте послушаем музыку. Что прозвучит дальше?
Это «Grinnin’ in your face», Son House. Это необычная, но западающая в память песня. Сан Хаус был проповедником, который отвернулся от церкви и перешел на строну блюза, мирской музыки. В этой песне слышно лишь его голос и как он хлопает в ладоши. Я даже не уверен, что за ритм он отбивает — он слышит нечто у себя в голове, и мне кажется, я тоже это слышу, и я всегда прихожу в восхищение от этой песни.
Это был Son House, «Grinnin’ in your face». Должна сказать, что когда вы слушали песню, вы витали где-то еще. Интересно, где.
Да.
Вы были где-то далеко.
Я действительно был далеко. Этого невозможно передать по радио, но у меня и правда мурашки пробегают по коже. И я испытывал такие ощущения с тех пор, как услышал эту песню впервые. Может быть, дело в самих словах, которые он поет: «настоящего друга найти непросто», но может быть, это более глубокая реакция. Сами эти ноты. Эти ноты делают с моим телом что-то, что переносит меня в иной мир.
Давайте минутку порассуждаем о важности дружбы. В Кембридже вы подружились с людьми, которые, насколько я знаю, до сих пор остаются вашими хорошими и близкими друзьями, особенно мистер Фрай. Когда вы впервые познакомились со Стивеном Фраем, вы сразу стали хорошими друзьями?
Это произошло практически мгновенно. К счастью, поскольку мы англичане, это было замаскировано необходимостью что-то делать. Мы согласились поставить шоу, и нам пришлось начать писать тут же, не сходя с места. Мы рассмешили друг друга, мы играли в шахматы до самого восхода, и мы практически не ругались. Может быть, мы выругались разок, сказали три слова, одно из которых было «на», остальные я не помню. Это не совсем естественно, не правда ли, вообще не ругаться. Кажется странным.
Эмма Томпсон тоже входила в труппу «Footlights», которая стала первым лауреатом Perrier Comedy Award в Эдинбурге. Она говорила, что увидела вас, такого мускулистого гребца, и подумала: звезда, звезда, звезда!
О, я… я не знаю, как на это реагировать.
Чем вы смешили публику? Вы помните, как впервые рассмешили зрителей?
Это было что-то глупое, я играл придурка. У меня такое лицо, которое легко передает идиотизм, и думаю, я это использовал. Думаю, я выжал из этого все, что можно.
Вы не только играли, но и писали сценарии. Вам это дается легко, у вас есть к этому предрасположенность?
Были дни, когда писать было легко, особенно когда я писал со Стивеном. Иногда слова просто выплескивались на страницу, принося огромное удовлетворение. Это словно поймать большого блестящего лосося. Чего я, кстати, ни разу не делал, но думаю, это очень приятно. Мы смешили друг друга, и этот смех провоцировал новые идеи, еще и еще раз, и вдруг, иногда буквально за пару минут, мы получали что-то, что, мы знали, было на самом деле интересно, здорово, смешно, и что мы могли не стыдясь представить публике.
Давайте послушаем музыку. Что у нас дальше?
В честь моей большой дружбы с писателем и телеведущим Стивеном Фраем — песня Профессора Лонгхеира «Go to the Mardi Gras». Мы использовали ее в самом первом нашем совместном телешоу в качестве заглавной мелодии. Но это так, к слову; я просто люблю эту песню. Уверен, она спасет меня от грусти на необитаемом острове, потому что она меня очень радует.
Это Профессор Лонгхеир, «Go to the Mardi Gras». На свете немного — даже очень немного — людей, которым приходится жить со славой такого масштаба, как у вас. И думаю, дело именно в том, что вам приходится с ней существовать. Когда вы жили в Лос-Анджелесе, что вы могли и чего не могли делать?
Есть вещи, которых я не делаю, и места, в которых я не появляюсь. Меня как-то спросили, раз я живу в Калифорнии, занимался ли я серфингом. Нет, я не занимался серфингом, потому что невозможно заняться серфингом, тебе не позволено сделать эти неверные первые шаги в каком-то деле без того, чтобы тебя кто-то сфотографировал. Это невозможно, если только ты не отправишься кататься ночью, что, насколько я знаю, не рекомендуется.
Вы вынуждены терпеть эту ситуацию сами, но когда речь идет о семье, все усложняется. Если ваш сын хочет поиграть с вами в мяч на пляже, а люди смотрят и фотографируют, и вы знаете, что эти фото появятся в желтой прессе, это вам мешает?
Да, мешает, но когда я начинал, я знал об этом. Нет, на самом деле не знал — когда я начинал, цифровых камер еще не было. Например, я на днях услышал, что за последний год было сделано больше фотографий, чем за всю историю. В мире. Люди теперь фотографируют… мне страшно представить, что они фотографируют. Все и ничто. Никакого взаимодействия не было, если нет фотографии в подтверждение. Никому не достаточно просто познакомиться с человеком, если нельзя доказать факт знакомства фотографией. Мне это кажется странным, и я думаю, это настолько странно, что влияет на то, что мы думаем друг о друге и о нашем каждодневном общении.
«Хаус» закончился, и теперь вы вернулись в Британию. Вы замечаете, что люди стали относиться к вам здесь по-другому? Вы теперь не просто комик из телевизора.
Нет, я не особенно отдавал в этом отчет… Нет, наверное, я понимал, «Блэкэддер» действительно понравился людям, и я этим чрезвычайно гордился. «Хаус» не стал столь популярен здесь по сравнению с другими странами. Я стал большой шишкой во Франции, Италии и Германии, но здесь — нет. И я это понимаю, потому что в этой стране людям было труднее в него поверить, ведь они знали, что я — болван из «Черной гадюки». Им было труднее с этим свыкнуться изначально.
Давайте послушаем еще музыку. Что это будет?
Мы услышим прекрасную песню, записанную Ниной Симон, «I Wish I Knew». На самом деле она называется I Wish I Knew, в скобках, How It Would Be To Be Free. Это совершенная в музыкальном отношении вещь, которую я мог был слушать час за часом, лишь бы она никогда не заканчивалась.
Нина Симон, «I Wish I Knew How It Would Be To Be Free». Интересно, почему вы решили заниматься музыкой публично. Вы могли играть и петь, но человек с вашими средствами мог просто записать альбом, подарить экземпляры друзьям и не сталкиваться со всеми этими волнениями — понравится ли альбом публике.
Я сам задаюсь этим вопросом.
Вы могли просто подарить диск друзьям на Рождество.
Мог, и о чем я только думал?
Первый альбом занял второе место в хит-параде, вы недавно выпустили второй. Вам важно, что публике они нравятся?
Да, важно. Я горд ими и мне хотелось бы, чтобы люди их слушали. Думаю, одной из второстепенных причин было, что звукозаписывающая компания заявила — она готова заняться этим и поддержать это начинание, и благодаря этому я получил возможность играть с самыми замечательными музыкантами в мире.
Вы чувствуете, что достойны их? Что вы вписываетесь в их компанию.
Нет. Ни в коей мере. Но они считают, что я привношу в это что-то еще помимо виски.
Вы всегда играли на рояле, с детства?
Да, всегда. Рояль — мой постоянный спутник.
Но разве в детстве вы не бросили уроки музыки? Вы объявили голодовку?
Я бросил уроки — я ненавидел то, как тогда учили музыке. И должен сказать, много лет спустя, когда мои собственные дети начали учиться играть на пианино и я стал слушать учебные пленки Королевского музыкального колледжа, я подумал: черт возьми, тут совершенно ничего не изменилось! Это все очень скучно.
Что ваши трое детей думают о вашей музыке, их это смущает?
Думаю, это приводит их в ужас. Но они довольно терпимы, на какие-то вещи они реагируют этаким кивком, а на другие говорят «нет, не делай так». Но боюсь признаться, что когда я играю на сцене, я — это кошмар каждого ребенка — я иногда танцую. Дети не должны видеть, как танцуют их родители.
Вы раньше музицировали вместе с детьми, они тоже играют.
Да, мы выступали под названием «Von Crap Family*». Мы играли на свадьбах и церемониях бар-мицва. Я обожаю слушать, как играют мои дети. Наверное, это самое большое наслаждение, которое я могу себе представить — слушать, как они играют.
Давайте теперь послушаем музыку. Что это будет?
Мы услышим, возможно, величайшую компанию музыкантов, собиравшихся в одном ансамбле. Это Lester Young Trio, там играли Бадди Рич, Нат Кинг Коул и Лестер Янг, и они исполняют «I Cover the Waterfront».
Нравится?
Потрясающе! Потрясающие музыканты.
Это были Бадди Рич, Нат Кинг Коул и Лестер Янг, «I Cover the Waterfront». Ради многих миллионов поклонников, которые мечтают о продолжении «Шоу Фрая и Лори», вы бы согласились подумать о возрождении дуэта?
Да, несомненно! Мы все время об этом говорим. Ну, не все время, но часто. Но думаю, скетчи — удел молодых. Ведь это, по сути, шутки над людьми, которые гораздо старше тебя. А мы не просто достигли возраста министров, мы, вполне возможно, старше половины из них.
Если не скетчи, то чем бы вы могли заняться вместе со Стивеном Фраем?
Ревю в стиле Фландерса и Свонна**, этакое ревю на театральной сцене, с парой высоких кресел, ковром и графинчиком мадеры. Мой коллега рассказывал бы удивительные истории, а я бы наигрывал на рояле песенки. Больше я ничего не знаю, дальше мы ничего не придумали, но я бы выбрал такое представление.
Продюсер уже поднимает трубку и набирает номер. Вы просто героически скромны, но мне интересно, принимаете ли вы крошечным, скрытым уголком сознания тот факт, что вы великолепный актер?
Нет. Нет, не принимаю. Думаю, я кое-чему научился, и думаю, я понимаю, что такое стоящая вещь. Меня завораживает актерство, поведение, люди. Есть что-то, что я бы хотел уловить, изучить… В любой ипостаси — как писатель или режиссер в не меньшей степени, чем как актер. Меня завораживает весь процесс. Но я ни в коем случае не принимаю этой мысли. Мне так повезло найти роль, которая мне подошла. И мое сотрудничество с создателем персонажа Дэвидом Шором. Не скажу, что мы поздравляли друг друга, хлопая по плечу, но мы довольно часто говорили, что нам очень повезло найти друг друга.
Учитывая, что вы выросли в семье, довольно долго не зная, что ваш отец получил золотую медаль на Олимпиаде, ваши родители гордились вашими достижениями?
Я помню, как выиграл награду в школе, мне было, наверное, восемь или девять лет. В каждом классе проводился драматический конкурс, мы должны были представить десятиминутное выступление, и я выиграл. Мои родители опоздали, они пропустили мое выступление. Но это нередко случалось. Так что они не видели, как я выступал, но они были в зале, когда назвали мое имя как обладателя награды этого года за актерское мастерство. И я помню, что на их лицах было написано настоящее удовольствие и гордость — я выглядывал из-за занавеса, чтобы посмотреть, пришли ли они. И когда назвали мое имя, я увидел широкую улыбку на лицах родителей, и это было потрясающе. Я никогда этого не забуду. И думаю, мой отец, будучи врачом, оценил бы… он был совсем не таким врачом, у него не было ничего общего с Хаусом, но думаю, ему бы понравилась его рациональность.
Пора послушать ваш последний диск.
Мы услышим песню Ван Моррисона, она называется «Brown Eyed Girl», Кареглазая девушка. В моей жизни есть кареглазая девушка, мне повезло быть на ней женатым, и эта песня всегда будет историей моей жизни с моей женой Джо.
Это был Ван Моррисон, «Brown Eyed Girl». Я дам вам на необитаемый остров книги. Вы получаете Библию и полное собрание сочинений Шекспира. И книгу по вашему выбору. Что бы вы хотели взять с собой?
Я бы хотел… можно ли мне выбрать энциклопедию?
Да!
Просто с течением лет мне все меньше и меньше интересна художественная литература, не знаю, отчего это так. Думаю, сейчас энциклопедия приносит мне самое большое удовольствие от чтения. Узнавать что-то о странных и необычных вещах, о которых мне ничего не известно.
Понятно. Тогда она отправляется с вами. И какое вы выберете излишество?
Набор метательных ножей. И не три, а двойной набор — ведь когда ты бросишь все три, тебе придется за ними идти, так что если бы я мог бросить шесть ножей, прежде чем мне придется на ними идти, это было бы замечательно. Я бы хотел вернуться с острова, приобретя сверхъестественное мастерство в этом деле. Уметь попадать в точечку на тузе пик с двадцати шагов, это было бы здорово.
Тогда вот вам два набора ножей. А если бы вам пришлось спасать из воды лишь один диск, который бы это был?
Понятно, что мне грозили бы ужасные проблемы, если бы это был не «Brown Eyed Girl» и, к счастью, именно «Brown Eyed Girl» я бы и спас.
Хью Лори, большое спасибо, что позволили оставить вас на необитаемом острове.
Спасибо! *примерно можно перевести как «поганая семейка». **комический дуэт. Актер и певец Майкл Фландерс и композитор, пианист и лингвист Доналд Свонн писали и исполняли комические куплеты. Они познакомились в школе в 1939 году, и работали вместе в период с 1956 по 1967 год, создав более ста песен. перевод - kotofyr
Категория: Интервью |
Просмотров: 11917 |
Добавил: kotofyr |
Полное или частичное копирование материала без указания ссылки на house-md.net.ru запрещено.
Спасибо за перевод! Переводчики вообще самые труженники и самые необходимые люди во всех фандомах. Ну. а что касается интервью... Хью - есть Хью. Его реплики - всегда наслаждение.
Потрясающее интервью!! Фактически ничего нового, но были милые подробности Вопрос о матери может, в какой-то степени был и бестактным, но я не заметила в голосе Хью дискомфорта, мне кажется у него не было проблем с этим, да и какие могут быть проблемы, если в вопросах озвучили только то, что Хью сам ранее рассказывал. Очень интересное у него мнение по поводу фотографирования и необычную параллель провёл с человеческими отношениями, а ведь и верно. Людям теперь всегда нужны подтверждения в виде фото, что ты действительно знаком с этим человеком. Про детей убило ,с другой стороны, самокритично и правдиво. kotofyr,спасибо!
о, спасибо огромное за перевод! беседа неплохая. несколько фраз от Хью Лори забрала бы в цитатник! нет, почему "бы"? забираю! а музыка - сказочная, прекрасная музыка. такая не может "приесться".
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи. [ Регистрация | Вход ]
Данный проект является некоммерческим, поэтому авторы не несут никакой материальной выгоды.
Все используемые аудиовизуальные материалы, размещенные на сайте, являются собственностью их изготовителя (владельца прав) и охраняются Законом РФ "Об авторском праве и смежных правах", а также международными правовыми конвенциями. Эти материалы предназначены только для ознакомления - для прочих целей Вы должны купить лицензионную запись.
Если Вы оставляете у себя в каком-либо виде эти аудиовизуальные материалы, но не приобретаете соответствующую лицензионную запись - Вы нарушаете законы об Интеллектуальной собственности и Авторском праве, что может повлечь за собой преследование по соответствующим статьям существующего законодательства.
23 июня Хью Лори второй раз стал гостем в старейшей программе на британском радио "Desert Island Discs". Он выбрал восемь песен, которые бы взял с собой на необитаемый остров, и побеседовал с ведущей о своей жизни до и после "Хауса", о семье, о музыке и о славе.
,с другой стороны, самокритично и правдиво. 
