***
Две таблетки, лежавшие на раскрытой ладони, снова готовы были растворить его боль, помочь забыться в наркотическом дурмане, укрыться от этого жестокого, неправильного мира. Тысячи мыслей проносились в голове человека, измученного свалившимися на него невзгодами. Он всегда поступал так, как считал нужным и правильным, что в итоге привело его в Мэйфилд. В течение последнего года он пытался измениться, послушно выполнял все предписания доктора Нолана, после чего снова оказался в тупике. И, как всегда, один на один со своей болью и… викодином.
Хаус сидел на полу собственной ванной комнаты, словно загипнотизированный двумя таблетками викодина на ладони. Часть его, подстегиваемая дикой болью во всем теле и отвращением к собственной жизни, кричала: «Чего же ты медлишь?!».
«Это не выход. Это конец», - возражал другой голос, слабея с каждой минутой.
Сколько времени он так провел – несколько минут? Часов? Хаус не знал. И неизвестно, сколько бы еще он так просидел, если бы мягкие шаги не заставили его оторвать взгляд от викодина. В дверном проеме стояла Лиза Кадди.
Меньше всего ему хотелось, чтобы она стала свидетельницей его падения. Хотя какое тут падение? Он уже лежит на самом дне, желая исчезнуть, провалиться сквозь землю или вовсе не рождаться на этот чертов свет.
- Что, кинешься через комнату и вырвешь таблетки из рук? – измученно произнес он, разрушая тягостное молчание.
- Нет. Если хочешь вернуться к наркотикам, это твой выбор, - тихо ответила Кадди, подходя ближе.
Хаус неуверенно кивнул. На мгновение затеплилась надежда, что Кадди смирилась с его методами борьбы с болью, готова принять его таким, какой он есть, без попыток втащить в свой круг. Но образ счастливой женщины с ребенком и заботливым мужем вернул Хауса к жестокой реальности. Ей просто все равно. Так какого черта она здесь делает?
- Зачем ты здесь? – спросил он, заглядывая в ее глаза.
Не было сил язвить, он устал даже злиться на этот несовершенный мир и на себя за то, что так и не нашел свое место в нем. Хотелось закрыть глаза и больше никогда не открывать.
Кадди подошла вплотную и села рядом с ним.
- Тебе нужно перевязать плечо, - ответила она, осторожно касаясь повязки.
Она почувствовала, как Хаус вздрогнул под ее пальцами.
- Мне не нужна твоя жалостливая забота, - резко сказал он.
- Я не…
«Я не жалею тебя, Хаус»?
Конечно, ей было больно видеть его таким: утратившим веру в себя, с безжизненным потухшим взглядом.
- Уйди, Кадди.
«Уйди, оставь меня, и будь ты счастлива со своим ублюдком в своей гребаной ячейке общества».
- Нет, Хаус. Я не…
«Я не люблю тебя», - звенели в ушах ее собственные слова.
Да, она была зла тогда на Хауса. За его упрямство, за его намерение рисковать жизнью пациентки ради того, чтобы лишний раз ткнуть ее носом в собственное чувство вины. Кадди хорошо знала, что Хаус не сторонник промежуточных решений и компромиссов. Все или ничего: полноценная жизнь или смерть, полноценные отношения или окончательный разрыв. Либо ты принадлежишь ему целиком и полностью, либо…
Об обратном даже не хотелось думать. Она не протянет долго без его пошлых шуточек, без его ребяческих выходок, гениальных озарений и необыкновенной для его подросткового характера мудрости – это Лиза знала наверняка. Оказывается, все давным-давно уже было решено. А она, глупая, сопротивлялась, барахталась в надежде найти кого-то более достойного, надежного. И только когда она достигла желаемого, оказалось, что это вовсе не то, что ей нужно. Иначе как объяснить тот факт, что она оставила позади свои грезы о нормальной семье, оставила своего ребенка среди ночи, чтобы быть с Ним?
- Я никуда не уйду, - проговорила Кадди, потянувшись к нему, чтобы обнять.
Но Хаус отстранился.
- Зачем ты это делаешь? – спросил он. – Хочешь окончательно добить несчастного калеку? Понаблюдать, как я задыхаюсь в твоей жалости? Иди, жалей своего будущего мужа, ему нужнее!
Лиза мысленно застонала. Продуманно ли, неосознанно ли, но Хаусу всегда удавалось найти одну из ее самых болезненных точек и надавить посильнее.
- Нет никакого жениха, я соврала тебе, - голос Кадди дрогнул. – Соврала, когда говорила, что выхожу замуж: я отклонила предложение Лукаса. Я соврала, когда говорила, что не люблю тебя!
Хаус проводил взглядом соленую капельку, скатившуюся по щеке Кадди.
- Я застряла, Хаус. Я хотела счастливую семью, надежного и преданного мужа. Но не учла одного: я не могу перестать о тебе думать. Ты прочно засел в моей голове, и не впускаешь туда никакого другого мужчину, как бы я ни пыталась все изменить… - ком в горле заставил Кадди замолчать, переводя дыхание.
- Прости меня… - едва слышно пробормотал Хаус, уставившись в пол.
Боже, какой же никчёмной должна быть его жизнь, если ему приходится извиняться перед женщиной за то, что она его любит!
- Ты не виноват, - голос Кадди вдруг смягчился, и Хаус судорожно вздохнул. – Ты такой, какой есть.
«И я люблю тебя таким. И всегда любила».
Она снова обвила его руками, крепко прижимая его голову к своей груди. На этот раз Хаус практически не сопротивлялся.
- Было глупо с моей стороны искать свою судьбу вдали от тебя, - шептала она, глотая слезы и убаюкивая его, словно ребенка. – Но теперь я знаю, что мое место здесь, рядом с тобой. Я не оставлю тебя…
Слова продолжали литься из нее сами собой. Что-то о том, что они могли бы попытаться, что они нужны друг другу как воздух и что они больше никогда не должны быть порознь.
Хаус вслушивался в тихий голос Кадди, который словно окутывал его сознание мягким нежным покрывалом, вселял в душу покой, умиротворение. Впервые за долгое время он действительно чувствовал себя хорошо. Боль притупилась, уступая место чему-то новому, светлому, волнующему. Весь мир вокруг, казалось, перестал существовать, все тревоги растворились в бесконечной Вселенной, оставляя вместо себя безмятежность и легкость…
Так они и встретили утро: мужчина и женщина, сидящие на полу в ванной, нашедшие утешение друг в друге. И две таблетки, выпавшие из раскрытой ладони.