Хаус стоял перед её дверью и чувствовал словно он заперт. Заперт в его собственной жизни.
Потому что это они объявили ему локаут. Поменяв всё без его участия.
Они были его жизнью, и всего этого не стало из-за лжи и глупых игр в прятки, потому что они так отчаянно хотели избавиться от него.
А что он? Он не мог убежать. Его тень всегда будет следовать за ним.
Он постучался. Осторожно, к своему собственному удивлению.
Дверь открыли практически сразу.

-Шш. Разбудишь её, - тихо проговорила Кадди, но Хаус проигнорировал эти слова, внимательно изучая её лицо.
Она плакала, глаза были красными, а щёки блестели от высохших солёных слёз. Волосы были в беспорядке.
Но она всё равно была прекрасна. Потому что она МОГЛА плакать. И потому что её щёки пылали. Неважно, насколько виноватой она себя чувствовала, в конце концов, она теперь мать, и её сердце уже наполнено любовью к этой малышке.
Не засомневавшись ни на секунду, Хаус двинулся вперёд, заставляя Кадди впустить её. Но как только она тихо закрыла дверь, он осознал, что не имеет ни малейшего понятия о том, зачем пришёл к ней посреди ночи.
Он всё ещё чувствовал себя запертым, стоя там, в центре её прихожей.
И именно это было причиной его присутствия.
Он посмотрел на неё сверху вниз, но она попыталась избежать этого взгляда.
-Ребёнок только что уснул? - спросил он.
Кадди кивнула, но Хаус знал, что она лжёт. Он понял это по пакету использованных Klеenex, который заметил на полу.
-Ты же знаешь, что это не твоя вина. - Сказал он.
Она ответила немедленно, будто бы тренировалась много часов подряд, говоря себе то же самое:
-Ну, постарайся запомнить это, и тогда сможешь рассказать ей всё, когда она вырастет, потому что я не смогу сделать этого.
Хаус искоса взглянул на неё.
-Конечно, если только я буду где-нибудь поблизости... - передразнил он и оглянулся вокруг, позволяя словам, словно угрозе, повиснуть в воздухе.
Но Кадди проигнорировала это.
Плохой знак.
Её мысли УЖЕ перестали вращаться вокруг него.
-И о чём я только думала? - вдруг прошептала она, и очередная слеза упала с её ресниц. - Я была настолько одержима этим желанием, что полностью проигнорировала то, как это изменит мою жизнь.
Хаус нахмурился, но чувствовал, что где-то глубоко внутри улыбается его душа. Потому что она была также взволнована, как и он.
-Да у тебя всего лишь послеродовая депрессия. Это пройдёт. - Холодно ответил он.
-Хаус, это не послеродовая депрессия, потому что я даже не была беременна. А в этом весь смысл. Другая женщина готовилась к этому 9 месяцев, а я всего 3 недели. У этой женщины было 9 месяцев. Она должна была подготовиться, она чувствовала, как ребёнок растёт внутри неё, как он двигается. Она, должно быть, любила этого ребёнка, неважно, хотела она его или нет. И как я могу дать малышке настоящую материнскую любовь, если я ничего этого не почувствовала? Я не могу заменить ей мать. Я не заслужила этого. Ради бога, я убила её настоящую мать.
-Ты не убивала её. - Хаус почти закричал, пытаясь заставить её замолчать.
Он хотел, чтобы она перестала плакать. Смотрев на неё, он словно смотрел в зеркало, он знал ту боль, которую она испытывала.
Она была убита горем, вроде того, что он чувствовал большую часть своей жизни.
Он шагнул к ней.
-Ты не убивала её. - Повторил он и поднял её подбородок, заставив её посмотреть ему в глаза.
И это произошло.
Связь. Он почувствовал это, как будто кто-то ударил хлыстом внутри.
В этих глазах, пристально смотрящих на него, не было лжи.
Её душа больше не прятала от него боль, потому что теперь ей это было не нужно.
Не перед ним. Потому что он всегда знал. И поэтому он всегда был рядом, когда было нужно. Не потому что он был другом. Он был чем-то вроде тени, которая чувствует человеческую боль и следует за ней, как будто он жил этим. Как будто понимание того, что кто-то постоянно чувствует боль, было единственной связью с внешним миром.
Кадди смотрела на него. Искренность в его глазах заставляла её дрожать. Она помогла понять, что ему действительно было не всё равно. И в его взгляде было что-то ещё, какой-то голодный огонь, излучающий напряжение, которое она не чувствовала больше ни с кем. Словно невидимой силой её притянуло ближе к нему.
Всё это было так естественно, и в тот момент в мире больше ничего не существовало. Связь с ним чувствовалась так явно и стала вызывать столько эмоций с тех пор как он стал единственным, кто чувствовал её боль, её смущение, её одиночество. Он чувствовал всё это большую чать своей жизни. И вместо того, чтобы сбежать, он пришёл этой ночью. И сейчас единственное, чего она жаждала, было ещё больше всего этого, больше его боли, его саморазрушения, его злобы. Она хотела дышать им, хотела попробовать, почувствовать его, потому что, она надеялась, это помогло бы понять глубину его чувств. Или может она была достаточно эгоистичной для того, чтобы надеяться, что боль внутри него окажется сильнее чем у неё, и вызовет у неё лишь секундное оцепенение. Она не знала, почему поддалась этому импульсу, позволившему поцелую случиться. Но она знала, что видела в его глазах. И этого было достаточно.
Их губы встретились во взрыве боли, которая превратилась в жаркий пыл.
Он ощутил привкус соли от её слёз на губах и сладковатый молочный запах новорожденного.
Она была гораздо нежнее чем в последний раз, когда они целовались. Её пальцы обвили его руки. Они были холодными и дрожали.
Где-то глубоко внутри они спрашивали себя, что они делают и знают ли они что-нибудь о прошлом. Но ещё глубже чувствовалось, что на все вопросы уже найден один главный ответ.
Когда Кадди начинала чувствовать пробуждение от чувства внутри неё, она знала, что тогда нужно остановиться.
Ей нужен был друг, кто-то, кто мог поддержать, кто-то, кто может понять её боль. Она нашла такого друга в Хаусе. Что ей больше не нужно было — так это чувство вины.
И она отступила назад, их губы разъединились прежде чем Хаус смог притянуть её обратно.
Глаза Хауса искали её, но она была настолько смущена и настолько слаба, что не могла ответить на его взгляд. Она боялась, что он увидит это смущение и тоже отступит. Это был первый раз за все годы, когда он убрал стену вокруг себя перед ней, и она знала, как легко может ранить его.
И она снова прильнула к нему. Но прежде чем их губы снова сомкнулись в поцелуе, она положила голову ему на грудь и закрыла глаза, пока голова не перестала кружиться.
Запах его кожаной куртки смешался с запахом крема после бритья, а его тело было таким неожиданно тёплым и мягким.
Его щетинистый подбородок коснулся её волос.
-Обними же меня, идиот. - Наконец прошептала она после нескольких моментов без движений.
Она почувствовала как он улыбнулся, обняв её, неловко и настолько нечаянно, насколько это было возможно.
Но ничего сейчас не было случайно.
Это было необычно.
Неожиданно.
Идеально.
И поэтому это было так опасно.
И было что-то ещё, что напугало её.
Стук его сердца.
Она чувствовала, как быстро и страстно, в такт с её собственным сердцем, оно бьётся у него в груди.
Он понял это, и это не было игрой. Это было по-настоящему.
Другая причина для паники.
Но она всё ещё чувствовала спокойствие.
В этот момент слабое хныканье настигло их в молчаливой темноте прихожей Кадди. Она высвободилась из его обьятий к его явному облегчению и пошла в спальню малышки.
Плач усилился к тому моменту как Кадди открыла дверь.
И тогда Хаус услышал кое-что, что потрясло его до глубины души.
Он услышал её голос, мягкий, сладко баюкающий ребёнка, как будто это был её собственный малыш.
Он почувствовал как мурашки побежали по коше и снова это ощущение локаута.
Плач стал отдаляться, так как Кадди взяла малышку на кухню, и Хаус понял, что он больше не является частью всего этого. Никогда не являлся. Вот только сейчас он хотел стать этой частью больше всего на свете. Но для него не было места ни в её жизни, ни в её сердце. Она даже об этом не знала.
После того, как Кадди подогрела смесь, она вернулась в спальню с малышкой на плече, придерживая её одной рукой, т.к. в другой была бутылочка. Когда она вошла в комнату, то сразу же поняла, что что-то изменилось.
Поняла, что Хаус ушёл.
Её сердце упало.
Но единственное, что сейчас имело значение, был не он и не она. Это был ребёнок. Подарок, который она получила от молодой женщины, чья жизнь уже оборвалась.
Она была обязана этой женщине всем. И она должна быть уверена, что с малышкой всё будет в порядке. Более чем в порядке.
Прежде чем паника появилась снова, она подняла бутылочку и начала кормить малышку. И с каждым вздохом и глотком Кадди всё сильнее чувствовала любовь к этому ребёнку, и страх пропадал. Её глаза бегали по комнате, она пыталась приноровиться к этой новой жизни, пыталась привыкнуть к детскому миру, к игрушкам, к цветам, к колыбельным.
Она остановилась когда заметила кое-что, что она не покупала.
Улыбка коснулась её губ когда она узнала в этом «кое-что» Уродливую Куклу. Она сидела на верхушке стола для пеленания, была серой, с грустным выражением лица и крестиком вместо правого глаза. Она выглядела ужасно, затерявшись среди жёлтых, розовых и голубых плюшевых мишек, кроликов и кукол. Но в то же время казалось, будто это единственная значимая вещь в комнате. Как Хаус.
Она откинулась назад и вздохнула, малышка всё ещё сосала бутылочку.
Хаус, должно быть, положил куклу прежде чем ушёл.
Что бы это ни было, это был хороший знак.
Потому что он хотел быть частью этого мира.
Она облизала губы и, она могла поклясться, почувствовала на них горький привкус викодина.
Её сердце стучало, и этот стук принадлежал Хаусу.