ХЛ просыпается и не может понять, где он находится. Очень странное чувство – проснуться в совершенно незнакомом месте.
Из полумрака проступают вещи. Ты угадываешь кресло. Высокая спинка. Кто-то накинул на нее мантию. Королевская, пурпурная мантия, откуда она? На столе мерцает корона. Очень странно. Потолок кажется слишком уж высоким. Поблескивает хрустальная подвеска люстры.
Слышится шорох. Ты не можешь понять, уловить, что это за шорох, он тебя обступает. Поглощает, растворяет твой слух. И вдруг ты понимаешь, что это дождь. За темной портьерой окно, за ним – дождь. Ты дома. Дождь успокаивает нервы, укачивает, как младенца. За дождем не слышно, как идут часы, и можно на них не смотреть, - ты дома и спешить тебе некуда. На кресле не мантия, а халат, на столе не корона, а ваза, и потолок не так уж высоко, и нет хрустальной подвески, - воображение разыгралось.
Ты дома. Ты просто отвык от дома. Идет дождь.
Не знаю, сколько прошло времени – часов не слышно и не видно, время тоже дремлет под шорох дождя.
Он встает и бредет в ванную. Зажигает свет и видит себя в зеркале. У него странное, неприятное чувство. Человек в зеркале кажется чужим, незнакомцем. Он не может припомнить, кто это. Он настороженно всматривается в незнакомца. Он говорит себе – зеркальному – я – Хью Лори, я играю Хауса, но сейчас я в отпуске. Девять месяцев с утра до вечера я Хаус, но сейчас я в отпуске, я – Хью Лори… Но я уже и не помню, кто такой Хью Лори. Я устал, я опустошен. Хаус меня сожрал, слопал. Меня нет, я не существую.
Он хмуро умывается, приводит себя в порядок, выходит из ванной, натягивает халат, притворявшийся бархатной мантией. Идет из спальни на лестницу. Спускается вниз.
Босые ноги чувствуют ступени. Одна скрипит. Он сто раз слышал этот скрип. Он узнает его из миллиона других скрипов. И эти голоса. Он их слышит: голоса, смех. Чей-то насмешливый голос. Чей-то растерянный ответ. И примиряющий голос. И вскрик: «Чайник кипит!».
Эти голоса все разом ставят на место. Они – точка опоры. Они и есть – Хью Лори. Они – его мир, его суть. Без них он – никто, опустошенный и уставший. Посторонним это не понять. Да и при чем здесь посторонние?
У каждого свои дорогие голоса, дорогие люди. Красивые или не очень, умные или не слишком. Какая разница? Тот, кому они дороги, ни на каких красавцев их не променяет. Да и при чем тут красавцы? Лезет же в голову всякий бред.
Через минуту на лестнице никого. Ступенька думает сердито, что могли бы ее и укрепить за столько-то лет. К голосам в кухне прибавляется еще один. Он ворчит. Смеется. Спорит. Соглашается.
Хаус спит в это время, ему спать еще долго, три месяца. Надеюсь, ему снятся хорошие сны: про лучшие времена со Стейси, про взрослую дочь…

Все прочитавшим – спасибо. Желаю счастья в собственной личной жизни, успехов в собственной карьере. И здоровья, конечно!