Был канун Рождества. Жители Нью-Йорка сновали в поисках подарков. Тут и там раздавалось: "Счастливого Рождества!" и в ответ: "Счастливого Рождества!" На лицах блуждали улыбки в предвкушении праздника и радости. Весь город был охвачен Рождеством, дружбой и семейственностью. И никто не был одинок в этом огромном мегаполисе. Никто. никто. кроме него.
Он сидел на скамейке у выхода из метро. В руках была трость. Обычная деревянная трость - удобная, но абсолютно незаметная. Он сидел и отсутствующим взглядом встречал и провожал людей в метро. Их было много, очень много: все торопились домой. к семьям, женам, детям, друзьям.
А вот ему торопиться было некуда, его никто не звал в гости, никто не ждал дома.. даже собака или попугайчик, ну или хотя бы рыбка.. холодная, молчаливая, но живая.
Ему было плохо, впервые в жизни ему было действительно плохо. И он не знал, как все исправить, как помочь. себе. и ей.
- Замерзнешь ведь! Того и гляди снег пойдет! - раздался рядом знакомый голос. Мужчина поднял глаза - это был его друг - тот, кого он столько лет обижал, подставлял и ранил, но который не бросил и не предал, который оставался, прощал и защищал. Вот и сейчас, он сорвался с дружеской вечеринки, чтобы только поддержать его, помочь словом, советом и взглядом.
- Не пойдет! В Нью-Йорке никогда не бывает снега на Рождество! Только дождь - мерзкий и холодный!
- Грэг, ты неисправим! Это же канун Рождества! Надо верить в чудо, в сказку!
- Джим, какое чудо?? - воскликнул Хауз и подовинулся, уступив место на скамейке для друга. - Ну, какое чудо? В моей ситуации можно завалить Санта-Клауса письмами, но это все равно не поможет! Мне уже ничего не поможет! Я потерял ее.
Уилсон посмотрел на друга: таким он его не видел давно. Последний раз, когда он чуть не потерял ногу и развелся. И сейчас, вспоминая памятные события, Уилсону было страшно. Он боялся, что не сможет спасти друга в этот раз. И поэтому тихонько загадал желание Санта-Клаусу - богу Рождества - он попросил его о помощи для друга, для его измученной души. В слух же он произнес:
- Расскажи мне все. И не сбивчиво, односложно, как обычно, а полновесно и емко! Я слушаю и постараюсь помочь.
Хауз вздохнул:
- Джим, ну ты в принципе все знаешь. Я люблю ее. очень. Я никогда тебе не говорил, что кого-то люблю и из-за кого-то страдаю, но тут.. я люблю ее! - Хауз закрыл руками лицо и шумно втянул в себя воздух.
- Ага. И поэтому ты изменил ей, даже толком не дав вашим отношениям развиться и окрепнуть.
- Уилсон! Ты хоть масла в огонь не подливай! И так тошно! Да! Я изменил ей! Изменил! Изменил. изменил.
Джим сжал плечо друга, ему самому было больно от всего этого. Он только начал привыкать к улыбке Грэга у него на губах, а тут опять. депрессия, викодин, алкоголь. Но сейчас он ничего не мог сказать, только слушать, дать выговориться и надеяться на чудо. Он не знал на какое, но оно было необходимо ему!
- Я не понимал, что я делаю. Мне было жаль ее. В тот момент я хотел ее, безумно хотел и не смог остановить себя. Теперь жалею, но уже ничего не исправить. Что мне делать? Уилсон. ты же умный. что мне делать??? - голос предательски дрогнул и Хауз замолчал, опустив голову на трость и уставившись в землю.
Джеймс тяжело вздохнул, потрепал друга по голове и спине и произнес:
- Я не знаю. честно. я очень хочу тебе помочь, но не знаю как. Ты столько раз говорил ей гадости и обижал ее, что идти и просить прощения за измену - бессмысленно. Она не поверит и не простит. Тебе остается только надеяться и верить.
- Во что верить??? Джеймс!! Нам не по пять лет!
- Ну и что! Господи, неужели ты настолько циничен, что не можешь просто поверить в чудеса, в их возможность. Не можешь загадать желание на Рождество. Хауз, ведь это Рождество. Просто надо сильно пожелать этого!
- И что? Санта принесет мне ее в мой рождественский чулок?
- Ты просто загадай и поверь! Пожалуйста! Ради меня.. ради себя.. ради нее. сделай это! - и Уилсон ушел. Здесь он уже ничего не мог поделать. помочь себе мог только сам Хауз.
Грегори долго сидел, уставившись в одну точку. Люди проходили мимо, счастливые и праздничные. Внезапно к нему подошла девочка и протянула конфету в форме рождественской трости:
- Счастливого Рождества! Не грустите, ведь сегодня Рождество!
Хауз взял конфету и улыбнулся убегающей прочь малышке. Он вертел конфету в руках, прокручивая воспоминания в голове. Затем он резко втянул воздух и загадал желание. "Пусть она меня простит. нет. пусть она будет счастлива, даже если не со мной. но пусть она меня простит, я так люблю ее! Пожалуйста!... Санта."
Грэгори закрыл глаза на секунду, а в следующую ему на нос упала снежинка. затем еще одна и еще. а затем начался снегопад! Настоящий! Зимний! Такого никогда не бывало в Нью-Йорке на его памяти..
Хауз поднял голову к небу, откинулся на скамейке и подставил лицо этому снегу: белому, пушистому, нежному. как она. как ее руки и губы.
- Грэг. вставай. замерзнешь, а я лечить тебя не хочу! Да и индейка дома стынет.. пойдем домой?..
Хауз вскочил, нога отозвалась чудовищной болью, но он не обратил внимания. Он схватил ее на руки и начал кружить под этим снегом:
- Любимая! Ты пришла.. спасибо! Как ты меня нашла? Хотя не важно! Я люблю тебя.. люблю.люблю! - и ее лицо осыпал дождь поцелуев. Он смахивал губами снежинки, успевшие растаять на ее щеках, он смахивал слезы счастья. Он готов был кричать на весь свет о том, что безумно любит ее, но не мог. что-то предательски сдавило горло. поэтому он молчал и целовал-целовал-целовал.
А с неба сыпался снег, покрывая грязный асфальт белым полотном, на котором можно написать новую историю, какую захочешь. и где-то сверху, за этим снегопадом, можно было расслышать цокот маленьких копыт и перезвон колокольчиков.. и, быть может, двоим влюбленным это только послышалось, но их желание в Рождество сбылось. одно на двоих, самое заветное.