Почему у ГП до сих пор нет Оскара?!

Когда я в четверг посмотрел пьесу, более всего меня поразила ее жестокость и какая-то неимоверная безжалостность. Как только мне на ум пришли эти эпитеты, я тут же полез в словарь "Вебстер" и отыскал там слово "жестокий" (cruel). Оказывается, оно произошло от слова "crude" (сырой, грубый, необработанный). Чистый, неприкрытый. Его синонимы – "зверство", "грубость", "беспощадность", "злобность", "бесчувственность", "непреклонность", "суровость", "бессердечность"... Антонимы этого слова – «доброта», "благожелательность" и "человечность". Интересно, считаете ли вы это вполне подходящим описанием для "Кредиторов"?

АР: Ну, к счастью, все в конце концов разъехались домой, да и публика, как мне кажется, сочла это очень смешным. Может быть, для вас это слишком жестоко: взгляните на пьесу с другой стороны, благо, у нее есть и другая сторона. Ха, ну и коварные вопросы вы задаете! Я ведь не знаю, сколько людей, сидящих в зале, уже видело эту пьесу, а сколько еще нет, но собирается. А пьеса эта – из разряда тех пьес, содержание которых лучше не знать заранее...

- Вы правы.

АР: ...до того, как вы пришли в театр. Вот почему мне очень не хотелось бы слишком много о ней говорить, а то, не ровен час, возьму да и выдам все секреты!

- Когда вы говорите, что другой стороной жестокости могут быть юмор и смех, не потому ли это, что жестокость – это своего рода наждак для души?

АР: Думаю, это потому, что все это вполне узнаваемо. Ты знаешь, что то, что ты видишь – это не просто тяжкое зрелище; это – реалии нашей жизни. Уверен, у этой пьесы нет благодарных зрителей, которые получали бы от нее удовольствие, ведь люди видят в ней свою собственную семейную жизнь!

- Я должен сказать нашим зрителям...

АР: ...которые порхают туда-сюда, как бабочки!

- Нет, я хочу сказать нашим зрителям: многие из вас, вероятно, посмотрят – я надеюсь, вы посмотрите "Кредиторов" – если не сегодня вечером, то когда-нибудь в другой раз. Я не собираюсь ничего рекламировать, но, знаете ли, это просто что-то невероятное! В четверг я побывал на спектакле один, а потом пошел домой к... к той, которую считал своей женой, и был при этом весьма взбудоражен. Так что спектакль вполне может внушить вам страх: а вдруг ваша жизнь – это сплошная ложь? Все-таки в этом что-то есть... какая-то жестокость, на существовании которой я вынужден настоять, даже если мы не будем говорить с вами о самой пьесе.
АР: Ну, я надеюсь, что вы шли домой смело и с чувством защищенности, помня о том, ЧТО у вас есть, и ценя это.

- Да!

АР: Отлично. Думаю, ваша жена тоже должна побывать на спектакле.

- Обязательно должна! Я пытался убедить ее, но она... после того, как я рассказал ей о пьесе, чувство тревоги передалось и ей.

АР: Ох..

- Ну ладно. Я уже понял, что вы не дадите мне развить тут тему жестокости. По крайней мере, вы видели, что я пытался это сделать!Меня интересует ваша работа над спектаклем в качестве режиссера, ведь люди в большинстве своем знают вас лишь как актера. Однако здесь вы выступили в качестве режиссера постановки, в которой участвуют три выдающихся актера и которая была адаптирована под пьесу Дэвидом Грейгом. Эта пьеса Стриндберга не так широко известна, как другие его вещи. В общем, у нас есть человек, более известный как актер, выступивший в роли режиссера, и есть сценарист, выступивший в роли переводчика – даже не переводчика, ведь он сам признавался, что отчаянно пытался в точности передать дух пьесы и сделать ее столь же грубой, столь же жестокой, насколько это возможно. Прошу вас, опишите, если можно, творческий подход режиссера, сопереживающего своим актерам, который вложил свой труд в эту постановку.

АР: Хм... как бы так выразиться... Я очень долго отказывался от режиссуры, так как боялся, что мне нечего будет сказать. Это чувство накапливается постепенно, как вы понимаете; дело в том, что когда вы задаете вопрос режиссерам, которым больше всего доверяете, они отвечают вам: "Я не знаю вы внутренне расслабляетесь, потому что чувствуете, что судьба вас свела с хотя бы чуточку честным человеком. Так что зал для репетиций становится своего рода "рынком идей", давая вам широкие возможности для открытий. Я думаю, что стиль работы режиссера более всего зависит от характера постановки; кстати, я не знаю, кто из вас высидит тут до конца встречи... Мне нужно быть особенно осторожным, так как для этой пьесы я должен был стать кем-то типа дрессировщика, а дрессировщики, как известно, ходят с кнутом! В общем, ключевыми для нашей работы стали такие понятия, как скорость, бескомпромиссность и честность. Это начинается еще с распределения ролей и выбора места. Как сказал Питер Бурк, театр – это религия, и я с ним абсолютно согласен. А если это религия, выбирайте церковь как можно тщательнее! Это включает в себя и выбор актеров, который вы делаете по большей части интуитивно – хотя, впрочем, тут есть и закономерность: актеры, в которых я верю, во многом стимулируют меня, так как я не знаю, какой финт они выкинут в следующую минуту. Чтобы это как-то отфильтровать, во время репетиций внутри у меня запускается этакий приборчик-цензор. Знаете, для меня величайшее удовольствие – глядеть на этих трех актеров, понятия не имея, что они собираются делать, и пощелкивать кнутом. Хотя для них это непросто, так как их приходится постоянно обуздывать. Хм, какое-то лошадиное слово... Ну а чего – у меня по сцене носятся три классные скаковые лошади, прямо-таки чистокровные рысаки! Я и обуздываю их, и одновременно подстегиваю кнутом. Как это все совместить, а? Это и есть актерское мастерство. Это и есть честность.

- О, вы заинтриговали меня, упомянув пару раз сейчас и несколько раз до этого, что вас интересует такое понятие, как невежество.

АР: Ммм...

- Или даже эйфория невежества. Интересна сама идея того, что вы подходите к чему-то, не имея ответов на вопросы.

АР: Да, но вообще-то сюда больше подходит слово "неведение"... хотя, наверное, "невежество" тоже сойдет!

- Я вовсе не хотел оскорбить вас!

АР: (смеется) Что мне нравится, так это то, что если публику перед началом просят выключить все эти штучки, у кого-нибудь непременно что-нибудь зазвенит! Особенно во время спектакля...

- Выключите! Выключите их сейчас же!

АР: Знаете – вот вы ходите на фильм "Аватар", и я сам снимался в "Гарри Поттере" на фоне зеленых задников; сейчас производится множество подобных проектов, конкурирующих между собой. И все же в каждом из них рассказывается история о людях, а это значит, что и театр вполне справится с этой задачей – если не лучше, чем кино. Когда в зале гаснет свет и начинает что-то происходить, зрители полностью погружаются в эту реальность, эти переживания. Обещаю вам, что эти трое актеров подарят вам настоящее ощущение того, что вы – там, вместе с ними, на сцене, в течение всех 90 минут, пока идет спектакль.

- То, что актеров трое, на мой взгляд, – это особенно интригующий момент, ведь три человека - это три... нет-нет, я вовсе не собираюсь раскрывать тут суть пьесы, а просто прохаживаюсь вокруг да около, стараясь сохранить ваше "невежество". Ну или неведение, чтобы каждый из вас сам прочувствовал свою уязвимость в том, что касается семейной жизни. Трое актеров, в каком-то смысле, – это три стороны характера одного человека, одной сущности, одного безумия.

АР: Что ж, это вполне справедливое замечание. Вы абсолютно правы, сделав такой вывод. Знаю, что вы упоминали об этом и раньше. Честно говоря, я не уверен, что мы вообще ставили перед собой задачу вывести это как отдельную мысль. Очень хорошо, что вы сказали об этом; над этим действительно стоит задуматься. И еще мне импонирует, что он последователен в своей приверженности тому, что он называет женоненавистничеством. Да, он играет понятием женоненавистничества, но в то же время он создает выдающуюся женщину, которая просто не может не стать знаменитой. Таким образом, три стороны одной медали предполагают, что оба пола их взаимоотношений играет понятиями мужского и женского начала и пытается доказать предсказуемость реакции представителя другого пола.

- Что вы думаете о Стриндберге? Когда читаешь о нем и смотришь его пьесу, его необычайно едкий и весьма современный язык вызывает чувство уязвимости, ранит тебя... мы уже говорили об этом, кстати. А ведь эта пьеса была написана около ста пятидесяти лет назад! Эта вещь от первой до последней секунды столь же глубокая и напряженная, как и любой образец современной литературы, знакомый мне. Можно даже сказать, что она гораздо более тяжелая и напряженная, чем большинство современных произведений. Мне интересно, что вы думаете о таком женоненавистничестве; я вот, например, считаю, что в наше время женоненавистничество приняло форму "браконенавистничества", то есть нежелания вступать в брак, а женоненавистничества как такового уже и нет. Поэтому я хотел спросить вас, чем плохо женоненавистничество и стоит ли вообще фокусировать на нем внимание.- Я вообще думаю, что в случае со Стриндбергом не стоит клеить на него какие-то ярлыки, да еще и фокусировать на них внимание. Ведь это означало бы забыть о том, что он за человек. Если вы попытаетесь найти объяснение тому, почему во время действия пьесы один из героев внезапно начинает говорить об эпилепсии или еще о каких-нибудь "левых" вещах, вы тем самым нарушите саму атмосферу спектакля.- А сам он тем более ничего не объясняет!

АР: Нет, вообще ничего! Он просто перескакивает с темы на тему, как кенгуру.

- Именно поэтому так важно контролировать все, что происходит на сцене.

АР: Да.

- Ну вот, мы плавно перешли от лошадей к кенгуру!

АР: Даже еще грубее: от скаковых лошадей, рысаков!Недавно одна лондонская актриса, пишущая книгу об актерской деятельности, задала мне один вопрос. Она сказала: "Я хотела бы попросить нескольких актеров сказать пару слов, которые помогли бы мне развеять заблуждения насчет актерской игры". Я пробурчал в ответ что-то более-менее удобоваримое – ну не молчать же! – а Линдси Дункан, моя партнерша по "Частным жизням", за словом в карман лезть не стала. И когда эта тетя повторила ей свой вопрос, она выдала в ответ: "А зачем вам было создавать эти заблуждения?"Думаю, тут будет вполне уместен тот же ответ. Вряд ли он поможет вам, но все же... (смеется)

- Меня сюда пригласили не для того, чтобы мне помогать, так что все нормально.

АР: Да уж, я собаку съел на том, чтобы как меньше рассказывать о наших планах и о том, чем мы занимаемся. Просто я думаю, что чем более открытым будет зритель, тем проще будет раскрыться актерам и тем сильнее и ярче будут впечатления. Особенно это касается такого спектакля. Уж простите.

- Нет-нет-нет, мне нравятся такие паузы в нашей беседе! Более всего они мне нравятся потому, что сама эта пьеса – об умении слушать.

АР: Угм.

- Ваш ответ вызывает уважение своей лаконичностью: вы не произнесли ни единого лишнего слова. В театральной программке, которую все вы получите сегодня вечером перед просмотром спектакля, есть слова Жермен Грир: "Ни один писатель не писал о браке лучше Стриндберга". Если учесть, что эти слова принадлежат феминистке, кем она, собственно, и является – женщиной, написавшей множество популярных книг – то в ее устах это весьма смелое заявление. Весьма смелое!

АР: Ага.

- Оно буквально сбило меня с толку.

АР: Скорее всего, оно основано на ее личном опыте многочисленных браков – а может, и на ее опыте отношений с мужчинами в целом. Не знаю, в общем; лучше спросить об этом ее саму...

- Вы правы!

АР: Мы даже можем позвонить ей!

АР: Ой, она будет так рада поболтать! А вообще среди современных писателей, на мой взгляд, о браке довольно неплохо пишет Пинтер. Думаю, между Стриндбергом и Пинтером есть определенная связь. Пинтер сам говорил об этом; он безмерно восхищался Стриндбергом.

- Еще мне очень интересно само название пьесы "Кредиторы". И – что поделать, если мои мозги так устроены! – я вновь полез в словарь, чтобы посмотреть происхождение слова "кредит". Оказывается, оно произошло от выражения "я доверяю тебе", или "кредо", что само по себе очень любопытно в контексте пьесы, ведь там даже есть такие строки... по-моему, их произносит Адольф: "Я должен во что-то верить".

АР: Угм.

- В общем, меня заинтересовало это понятие. Нет-нет, мы не будем вдаваться в подробности самой пьесы; я лишь хотел обсудить ее название и поговорить о его целесообразности и о том, как важно во взаимоотношениях отдавать и принимать. В то время как мы либо только отдаем, либо только получаем. В этой связи нелишним будет упомянуть такое понятие, как "дарить подарки". В нашей стране – не знаю, может быть, в Англии тоже? – есть специальные магазины, которые называются "магазины подарков". Странная штука эти магазины, ведь подарки – это то, что дарят бескорыстно, не ожидая ничего взамен, а не покупают где-то, тем более в таких вот магазинах. Поэтому само слово...

АР: У нас есть магазины подарков. (смех)

- Значит, и у вас они есть.

АР: Но их чаще всего открывают при музеях, так что не знаю...

- Верно! Так вот, вернемся к нашему названию...

АР: Одно просто цепляется за другое, вот и все. Чаще всего это происходит бессознательно – этакая цепная реакция слов. "Кредиторы" у меня ассоциируются с такими словами, как "долг".

- Верно. Или со словом "быть в долгу".

АР: "Быть в долгу" – значит, быть под чьим-то контролем. И тогда возникают вопросы: с какой стати я должен тебе что-то? Почему ты мне что-то должна? В каком-то смысле это значит, что ты владеешь мной, а я владею тобой, то есть ты – моя собственность. Он очень много об этом пишет. Такое положение вещей порождает цепную реакцию жестокости и деспотизма. Думаю, эта проблема есть в любых взаимоотношениях; целые тома исписаны на тему власти одного человека над другим. Порой эта власть едва заметна, однако самые незаметные, самые неуловимые формы контроля – самые жестокие. Слова...

- Слова, а в данной конкретной пьесе – власть, безжалостная власть инсинуаций.

АР: И обвинений, да. У него все это подробно описано. Порой эта власть вторгается исподволь, как змея, а порой бьет наотмашь кувалдой.

- В пьесе подчеркивается еще одна форма контроля – попытка подогнать человека под желаемый образ, желаемые рамки, как в случае с одним из главных героев. Образно выражаясь, вылепливание партнера. И поэтому меня заинтересовала закономерность введения в пьесу скульптуры.

АР: Да, это тоже своего рода способ завладеть, подмять под себя. Выражаясь словами Адольфа, "она пишет обо мне, а я леплю ее". Хотя, наверное, мне лучше спросить у ответственного за реквизит... А вообще интересная штука, правда? Вы – две отдельных личности, но как только в ваших отношениях возникает чувство собственничества, вы тут же начинаете менять своего партнера, пытаясь вылепить из него нечто по вашему вкусу и усмотрению.

- Идеализировать его, сделав его своим идолом...

АР: Или низвести его до положения нуля, что еще хуже. Идеализировать человека, возвести его на пьедестал – ужасно. Но и относиться к нему как к ничтожеству, ни во что его не ставя – вообще ужас что такое! В обоих случаях вы лепите из него что-то свое – не подобие себя, а образ, созданный в соответствии с вашими фантазиями или нуждами.

- Кто-нибудь может зацепиться еще за один момент в пьесе и решить, что она помимо прочего посвящена самообману, развенчиванию иллюзий и желанию в упор не замечать того, что творится прямо под носом. Быть может, это сила, толкающая героев создавать вокруг себя м сегодня уже говорили. С умением слушать. Научившись слушать по-настоящему, вы действительно можете многое узнать – неважно, хотите вы это узнать или нет, правда это или ложь. Внимательно слушая, вы, по крайней мере, можете узнать что-то такое, чего не знали раньше и что взбудоражит ваши мозги, сердце и все тело. И тогда вы можете либо начать действовать, либо сдаться. Заметьте, я ничего такого не сказал, что выдало бы интригу!

- Нет-нет, мы молчим-молчим! Вы можете сказать, что выбор, который нам приходится делать, порой очень непрост. Когда я начал нашу беседу с разбора понятия жестокости, я вспомнил еще одно понятие – ясности, которое чрезвычайно важно в этой пьесе. Когда вы чувствуете себя плохо и идете к врачу, а он заявляет вам, что вы здоровы – вот это реальная безнадега! Если он не видит...

АР: Хм, а мне нравится!

- А вашему телу – нет!

АР: Не нравится, когда говорят: "Вы здоровы"?!

- Если вы при этом больны!

АР: Ах, вон оно что! Но ведь это...

- И еще в пьесе есть один момент, от которого я прям без ума. Не возражаете, если я прочту одну строчку?

АР: Угм.

- В ней нет ничего такого, что испортило бы интригу, обещаю! Ближе к концу первого акта Густав говорит Адольфу перед самым приходом Теклы: "Помни, что ты сам согласился на это. Не хочу, чтобы ты поступил со мной по-свински после того, как я это сделаю. Вскрытие человеческой души. Говорят, что новичкам на это решиться нелегко. Но как только ты увидишь результат, обещаю – ты ни за что не пожалеешь!"- Ну, это с его точки зрения так, верно? Да уж, правда субъективна, я полагаю. Это его правда. Уж не знаю, правда ли это для Адольфа...- Сомневаюсь.

АР: Ммм...

- Вообще в этой пьесе постоянно всплывают темы сожаления, раскаяния и желания быть прощенным. До этой пьесы Стриндберг... кстати, в двух словах, как к вам попала пьеса?

АР: Очень просто. Мне позвонил художественный руководитель театра Донмар в Лондоне и сказал: "У меня есть пьеса под названием "Кредиторы". Хотите прочитать сценарий и, возможно, даже поставить ее?" Так что это было проще некуда. Потом он рассказал, что хотел подобрать для пьесы режиссера, который соответствовал бы ей как никто другой. Не знаю, правда, в каком свете меня выставляет этот факт... (смех)

- Есть какие-нибудь идеи на этот счет? Я имею в виду, почему вы...

АР: Он был прав в том смысле, что после прочтения сценария я сказал: да, я действительно хочу ее поставить! Она так взбудоражила меня, потому что я прочел ее сходу, без предвзятости и предубеждений. Мне сразу же захотелось бежать в зал для репетиций вместе с актерами, чтобы скорее начать думать над ее воплощением. Это шанс, который мне выпал. Одна сцена, один период времени длиной в 90 минут...

- Одна безжалостная вещь...

АР: Одна безжалостная вещь... У меня было три актера, а не двадцать три, так что мне было проще фокусировать свое внимание и энергию.

- В БАМе сейчас самый разгар периода показа пьесы, так ведь? Есть ли разница, на ваш взгляд, между Лондоном и Нью-Йорком? В производстве спектакля и в том, как принимает вас публика?

АР: Чисто внешне – очень большая разница, ведь в театре Донмар – для тех, кто там не был – 250 мест, и зрители сидят с трех сторон от сцены. В Лондоне мы окружили сцену водой. Место действия – отель на острове в Швеции, и вода была нужна для того, чтобы показать, насколько этот мир зиждется на чем-то отражающем, эфемерном, поэтому наш отель буквально плавает на поверхности воды.Я получил письмо, в котором говорилось о том, как они будут рады и счастливы, если мы не привезем с собой воду. Вот почему у нас вместо воды тут блестящая черная штука. Но, на мой взгляд, так даже лучше: в Лондоне публика то и дело норовила упасть в этот ров с водой. Я уверен, что если бы люди продолжали падать и здесь, они тут же хватались бы за телефоны и звонили своим адвокатам!В Англии же зрители, падая в воду, просто просили: "Можно мне полотенце? Если вас не затруднит..." Так что нам удалось избежать судебных тяжб – и, тем не менее, нам пришлось иметь дело с тем, что... Думаю, в Лондоне у зрителей была возможность оказаться внутри действия и быть вместе с актерами, так как люди сидели рядышком со сценой, окружали ее со всех сторон. У них даже сердца бились в унисон! А этот прекрасный, просто изумительнейший театр, который нас изрядно напугал, так как нам пришлось перестроиться с 200 на 800 мест... что ж, в конце концов он стал для нас более дружелюбным, стал нас поддерживать. Однако сейчас мне кажется, что он больно уж смахивает на операционный стол. Эффект от этого такой, что вы как бы смотрите на все со стороны. И поэтому первое, что мы заметили здесь – это то, что зрители стали гораздо больше хохотать. Думаю, во время первого же спектакля актеры страшно переволновались, не зная, как им реагировать на это аномальное явление и как его сдержать. Ведь это же не какая-то буйная комедия, верно? Однако время шло, и с прошлой недели этот хохот стал без проблем вписываться в представление, так как они начали предупреждать народ заранее... Опаньки, вот я и проговорился!

- Ага, действительно... И так каждый-прекаждый раз?

АР: Каждый раз!

- Но Стриндберг называет это не вскрытием души, а трагикомедией.

АР: Комедия, по словам одного человека – это проверка; она говорит вам, что делать дальше. Она должна быть смешной, и ситуация, в которую попали герои, должна быть узнаваемой. И это действительно смешно, ведь наше поведение бывает таким смешным и нелепым!

- Да, мы нелепы, и эта пьеса покажет, до какой степени мы умеем причинять боль.

АР: Угм. Ну и быть жестокими тоже. В общем, такие у нас дела, и мои скаковые лошади несутся вперед, показывая наилучшие результаты. Теперь они все знают и ко всему готовы. Их бег роскошный, слаженный, настоящий и просто великолепный!

- Не могу дождаться начала спектакля, чтобы посмотреть его еще раз после четверга. Лично я верю, что повторенье – мать ученья, и сегодняшний спектакль обещает быть очень интересным...

АР: Знаете, каждый вечер пьеса играется по-разному, и вы не можете быть уверены в том, что то, о чем я только что говорил, сегодня вообще произойдет.

- Хорошо. В завершение хочу сказать о вас пару слов – о том, что известно всем: у вас очень злодейский голос. Я читал, что лондонское почтовое министерство провело опрос, какой голос самый лучший в мире, и этот опрос показал, что самый лучший голос – это смесь голосов Алана Рикмана и Джереми Айронса. Меня поразило то, что...

АР: Вы делали это? Сливали голоса?

- Эээ... наверное, можно попробовать это сделать, но что меня действительно поразило и позабавило, так это то, что двое ученых – инженер из Шеффилдского университета и звукоинженер – пытались найти формулу, просчитывающую скорость речи, интонацию, частоту... ну и так далее, над чем там еще можно было попотеть. Так вот, они сделали вывод, что идеальный голос должен произносить не более 164 слов в минуту и выдерживать паузу в 40,48 секунд между предложениями. К концу предложения интонация должна понижаться, а не повышаться. Так вот, я хотел спросить, вы сознательно проделываете все это? (хохот) Спасибо большое!А теперь у нас есть несколько вопросов из зала. После того, как вы ответите на мой вопрос!

АР: У всех людей разное восприятие. Я вообще не понимаю, о чем вы. У меня в голове все еще звучат слова учителей из школы драматического искусства – больше всего у них было проблем из-за моего голоса. Педагог по вокалу, работавший со мной, бывало, говаривал: "Твой голос звучит так, словно доносится с другого конца водосточной трубы!"

- И вы...

АР: Почему я помню об этом?

- Кстати, я уже упоминал сегодня о потрясающей статье Жермен Грир – так вот, она написала отзыв об одной из ваших ранних пьес.

АР: Ага, написала! Там еще были такие строки: "Из-за специфической дикции Алана Рикмана я не смогла понять ни слова из всей постановки – по крайней мере, с того места, где я сидела".

- Кстати, интересно, что через всю пьесу "Кредиторы" красной линией проходит тема мести...