В прошедшем времени

...если душам умерших давно
иногда возвращаться дано.
В. Набоков

Уже стемнело, и город расцвел разноцветными огнями. Под ногами прохожих метались тени, словно живущие своей жизнью.
Человек в мятом плаще шел медленно, опустив голову. Иногда он останавливался, смотрел по сторонам, хмурился, словно пытаясь что-то вспомнить. Но, видимо, это ему не удавалось, и он опять, пошатываясь, брел сквозь веселую толпу, вдоль ярко освещенных витрин. Никто не обращал на него внимания, словно он был призраком.
Я так пьян... Но это ничего не меняет.
Я давно уже потерялся. Растворился... Исчез. Вокруг тысячи людей... Они разные — и все же неотличимы друг от друга... Как теперь узнать, кто из них я? Кто из них Джеймс Уилсон?
Я забыл, как это — жить. Разучился что-либо чувствовать.
Тогда я считал это бесчувствие благом. Только оно дало возможность что-то делать, ходить, разговаривать... Иначе я бы просто сидел и выл сутки напролет. Эта боль была по-настоящему невыносимой. Я словно застыл... словно тоже умер.
Это городишко такой же, как и предыдущие. Те, по которым я таскаю свое горе, как крест — маленький крестик в нагрудном кармане... Янтарный крестик на тонком кожаном шнурке, который так и не успел отдать. И уже никогда.
Не пытаясь помочь себе. Не пытаясь избавиться...
Наверное, это и есть смысл слова «утрата». Пустота на месте того, что было твоей жизнью... Черная дыра, которая засасывает в себя все... Абсолютно все. Прошлое, которое заняло место будущего.
Мимо, чуть не задев его, с визгом и смехом пронеслась компания ребятишек в маскарадных костюмах. Он машинально посмотрел им вслед.
Сегодня же Хеллоуин... Тыквы, свечи, улыбающиеся черепа, пляшущие скелетики, игрушечные гробы... Они думают, смерть — это смешно.
***
Забирая ключ у портье, он пошатнулся и еле удержался на ногах, схватившись за стойку.
Опустившийся алкоголик... Даже не стыдно. Мне давно уже все безразлично. Кажется, так было всегда...
Портье, толстячок средних лет, посмотрел вслед нелюдимому постояльцу с осуждением, смешанным с завистью: «Опять набрался...».
Проходя мимо мутного зеркала в холле, Уилсон остановился и несколько минут разглядывал небритого человека с опухшим лицом. Он равнодушно отметил, что сильно поседел.
Пытаясь открыть дверь, он почувствовал приступ дурноты. В глазах потемнело.
О, господи, меня сейчас вывернет... Проклятый замок... Как дрожат руки...
Не включая свет, он ввалился в ванную.
***
Он с трудом поднялся и подставил голову под кран. Вода стекала за воротник, рукава промокли насквозь. Уилсон попытался стянуть плащ, но сил на это уже не хватило.
По стенке выбравшись из ванной, он попытался нашарить выключатель.
Как же здесь холодно. Холоднее, чем на улице. Нужно включить свет...
— Не надо, — сказала Эмбер.
***
Я так пьян, конечно, мне почудилось, почудилось...
Дышать было тяжело, ноги подкашивались. Уилсон неловко опустился на пол.
— Ты... — наконец выдохнул он.
В номере не было совершенно темно: свет уличных фонарей смешивался с пробивавшимся сквозь тучи мерцанием луны. Он почувствовал какое-то движение в углу, где стояло кресло, различил руку на подлокотнике и светлые волосы — Эмбер сидела к нему спиной. Фигура вновь шевельнулась, и мертвенный холод разошелся от нее как круги по воде.
Уилсон вцепился зубами в запястье и зажмурился. Когда он открыл глаза, она никуда не исчезла.
— Здравствуй, Джим, — голос Эмбер звучал негромко, но каким-то образом погасил звуки, доносящиеся с улицы.
— Ты... пришла? — неуверенно выговорил Уилсон.
— Пришла, — эхом отозвалась она.
— Я... Я так скучал... — он с ужасом понял, что не знает, что сказать. — Я не смог там оставаться, когда... Когда тебя... — осекся он.
— Когда меня похоронили, — подсказала Эмбер.
Порыв ветра разметал облака, закрывавшие луну, и в комнате стало светлее. Он быстро отвернулся, подчиняясь какому-то неведомому безошибочному инстинкту. Но краем глаза все-таки успел заметить (вообразить?) ссадины и безобразные пятна на бледной коже, обломанные черные ногти — кровь или земля?
— Да, когда тебя похоронили.., — Уилсон сбился с мысли. Рука на подлокотнике притягивала взгляд помимо его воли. — Я... Я уехал... Сбежал. От всех. От всего.
Что я должен сейчас чувствовать? Изумление? Ликование? Страх? Жалость? Я не чувствую ничего...
***
— Зачем ты пришла?
— Зачем приходят мертвые в Хеллоуин? — усмехнулась Эмбер. — Я кое-чего хочу от тебя, Джеймс Уилсон... Хочу, чтобы ты вернулся. Вернулся в свою жизнь.
— Какой в этом смысл?
— Ты должен освободиться от меня. И освободить меня.
— Я разве... Я?
— Да... Скажи, кого ты винишь в моей смерти?
— Никого, — он покачал головой. — Это было несчастное стечение обстоятельств. Очень несчастное...
— Нет! Ты винишь себя. В том, что я оказалась в автобусе...
— Я тебя отключил! — Уилсон почти орал. — Убил тебя! Убил... — простонал он и закрыл лицо руками.
— Ты должен простить себя за то, что ты жив. И забыть меня.
— Этого я не смогу... Я слишком... — он собрался с духом и все-таки смог выговорить это в прошедшем времени. — Слишком любил тебя.
— И я любила тебя. И всегда боялась тебя разочаровать. И больше всего на свете не хотела тебя потерять... Только теперь все это не имеет никакого значения.
Ему показалось, что на последней фразе голос Эмбер дрогнул.
— If you love somebody, set them free... Где тот Джим, который говорил, что это так правильно?
— Остался только я, — с горькой усмешкой ответил Уилсон. — Только тот, кто сидит в захудалом мотеле и глушит себя выпивкой. Потому что опьянение — это все, что он может почувствовать...
***
— Отпусти меня, — в голосе Эмбер прозвучала такая мольба, что он содрогнулся