Ему явно нужно встречаться с новыми людьми, которые могли бы непредвзято
к нему относиться.
(SilverWind)

Не могу себе представить Хауса на шашлыках
(Ребекка)

Пролог

Он просыпается рано утром в зеленоватом полумраке палатки, ощущая легкий приступ клаустрофобии и средней тяжести похмелье. Нога болит ровно настолько, чтобы о ней нельзя было позабыть; надувной матрас оказался на удивление удобным ложем, а спортивные штаны – неплохой заменой пижаме, несмотря на то, что их изготовитель пишет «casual style» с тремя орфографическими ошибками.
Хаус расстегивает «молнию» входа в палатку, вываливается на влажную от росы лужайку и оглядывается по сторонам, не заметил ли кто его неуклюжие маневры.
Похоже, все еще спят. Утреннее солнце только начинает в полной мере освещать примятую траву, погасший костер, палатки, машину с прицепом. «Ниву», кстати говоря.
Доброе утро, твой бред продолжается. Ты рад?
Хаус вытаскивает из палатки трость, отряхивает колени и хромает к березе у обрыва, к стволу которой приделан умывальник из пластиковой бутылки. Он чистит зубы с помощью зубной пасты под безосновательно наглым названием «Мечта», когда его окликают снизу, от реки.
Спустя минуту Миша выбирается на берег с ведром утреннего улова.
- На уху сгодится, - говорит он, - Григорий, вы уху любите?
Грегори в ответ интересуется, не двоится ли у Майкла в глазах после вчерашнего, и напоминает, что в русском языке, помимо множественных извращений, имеется нормальное «ты».
- Да ерунда, сколько мы там вчера выпили!
О количестве память помалкивает, но всё остальное подсказывает незамедлительно.

( Как всё началось)

- Ты принял ибупрофен?
Неужели Уилсон сам себя не слышит? Или наоборот, старательно придерживается слов, которые считает уместными? Дружеское беспокойство в сочетании с невысказанным опасением.
Да он сейчас что угодно мог бы принять, хоть «коктейль Молотова» перорально, нечего так осторожно интересоваться, принял ли он именно ибупрофен, а не что покрепче! Мог бы. Если бы был в состоянии встать, идти, искать, добывать, убедить самого себя, что «ничего, продержался достаточно». Но сейчас это невозможно. Нет сил, чтобы сдаться, вот смешно. Лежать, уткнувшись в подушку, - это всё, предел возможностей.
- Отвали! - и он отшвырнул телефон.
К черту всех, самого себя – к черту, закрыть глаза. Меня здесь нет. Думаю, значит, существую, как же, думать-то я не в состоянии, ergo… нету меня, обломись, сука… не сон, нет, это сейчас недоступно. Туман.
Он услышал шаги, но не пошевелился. Пустяки, Уилсон пришел проверить, насколько всё плохо.
- Ой! – раздалось у него над ухом.
Кому Уилсон дал ключ?
Хаус открыл глаза. Девица в джинсах и пёстрой маечке глазела на него, как в зоопарке.
- Где Уилсон? Послал тебя в авангард, чтобы ты стала первой, кого покусают?
- Ой, - повторила она, озираясь, словно Уилсон вот-вот выскочит из-за портьеры.
- Скудный словарный запас, - ситуация неотвратимо становилась интересной.
Девушка кашлянула, проговорила:
-Доктора Хауса у меня дома на диване мне вполне достаточно, больше никого не надо, - и, отступив назад, она привалилась к дверце шкафа. Даже слегка сползла по ней.
Шкаф с полированными дверцами Хаусу был незнаком, как и люстра с висюльками под хрусталь. Диван отдаленно походил цветом на его собственный. Тюль в мелкий розовый бутончик он не повесил бы ни под каким кайфом.
- Ух ты - сказал Грегори Хаус.

( и чем продолжилось)

Пережив первоначальный шок, девушка переключилась на словоохотливый, но несколько нервозный режим общения c фоновым звяканьем чайных чашек, ложечек и вазочек с вареньем. Хаус остановился у холодильника, задумчиво играя в «пятнашку» разрезным магнитом с кофейной рекламкой. Когда на столе появился пакет с чем-то вроде зачерствевших пончиков в глазури, Хаус подчеркнул надпись «Пряники «Невские»» ложкой и спросил:
- На каком это языке?
- Ой, - опять растерялась она, - А на каком мы сейчас разговариваем, как вы думаете?
- Разговор – это обоюдное общение, а щебетала пока только ты.
- Разыгрываете? Вы прекрасно говорите по-русски, ни капли акцента.
Хаус на пробу произнес «if you don't handjob your own horny, no one will do it for you » (1), но прозвучало почему-то «спасение утопающих – дело рук самих утопающих».
- Я слышал, что у русских для таких слов есть отдельный язык. Но чтобы настолько отдельный.
Лингвистический анализ, проведенный на диване перед телевизором (одна рука держит пульт, другая вылавливает конфеты из растущего вороха оберток) показал, что:
а) язык действительно русский;
б) загадочным образом обретенный внутренний переводчик не так уж плох, хотя сильно сбоит, сталкиваясь с письменной речью;
в) не может быть, чтобы липкую начинку конфет «Южная ночь» тайно не спонсировали стоматологи;
г) «X-files» и в России «X-files», а «Grace Under Fire» почему-то «Люба на заводе»;
д) и, кстати, что касается имен…
- Что у тебя было? – спросил Хаус и нетерпеливо пояснил, - Ты знаешь, как меня зовут, значит, скорее всего, бывшая моя пациентка. Скажи, что это было, и я тебя вспомню. Инфекция? Аутоиммунное? Что?
- Ничего.
- Кто-то из родных?
- Нет, но если и да, вы всё равно не вспомните, вы никогда не помните имен.
- Хорошо, считай, что я так с тобой заигрываю. Привет, меня зовут Грег! … Ну? Мне пальцем потыкать? Я – Тарзан, ты – Джейн…
- Лилия, - сказала она, - можно просто Лиля.
- И какие у тебя планы на завтра, Лили?
- Никаких… То есть меня звали, ну, на природу, с палатками, но теперь не знаю.
- Потому что? – Хаус всё-таки ткнул себя пальцем в грудь.
- Нет, но как вас представить… и вообще.
- Врач, спасший тебе жизнь. От запущенного гельминтоза.
- Перестаньте, а?
- Ладно, только не бойфрендом. Тогда придется спать рядом, а я люблю ложиться поперек. Остальные варианты на твое усмотрение.
- Хорошо, что имя совсем как русское, - вслух размышляет она, - моего дедушку Григорием зовут.
- Дедушку?!

(и сколько выпили вчера)

В темноте трудно было отследить не только количество того, что подливают в стакан, но и качественные характеристики напитков.
Водку он опознал уверенно, а жидкость, именуемая коньяком, вызывала большие подозрения, но это быстро стало неважно.
Сидели на походных раскладных стульях у костра. Хотели зажечь свечи, но фитили слабо чадили, наотрез отказываясь гореть.
- Мечта пожарной инспекции, - сказал Хаус.
- А я вам говорил, ЛюдмилСанна, - подхватил Миша, - надо было дорогие брать!
- Ароматизированные? – вкрадчиво переспросила Людмила.
- А что? Это был бы аромафумигатор, - Хаус прихлопнул очередного кровососа. – Возбуждает москитов наповал!
- Это у вас там москиты, а у нас комары.
- Какая разница, и те, и другие, обменивают каплю крови на малярию и прочие радости.
- На здоровье сотрудников сэкономили, ЛюдмилСанна, как не стыдно! Ну, для дезинфекции!
Тост прошел на ура.
- Всё-таки русского человека сразу видно, - рассудительно восхитилась Людмила, - даже если он много лет на Западе прожил. Вот как дядя твой, верно, Лиль?
- Ага, - кивнула Лиля, подтверждая ранее придуманную и озвученную легенду, - стосковался он там.
И с беспокойством посмотрела на наполняемые всклень рюмки.

( и хорошо ли посидели)

Костер прогорел настолько, что лица почти неразличимы. Высоко над головами зябкий ветерок шелестит листвой. Где-то на том берегу через неравные промежутки времени вскрикивает то ли ночная птица, то ли потревоженная автосигнализация.
Миша предложил еще по одной, но Людмила с Лилей уже собрались идти спать и наводят на столе приблизительный порядок. Хаус оставил раскладной стул, прилег на расстеленную куртку, с наслаждением вытянув ноги и заявив, что «пропускает ход».
- За тебя, Григорий, за то, что ты с нами поехал, - сказал Миша финальный тост, - Когда я услышал, что ….планы ,короче, кое-какие переменились и мне тут одному…Ну, думаю! Хорошо, что ты поехал.
Хаус думает, что да, наваждение выдалось не из худших.
- Как вообще, тяжело?
Хаус невольно смотрит на свою ногу, но вопрос не о том.
- Долго привыкал? Мы сейчас с американцами по Сети проект ведем, переписка - и то иной раз фиг поймешь, о чем это они, а тебе вживую приходится, да еще врачом.
- Все говорят друг с другом на разных языках, поэтому везде всё одинаково, - Мысли его заняты не этим. Если сильная боль каким-то образом вышвырнула его сюда, то, возможно, она же способна спровоцировать возвращение? Светящаяся алым головня притягивает его взгляд. Он не уверен, что хочет этого, но как еще можно проверить?
- Ну, это глубоко философский вопрос, - такими словами Миша привык отвечать на жалобы типа «Почему у меня ничего не работает?!».- Сейчас скажешь, что компьютеры чинить, что людей, разницы никакой.
- Спорим? – оживляется Хаус.
- О чем?
- На что?
- Что всё одинаково, что еще! На желание!
Не дожидаясь изъявлений согласия, он подбирает остывший уголек и отрывает кусок картона от коробки с «Путинкой»:
- Дифференциальный диагноз. Давайте случай.
- Допустим, - начинает Миша, - звонит юзер, проблема…
-…неврологическая, - хихикает Лиля.
-… не печатается строчка в накладной, условия погрузки.
- Только у него не печатается?
- Воспроизвести удалось, - включается в игру Людмила, - Лиля вошла и с его именем, и со своим, проверила и убедилась.
На картонке появляется угольно-черное «Infection?»
- Во всех накладных?
- Нет, только в одной.
- Системное заболевание можно вычеркнуть, - на картонке появляется перечеркнутая надпись.
- Видите, ЛюдмилСанна, ко мне, как к системному администратору, претензий нет, это ясно даже постороннему.
- Откуда претензиям взяться у постороннего, МихалНиколаич? – изумляется Людмила.
- А откуда не берется благодарность у моей начальницы, когда я воскрешаю сервер?
- Из подозрений, что ты же его и прикончил.
У Хауса появляется чувство, что он наблюдает со стороны что-то хорошо знакомое.
- Эй! – окликает он.- У нас тут отгрузка стоит. Сравните дефектную накладную с нормальной, найдите отличие и лечите.
- А если отличий нет?
- А они у вас клонированием размножаются?
- Почти, обычно юзеры копируют с предыдущих образцов.
- Очевидно, руки у них кривые. Но отличий нет, а это значит…
Он размашисто пишет на дифференциальной картонке «Lupus?» и договаривает:
-…значит, они глубоко внутри, как аутоиммунное.
- Значит, - подхватывает Миша, - наша Лиля, как самая младшая, окунается в потроха базы и ковыряется там, пока не найдет.
Но Людмила поправляет сценарий:
- Нет времени, у меня уже телефон от звонков раскалился, скоро пойдут штрафы за простой вагонов. Пусть удалят и сделают заново, быстрее будет.
- Это не выход. Убить и родить новую особь – это не лечение!
- А вот в этом и заключается различие между медициной и АйТи! - парирует Людмила.
- Не зная причины? Они опять сделают увечный документ, и что тогда?
- Разберемся потом, когда будет время. Поднимем протоколы и …
- Это означает: по результатам биопсии. И почему мне это так знакомо? Я пошел обдумывать свое желание.

...

Добавлено (17.11.2010, 22:46)
---------------------------------------------
...

(Что было дальше)

Поставив ведро с рыбой, Миша разводит костер и берется приготовить «чего-нибудь пожевать, а то женщин не дождешься». Не утруждая себя физически, Хаус вносит в процесс готовки ценный вклад: несмотря на вчерашнее, он помнит, где что лежит. Вещи выгружали второпях, и пакеты молока в зарослях крапивы сподручнее искать человеку с тростью.
Завтрак, приготовленный на костре русским сисадмином в отпуске, оказывается привычными французскими тостами. Мысли о галлюцинации возвращаются, и Хаус для проверки отчетливо воображает кленовый сироп и блинчики, но претворения идей в окружающую реальность не происходит.
-Доброе утро! Миша! Гриша!
Это проснулись женщины, умылись и обследуют спасенные из крапивы припасы.
Грегори открывает рот, чтоб привычно возразить «Хаус», но успевает скорректировать свое намерение:
- Грег.
- Дядя так привык, ему так нравится, - поясняет Лиля и подмигивает, - Эврибади лайс!
Произношение у «племянницы» ни к черту.
- Будут блинчики, - обещает Людмила, - а мужчины займутся ухой
- Ну и запросы у вас, сказала база и зависла! – возмущается Миша. – Я и лови, я и потроши?
- Я не против, – откликается Хаус. – Только матрас из палатки принесу и приму рекомендованную медиками лежачую позу. Рабочее место инвалида надо обустраивать по правилам.
- Но как они спелись! – цитирует ЛюдмилСанна старое кино.
Хаус уводит Лилю помочь ему с матрасом, на котором они вдвоем и устраиваются почему-то для обучения правилам игры в покер, а не для чистки рыбы на уху.
- Покер, - объясняет Хаус, - та же шлюха, что выглядит тупой, но при этом знает о жизни всё, что имеет смысл знать.
Людмила, услышав это, неодобрительно фыркает:
- Лиль, не верь, жизнь сложнее.
- Жизнь проста, - возражает Хаус, - ее на удивление легко испортить, не то, что всякие сложные штуки. Разработчики облажались с этим проектом, не поставив никакой «защиты от дурака».
Людмила приносит котелок и ножи, заправляет волосы в тугой хвост и демонстративно принимается за разделку.
Хаус заглядывает Лиле в карты и зевает:
- Одно идиотское решение и партия загублена, quod erat demonstrantum. На сегодня хватит, племянница.
Он берет в руки нож и осведомляется:
- Декапитацию делаем?
- Что? А, головы! Нет, всё равно рыбу в марлю заворачивать, чтобы костями навар не портить.
Хаус вылавливает из ведра рыбешку, отпускает обратно и берет другую, уже уснувшую:
- С блинчиками ты поспешила. Я собирался их потребовать во исполнение моего выигрыша.
- Какого выигрыша? – невозмутимо переспрашивает ЛюдмилСанна, и Хаус думает, что сыграть с ней в покер было бы нескучно.
- Лечение есть лечение, вне зависимости от объекта, - напоминает он.
- Прекрасно, тогда я жду пригласительную открытку на перезагрузку мозга.
- Какая жалость, ты опоздала, это было четыре года назад! Мы искали тромб, остановив сердце и откачав кровь.
- Я слышал про такое, - вступает в разговор Миша, - Лиля, да ты и рассказывала! Это в каком-то сериале было. «Доктор Хаус», да?
Хаус на мгновение зажмуривается:
- Ночное кабельное - вещь на все времена, но с ним ужасно отстаешь от жизни. Так что там за сериал?

(и в последнюю ночь)

Есть водку и пить уху. Или наоборот. В данный момент Хаус затрудняется точно классифицировать свои действия. Мелкий дождик тихо плачется брезентовому тенту. Неясно, кто – звук дождя, спиртное или дым от костра - виновен, но окружающее чуть расплывается, принуждая с усилием выхватывать смысл случайных фраз и деталей.

- Вообще это глубоко неверно, если человеку звонят в нерабочее время, значит, рабочий процесс плохо отлажен. Должны быть инструкции, отработанные стандартные ситуации…
- Угу. ЛюдмилСанна, а напомните, кто на рабочем месте прошлые выходные провел?
- Я приезжала не по вызову, я приезжала работать над проектом в тишине и спокойствии, это совсем другое.
- Майкл, она – твой босс? Всегда знал, что работать на работе начальство не умеет.
- Дя-адя Грег, ну а ты-то?
- Я могу. Но у меня есть противопоказания.

Людмила наклоняет котелок и разливает по мискам остатки ухи.
- Давайте не будем о работе, давайте о чем-нибудь другом.
- Например, о твоем разводе, из-за которого ты торчишь на работе в неурочное время?
- Грег, вы…
- А разве нет? У тебя на пальце след от кольца. Майкл названивал сегодня по мобильному, - ах, дорогая, всё хорошо, жаль, что ты не поехала - а тебе звонить некому.
- Какая догадливость. Ногу тебе восхищенные пациенты сломали?
- Что ты, я прямо таким родился. Не уходи в сторону, тебя бросили, так имей смелость признать правду!
- Меня никто не бросал. Я сама.
- Чего ради?! – Хаус требует ответа, а в ноге пульсирует боль, словно он всё же ткнул себя той горячей головней.
- Ууу, ребята, перестаньте, ну куда вас понесло!
Тускло звякают пластиковые рюмки.
- «Не сошлись характерами» - устроит, пытливый?
- В какую сторону не сошлись? Кто кому преимущественно давал по морде?
Разъяренная Людмила перегибается через стол, и Миша быстро вклинивается между ними:
- Брэк! Без наглядных иллюстраций! Что вы, в самом деле…

Дождь совсем притих, и Людмила с зажженной сигаретой уходит из-под тента. Лиля мешкает немного и идет за ней.
- Что ты к ней прицепился, Гриш? Думаешь, ей охота говорить, что он к другой ушел, нашел девчонку в два раза моложе себя.
- Которая смотрит ему в рот и зовет «папой», - непримиримо ворчит Хаус, - что доказывает мою правоту, щеку подставлял он, и ему надоело. Кстати, ты-то откуда…а, да, работаете вместе.

- Он всегда такой? – спрашивает тем временем Людмила, глядя на реку и далекие огни на том берегу.
- Вы ему понравились, - отвечает Лиля, словно это способно всё-всё объяснить.

Чтобы не вставать и не тянуться за ветками, Хаус швыряет в костер пару «пожаробезопасных» свечей предыдущего вечера и наблюдает радостный, с искрами, всплеск пламени.
- Это они могут, а гореть как нормальные свечи не в состоянии, - говорит он мрачно, - Нет, стоп, хватит мне на сегодня.
- Нельзя, - возражает Миша, - а то мы так и застрянем на правдоискательской стадии опьянения. Надо двигаться дальше.

Они продвигаются дальше так успешно, что засиживаются до утра.
Стадия философского недоумения - Ничего сложного я не спрашиваю. Простой вопрос: зачем? Вообще. Всё ( трость описывает обширный круг и напоследок указывает на своего владельца). - переходит в обессиленное восхищение новым утром - Стерлядку бы поймать, хоть одну. Я донку поставил. Гриш, как думаешь, попадется, нет?

- Вы так и не ложились, - констатирует Людмила с полотенцем и зубной щеткой в руках, - Как хорошо, что мы не потратили весь кефир на блинчики.

( и в последнее утро)

Если лечь на спину, то перед глазами будет синее небо и пожелтевшие травяные метелки. Если наклониться вперед, то видно реку, заросли тальника и крутую осыпающуюся тропку. Спуститься не так трудно, подняться потом будет сложнее. Он ударяет пяткой кроссовки по краю обрыва, и комья земли падают на тропинку внизу.
- Можно бестактный вопрос? – говорит подошедшая сзади Лиля.
Хаус хлопает по карману куртки:
- Бестактные ответы при мне. Спрашивай.
- Как вы вставать будете?
- Отползу.
Она садится рядом:
- Теперь сможете опереться на меня.
Он усмехается:
- Там, у берега, иногда плавает уж. Дождешься его, чтоб завизжать и прижаться?
- Не буду я дожидаться, - отвечает Лиля и, отвернувшись от смущения, придвигается вплотную.
- Ты – уютный, - говорит она, выровняв взгляд и дыхание.
- Фантазии всегда уютные.
- Ничего себе! – возмущается она. – Ты настолько настоящий, что прошел оттуда, где ты есть, сюда, где про тебя только фильм, и ты говоришь… ну, ничего себе!
Внизу звенит колокольчик донки.
- Клюнуло. Беги, скажи Майклу, а я спущусь и посмотрю.
- Но…
Он уже перекатился на бок, рывком, на руках, оттащил себя подальше от края обрыва и встает, опираясь на трость:
- Что? В худшем случае моим джинсам придет конец, и я переоденусь в мою новую пижаму.

( и кажется, что пора)

«Ниву» подбрасывает на проселочных ухабах.
Миша вслух радуется, что дождя давно не было, и как здорово, что стерлядь всё же попалась, и как Грег ее вытащил, усевшись прямо на песок для устойчивости.
Людмила кивает и молчит, потому что часом раньше всё уже сказала: какие хорошие получились выходные; как она рада, что у Лили такой потрясающий дядя; что она понимает, как это тяжело, быть далеко и одному; что может быть как-нибудь еще раз…
Хаус закрыл глаза и слушает, как нога пронзительно отзывается на каждый толчок. Если не присматриваться, его можно принять за спящего. По крайней мере, он на это надеется. Но Людмила обеспокоено подняла брови и обернулась с переднего сиденья, и Лиля шепчет что-то соболезнующее. Он отталкивает ее руку и нарочно глубоко впивается пальцами в свое правое бедро. Если боль собирается забрать его отсюда, то пусть не мешкает. Незачем откладывать неизбежное.
А классно исчезнуть прямо сейчас! – внезапно весело думает он. Жаль, не посмотреть со стороны, не увидеть, будут ли спецэффекты. Бегающие по телу разряды, как в «Эксперименте «Филадельфия»», к примеру. Прямо по надписи «casuell stile» на штанине.

Эпилог

- Где ты взял эти жуткие штаны? – спрашивает Уилсон.
- Сувенир, - кратко объясняет Хаус. – Ты пришел обсудить со мной тенденции от-кутюр?
- Я пришел спросить, что на тебя накатило сегодня? Не день, а сплошные выходки.
- Усилием воли ты опустил эпитеты. Получилось вежливо, но ущербно. Я немного занят, но мы можем продолжать.
Хаус отворачивается к мойке, включает воду и чем-то там шумно плещет:
- Так ты недоволен тем, что я не дал отправить домой пациентку с гипертоническим приступом? Что бы ни говорилось в идиотской инструкции, 130\80 – показатель запредельный, если обычно у нее 90\60.
- Это была не твоя пациентка…
- Оу, куда делись упреки, что мне плевать на окружающих!
- …и свое возмущение можно было высказать обдуманней, не врываясь на заседание комитета по медицинской этике.
- А куда еще? – безмерное голубоглазое удивление. – Мне нужен был автор той инструкции.
- Не врываясь! Кадди потратила много сил и времени, улаживая этот безобразный скандал.
- А в ее должностной инструкции сказано что-нибудь вроде «отражать атаки» и «расхлебывать»? Если да, то всё в порядке.
- Хаус, я думал, ты несколько остепенился.
Странно, но упрек смешан с удовлетворением в этих словах.
- Одно другому не мешает, - Хаус поворачивается от мойки с миской в руках, - Ты когда-нибудь пробовал варенье из райских яблок?
Уилсон с подозрением смотрит на темно-красные плоды, больше похожие на крупную черешню:
- Где ты это купи… взял?
- В парке растут. Я их нашел и решил придать их существованию смысл.
Уилсон вздыхает, но не может удержаться от совета:
- Не забудь наколоть их зубочисткой, а то полопаются.
- Спасибо, ты всё испортил, - Хаус роется в ящике стола, - так было бы круто, детонирующие райские плоды, а ты!
- Неужели я испортил тебе карьеру террориста?
- Оно того не стоит, у террористов наверняка до хрена собственных тупых инструкций.
- Давай, помогу, - Уилсон закатывает рукава.
- Они будут плавать в сиропе, - обещает Хаус, - пригодятся для игры в «поймай яблоко» на Хэллоуин.
– Знаешь, говорят, Джон Леннон году этак в восьмидесятом увлекся домашней выпечкой. Он даже сделал фото своего первого батона и всем его показывал.
- Не надо сомнительных параллелей, - предостерегает Хаус, - всем известно, что с ним случилось в тот год.(2)

-----------------------------------------------------------------------------------------------------

(1) – Пристойный вариант поговорки звучит как «If you don't blow your own horn, no one will do it for you.» ( сам не похвастаешь, никто за тебя это не сделает), но Хаус решил подправить. :pardon:

(2) - Джон Леннон, 9.10.1940 – 8.12.1980.