Это была не зима, а какая-то полярная ночь. Выглядывай в окно, не выглядывай, непонятно, то ли день сереет, то ли вечер. А сегодня поднялась метель, ураганный ветер ломился в окна, злился и швырял пригоршни снега. Стоило выйти на улицу, как ветер набрасывался, ожесточенно рвал полы пальто, трепал воротник и толкал в ту сторону, в которую было нужно ему.
Хаус после обеда заловил Кадди на выходе из столовой, чихнул ей в стаканчик с кофе и признался, что простуда доконала его настолько, что он не в силах больше контролировать себя. Кадди едва не опрокинула ему стаканчик на голову и наконец произнесла заветные слова:
- Чтобы духу твоего здесь не было!
Хаус от избытка чувств чмокнул ее в щеку и удрал одеваться. Уилсон завистливо посмотрел ему вслед и тяжело вздохнул. У Кадди от его вздоха затрепетали волосы.
- Можно я тебе тоже в кофе чихну? - слабо улыбнулся Уилсон.
Кадди фыркнула и утопала в кабинет. Минут 10 созерцала снежное безумие за окном и загрустила. Хотя в кабинете было довольно тепло, ей показалось, что холодный ветер все-таки проникает через стекло, через одежду. Она вспомнила фразу Уилсона и подумала: "Хоть самой себе в кофе чихай и домой отпускай". Хотя дома было также тоскливо, как и в этом кабинете. "А куда пойдет Уилсон? Тоже наверняка в пустую комнату", - Кадди вздрогнула. В последнее время ей очень не хотелось возвращаться из клиники, она задерживалась допоздна, но в притихших коридорах становилось даже жутковато. И тогда она заметила, что Уилсон тоже подолгу сидит в кабинете, что-то пишет или даже просто сидит за столом, подперев голову рукой и глядя в темное окно. Она с трудом останавливала себя, чтобы не войти к нему. Знала, что кроме смущения ничего из разговора не получится. У него были свои причины на то, чтобы не уезжать по вечерам. Кадди начала закрывать окна, чтобы создать хоть какую-то иллюзию защищенности.
Хаус ожидал такси в кабинете Уилсона. Он был в приподнятом настроении, и как шаловливый ребенок хватал вещи на столе друга, переставлял, ронял, подкидывал. Уилсон машинально отнимал, ставил на место, подхватывал, убирал на полку, а сам витал мыслями где-то в заоблачных далях. Хаус это вскоре заметил.
- Мечтаешь о теплых странах? - миролюбиво спросил он.
- Скорее, об уютной берлоге, где есть хоть одна живая душа, кроме меня, - мрачно ответил Джеймс.
- У меня два варианта, - начал развивать тему Хаус. - Либо берлога Кадди, либо моя.
- Во сколько придти? - без обиняков спросил Уилсон.
- Это уже сам решай, я-то будут дома через полчаса-час. Буду с нетерпением ждать тебя, сидя перед теликом с бутылкой пива, укутавшись в плед, надев теплую кофту...
- Хватит! - Уилсон ожег его завистливым взглядом. - Я приеду сразу же после работы.
Зазвонил мобильный и Хаус отсалютовал. В кабинете стало тихо, Уилсон перевел взгляд на балконную дверь и понял, что не видит даже кирпичного барьерчика, через который Хаус перепрыгивает, когда идет к нему в гости. Снежная пелена, по крайней мере, скрыла серое небо, которое наводило на Уилсона тоску последний месяц.
Однако к вечеру метель утихла, вместе с ней утих и город. Автомобилисты благоразумно оставили своих железных коней в гаражах и на стоянках, по дорогам сновала только снегоуборочная техника. По занесенным снегом тротуарам передвигались редкие прохожие, стремясь быстрее попасть в уют и тепло. Уилсон стоял перед своей машиной в раздумье и набирал номер такси один за одним. Нигде не смогли помочь ему, только в одной службе предложили подождать полтора часа застрявшего в сугробе таксиста. "Проще уж пешком", - решил Уилсон и ушел со стоянки.
После того буйства, которое творилось днем, погода стояла сказочная: чернильное небо с крупинками звезд, проглядывающее сквозь рваные облака, шапки сугробов, морозец, поскрипывающий под ногами. И небывалая тишина на обычно оживленных улицах. Уилсон шел и просто наслаждался неожиданной вечерней прогулкой, изредка набирал в горсть снега, ожесточенно разминал его в ладони, пьянея от свежести. А вверху, прямо над головой, в свете фонаря, лениво танцевали мелкие снежинки.
На полпути Уилсон вдруг понял, что весьма опрометчиво шел прогулочным шагом, потому что стал замерзать. Он ускорился, стал на ходу потирать уши, которые мороз ощутимо пощипывал, а до дома Хауса было еще порядочно. Заскочил в ближайшее кафе и немного оттаял, выпив горячего кофе. Пригревшись в уголке, минут 10 развлекался тем, что отогревал дыханием узорное окно и пытался высмотреть в небольшой глазок, что там на улице. Потом поймал удивленный взгляд официантки и поспешно ретировался.
На улице было также тихо и пушисто от толстых сугробов, покрывших обочины, крыши, скамейки. Уилсон постоял немного на ступеньках кафе, сунув руки в карманы пальто и покачиваясь с пятки на носок. Хоть звони Хаусу и зови его на вечернюю прогулку. Если днем он мечтал о том, как придет в знакомую квартиру, скинет обувь и наконец-то вытянется на диване в тепле, то теперь хотелось побродить по заснеженным дорожкам, взбивая носком ботинок снег, похожий на искрящийся сахар. Мимо него быстрым шагом прошла девушка, закутанная шарфом по самые глаза и в веселой шапке с голубым помпоном. Уилсон сошел со ступенек и пошел за ней следом, немного завидуя ее теплой одежде.
Девушка не снижала темпа, и вскоре Уилсон даже немного запыхался, стараясь не отставать. Никакой крамольной мысли познакомиться или завязать какой-нибудь разговор он не имел, просто шел на приличном расстоянии, на спине у нее алел рюкзак, на который Уилсон смотрел, как на огонь маяка.
Минут через 20 она завернула на улицу Хауса, и этот факт почему-то порадовал Уилсона, который сбавил шаг, чтобы отдышаться после быстрой прогулки. Он немного постоял на перекрестке, снова набрал в горсть снега, слепил крепкий снежок и решил, что посоревнуется в меткости возле дома Хауса, где стоял дорожный знак. Уилсон в задумчивости свернул за угол. Девушка далеко не ушла, она присела на одно колено сразу за поворотом и возилась с ботинком, рядом валялись обрывки лопнувшего шнурка. Судя по всему, борьба была долгой, если Уилсон успел догнать ее.
Девушка встала, втоптала в снег обрывки шнурка и, стрельнув по Уилсону веселым взглядом, продолжила путь. Напротив окон Хауса она вдруг остановилась, повернулась к Уилсону и спросила:
- Вы не хотите сыграть в футбол?
Джеймс не произнес ни слова, потому что решил, что ему послышалось. Он подошел поближе и вежливо уточнил:
- Что, простите?
- Я предложила поиграть в футбол, - голос у нее был как у мальчишки-хориста, звонкий-звонкий. - А то мы преследуем друг друга уже целый час, сначала я вас, потом вы меня.
- Да я... - растерянно начал Уилсон.
- Я вас ни в чем не обвиняю, - в свете фонаря ее темные глаза блестели как два огонька. - Просто жаль, если это преследование закончится ничем, - и звонко расхохоталась, наблюдая за вконец растерявшимся онкологом.
- Ээээммм... - ответил Уилсон.
- Ну так что? Сыграем или нет?
- Сейчас? - ужаснулся Джеймс.
- И прямо здесь. Решайтесь! Я делаю вполне пристойное предложение, - снова белозубо улыбнулась девушка.
Уилсон обвел взглядом пустынную улицу, дома с желтыми квадратами окон, посмотрел в конце концов на окно Хауса, разглядел знакомые синие отсветы, означающие, что друг смотрит телевизор. Еще и получаса не прошло, как Уилсон мечтал брести по этой бесконечной снежной улице, наслаждаясь тишиной. Сейчас у него был выбор - отказать странной незнакомке и завалиться на диван в тепло, либо поддержать безумную идею.
- Но я...не умею, - вырвалось у Уилсона совсем не то, что он хотел сказать. Этим признанием он как бы соглашался на авантюру, но предупреждал, что может с ней не справиться. А между тем он до сих пор не был уверен, что хочет играть в футбол с совершенно незнакомой девушкой (!девушкой!) прямо на улице.
- Я дам вам фору, - просияла она. - Соглашайтесь! Обещаю, как только устанете, мы закончим.
Уилсон покраснел. Фраза прозвучала очень двусмысленно, и к тому же, покоробила своей фамильярностью. Ну и дохлый же видок, должно быть у него, если незнакомая девушка сомневается в его физической форме.
- Я готов! – решительно выдохнул вместе с облаком пара Уилсон.
- Отлично, - девушка сняла с плеча рюкзак, швырнула его на крыльцо и подошла к огромному сугробу на обочине, который сгреб после метели снегоочиститель.
Выбрала оттуда несколько увесистых ледышек, две поставила возле края тротуара и ступенек крыльца, а две отнесла подальше к повороту и там положила по обе стороны тротуара.
- Это ваши ворота, - отряхивая перчатки, показала она на ледышки.
Уилсон смерил их взглядом. «Ворота» девушки были в полтора раза шире, он открыл было рот, чтобы возразить, но вспомнил про обещанную фору.
- Вам надо утеплиться, иначе завтра свалитесь с воспалением легких или каким-нибудь менингитом.
Уилсон машинально потер замерзающие уши. С шапками он не дружил с университетских времен, в холода успешно перемещался из машины в здание и обратно. Он пожал плечами, шапку ему было достать неоткуда.
Девушка однако не растерялась, вернулась к брошенному рюкзаку, вжикнула молнией и запустила туда обе руки по локоть.
- О! Самое главное, - вынула она мяч, по размеру похожий на гандбольный, и швырнула Уилсону.
Тот от неожиданности не поймал его намертво, а стал подшвыривать как горячую картошку, в попытке не уронить. Наконец крепко прижал к себе и смущенно засопел. Девушка, давя улыбку, рылась в рюкзаке. Сказала обнадеживающе:
- Ничего, руки в футболе – это не главное, - и расхохоталась.
Уилсон покраснел, еще раз спросил себя, зачем он это делает, но не нашел рационального ответа и решил покориться судьбе. Девушка достала из рюкзака черную шапку, критично осмотрела со всех сторон и отдала Уилсону.
- Когда такая метель, а тебе надо возвращаться домой, то обычно заходишь в кафе погреться. Обычно за это время шапка и шарф не успевают высохнуть, ты выходишь на улицу, и через минуту у тебя на шее и голове ледяные доспехи. Была бы я лет на 20 моложе, пришла бы в восторг, сейчас мне здоровье дороже, - объяснила она, глядя как нерешительно натягивает шапку Уилсон. – Вы не бойтесь, она не сделает вас похожим на девушку.
«Это какой-то Хаус в юбке, ей-богу», - удивленно подумал Уилсон.
- Ну что, попробуем? – девушка жестом попросила кинуть ей мячик.
Уилсон не кинул, а буквально отшвырнул мяч, боясь, что снова удостоится какой-нибудь издевательской фразы типа «Руки – это не главное». Мяч пошел по дуге вверх, девушка не схватила его руками, она немного откинулась назад, мяч с глухим шлепком приземлился на грудь, мягко отскочил на колено. Приоткрыв рот, Уилсон наблюдал, как совершенно свободно она начала набивать мяч ногами.
- Вы, наверное, подумали, что я другой футбол имею в виду, - между делом сказала девушка, продолжая набивать мяч уже головой.
- Ну..эээ… - продолжал блеять Уилсон, не находя слов.
- Я наверное не так выразилась. Имела в виду соккер, футбол ногами. Это даже еще легче, чем американский футбол.
- Возможно, - буркнул Уилсон.
Она наконец опустила мяч на землю, наступила на него ногой.
- Давайте попробуем. Вот мои ворота, вон там ваши. Правила простые, все делать ногами, - снова улыбнулась она.
Уилсон молча проглотил намек.
- Итак, свисток. Матч начался, жмем друг другу руку, - она зубами стянула перчатку, протянула узенькую ладошку. – Очень приятно, Дана. Очень приятно…
- Уи…- по привычке начал было Джеймс и осекся.
- Вы француз? – расхохоталась Дана.
- Да нет же, - сердито поправился Уилсон. – Джеймс, я хотел сказать Джеймс.
Они пожали друг другу руки и отступили. Мяч был у Даны, она засунула шнурки в ботинки, поглубже натянула шапку и перевязала шарф. То же самое сделал и Уилсон. Наконец она катнула ему мяч и сказала:
- Ну, обыграйте меня…
«Старый финт – на слабо берет», - подумал Уилсон, чувствуя неожиданный азарт. Он наступил на мяч, как это делала девушка, покатал ступней и неожиданно подумал, выгляни кто-нибудь сейчас в окно, побежит звонить в психиатрическую клинику. «И будет прав», - хмыкнул Уилсон.
Не зная, с какой стороны ударить по мячу, он пошел по пути наименьшего сопротивления и пнул его носком ботинка. «Ой!», - в какой-то момент Уилсону показалось, что его футбольная карьера не успев начаться, сразу кончилась, потому что пальцы ноги ощутимо хрустнули.
Дана подошла к нему с виноватым видом:
- Извините, давайте я вам объясню, как лучше бить.
- Уж пожалуйста.
- Носком конечно можно тоже, но есть большой риск остаться без пальцев, лучше бейте вот так, - она развернула ногу и легонько ударила по мячу внутренней стороной стопы. – Хотя в горячке боя вряд ли вы будете следовать этому совету, - она улыбнулась. – Может, давайте я начну. Попробуйте мне не пропустить к воротам.
Они снова разошлись. Девушка выдержала паузу, мяч покоился у ее ног, и вдруг она сорвалась с места и помчалась прямо на растерявшегося Уилсона. «Не пропустите меня к воротам»…Каким же это образом? Тротуар был довольно узкий, и Уилсон стоял посередине, расставив ноги, надеясь, что его позиция самая выгодная. Дана сделала неуловимое движение, прокидывая мяч ему между ног и огибая Джеймса по самому краешку тротуара. На скорости она задела его плечо и Уилсон не устоял, отшатнулся и сел на снег. Позади раздался звонкий смех.
- 1-0. Не ушиблись?
Он встал, ошеломленный скоростью развития событий. Машинально отряхнулся, подошел к воротам.
- Ну, теперь вы начинайте, мои ворота….
Она не договорила, Уилсон вышиб мяч у нее из-под ног и помчался к двум ледышкам. Дана тоже мгновенно среагировала и понеслась следом, перед самыми воротами ей удалось совершить маневр и выбить мяч у разогнавшегося Уилсона в сторону. Он едва не запахал носом по снегу, неуверенно возразил:
- Так нечестно.
- Очень, - улыбнулась Дана и ринулась в сугроб, выковыривать мяч.
Уилсон оттеснил ее, добрался до мяча первым, катнул его на себя, отступая и высматривая место для удара. Но мяч оказался под правой ногой, поэтому удар получился совершенно в другую сторону.
- Вы же левша, - мгновенно определила Дана. - Не мучайтесь, бейте с левой, - и остановилась как раз между своими ледышками.
Уилсон пробил с левой внутренней стороной стопы и, хотя девушка растянулась в шпагате, мяч чиркнул рядом со штангой, ныряя в ворота.
- Ого! Вот это удар! – искренне восхитилась Дана. – А скромничали.
Гордый Уилсон ринулся в бой. Через полчаса он узнал много нового о себе. Оказывается, из него бы вполне вышел форвард таранного типа, особо ценный своей «левоногостью», именно так и сказала Дана. Только продавливать соперника корпусом он не мог, точнее не рискнул это сделать с Даной, хотя она несколько раз показывала, как это делается.
- Вам необязательно брать меня за шиворот или отталкивать локтем, это можно сделать грамотно, на скорости, смотрите.

Добавлено (25.03.2010, 21:21)
---------------------------------------------
Но Уилсон уже устал, он весь извалялся в снегу, забил не меньше десятка мячей, пропустил столько же и два мяча отразил чудесным образом. Один раз лицом, а второй раз шмякнувшись Дане в ноги. Она ласточкой перелетела через него и зарылась в сугробе. Когда встревоженный Уилсон подбежал к ней и попытался поднять, ему показалось, что девушка плачет. Но она перевернулась на спину, и выяснилось, что ее душит приступ хохота.
- Мне могли бы позавидовать олени Санта-Клауса, такой полет, - сквозь смех выдавила она.
- Все, хватит на сегодня, - предложил Уилсон. – Я сдаюсь.
- У нас ничья, - возразила девушка.
Он помог ей встать, оглядел со всех сторон и уточнил:
- Я тоже выгляжу как снеговик?
- Даже хуже, как белый медведь.
Уилсон со вздохом начал отряхиваться, но на пальто и брюках свалялись комки снега, а штанины снизу просто обледенели. В таком виде маленький Джеймс приходил домой в дошкольном возрасте. Вспомнив далекое детство, он начал выкусывать ошметки снега из своих перчаток. Дана смотрела-смотрела на его сосредоточенную физиономию и снова засмеялась.
- У меня собака так делает после прогулок.
- Нет, ты определись, я форвард таранного типа или собака, - улыбнулся Джеймс, поднимая голову.
Заметил боковым зрением какое-то движение и обмер. В окно на них смотрел Хаус. Неизвестно, сколько он там стоял и что видел. Но вполне возможно, что давно наблюдал за матчем, потому что играли они довольно шумно. Растерявшийся Уилсон замер, не зная, что сделать.
Хаус вдруг поднял руку и махнул ему, улыбнувшись какой-то нехарактерной грустной улыбкой. Уилсон и Дана синхронно махнули ему в ответ, и он отошел от окна.
- Вы его знаете? – спросила Дана совершенно другим тоном.
- Что? – удивился Джеймс и едва не расхохотался. Знает ли он Хауса! Да он знает его лучше родной матери.
- Это очень хороший человек…
- Это мой друг, - удивленно ответил Уилсон. Нечасто он слышал подобные слова от незнакомых людей про Хауса. - Ты с ним знакома? – уточнил он.
- Ну, я знаю, что его зовут Хаус и он работает в больнице. Я просто живу в этом доме, только этажом выше.
Стало немного понятнее, хотя с чего Дана решила, что Хаус – хороший человек, хоть и работает в больнице, все еще оставалось загадкой для Уилсона.
- Не всякий здоровый человек рискнул бы гонять на мотоцикле, а он рискнул. Хотя нога болит жутко…
У Джеймса полезли вверх брови.
- Я случайно узнала. Однажды вышла в магазин, а он сидит на ступеньках, весь какой-то искаженный от боли, скрученный. Я раньше думала, что только в книжках встречаются выражения «губы побелели от боли». Видимо, поднимался на ступеньки, подскользнулся и ударился ногой. А в тот день погода была ужасная – ливень с утра, потом противная морось. И вот я выхожу и вижу его сидящим прямо на мокрых ступеньках с оранжевым пузырьком таблеток. Точнее, пузырек был пустой. Видимо, он закинул последние несколько штук и ждал, пока они подействуют. А я к тому моменту уже выучила, что лезть к нему в открытую с помощью - себе дороже.
На недоуменный взгляд Уилсона девушка ответила:
- Он как-то уронил шлем, который укатился по коридору. Я принесла его и едва не схлопотала тростью по голени. Я бы схлопотала, если бы не увернулась. И к тому же получила выволочку: "Если у тебя кончились щенки, которых надо покормить с ладошки, сбегай в соседний зоомагазин, там сегодня распродажа". И грякнул дверью. Я тогда подумала: "Что за...чертов мужик! В следующий раз пну этот шлем, раз ему так хочется". Потом уже поняла, что он просто не из тех людей, которым предлагаешь помощь на блюдечке, а они хватают и вылизывают до донышка блюдечко, чтобы потом попросить еще. Так вот, в тот день, когда я уже была научена горьким опытом, решила действовать так, как хочет он.
Уилсон слушал, затаив дыхание. Кажется, сейчас он узнает о Хаусе что-то новое.
- Остановилась рядом и говорю: прекрасная погода, не правда ли? "Неправда, и не стой у меня над душой". А я даже не собиралась, я в магазин шла. Ну и говорю - вернусь через 10 минут, если к тому моменту погода вам надоест, дайте знать, я ее поменяю. Он даже не ответил, по-моему, решил, что я двинутая или что-то в этом духе. Я перешла через дорогу, вон в тот магазинчик, - Дана кивнула на противоположную сторону улицы. - А он сидел на ступеньках, промокший, изо рта уже пар валил, вцепившись в свою трость. Он не мог встать и безболезненно зайти домой, вы понимаете, как это дико, - у девушки тревожно блестели глаза, которые до этого искрились смехом.
Уилсон поймал себя на мысли, что Дана говорит про Хауса вовсе не как девушка, которая влюбилась в него, а как...друг, которому действительно больно видеть всю эту картину. Так мог бы говорить сам Уилсон. Он вполне ясно представил себе дождливый день, возвращающегося Хауса, который наверняка ушел из клиники пораньше, потому что притворяться больше не было сил. Здоровая нога в кроссовке вдруг соскальзывает с края мокрой ступеньки и он валится вперед, выставив руки. Колено больной ноги врезается в твердую поверхность и начинается агония. Таблетки, таблетки, таблетки. Но даже они не могут помочь, по крайней мере так быстро, чтобы можно было доковылять до квартиры. Приходится садится и ждать, мокнуть под этим непрекращающимся ливнем и знать, что сегодня опять будет бессонная ночь. Холодные капли звонко барабанят по куртке, стекают с промокших волос за шиворот.
- Когда я вернулась, он еще сидел, выглядел немного лучше, но вставать не торопился. Зайти в дом и оставить его на ступеньках я не могла, даже если бы он сломал об меня трость. Поэтому молча подошла, взяла за локоть и потянула вверх. Кажется, удалось его удивить, потому что он послушно встал. На правую ногу не наступал вообще, так и стоял на левой. "Я сейчас позову полицию", угрожающе и удивленно одновременно. "Да погромче", предложила я, стала на ступеньку повыше и потянула его за собой. Короче, шаг за шагом, потихоньку мы ввалились в коридор, хотя все это время он ворчал, что я снова лезу не в свое дело, что сейчас получу тростью, но уже не по голени, а по голове. А я молчала, потому что боялась разреветься, - призналась Дана. - Мне было так стыдно, словно я волокла его не домой, а в интернат для инвалидов. Будто делала не доброе дело, а сплошное зло.
Уилсон молчал, потому что иногда испытывал схожие чувства, когда помогал Хаусу исподтишка. Или задавал какие-то вопросы о его здоровье. Хаус иногда не понимал, что жалость и тревога - это разные вещи. Поэтому решительно пресекал все попытки помочь ему.
- Вы знаете, что было на следующее утро? Я нашла под дверью свой футбольный мяч, взрезанный крест-накрест. Черт побери, я даже поняла, что таким извращенным способом этот сумасшедший сказал "спасибо".
- Да уж, действительно сумасшедший, - выдавил ошеломленный Джеймс.
- Нет, он на самом деле нормальный, просто сложный. Иногда слышу по вечерам, как он играет либо на гитаре, либо на фортепьяно. Или слушает музыку, не такую, - Дана изобразила, что ее тошнит, - а настоящую, хорошую. Меня папа на такой музыке вырастил. И еще мне кажется, открывать дверь он будет только очень-очень близким людям, всех других пошлет куда подальше, даже не дослушав, зачем они пришли.
"Чертовски верно", - отметил Уилсон.
- Как-то мне на игре сломали лодыжку, я почти месяц прыгала на костылях, по вечерам мы с Хаусом устраивали в коридоре рыцарские поединки на пиво. Я кое-как дралась одним костылем, зато Хаус владел своей тростью виртуозно. Конечно, он все время выигрывал, ни разу не поддался. Это было вовсе необидно, а показательно - мол, я к тебе как к неполноценной не отношусь, так и ты, будь добра, избегай всех своих душевных порывов.
- Ты очень проницательный человек, если поняла это, - удивился Джеймс.
- Просто я думаю, что иногда незнакомым людям лучше видны скрытые вещи. Его друзья и коллеги скорее всего ко многому привыкли, а я-то нет, поэтому мне все бросалось в глаза. Он хороший хотя бы потому, что не навязывает свою боль другим, не старается ее переложить на кого-то. Меня в детстве пытались научить этому, когда получила первую травму. Родители буквально джигу передо мной танцевали, стоило мне встать с кровати. А мне было стыдно за себя, что я не могу как раньше встать и побежать, или не просить маму принести мне воды. Потом мои травмы уже не вызывали у родителей такого ажиотажа, они ворчали, что я себя калечу, что мне все равно не грозит всемирная слава.
Она отвернулась от Уилсона и опустила глаза к лежащему мячу.
- Я бросила футбол, потому что коленные хрящи стерлись до второй степени. Третья степень – предпоследняя. Нужна была операция, только о положительном результате никто не говорил, был большой шанс, что ничего хорошего из нее не выйдет, восстановление обещали долгое и болезненное.
- И ты сдалась? – сдвинул брови Джеймс.
- Да, закончила карьеру в 24 года. Начала учиться на тренера, а у самой глаза были на мокром месте, когда видела тренировки детской команды. Вот тогда-то Хаус и отходил меня тростью... - она перехватила изумленный взгляд Уилсона и улыбнулась. - В переносном смысле.
Оказывается, вездесущий Хаус узнал о проблеме своей соседки и в течение месяца "терроризировал" несчастную девушку: то набросает на лестничной площадке футбольных мячей, то навяжет гирлянд из гетр и футболок. Или однажды нарисовал на ватмане маленькие ворота и прилепил их в коридоре, когда Дана вернулась, то заставил ее 10 раз попасть в нарисованную штангу. Или показывал свой вариант футбола, набивая мячик тростью.
- Я сначала злилась ужасно, плакала, один раз наорала на него, чтобы оставил меня в покое. И вдруг вспомнила, как волокла его по ступенькам в дождь, а он говорил мне те же слова. Покраснела как девчонка и убежала. А на следующий день в почтовом ящике нашла билеты на финальный матч чемпионата, в котором играла моя команда. Один билет подсунула Хаусу под дверь, а он будто ждал, сразу открыл. Поднял билет и говорит, - Дана неосознанно скопировала интонации Хауса. - "Ммм, потные девушки".
- И вы пошли на матч?
- Пошли, непонятно только было, кто кого вел. После матча Хаус буквально запихнул меня в раздевалку команды и ушел. А я вернулась домой поздно ночью, не зная, плакать или радоваться. Мы целый вечер с девчонками то принимались рыдать, как истерички, то хохотать. И я почти поверила в то, что могу вернуться. Всю ночь лежала и смотрела в потолок. С одной стороны я уже привыкла к мысли, что больше не буду играть, а с другой мне так жгуче хотелось выйти на поле. Я и проклинала Хауса за это вмешательство в мою жизнь, и была ему бесконечно благодарна за то, что вытащил меня на матч.
Дана замолчала, сунула озябшие руки в карманы и предложила:
- Давайте зайдем внутрь.
Они раскидали "ворота", подобрали мяч и зашли в теплый коридор дома, уселись на ступеньках лестницы. Уилсон едва сдерживался, чтобы не спросить, что же было дальше. Этот разговор вне игры получился гораздо более интересным, чем сам матч.
- Утром я получила по почте ответ на мой запрос в Национальную академию спортивной медицины, они давали согласие на проведение операции. Да только никакого запроса я не посылала, - грустно улыбнулась Дана. - Хотя в документе значились мои данные, я отсылала запрос в обычную клинику в соседнем штате.
- Хаус, - пораженный догадкой, воскликнул Уилсон. - Это он сделал?
- Да, причем отослал его на следующий день после того, как я получила травму. Не знаю, что он там написал, но в академию люди ждут своей очереди по полгода и чаще всего получают отказ. Я схватила письмо и побежала к Хаусу, он даже дверь мне не открыл, пробурчал оттуда: "В любом случае я не хочу сейчас слышать, что ты собираешься мне сказать. Собирай вещи или выкини письмо. Не усложняй никому жизнь". Но я все-таки спросила, почему он это сделал. "Тебе можно помочь, а мне нет, что тут непонятного".
Дана вновь замолчала, они с Уилсоном синхронно посмотрели направо, на дверь Хауса.
- Ты...поехала? - осторожно уточнил Джеймс.
- Да. Я не могла не воспользоваться шансом. Иначе бы потом мне пришлось съехать отсюда, чтобы не стать жертвой убийства, - она улыбнулась почти весело.
- И...как операция?
- Уже полтора года как я вернулась в команду, продолжаю учиться на тренера, но уже не плачу, когда хожу на практику в детскую школу.
- Ты молодец, - сказал Уилсон, стаскивая шапку и начиная приглаживать волосы.
- Я? - искренне удивилась Дана, кивнула на дверь и уточнила. - Он - молодец. А я размазня. До сих пор у него не могу выиграть в бое на костылях, даже со здоровыми ногами.
Уилсон засмеялся.
- Может, зайдешь? – спросил он.
- Да вы что! Когда я переступлю порог его квартиры, то наступит конец света. Я довольна такой дружбой, через дверь. Спасибо большое, что выслушали меня, но Хаус вас ждет. Да, кстати, вы тоже очень хороший человек.
- Потому что я его друг?
- Если бы. Просто не каждый мужчина согласится играть с незнакомой девушкой в незнакомую игру на улице среди сугробов, - захохотала Дана. – И не каждый сможет обнаружить в себе способности форварда таранного типа.
Она протянула ладонь и попрощалась с Уилсоном обычным рукопожатием, начала подниматься по лестнице, как вдруг Уилсон спросил:
- А кем бы мог стать Хаус в футболе?
Дана ответила почти сразу:
- Голкипером или центральным защитником.
- Обязательно ему передам.
- Не вздумайте.
- Почему? – удивился Уилсон.
- Вдруг он двинет вас по голени, - улыбнулась она.