P.S.

Итак, продолжение.
На самом деле это всего лишь вереница мыслей.
Но мысли необходимо обрекать в форму, иначе будет бессмысленно думать вообще. Какой смысл, если держать всё только в голове?
На сей раз мало цинизма, много размышлений не озлобленного, а просто уставшего от всего человека.
И очень, очень неоднозначный эндинг (возможно, на этом я завершу очерки "Из глаз"). Как говорил Лори: "Я бы не хотел видеть моего персонажа, идущего к горизонту под ручку с кем-либо. Нет, такого никогда не будет". Я с ним согласен.
Лично я считаю концовку счастливой. Хотя кто-то, возможно, подумает иначе. Пущай у очерка будет название в духе, хммм, ну, скажем, "20 лет спустя" или что-то вроде. Хауз уже стар (супер-стар).

-----------
Приходят мысли, что здесь модно иметь паршивую жизнь... или здесь паршиво иметь модную жизнь?...

И снова дождь, холодный дождь. Такой же холодный, как мое сердце.
Сегодня я снова бродил по этим пустым улицам прогнившего города. Нет, улицы были полны людьми, но люди те – мертвые. Как там пелось в той песне?.. «И ходят, и смеются, не зная, что их нет». Какие верные слова.

Каждый день я вижу эти покрасневшие от ярости лица. Смеющиеся лица. Поющие на улицах лица, зарабатывающие на жизнь. Печальные лица, расстающиеся друг с другом. Уставшие лица, которые возвращаются вечером с работы.
Именно, что лица. Душ за этими оболочками нет. И я кажусь, наверное, таким же мертвым.
Да, вот провел эксперимент. Встал посреди автобуса и начал орать стихи во всю ивановскую. Ну, как сказать, не орать, а эдак громко вещать. Народ не понял.
И все оборачиваются, когда я иду по улице и пою. Причем если это нечто вроде «Целуй меня, целуй, имей меня, имей», люди спокойно реагируют. Обычная вереница слов, которая уже давно утратила смысл. Стоит мне запеть нечто вроде «За всех отчаявшихся в эту ночь я поднимаю тост», все смотрят на меня так, словно я сошел с ума.
Впрочем, что есть сойти с ума? Это всего-навсего по поведению отличаться от других. Так что, конечно же, я сумасшедший. Я сошедший с тропинки человеческой морали.
Так что я даже горд.

И вот я вновь сижу - и вновь сегодня дождь. Вчера я опять сидел вечером на балконе, не спеша домой. Просто так. Я люблю высоты, я люблю ветер. Ветер тут ощущается немного лучше, чем на земле, но он все равно грязный. Он несет пыль и вместе с тем болезнь, а не облегчение.
Города – это отхожие места. Я улыбнулся бы, если бы мог.
Какой смысл улыбаться?.. Улыбаются многие, у которых внутри даже ветер не дует. У многих внутри увеличенная печень, заплывшее от жира сердце, геморрой размером с кулак и последняя стадия рака желудка. Зато то самое, что позволяет им называть себя человеками – этого внутри не наблюдается. И все равно такие улыбаются. Но не потому, что им хорошо. Не потому, что они питают надежду. Они просто привыкли к этому. Это – норма. Ты идешь и видишь бомжа – и прямо распирает от смеха, не правда ли? Эй, попробуй! Может быть, тебе понравится? Ты пройдись как-нибудь мимо дохлой собаки и так по-милому улыбнись. И сам увидишь, как понимающе на тебя посмотрит окружающий тебя народ.
А я пожалуй посижу тут, на холодном каменном бордюре балкона.

Да, дождь. Холодные капли, которые некогда были газообразной формой. Хотя я могу, конечно же, что-то путать. Ведь в этом месте, зовущем себя городом, дождь – не дождь. Это грязный поток, низвергающийся из грязных облаков. Таких же грязных, как и место, в котором я сейчас нахожусь.

Почему же я такой депрессивный? Нет, это вы должны были спросить, я-то знаю ответ. Ответ прост: я абсолютно нормален и поэтому многие считают, что я ненормален.
А так я абсолютно бодр. Трость пока не потерял – и то радует. Но могу и загнуться вскоре. В конце-концов, для кого это будет иметь значение? Ну воздыхают, ну поплачут там, мол – ох ты, опять Екология треклятая виновата, будь она неладна.
Экология? Ну-ну. Лично для меня экология в городе – это возрастающее в геометрической прогрессии число паразитов, а не состояние окружающей среды.
Зачем чистить ботинки, если все равно потом их испачкаешь? Чтобы выглядеть чище? Для кого?.. Лично я и так доволен видом своих потертых и грязных кроссовок. А мнение мертвецов мне не нужно.
В конце-концов, я все равно чищу кроссовки каждый день, но не ради того, чтобы не выслушивать очередной выговор Кадди. Я это делаю из вредности. Чтобы она увидела мои чистые кроссовки и в глубине ее нервов электрический ток вдруг бы удивленно икнул и предложил не бежать дальше, чтобы донести весть до мозга.
Это называется «быть ошеломленным».

Добавлено (15.02.2008, 05:19)
---------------------------------------------
Дождь, холодный дождь.
В городах дождь всегда холодный. И вот я сижу и смотрю вниз, со своего наблюдательного пункта - чистенький такой беленький балкончик. На фоне грязных смотрится вызывающе, и я не удивлюсь, если сейчас нагрянет Кадди или кто еще с целью сделать мне выговор за такое вопиющее отличие от других балконов.
А внизу бегут машины. Ну, ладно, они ползут. Ползут машины, ползут люди. Люди бездумно дергают за рычаги передач, так же механически поворачивают руль.
Я знавал одного водителя. Мы с ним любили выехать за город. У него был алый нисан с шикарным спойлером и дисками, которые при движении колес напоминали быстро вертящуюся пентаграмму.
Так вот, когда он клал руку на рычаг передач, он нежно поглаживал его. Потом хлопал по немного потертому рулю рукой и говорил с лаской в голосе: «Ну, поехали».
А один раз он пришел ко мне и сказал: «Сегодня я решил познать со своей крошкой, что такое ветер».
Я тогда в упор понять не мог, как он способен так нежно относиться к, казалось бы, простой механической вещи. Машине.
А потом увидел его нисан, слетающий с моста И услышал скрежет, когда столкнулась куча металлолома.
И я увидел мертвые тела, внутри машин. Им повезло: водители трех машин погибли сразу же. Вероятно, кровоизлияние в мозг от удара об лобовое стекло одного из них, машина которого как раз впечаталась в «зад» форда. На форд, в свою очередь, словно ласточкой, спикировал нисан.
Да, их тела перестали работать практически сразу же. Лишь одно из них испустило дух. В то время как остальные превращенные в груду машины оставались неподвижны, лишь нисан и его уже молчаливый хозяин отличились от других. Я увидел две тонких красных линии: машины и водителя. Они сплелись и исчезли в холодном и сером небе.
Тогда я все понял.

Вот я и сижу, глядя на дождь тут, на балконе, на своем холодном подоконнике. И на машины, такие же мертвые, как и их хозяева.
Вчера мне рассказали сентиментальную историю про то, как кого-то там бросила девушка. И этот кто-то перерезал себе вены.
Они ожидали, что я ахну, но я просто пожал плечами.
Мне сказали, что я безумен. Иногда я думаю про себя, что все совсем наоборот.
Мне тоже иногда думалось про себя: а как это вообще? Отнять у себя жизнь?
Никогда этого раньше не испытывал. Меня либо душили, либо в меня стреляли.
В общем, сам себя я никогда не убивал.
Я взял кружку с кофе и медленно сделал один глоток. Жидкость обожгла губы и ротовую полость: я намеренно причинил себе боль. Я не стал шикать и кричать: «Твою мать…». Я просто прочувствовал боль.
А потом решил про себя, что эта боль – не боль, а лишь состояние тела. Пострадала полость рта – мне же самому ни горячо, ни холодно.
Кэмерон как-то прищемила себе палец и носилась по комнате часа три. При этом злобно зыркая в сторону остальных, чтобы они «вошли в положение». Чтобы все молчали и лишь иногда произносили: «Может, помочь?». На что (я, естественно, знал ответ) звучало истеричное: «Да пошли вы все куда солнце не светит!».
В общем, она так бегала по комнате даже тогда, когда палец уже не причинял ей вреда.
А я сижу и провожу обожженным языком по сморщившимся зубам. Боль пульсирует где-то в этом месте, но я не улыбаюсь. Я не умею улыбаться как люди: я смеюсь глазами.

Холодный, холодный дождь.
В этом месте нет ни зимы, ни лета. Летом люди жалуются на то, что им слишком жарко, зимой – что слишком холодно.
Как-то я лег в сугроб при минус двадцати градусах по Цельсию и провалялся так час.
Мне самому не было холодно. Телу было, а мне – нет.
Потом мне ставили катетеры и кололи антибиотики. Голосовые связки молчали: я запретил им работать.
Какой смысл кричать, если тебе больно?..

Я молча посмотрел вниз. Я казался трупом. Меня все таким и считали, в общем-то. Потому, что я все время молчу и не улыбаюсь. И еще потому, что все делаю лишь с двумя гримасами на лице: "абсолютно ничего не выражающей" и "я такой веселый, давайте вместе посмеемся".
Не одевшись, а лишь сунув ноги в кроссовки, я спустился вниз.

Я молча сел на землю и привалился головой к дереву. Потом закрыл глаза. Люди проходили мимо. Я привык к этому. Даже если меня сейчас не станет, они все равно будут проходить мимо.

Следующим утром я не пошел на работу.
Встал на мосту. Тяжелые капли падали мне на лицо и я улыбался дергающейся далеко внизу воде глазами. Лицо же мое навсегда потеряло свою подвижность.
Я чувствовал себя невероятно легко. Как никогда. Я знаю: я хочу жить. Люди так часто скулят, что жизнь плоха, но лишь потому, что они мертвецы. И этот мир – не их, хотя они и прибрали его к рукам.
Я положил голову на перила, как часто делал раньше, очень давно.
Через некоторое мгновение я уже смотрел на мир другими глазами.
Далеко внизу, подо мною, как бы в полупоклоне застыл еще один мертвец.
Но на этот раз уже абсолютный.
Я знал, что у меня проблемы с сердцем. Я знал, что это случится скоро, но не знал, что именно сейчас. Я изучил свое лицо и увидел впервые за последние двадцать лет на нем широкую, счастливую улыбку.
Да, умеют улыбаться мертвецы, которые до смерти хоть немного побыли живыми существами.
Люди же лицемерные и черствые умирают с вечной, застывшей на лице гримасой безразличности.
Мертвые, мы приобретаем то выражение лица, которое искренне отображалось в нашей душе при жизни. Если ты умер с улыбкой – по жизни ты улыбался.
Глазами.

1. я редко встречала "пожилых девочек"
2. сугубо ИМХО - хорошенькие личики, а попки - упругие Как и сиськи

Сцуко бритиши! Ненавижу вас! ^_^ Floahh