----------------------------
Джеймс Уилсон:

Я перелистывал документы на ходу и сообразил, что пришел некстати, только перешагнув порог кабинета.
- Джеймс, подожди, - кивнула Кадди, в сторону дивана кивнула, не на дверь.
Я всё равно извинился бы и вышел, но Хаус проворчал, что в следующий раз будет кричать громче, чтоб всяким там ограниченно слышащим не было повода вламываться. Меня это задело, я остался, присел на диван и разложил бумаги. Меня не касается, своих дел хватает.

Грегори Хаус:

Уверен, если спросить, он скажет, что вперся случайно. Мистер лучистая кареглазая искренность. Уилсон не врет, но верить ему нельзя. Феномен, который еще ждет своего исследователя.
- Два дня вполне достаточно, Хаус! – Кадди сдерживается с трудом, но, увы, прогонять меня с глаз долой не собирается.
- Достаточно для чего? Тебе нужен доклад или отписка?
- Мне?! Прежде всего, этот доклад нужен тебе, Хаус! Это тебе нужна презентация деятельности отделения диагностики! Это тебе нужны средства на оборудование и расходные материалы!
Какого черта я должен делать то, чего не хочу?! Моя работа – не бумажки, а жизни.
В ответ я получил цитаты нескольких удачных отписок в карточках пациентов.
- Наизусть? – изумился я. – Мой босс – моя фанатка?
Уилсон засмеялся и неубедительно сделал вид, что его развеселила бюджетная цифирь.

Джеймс Уилсон:

Когда Хаус бывает доволен?. Казалось бы, получил всё, чего хотел. Диагностическое отделение в собственном лице, единственном уникальном числе. Сам себе начальник, не считая Кадди, с которой затевает склоки по любому пустяку.
Это за пределами моего понимания, я ему так и сказал.
- Странно, Уилсон, что ты не сказал это там, в кабинете, не порадовал начальство. Знаешь, замедление рефлексов – это очень серьезный симптом, вредно для карьеры, я бы на твоем месте…
- Я говорю это тебе сейчас, как друг. Кадди права, иногда просто надо сделать над собой усилие.
- И сочинять округлые фразы, чтоб невозможно было придраться к смыслу, потому что его нет? У меня кипа бумаг на столе, и большинство их я должен заполнить и подписать дважды: как начальник отделения и как исполнитель. Тошнит уже от этого идиотизма.
- Так набери себе подчиненных.
- Не суди по себе, не всем доставляет удовольствие терпеливо общаться с идиотами.
Почему Хаусу так легко удается смутить меня? Можно подумать, он прав.
- Это называется делегирование полномочий, Хаус. Нормальная практика, никто не в состоянии лично успевать всё.
- Расскажи это Кадди, то-то она в каждую бумажку лично заглядывает.

Грегори Хаус:

Нет, в самом деле, что это? Почему она пропускает через себя всё, от мелочей до действительно важного? Да, да, больница – ее любимое единственное детище, которое она метафорически не спускает с рук.
И на фоне этой сублимации материнских инстинктов Уилсон мне рассказывает про делегирование полномочий и заявляет, что у меня мания всё усложнять?
- Всё проще некуда, - ответил я, - не надо оставлять бумаги на столе. Они спариваются ночь напролет и откладывают новые файлы. Самое правильное – сразу выкидывать их за окно, и всё.

Джеймс Уилсон:

Странно, как охотно память показывает многочисленные картинки, не в состоянии при этом дать ответ на простой вопрос: когда и как я привык к Хаусу?
Или нет, привык, что никогда не привыкну.
Хаус распахивает дверь и с порога уверенно оценивает мой вид:
- Что ты свой загривок мучаешь? Случилось что-то?
- Нет.
Хаус недоверчиво хмыкает и щелкает по носу плюшевую собачку с сердечком признательности в лапах. Он ждет, и я рассказываю:
- .Ей двадцать три года, мы думали, что повезло, что победили болезнь. Четыре месяца назад я осматривал ее, всё было в порядке, она собиралась замуж и делилась планами.
- Медовый месяц они провели на пляжах Акапулько, и ее онкология вернулась вдвойне?
Я опять потираю шею, так легче говорить, можно опустить глаза:
- Кроме географии, ты всё угадал. Я её предупредил, но…Были другие дела, сейчас уже и не вспомню, что именно. Она кивала и говорила «да-да, конечно, доктор» на каждое мое слово…
- И сияла от счастья.
- Понимаешь, я ей поверил, поверил, что она понимает, поспешил, не стал растолковывать. Я виноват.
- В том, что она - романтичная дура? Перестань с упоением грызть самого себя. Лучше подумай, чем можешь ей помочь.
Надо же, как у него всё просто! Я поднимаю глаза:
- А если ничем?
- Тогда думай о другом пациенте.
Когда я стал признавать – не вслух, для самого себя – что Хаус прав?

Грегори Хаус:

Вслух это нельзя произносить ни в коем случае. Самому себе – да, придется сказать, что виноват, рассмотреть и определить ошибку. Только не надо застревать на этих мыслях, они разъедают всё хуже кислоты.
Я это знаю, поэтому сказал Уилсону: «Забудь и думай дальше».
Думаем дальше. Резкое повышение температуры. Затрудненное дыхание. Геморрагическая сыпь. Два дня назад – вполне здоровый мужчина в возрасте «поздних тридцатых». Какие версии?
Уилсона спрашивать бесполезно, он просматривает карточку идиотки, которая в романтическом угаре наплевала на собственную жизнь. Море, солнце… Не всем полезно то, что полезно всем остальным. Не всем… Он никуда не ездил, но что-то же он поменял в привычной жизни…

Джеймс Уилсон:

Пациент смотрит в стену, силясь не замечать жестов и интонаций Хауса, а тот ведет себя как экскурсовод перед эффектным экспонатом:
- Озаботившись устройством личной жизни, во всех неудачах он обвинил свою внешность. Убрать бы, мол, жирок с брюха – сразу стану всеобщим любимцем.
Честно сказать, я внимательно слушаю Хауса не потому, что мне интересно, как этот бедолага подхватил пастереллез и какие антибиотики ему назначены. Мне любопытно, нарочно ли Хаус его третирует или так увлечен, что просто не задумывается об этом.
- Он завел собаку в качестве стимула активного образа жизни, но они не сошлись характерами. Тут бы ему и задуматься о более глубоких причинах личных неудач, чем жировая прослойка, но вместе с собачьими укусами ему досталась pasteurella canis, которая всё же вынудила его похудеть, заодно чуть не сведя в могилу. Парень сорвал джек-пот!
Хаус перехватывает мой укоризненный взгляд и невинно переспрашивает:
- А что? Зафиксировано не больше сотни случаев.

Грегори Хаус:

Забавно наблюдать, как Уилсон удерживает себя в рамках поведения, которое считает правильным, бросает косые взгляды и трет шею в приступе нервного остеохондроза.
- Плюс еще тот тип с диабетом, который решил, что колоть инсулин противоестественно, - продолжаю я. – Идиотам вредно всё, даже здоровый образ жизни. Нескучная тема для доклада?
Уилсон неожиданно глубоко задумался. Он вообще меня слушал?
Не могу припомнить в точности, что я ему сказал тогда, помню, расшевелить его удалось. Еще как.

Джеймс Уилсон:

Я вдруг точно понял, зачем Кадди нужен Хаус. Скандальность – в определенных дозах – привлекательна. Это работает на узнаваемость, известность, создает имидж. Редкая приправа, которую не в каждое блюдо добавишь. Она думает, что сумеет контролировать дозировку…
И тут Хаус с ухмылочкой сказал:
- Что с тобой опять? Опрометчиво пообещал обязательно вылечить какую-нибудь из лысых пациенток? Ничего, можешь жениться на ней в качестве неустойки. Это ненадолго, опухолевые клетки будут в этом случае на твоей стороне.
Даже вспоминать не хочу, что я ему ответил.

Грегори Хаус:

И, что примечательно, никаких прямых возражений, принялся морали читать:
- А ты не увлекайся своими играми с Кадди! Про вас уже ходят сплетни, догадки, почему это она так много тебе позволяет.
- Это называется симбиоз, Уилсон. Нормальное явление в офисных джунглях. – Я изобразил невинное изумление, совершенно искренне, надо отметить.
- Смотри, врастешь в этот симбиоз и превратишься в эндемичный вид! Сможешь произрастать только в Принстон-Плейнсборо!
- Да ты поэт, куда там Фросту с Уитменом, они всего лишь фермеры…

Джеймс Уилсон:

Я оставался спокоен, я попробовал зайти с другой стороны:
- Если Стэйси услышит…
- Ерунда, Стэйси – разумная женщина.
- Она - женщина.
- Она – юрист и открыта разумным доводам. Например, четкое произнесение слов «бронхообструктивный правосторонний симптомокомплекс» доказывает, что выпито в меру.
- Правосторонний-то почему? – спросил я безнадежно, Хаус все-таки меня утомил.
- Почему? Нуу…Ангины в детстве всегда начинались с правой гланды. Правый глаз у меня видит чуть хуже левого. Короче, если к старости меня разобьет паралич, так правосторонний!
- Дурак, - вздохнул я.

Грегори Хаус:

К пяти часам утра бессонница медленно отступает. В сонных обрывках тают слова, Уилсона и мои, которые могли что-то значить, но вряд ли. Теперь не вспомнить.
Мы переругиваемся на ходу, встречные отшатываются и оборачиваются вслед. Перебранки хватает как раз на коридор. Когда перед нами открываются двери лифта, мы уже улыбаемся. Двери закрываются за нами - мы смеемся.